Текст книги "Желтый свитер Пикассо"

Автор книги: Мария Брикер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 18 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]

Глава 8
Счастливчик Клим Щедрин

Затравленно оглядываясь, Меценат в течение трех часов плутал по переулкам и улочкам центра Москвы, перебегая от одного лысого куста к другому, пока не устал. Силы его покинули у метро «Кропоткинская». Меценат доплелся до Гоголевского бульвара, плюхнулся на свободную лавочку и почесал худую голую коленку, хмуро наблюдая, как красное вечернее солнце медленно уползает за крышу дома напротив. Солнце на мгновение зацепилось за спутниковую антенну на крыше, поиграло багряными бликами на Клепиной бледной физиономии и исчезло. Стало зябко. Меценат поежился, спрятал ноги в рваных тапках под лавку, потуже завязал пояс халата и прикрыл глаза, настороженно прислушиваясь к какофонии звуков. Чуткое ухо Клепы уловило смех и голоса людей, звуки шагов и шум машин, стук трамвая, музыку, шепот, звон колоколов храма Христа Спасителя, шелест деревьев и одежды прохожих, детский плач, шуршание велосипедных шин – обычная городская суета. «Как хорошо-то!» – блаженно подумал он. Не зря, значит, он целый день путал следы. Не зря! Прыщавые болотные твари потеряли его из виду и больше не доставали своим мерзким кваканьем. «Заблудились», – пришел к выводу Меценат и решил вернуться домой.

Рядом послышались шаги.

– С вами все хорошо? – прозвучал звонкий женский голос около его уха.

Меценат открыл глаза и вздрогнул. Перед ним стояла девушка. Точнее, две девушки. Или одна девушка? Или все же две?

Клепа зажмурился, мотнул головой и вновь уставился на незнакомку. Вернее, незнакомок. Или все же – незнакомку?

– Ага, я в порядке… вроде, – неуверенно промычал он, внимательно прислушиваясь к себе. Верить в то, что он окончательно рехнулся, не хотелось, и Меценат решил аккуратно прояснить ситуацию. – Это самое, вы, извиняюсь, вас одна или две? – поинтересовался он смущенно.

– Одна, – ехидно ответила ему девушка внезапно осипшим голосом.

– Во как! Опять меня конкретно заглючило. Дела… – печально вздохнул он и совсем расстроился – другого выхода, как пойти и утопиться, у него не осталось. Меценат с достоинством поднялся с лавки, чтобы найти свое последнее пристанище на дне Москвы-реки, и даже представил, как будет медленно опускаться в ледяную пучину, выпуская изо рта пузыри, но тут цепкий взгляд живописца стал подмечать множество мелких различий в своем глюке. – Ну вы, бабы, даете, развели меня, как лоха, – гоготнул он и с облегчением вздохнул.

– Извините, – улыбнулась девушка с высоким голосом и укоризненно посмотрела на подружку. – А почему вы в халате?

– Прогуляться вышел, во двор, – брякнул Клепа. – Вдруг на природу потянуло. Сил не было терпеть.

– У человека тяга к травке, разве не понятно, Алевтина? – подколола вторая.

– Я художник! – с пафосом заявил Меценат. – Пошел, короче, я.

– Раз вы художник и живете здесь поблизости, может быть, подскажете, где художественная галерея? Пришли на выставку поглазеть и запутались немного, – спросила девушка со звонким голосом.

– Туда идите, желтый дом с колоннами, – показал рукой Меценат и решил блеснуть эрудицией. – Раньше там тайное общество декабристов собиралось, а нынче – Творческий союз художников России располагается. Короче, хрен редьки не слаще, – скривился Клепа и спросил без особого интереса: – А кто сегодня выставляется?

– Клементий Конюхов, – сказала девушка с низким голосом, взяла свою подругу под руку, и они направились в ту сторону, куда Клепа показал. Девушки уже скрылись из виду, а Меценат, застыв как изваяние, все стоял и смотрел выпученными глазами им вслед. Он стоял и чувствовал себя, словно Буратино: ноги и руки одеревенели, стало холодно, нестерпимо холодно… В глазах вдруг вспыхнул яркий, ослепляющий свет. «Помер я, что ли?» – тоскливо подумал Меценат.

