Текст книги "Коллекционер закрытых книг"

Автор книги: Мария Брикер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 15 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]

Венечка непроизвольно поморщился. Трофимов был закоренелым снобом, считал себя знатоком хорошей литературы, заявлял, что на ночь читает исключительно Маркеса и Кафку, а бульварное чтиво презирает всеми фибрами души. Но отчего-то был в курсе всех детективных новинок и порой со знанием дела обсуждал содержание вышедших бестселлеров с коллегами. Совершенно очевидно, что Трофимов втихаря почитывал и детективы. Зотова в душе веселилась, но Венечку во лжи не уличала. Опер смертельно оскорбился бы даже от намека на то, что держит на прикроватной тумбочке вместо Кафки произведения массовой литературы.

– Как же сложно работать в потемках, – перевела тему следователь, чтобы не травмировать психику помощника жуткими предложениями о сочинении детективов.

– Я вот о чем подумал… – Веня почесал лоб и запустил руку в кучерявую шевелюру. – Если Каверин-старший подметает за своим отпрыском следы, то Кошкарец для Эдуарда Каверина тоже опасный свидетель. Депутат ведь понятия не имеет, что Полярная не делилась с подругой своими любовными делами. Боюсь, Леночка Петровна, что скоро мы и стилистку можем найти с проломленной башкой.

– Типун тебе на язык! – махнула рукой Зотова. – Мне еще омолодиться с ее помощью надо и встретиться с Кассиопеей. Но вообще-то ты прав. Завтра скажу ей, чтобы временно уехала из города.

– Еще вам надо фоторобот преступников составить. Ребята в отделе ждут.

– Какой фоторобот? – растерялась следователь.

– Как какой? Вчера же вас чуть не придушили в подъезде.

– Ах да, совсем забыла… – смутилась Елена Петровна. – Боюсь, Венечка, фоторобот я составить не смогу. Лиц не разглядела. Преступники были в черных полумасках.

– Угу, и в белых плащах, – хихикнул Трофимов.

Зотова залилась краской до корней волос.

– Ах, как нехорошо, Елена Петровна! Быстро выкладывайте, что у вас там с Плешнером случилось? – сурово сказал опер. – Почему у судмедика вся морда разбита? Почему вы прятались от него в ванной? Он что, вас обидел? Если да, то я ему рога посшибаю раньше Каверина.

– Не надо, Вень, давай его пожалеем. Григорий Варламович у нас единственный свидетель. И вообще он мне жизнь спас, я действительно чуть не умерла. – Елена Петровна улыбнулась, вывалила помощнику всю правду-матку. На душе у нее сразу стало легко. – А как ты догадался?

– Во-первых, вы врать совсем не умеете. Во-вторых, у подъезда судмедика камера видеонаблюдения установлена. Я, естественно, записи изъял и внимательно просмотрел. Никаких злоумышленников в черных плащах и белых полумасках в подъезд не заходило и не выходило. В белых плащах и черных масках тоже. Только вы с Плешнером, молодая дама и бабуська с собакой. Да вы не переживайте, пленка с записью случайно повредилась. – Трофимов подмигнул. – А что касается нашего дела… есть у меня один журналист на примете – Эльзин одноклассник, абсолютная оторва. Трудится на «желтую прессу», собирает компромат на звезд и политиков. Думаю, тема будет ему интересна.

– Уверена, что тема будет интересна не только ему, но и конкурентам депутата на выборах. Пусть они журналисту прикрытие организуют. Не хочу грех на душу брать.

– Какая вы недобрая, Леночка Петровна, – гоготнул Венечка.

За Трофимовым закрылась дверь, Зотова быстро набрала в поисковике «Иван Варламов, режиссер» и уставилась в экран. Ничего. Ни одного упоминания, что режиссер сейчас в Москве. Значит, приехал инкогнито. Вот подлый скунс, даже не позвонил! Мог хотя бы по-дружески поприветствовать. Гад! Сволочь! Зачем Варламову понадобилось шпионить за Евгенией Полярной? Опять в игры играет, вершитель судеб хренов.

Машинально Зотова полезла за сотовым, чтобы набрать номер Варламова и высказать все, что она о нем думает, вытащила из кармана новенький мобильник, вспомнила, что старый телефон утопила в унитазе вместе с симкой и злорадно улыбнулась.