Свет вспыхнул еще раз.

Меценат рассеянно моргнул и очнулся. Напротив него стояла конопатая иностранка-туристка с фотоаппаратом и широко улыбалась.

– Ты че, ваще? – возмутился Меценат. – С какого, это самое, ты меня?.. Я че тебе, ваще?..

– Найс, найс, – сказала иностранка, залезла в карман, достала десятку и сунула купюру ему в руку. Похоже, глупая баба решила, что он, гениальный живописец и аристократ Клементий Конюхов, подрабатывает на бульваре живой статуей!

Клепа мужественно снес унижение, спрятал десятку в карман и грозно посмотрел в сторону галереи. Там, в желтом доме с колоннами, где некогда собирались поганые декабристы, сдуру «разбуженные» Герценом, в данную минуту какой-то урод выставлял свои картины и подписывался его личным запатентованным творческим псевдонимом! «Сейчас будет кому-то и найс, и полный хренайс», – осерчал Клепа, засучил рукава халата и решительно направился по адресу Гоголевский, 10.

– Э, мужик, ты чего в халате? – пробасили за спиной. Меценат обернулся и с изумлением отметил, что к нему направляются двое стражей правопорядка с удивительно добрыми лицами. Полдня он бегал по центру Москвы, и ни одна сволочь не обратила на него внимания. А сейчас, когда ему срочно нужно идти… Мозг Клепы напрягся изо всех сил.

– Киску ищу, – брякнул он и скуксил плаксивую физиономию.

– Киску? – остолбенели менты.

– Ага, – кивнул Меценат.

– Блондинку или брюнетку? – ехидно спросил один из милиционеров. – Ты скажи, мы мигом тебе организуем.

– Рыжую, полосатую, с хвостом, – уточнил Клепа и бросился к милиционерам. – Это самое, помогите, мужики! С утра ищу, с ног сбился. Мать уроет, если без нее вернусь! Окно сдуру открыл, а она – швырк и, это самое… На эти самые… Курва, короче!

– А… – разочарованно вздохнули стражи правопорядка и мгновенно потеряли к Клепе интерес.

– Гы-гы-гы, – хохотнул он в спину удаляющимся милиционерам, злорадно блеснул глазами, и душа Мецената, полная праведного гнева, потянула его в галерею.

* * *

– И правда, полный апофигей, – потрясенно сказала Алечка, разглядывая полотна. – Ну и где твой Пикассо? Горю желанием увидеть его.

– Написано на изломе, – задумчиво сказала Мишель. – Я чувствую боль и страх. Я чувствую ломку души автора. И злость. Ты чувствуешь эту мощную энергетику, милая моя Алевтина? Этот невероятный выплеск адреналина в красках?..

– М-да… – вяло откликнулась Аля: на самом деле она чувствовала, что ее сейчас вырвет – в авангардной живописи Алечка ничего не понимала. Акварельные пейзажи и классические масляные натюрморты, что были представлены в галерее наряду с работами Клементия Конюхова, нравились Алечке гораздо больше и казались очень миленькими по сравнению с дикими шедеврами друга Мишель. Но мадемуазель Ланж с ее искусствоведческим дипломом Сорбонны, вероятно, разбиралась в живописи гораздо лучше, и спорить с ней у Алевтины не было никакого желания.

– Он выбрал жаб и лягушек – как сюрреалистический символ! Таким он видит мир. Как он несчастен, милая моя Алевтина! Как он несчастен и зол, – сокрушалась Мишель. – Сейчас я поняла. Я вижу мир совершенно так же, как и мой Пикассо. Мир отвратителен, как жаба. Гениально, талантливо, оригинально! Где же он?