– Так тебе и надо, негодяй! – сказала Зотова и показала фотографии Варламова язык. – Урод! Старпер вонючий! А вот возьму и посажу козла в кутузку по подозрению в убийстве!

– Елена Петровна… – раздался рядом знакомый голос.

Зотова вздрогнула и чуть не свалилась со стула. Перед ней возвышался начальник. Следователь торопливо закрыла ссылки на Варламова и мило улыбнулась Гаврилову.

– Кого это вы тут чихвостили в хвост и гриву? – сурово спросил полковник.

– Ээээ… так, депутата Каверина, – пролепетала она. – Докладываю о проделанной работе: со всей ответственностью заявляю, что мы вляпались в дерьмо.

– Я в курсе, – вздохнул полковник и опустился на стул напротив Зотовой. – Вот что, Лена… У меня к тебе очень серьезный разговор. Я знаю, что ты ответственный и порядочный человек, великолепный следователь, профессионал, но… – Гаврилов помрачнел. – Мне тут позвонили… в общем…

– Хотите, чтобы в деле Полярной имя депутата не всплыло? – сухо поинтересовалась Зотова.

– Дура! – громыхнул на весь кабинет Гаврилов. Затем сказал тише: – Очень хочу, чтобы эта мразь сидела за решеткой. Очень! Но у него такие связи… Ты, Лена, даже представить себе не можешь, откуда мне звонили. – Полковник многозначительно поднял глаза вверх. – Его так просто не сковырнешь. Для того чтобы направить запрос на лишение его депутатской неприкосновенности, нужны веские доказательства, а у нас на руках только показания Плешнера и экспертиза. Давай смотреть на вещи трезво. Нам депутата не достать. Но я тут подумал на досуге… У тебя случайно нет знакомого журналиста? – смущенно спросил Гаврилов, барабаня по столу пальцами. – Ну, чтобы… как бы это тебе объяснить…

– Есть, – усмехнулась Зотова. – Все сделаю в лучшем виде, комар носа не подточит.

– Тогда действуй, родная. Всю ответственность беру на себя. – Полковник тяжело поднялся, с благодарностью посмотрел на Елену Петровну и удалился из кабинета этакой Тенью отца Гамлета.

– Йес! – подпрыгнула на стуле Зотова. Затем набрала номер Трофимова и радостно прочирикала в трубку: – Гаврилов дал «добро» на сливной бачок. Так что будем живы, не помрем. Действуй, Веня, с чистой совестью.

Глава 6

«ХОРОШЕГО ТЕБЕ ДНЯ, ЭММА!»

Зонт она забыла дома, как всегда. По дороге в институт нахальный дождь поиграл с ее волосами, закрутил пряди в упругие спиральки. На свое отражение в зеркале девушка взглянула с досадой и раздражением. Попыталась привести прическу в нормальный вид, распрямить завитки – ничего не вышло, упрямые колечки вернулись в прежнее состояние. Эмма собрала волосы в «хвост» и усмирила их резинкой. Теперь из зеркала на нее смотрела лопоухая восьмиклассница. Плевать, решила Эмма, главное, влажные кудряшки перестали лезть под стекла очков и липнуть к губам.

В аудитории ее ждала еще одна неприятность. Любимое место у окна в третьем ряду было занято двумя шумными студентками – подружками Ларой и Вероникой. Эмма привыкла сидеть именно в третьем ряду у окна и только там чувствовала себя комфортно. Все сокурсники знали, что это ее место. Эмма молчаливо отвоевала его у других.

Решив, что вышло недоразумение, Эмма вежливо попросила подружек пересесть, но студентки довольно грубо послали ее в сад, в очередной раз назвав «Мадам». Прозвище Мадам Бовари прилипло к ней с первых дней обучения, как только Эмма произнесла свое имя вслух. Ясно, что сработала банальная ассоциация с романом Флобера, но гордиться тут было нечем. Слова «Мадам Бовари» всегда произносились с ноткой презрения, словно сокурсники осуждали ее за поступки литературного персонажа гениального писателя. Потом «Бовари» отвалилось и осталась одна «Мадам».

– Плохо слышишь? На фиг иди, Мадам! – гнусавым голосом повторила Вероника, наслаждаясь растерянностью Эммы.

Девушки расхохотались, и стало ясно, что подружки заняли ее место специально, чтобы поиздеваться. Эти две подружки с самого начала невзлюбили Эмму и подкалывали ее при каждом удобном случае. А потом подключились остальные. Она не понимала, почему именно ее выбрали девочкой для битья. Ведь никому не сделала зла, со всеми вела себя ровно и сдержанно, пыталась даже быть приветливой в ответ на хамство. Но ситуация не менялась. Ее не принимали в стаю. К концу второго семестра почти не осталось на курсе человека, не высказавшего в ее адрес какую-нибудь пошлость или гадость.

Зря она поступила на психфак. Мечтала выучиться на психолога, чтобы помогать людям и решить свои проблемы, но первый курс еще не закончился, а уже стало понятно – Эмма выбрала неправильный профиль. Психолог обязан уметь находить контакт с разными людьми, легко располагать других к себе. У нее же ничего не получалось. Она перечитала тонну книг и учебников, теорию знала на отлично, но применить ее на практике не могла – мешал какой-то внутренний замок.

Вернувшись с лекций домой, Эмма закрывалась в комнате и подолгу разглядывала себя в зеркало, пытаясь найти причину своих неудач. Сравнивала себя с другими студентками и не понимала, почему стала объектом насмешек всего курса. Ничего в ней такого не было, обычная девушка. Да, не слишком общительна, держится в сторонке, но вовсе не потому что не хочет общаться. Она просто безумно боится стать отвергнутой!

Все началось после того, как родители развелись. Эмма мечтала остаться с отцом, но ее мнения никто не спрашивал, а возражать девочка боялась. Они с мамой сняли квартиру и переехали из центра в другой район, с красивым названием «спальный». Развод Эмма переживала тяжело, но переход в новую школу ее не пугал, а радовал. Она мечтала окунуться в новую яркую жизнь, завести друзей, влюбиться. Закрывая глаза, Эмма представляла себе образ возлюбленного и воображала свой первый поцелуй, легкий, как дуновение ветра, нежные прикосновения к руке, робкие объятия, и сердце в ее груди замирало от предвкушения.

Реальность оказалась иной: серый класс, серые лица, банальные разговоры, глупые шутки. Одноклассники приняли Эмму равнодушно, она оказалась словно в вакууме и чувствовала себя безумно одинокой. Чтобы исправить положение, девочка сама попыталась влиться в коллектив и попробовала наладить контакт с классной заводилой. Та приняла предложение дружбы. К тому же оказалось, что живут одноклассницы по соседству, что сблизило их еще больше. Они гуляли после школы, ходили в местную кафешку, пили горячий шоколад с эклерами и делились своими секретами. Точнее, подружка делилась, а Эмма слушала и восхищалась, какая у нее увлекательная, полная событий жизнь. Потом черт дернул рассказать о себе, о съемках в фильме, которого она страшно стеснялась, потому что режиссер картины заставил ее в одной из сцен искупаться нагишом, о несчастном случае, которому стала невольным свидетелем, о ночных кошмарах, которые ее с тех пор преследуют, и о безумном страхе высоты, о разводе родителей и своих переживаниях. Пришла очередь подружки слушать раскрыв рот. Эмма так разоткровенничалась, что поведала даже о том, что до десяти лет мочилась по ночам в постель, а мама лупила ее за это ремнем.

На следующий день о страхах и проблемах Эммы знал весь класс. Подружка, не смущаясь, выложила всем ее самые сокровенные тайны, скачала из Интернета на телефон стыдную сцену купания и первая принялась измываться. Мальчики грязно шутили по поводу ее наготы. Но больше всего одноклассников завела тема ее детских проблем. Каждый день кто-нибудь интересовался у Эммы, не описалась ли она ночью. Это было так больно и унизительно, что она замкнулась и воздвигла вокруг себя воображаемую стену. Стало легче, теперь ее больше не волновали пошлые шутки и подколки.