– Да, где же он? Не очень-то вежливо с его стороны опаздывать, – устало вздохнула Алечка. На таких высоченных каблуках она ходить не привыкла, а после бодрой прогулки с Тверской до Гоголевского бульвара ноги невыносимо гудели. Хотелось куда-нибудь присесть, срочно, немедленно…

Алечка огляделась. В галерее было довольно многолюдно и царила атмосфера пьяного праздника. Художники, чьи работы тоже были представлены на выставке, с красными мордами и блестящими от эйфории глазами курсировали из зала в зал с пластиковыми стаканчиками, курили, стряхивали пепел прямо на пол и активно что-то обсуждали. Сразу было видно, что здесь – своя, узкая тусовка. Девушек разглядывали с интересом, исподволь и недобро. Так смотрят на чужаков. Еще у Алевтины было ощущение, что все художники и гости друг друга знают и все тайно всех ненавидят. Ей стало скучно. Она заметила несколько стульев у окна и предложила Мишель подождать ее любимого Пикассо сидя. Мишель за день тоже устала, с радостью присела на предложенный стул, но, заметив двух интересующихся граждан рядом с картинами своего друга, тут же вскочила и устремилась к ним, бросив на стуле свою сумку. Завязалась жаркая дискуссия о модных тенденциях в живописи и прочих тонкостях современного изобразительного искусства.

Тем временем… Клим Щедрин посмотрел на часы, решил, что уже пора, вылез из машины, припаркованной во дворике неподалеку, и направился в галерею с надеждой, что Мишель уже ознакомилась с шедеврами Клементия Конюхова, получила массу впечатлений и смоталась. Полдня он готовил проникновенную речь, чтобы представить «свои» работы, но незадолго до открытия вернисажа в голову Клима пришла интересная идея. Он решил опоздать и, как человек воспитанный, дать возможность мадемуазель Ланж спокойно покинуть выставку, не смущаясь его присутствием. Идея казалась Климу настолько гениальной, что он был уверен на сто процентов – именно так Мишель и поступила. Поэтому, когда он поднялся по темной лестнице, вошел в зал и увидел француженку, то не поверил собственным глазам. Наследница миллионов с умным видом стояла напротив одной из картин Клементия Конюхова и, кажется, никуда уходить не собиралась. Рядом с мадемуазель Ланж стояли еще несколько человек и что-то с жаром обсуждали.

Мишель повернулась к входу, заметила его и широко улыбнулась.

– Твои картины великолепны, милый мой Клементий! – воскликнула она.

«Полный облом», – растерялся Клим, внимательно вглядываясь в личико Мишель – без сомнений, она говорила искренне. Он подошел ближе, не понимая, как себя вести. К такому повороту событий он был не готов.

– Вы автор? – окликнул его бородатый нетрезвый мужик.

– Да, – кивнул Клим.

– Чума! – похвалил его бородатый. – Впечатляет!

– Спасибо, – выдавил из себя Клим, не веря собственным ушам.

– Гениально! – подхватил другой.

– В этом что-то есть, – со знанием дела заявил третий.

Клима обступили незнакомые люди. Его одобрительно хлопали по плечу, пели дифирамбы, предлагали выпить… Клим рассеянно кивал, улыбался и чувствовал себя дураком, потому что, черт возьми! – ему нравились похвала и внимание публики.

– Клементий, подойди, пожалуйста, сюда, – позвала Мишель. – Я хотела бы познакомить тебя со своей подругой.

– Извините, – улыбнулся Клим поклонникам своего таланта, пробрался сквозь толпу и… улыбаться перестал.

– Познакомься, это известная актриса, Алевтина Сорокина, – радостно сообщила мадемуазель Ланж. – Она пришла посмотреть на твои работы вместе со мной.

– Оч… прия… Кле… ме… ме… нтий Ко… ко… нюхов – ху…жник, – теряя голос и слова, прошелестел Клим. Мишель удивленно посмотрела на друга и перевела взгляд на Алю.

– А мне-то как приятно! – пропела Алечка. – Значит, художник? Ну что же, ваши художества я оценила. Скажу честно, не понравились мне ваши художества. Полное говно, – ее голос сорвался, из глаз потекли слезы. Мишель ошеломленно отступила назад, пытаясь понять, что происходит.

– Аля, я тебе все объясню… – залепетал Клим. – Ты изменила прическу, да? Как необычно! Тебе идет. Очень красиво!

– Ты тоже выглядишь очень необычно, Пикассо, – сквозь зубы процедила Аля, отвесила ему пощечину и побежала к выходу.

– Приятно было познакомиться, – холодно сказала Мишель, звезданула ему по другой щеке, оглянулась в поисках своей сумки, нашла ее у окна и покинула галерею вслед за Алевтиной.

Клим сконфуженно потер полыхающие щеки, опомнился, бросился следом, но споткнулся о чью-то ногу и плашмя грохнулся на пол.