Видя ее равнодушие, одноклассники перестали доставать и оставили в покое, но с тех пор в душе Эммы поселился еще один страх – дикий, неуправляемый страх перед толпой. Она боялась спускаться в метро, пугалась шумных компаний, сторонилась людей. Боялась жить.

Мама таскала дочку к психиатрам, которые прописывали хвойные ванны и таблетки, от которых мутило и становилось сухо во рту, задавали глупые вопросы и пытались пролезть к ней в мозг. Таблетки Эмма научилась держать за щекой, до тех пор пока мама не потеряет бдительность, а потом спускала их в унитаз. Врачам научилась врать. Ей хотелось, чтобы ее оставили в покое и не трогали, но мама не отставала. В конечном счете родительнице пришла в голову очередная бредовая идея – будто дочь одержима бесами, и она потащила Эмму на прием к модной целительнице Матушке Кассиопее.

Отказаться было невозможно, за любое непослушание мама строго наказывала. Сначала было совсем не страшно, Эмма не верила в магию и прочую эзотерическую ахинею, но, попав в кабинет целительницы, она испугалась до дрожи. Потому что в кресле напротив сидела та самая женщина, которая умерла…

И вот сейчас очередная неприятность – ее место в аудитории занято. На четвертом и пятом рядах тоже ни одного свободного места, а на первый и второй она сесть не решилась – смущало внимание преподавателей. Почему-то, как только Эмма попадала в поле зрения преподов, те выбирали ее своей единственной слушательницей и читали лекцию, глядя в лицо, словно ища одобрения. Наверное, не последнюю роль тут играл ее внешний вид очкастой интеллигентной девочки. Эмма машинально кивала, но сосредоточиться на материале не могла.

Пришлось расположиться на галерке, где вечно кучковались самые активные хулиганы курса, и слушать вместо лектора их пошлые шутки и тупое ржание. Лишь близость одного человека немного согревала. Он тоже обитал здесь, на галерке, и был, пожалуй, единственным из всех, кто сдерживался в выражениях. Его шутки не казались Эмме пошлыми, а смех ласкал слух, его манера выражать свои мысли восхищала. Он ни разу не позволил себе ее оскорбить, а попросту не замечал.

Симпатичный блондин Никита Самойлов был в группе любимчиком. Веселый, шебутной, стремительный в движениях, на лекциях он бывал редко, все науки брал штурмом, нахально отстаивая свою позицию в любой области знаний, даже в тех, о которых имел слабое представление. Но преподы его обожали. Никиту любили все. И Эмма тоже. С первого дня, с первого мгновения, с того мига, как он, будучи еще абитуриентом, явился узнать результаты экзаменов и от радости, что поступил, вдруг сгреб ее в объятия и поцеловал в висок.

Никаких иллюзий на сей счет Эмма не питала. Она отчетливо понимала, что окажись рядом с Никитой в тот момент другая девушка, Самойлов поступил бы так же, но его мятный поцелуй все лето пульсировал на виске ожогом и будоражил воображение.

Вечно у нее все не так. Вот и первый в жизни поцелуй оказался всего лишь случайностью. Не жестом симпатии, а проявлением радости молодого человека от зачисления в вуз. Конечно, в глубине души Эмма надеялась на чудо. Чуда не произошло: когда начались занятия, Никита ее даже не вспомнил. Или сделал вид, что не помнит. На робкий «привет» отреагировал глупой улыбкой, подмигнул, пошарил по карманам и сунул ей в руку клубничную карамельку. Эмма, сдерживая слезы, положила конфету за щеку, и больше на Самойлова глаз поднять не смела. Ей, главному посмешищу группы, в любом случае ничего не светит. Какой смысл навязываться? Все студентки курса по Самойлову сохнут и пытаются завоевать его расположение. Узнают, что глупышка Эмма неровно дышит к Никите, начнут потешаться над ее чувствами. Она этого не переживет. Пусть лучше ее считают нескладной дурой, пусть называют пошлым прозвищем «Мадам», никто никогда не узнает, что ее сердце болит от любви…

Сосредоточиться на лекции не получалось. Эмма рассеянно смотрела в мутное, забрызганное апрельскими веснушками окно, накручивала на палец выбившийся из «хвоста» локон и грызла ручку. Вверх проплыло несколько разноцветных шаров и напротив окна аудитории зависла табличка. Ручка выпала изо рта и покатилась под стол. Похоже, у нее галлюцинация.