– Товарищи! Граждане! Да че же это такое, ваще, происходит?! Форменный беспредел! Самозванцы к славе моей примазываются! – завопил кто-то на весь зал. – Товарищи! Граждане! Это ж мои картины! Это ж я их нарисовал! Я – Клементий Конюхов! Я! Мои жабы! Мои лягушки! Богом клянусь.

– Меценат, твою мать! Это ты, что ли? – пробасил кто-то из толпы. – А я все никак въехать не могу. Смотрю, подпись на картинах вроде твоя, а тут вместо тебя мурло какое-то является. Господа! Вот настоящий Клементий Конюхов, зуб даю!

В зале стало тихо.

Клим осторожно приподнял голову, заметил около своего носа тапки, подол знакомого халата и несколько пар ботинок и понял, что сейчас его будут бить. Его смятенную душу слегка утешил только тот факт, что бить его будут не абы кто, а члены Творческого союза художников России.

* * *

«Мой друг – художник и поэт…» – надрывалось радио. Мишель ехала в такси в аэропорт и нервно теребила ремешок сумки. В данную минуту она была зла на весь мир, в частности, на тетушку. Как всегда, тетя Лиза оказалась права: она сваляла дурака, решив поехать в Россию. Зря она ее не послушалась. Опять решила взбрыкнуть, показать свою самостоятельность. Как глупо! Как мерзко. Вот и кончился ее виртуальный роман. Друг по переписке оказался обманщиком, а она… Кем оказалась она? А ведь еще предстоит разговор с тетушкой. Неприятный. Тетка теперь ее со свету сживет своими нравоучениями. Не дай бог, сватать начнет! Подберет для нее подходящую партию – какого-нибудь анемичного зануду-аристократа или жирного банкира с сальными руками.

– О нет! Бывали хуже времена, но не было подлей, – простонала Мишель и поморщилась.

Сознаваться в собственной дурости было неприятно до зубовного скрежета, но еще больше не хотелось выходить замуж по наставлению тетушки. Как же она влипла! Все было ясно как божий день. Пикассо от нечего делать развлекался в Интернете и знакомился с дурочками – вроде нее, когда его любимая невеста уезжала на съемки. Но зачем он пригласил ее в Москву? Зачем он это сделал? Чего ему недоставало?! Алечка – чудесная девушка, добрая, сердечная, мягкая. Кажется, Алевтина говорила, что он бизнесмен, и не упоминала о занятиях своего жениха живописью. Неужели он скрывал от нее это? Неужели он вел двойную жизнь? Алевтина устраивала его в качестве невесты бизнесмена, а она была нужна ему как умный собеседник и ценитель тайного хобби? Двуликий Янус! Мишель стало неловко и невыносимо тошно. В памяти неожиданно отчетливо всплыл момент, когда жених Алевтины столкнулся с ней в парижском кинотеатре. Странно, но тогда он был без усов и очков. Поэтому она в аэропорту не узнала его. Зато он узнал ее. Сразу! Мишель усмехнулась, вспомнив его ответ про желтый свитер. Она действительно надела свитер специально и ждала, что Пикассо оценит это, а после они вместе посмеются от души. Как все это глупо! Очки, усы, подержанная машина, дорогой телефон… Он узнал ее, как и обещал. Сразу… Мишель откинулась на спинку кресла и закрыла глаза. Узнал девушку, которую долго уговаривал приехать в Москву, а когда она прилетела, повел себя мерзко и по-хамски, страстно желая отправить ее поскорее обратно. Она не понравилась ему? Очки, усы, маскарадный костюм… Что за глупые игры? Хотел отправить ее быстрее обратно домой… Хотел отправить домой… Вспомнил ли он ту девушку, с которой столкнулся в кинотеатре на премьере фильма своей невесты? Очки, усы, маскарадный костюм… Маскарадный костюм… Он знал, что прилетит именно она, девушка из кинотеатра, и не хотел, чтобы она узнала его? Глупость! Бред! Что за ерунда лезет в голову. Как это возможно? Невозможно! Невероятно…

– Господи… – тихо всхлипнула Мишель и закрыла лицо руками, она решительно ничего не понимала. Мысли путались. Она улетит сегодня же, любым рейсом, любой авиакомпанией, в любой европейский город. Лишь бы подальше отсюда. Пикассо добился того, что хотел.

– Кто тебя обидел, девица-красавица? – спросил насмешливо водитель, пожилой небритый мужик в несвежей рубашке.

– Не ваше дело, – рявкнула Мишель. – Курить у вас в машине можно?

– Кури, коль здоровья не жаль. Окошко только открой, – разрешил водитель и печально вздохнул: – Эх, девки, девки… непутевые все.

– Девки – в борделе, извольте выражать свои мысли правильно, – нахмурилась Мишель.

– Ишь, колючка какая, – недовольно буркнул водитель, но Мишель больше не обращала на него внимания. Она открыла сумочку, пошарила там рукой, пытаясь отыскать пачку сигарет, и…

– Стойте! – крикнула она. Водитель резко нажал на тормоз и вильнул на шоссе.

– Ты что, дура, творишь?! – заорал он и схватился за сердце.

– Разворачивайтесь, – отрывисто скомандовала Мишель. – Немедленно разворачивайтесь и везите меня обратно. Скорее! Плачу две цены.

– Куда обратно-то? Сумасшедшая! – озадаченно спросил водитель.

– На Гоголевский, – напряженно сказала Мишель и еще раз заглянула в сумочку – в ридикюле лежали паспорт, кошелек, косметичка, ключи, мобильный телефон… Это были не ее вещи! В галерее она случайно взяла сумку Алевтины. Вернее, Алевтина случайно схватила ее сумку, потому что ушла первой. Положение было совершенно нелепое. Мишель нервно расхохоталась, вспомнив, что это была ее идея – купить одинаковые сумочки. – Нет, постойте, – передумала она, сообразив, что Алевтину искать в галерее бесполезно.

– Так куда ехать? – нелюбезно спросил водитель.

– На Котельническую, – буркнула Мишель и тут же спохватилась, что у нее нет ключей от съемной квартиры. – Нет, поезжайте просто в центр, – опять передумала она, усиленно пытаясь сообразить, куда же ей ехать и как найти Алевтину.

– Дурная баба, – проворчал водитель и развернул машину в обратном направлении, недовольно поглядывая на пассажирку в зеркало заднего вида.

– Будьте любезны, без комментариев, и за дорогой следите. Я вам за это деньги плачу, – холодно откликнулась Мишель и наконец-то поняла, что ей делать.

Решение, которое пришло в голову, теперь казалось настолько простым, что она даже разозлилась на себя за бестолковость. Водитель был прав, дурости у нее в голове хватало. Как она могла сразу не сообразить, что, если у нее сотовый телефон Алевтины, значит, у Алевтины – ее мобильный! Нужно просто набрать свой номер, договориться о встрече и обменять сумки. Вероятно, Алевтина еще не обнаружила пропажу, иначе давно бы уже позвонила сама.

Мишель вытащила из ридикюля мобильный телефон, но некоторое время не решалась набрать знакомые цифры. После того что случилось, звонить подруге было неловко. Подруге? Как странно теперь звучало это слово! По удивительному стечению обстоятельств в одно мгновение они превратились в соперниц. Мишель грустно усмехнулась. Ей было искренне жаль, что все так печально закончилось. Еще тогда, на вечеринке в честь премьеры, она впервые в жизни отметила, что ей интересно общаться с женщиной не ее круга. Мишель сразу поняла, что Алевтина выросла в обычной малообеспеченной семье, не получила должного воспитания и только благодаря своему таланту и Варламову выбилась в люди и оказалась в светском обществе. Это было видно невооруженным глазом: манера держаться, носить дорогие украшения и одежду, речь, осанка и даже улыбка – все выдавало в ней провинциалку, потому что даже лучшие стилисты не способны стереть с лица отпечаток прошлого и комплексы, полученные в детстве. Но Алевтина понравилась ей с первой минуты. Не потому ли, что девушка была так удивительно, просто поразительно похожа на нее внешне? Может, это всего лишь эгоцентризм или того хуже – нарциссизм, задавала себе вопрос Мишель. И, общаясь с девушкой, она испытывала интерес и симпатию не к Алевтине, а к самой себе, словно смотрелась на себя в зеркало и видела свое отражение. Но Алевтина была ее полным антиподом по характеру. Простая, искренняя, чем-то смешная, естественная… Может, именно в этом и была причина? Они тянулись друг к другу, как отрицательные и положительные частицы, как две половинки, два полюса. Мишель чувствовала отдачу, она чувствовала, что Алевтина тоже искренне симпатизирует ей. «Симпатизировала», – с грустью уточнила Мишель. Интересно, о чем Аля сейчас думает? Страдает? Ревнует? Ненавидит? Вопрос – кого? Нет, перед Алевтиной она ни в чем не виновата. Кто мог предположить, что Пикассо окажется Алиным женихом? И никакие они не соперницы! Просто две дуры, попавшие на крючок к непорядочному человеку. Мишель успокоилась и даже обрадовалась, что пришлось перенести отъезд. Теперь у нее появился прекрасный повод встретиться с Алевтиной еще раз и все с ней обсудить. Ничего еще не закончилось, и плевать ей на Пикассо, плевать, плевать…

Мишель улыбнулась, набрала номер и нетерпеливо заерзала на сиденье, ожидая ответа. На вызов долго не отвечали. Наконец в трубке что-то щелкнуло.

– Здравствуй! Как невообразимо глупо все получилось, – сконфуженно рассмеялась Мишель.

– Как я рада слышать твой голос! – весело воскликнула Алевтина. – Извини, что уехала, не простившись. Прости меня, неблагодарную нахалку, и передавай своему жениху от меня привет. Он у тебя чудесный малый!

– Не нужно так шутить. Давай поговорим. Где ты? – напряженно спросила Мишель, сердце застучало как сумасшедшее.

– Я в Шереметьеве. Решила вернуться в Париж, я непременно тебе позвоню как-нибудь. Ну все, мне пора, объявили посадку на мой рейс. Целую…

В трубке уже давно стояла тишина, а Мишель сидела, прижав телефон к уху и, не мигая, смотрела перед собой.

– Не решила еще? – спросил водитель, глядя на нее в зеркало заднего вида.

– Простите? – очнулась Мишель.

– Не решила, куда ехать?

– Я только что потеряла себя, – нервно усмехнулась Мишель, всхлипнула и истерически расхохоталась. Она хохотала и не могла остановиться. Водитель снизил скорость и припарковал машину у обочины. – Мне выходить? – размазывая выступившие слезы и косметику по лицу, спросила Мишель и притихла.

– Пойду сигарет тебе куплю, и поедем искать, – буркнул водитель.

– Что искать? – удивилась Мишель.

– Ты, кажется, что-то потеряла, – подмигнул ей водитель, вышел из машины и направился в ярко освещенный магазинчик.

* * *

«Повезло, – радостно думал Клим, подползая к дверце арендованного «Москвича». – Повезло, что художники, по сути, интеллигентные люди. Перед тем как бить, вежливо попросили очки снять. Били, правда, с азартом и наслаждением, но что с них взять, с творческих людей? И не так уж сильно били – но часто». И по лицу почти не лупили. Всего пару раз по сопатке ботинком получил, но ведь за дело. Он даже нисколько не возражал. Разве что с лестницей товарищи погорячились. Он бы и сам спокойно ушел, и ни к чему было его торопить и активно содействовать спуску. Встреча с асфальтом была крайне неприятной, но тоже повезло – подумаешь, язык прикусил, зубы-то в полном составе остались во рту, а не на тротуаре. У дверей в галерею валялись трофеями лишь его шикарная шляпа и бутафорские усы, которые за день и так ему порядком надоели. Так что повезло, очень даже. А ребра и плечо до свадьбы заживут, и печень, и почки… Лишь бы Алечка его выслушала и простила. Это главное!

Клим с трудом влез в салон, вытер рукавом кровь из носа, постанывая, пошарил по карманам, пытаясь отыскать свой сотовый, чтобы позвонить Алевтине и все ей объяснить. К его удивлению, телефона в кармане не оказалось. Придется теперь ему беседовать с Алевтиной с глазу на глаз, с досадой подумал он и снова с надеждой пошарил по карманам. Ну и ладно. В конце концов, он перед ней виноват только в том, что, следуя просьбе Варламова, не рассказал об афере, в которую втянул его вредный старик. «Пускай теперь своему обожаемому режиссеру претензии высказывает, – неожиданно разозлился Клим и завел мотор. – Опять же, ради благополучия семьи старался, – хмуро замышлял он. – Кредит выбивал. А она?! Художества, видите ли, ей мои не понравились! Подумаешь! Нашлась, ценительница искусства. Это ж надо было обозвать говном гениальные картины талантливого художника Клементия Конюхова! Да что она понимает?! Вон какой фурор выставка произвела. А Конюхов вообще теперь мне по гроб жизни должен быть обязан. Кто, спрашивается, его пропиарил по-черному, да еще бесплатно? Да еще ценой своего здоровья? Сидел бы сейчас у ЦДХ и русалками с кисками торговал, хрен неблагодарный! Картины завтра же с выставки заберу, за них деньги уплачены. И не покажу никому больше», – мстительно решил Клим, с большим трудом пытаясь выехать с парковки. Плечо саднило, левая рука отваливалась, ныло все тело, особенно нос. Управлять машиной было сложно, но не ловить же попутку в таком виде? Вряд ли желающие найдутся его, такого «красивого», подбросить до дома. Повезло так повезло! Постанывая и кряхтя от натуги, он вырулил из двора и вдруг понял, что устал. Устал так сильно, что решил отдохнуть и припарковался у обочины. Чтобы не скучно было отдыхать, он включил допотопный радиоприемник и настроил его на произвольно выбранную волну.

Передавали новости. Клим слушал вполуха и размышлял о своем: в частности, о кредите, который уже совершенно точно лежал в его кармане, о новом бизнесе и о том, как ему теперь добраться до дома и все объяснить невесте. Мысль о кредите лелеяла сердце и успокаивала. Клима стало клонить ко сну, он непроизвольно прикрыл глаза, но тут до ушей донесся голос радиоведущего, и Клим ошеломленно вытаращился на приемник. В новостях передали, что сегодня известная актриса и красавица Мария Леви стала вдовой – в связи с тем, что ее обожаемый супруг, политик Виктор Староверцев, скоропостижно скончался. По сведению из компетентных источников, вещал ведущий, Виктор Староверцев умер от редкого и практически неизлечимого заболевания – амебного энцефалита! Далее ведущий призывал местное население не паниковать, так как, по сведению все тех же компетентных источников, никакой опасности заражения в Москве в ближайшее время не ожидалось.

Опасности заражения, может, и не ожидалось, но… как писал Александр Сергеевич: «И всё тошнит, и голова кружится. И мальчики кровавые в глазах…» – все это для Клима Щедрина вдруг стало очень актуальным. Хотя, конечно, в отличие от Годунова, угрызениями совести он не страдал. А появление кровавых мальчиков вообще анализу не поддавалось. Однако ж… мальчики присутствовали, чтоб их! – и это его насторожило. Может, он тоже заболел? Два человека уже отошли на небеса и умерли от одного и того же редкого заболевания. В случайность и совпадение верилось с трудом. Да и какие могут быть совпадения, если один был мужем Марии Леви, а другой – любовником? Господи! Да эта девка – ходячий разносчик инфекции! Если бы еще знать, как эта гадость передается. Может, половым путем? Это было бы хорошо. А если капельным? Тогда они все обречены! И Аля, и он – все, кому посчастливилось пообщаться с актрисой. Мама дорогая! Повезло так повезло! Что делать-то? «И рад бежать, да некуда… ужасно!» – обреченно процитировал он Пушкина. Умирать от амебного энцефалита, симптомы которого Клим представлял себе с трудом, совсем не хотелось. Состояние тем временем подозрительно ухудшалось: мутило все сильнее, и голова раскалывалась так, что заглушала боль в плече и ребрах. Нужно было срочно ехать в больницу, но сначала – домой, предупредить Алевтину об опасности, а после вместе с ней по «Скорой» – в больницу.

Как он добрался до дома, Клим помнил смутно. Припарковал машину, пошатываясь, вошел в подъезд, опираясь о стены, доковылял до лифта, поднялся на свой этаж и позвонил в дверь – ключи искать уже не было сил.

– Это ты, дорогой? – поинтересовались из-за двери.

– Я, – хрипло отозвался Клим, привалился к косяку и потер виски. Болезнь прогрессировала стремительно, начались проблемы со слухом – голос невесты звучал как-то странно.

Щелкнули замки, и дверь открылась. Клим ввалился в прихожую, невесты в прихожей не оказалось.

– Аля! – позвал он.

– Одну минуту! – крикнула Алевтина из глубины квартиры.

– Аля! – позвал он еще раз, на ногах он держался с трудом. – Аля, срочно звони «03»! Возможно, Мария Леви заразила нас амебным энцефалитом. У меня голова трещит, и уже глюки начались. И прости меня. Я люблю только тебя одну. У меня с той француженкой ничего не было. Клянусь! Это была всего лишь игра. Ввязался сдуру благодаря Варламову. После все объясню. Аля! Где ты? Помоги!

– Я здесь, любимый, – сказала Алевтина, вышла в прихожую и вскрикнула: – Господи Иисусе, что с тобой?! Что случилось, Кле… Клим?

– Ты?! – Клим ошарашенно уставился на девушку, потом несколько раз моргнул и потер глаза кулаком: – Ты?! Как ты… Как ты здесь…

– Клим, ты меня пугаешь, не смотри на меня так, словно видишь впервые в жизни.

– Но…

– Никаких – «но»! Пойдем, я уложу тебя в постель и сделаю холодный компресс. И не следует увлекаться спиртным, милый мой Клим, – ехидно заметила невеста.

– Срочно звони «03», я ж тебе говорю, – вяло и неуверенно потребовал Клим, доплелся до гостиной и рухнул на диван, продолжая таращиться на девушку.

– Как скажешь, милый, – ласково сказала невеста, укрыла его пледом и вышла в другую комнату.

* * *

– Где больной? – с порога спросил доктор, коренастый мужичок лет сорока с открытым и добрым лицом, пропустив перед собой в квартиру двух крепких фельдшеров, тоже с добрыми и открытыми лицами.

– Ужасно, доктор! – всхлипнула девушка, скорбно улыбнулась и указала в сторону гостиной. – Он меня не узнает и ведет себя очень странно. Говорит, что у него энцефалит.

Врач с пониманием кивнул. Фельдшеры мгновенно проследовали в указанном направлении и заняли позицию: один у окон, другой – у двери. Доктор остался в прихожей.

– Давно началось? – полюбопытствовал он.

– Сегодня. Мне так неловко, доктор, он… он… пил… много… две недели…

– Ясно, – пропел врач и проскользнул в гостиную. – Здрасьте. Я доктор, – представился он, держась от пациента на некотором расстоянии, безопасном. – Как чувствуем себя?

– Хреново, – вздохнул Клим. – Голова трещит, со слухом проблемы, в глазах туман, и мутит еще сильно. Вы должны взять у меня анализы на энцефалит! Я уверен, что у меня энцефалит! И у невесты тоже. Нас заразила актриса Мария Леви. Сначала умер ее любовник, потом муж! И все из-за крысы. Хотя, конечно, может, крыса тут и ни при чем? Не знаю, но на всякий случай эту женщину следует изолировать от общества, пока она не перезаразила пол-Москвы!

– Понял, не вопрос. Бля-бляки навещают? – ненавязчиво поинтересовался доктор.

– Что, простите? – опешил Клим.

– Черти, крысы, тараканы, прочие твари? – полюбопытствовал доктор.

– Нет… – ошеломленно сказал Клим. – А должны?

– По-разному бывает. Что с лицом?

– С лестницы упал, – вяло объяснил Клим.

– Убегали от кого-то? – поинтересовался врач.

– Откуда вы?.. – смутился Клим.

– Значит, убегали. От кого?

– Да от художников, – нервно усмехнулся Клим.

– И много их было?

– Целая толпа! – вздохнул Клим. – Чудом жив остался.

– Удивительный случай. Всякое бывало, но чтобы художники… и толпами… – задумчиво сказал доктор. – Ну что же: «Delirium tremens», придется вам проехать с нами, – вынес он свой вердикт и потер ручки.

– А это что значит? – испуганно моргнул Клим, но доктор лишь улыбнулся в ответ и кивнул санитарам.

– Это не ты, – потрясенно сказал Клим, ткнув пальцем в сторону невесты. – Где Аля?..