«ХОРОШЕГО ТЕБЕ ДНЯ, ЭММА!» – прочитала она, сняла очки и снова их надела. Галлюцинация не исчезла. Она все так же висела за окном на воздушных шарах и раскачивалась от ветерка.

В аудитории возникло оживление, все прилипли к окну, включая преподавателя.

– Эмка, у тебя что, день рождения? – окликнул ее один из студентов, впервые назвав по имени.

Не дождавшись ответа, все принялись ее поздравлять. Она улыбалась, кивала и не могла оторвать взгляда от окна, где в весеннем дожде купались разноцветные воздушные шары и табличка с пожеланием.

Трель звонка вырвала Эмму из состояния оцепенения. Дверь в аудиторию распахнулась, и в помещение вошел молодой человек в красной бейсболке и рубашке. В руках он держал пять больших картонных коробок.

– Я пиццу привез, – доложил он.

Студенты начали ржать как кони, словно парень ляпнул какую-то глупость. Эмма тоже хихикнула.

– Что ржете? – обиделся курьер. – Заказ для Эммы Кошкарец. Есть тут такая или я аудиторией ошибся?

Смех в аудитории стих, все уставились на Эмму. Та, округлив глаза, пялилась на курьера.

– Это я, – наконец набравшись смелости, сказала она, спустилась вниз и замерла рядом с коробками. Мысли путались. Кажется, кто-то решил глупо пошутить, заказал пиццу на ее имя и теперь ждет, как она будет унижаться перед курьером из-за отсутствия денег.

– Ну что же вы, девушка, так тормозите? Получите и распишитесь, а то остынет все.

Курьер сунул ей под нос планшет с бланком заказа, она взглянула на сумму, вздохнула с облегчением и поставила свою подпись. Две тысячи шестьсот. У нее в кошельке три тысячи. Повезло, с утра мама дала на новые туфли. Эмма полезла за кошельком.

– Девушка, заказ оплачен. Чаевые тоже, не парьтесь, – остановил ее курьер, подмигнул и испарился.

Студенты начали неловко собираться, поглядывая на коробки с вожделением.

– Случайно никто пиццу не хочет? – робко поинтересовалась Эмма, открыв одну из коробок.

По аудитории поплыл аппетитный запах.

– Горяченькая, – сглотнув слюнки, сказала «именинница», подхватила кусок и с наслаждением откусила.

Два раза приглашать к импровизированному праздничному столу не пришлось. Пиццу смели с такой поразительной скоростью, словно ее одногруппники были не студентами психологического факультета, а голодными детьми Африки.

После еды на всех навалилось безудержное веселье. Идти на следующую пару никому не хотелось. Поймав общее настроение, одна из вредных подружек, Лара, бросила клич:

– А давайте с философии слиняем и напьемся? Отметим день рождения нашей Мадам?

Странно, но в этот раз прозвище прозвучало совсем не обидно. Эмма почувствовала, что ее воображаемая стена рушится как карточный домик. Идею дружно поддержали, и все бросились к дверям. Эмме ничего не оставалось, как пойти следом. Не могла же она проигнорировать празднование собственного дня рождения. И плевать, что на самом деле «именинница» родилась не в апреле, а в сентябре, потом она всем объяснит, что шарики и пицца – какое-то недоразумение, приятное, волнительное и трогательное.

По дороге Эмма забежала в дамскую комнату, стянула дурацкую резинку с волос, расчесала кудряшки, мазнула абрикосовым блеском губы и улыбнулась своему отражению. Такой красивой она себя не видела ни разу. Только очки портили общий вид. Девушка сунула очки в сумку и бросилась вниз по лестнице, на первый этаж. У входа из института притормозила – ее внезапно охватила паника. Вдруг ребята ее не дождались и отправились отмечать без нее? Это невозможно будет пережить.

Преодолевая страх, Эмма распахнула дверь и зажмурилась от яркого солнца. Дождь кончился. Солнечные зайчики резвились на мокром асфальте, на мраморных ступеньках и ее лаковых ботиночках. В воздухе пахло мандаринами и счастьем, потому что Вероника, Лара и Никита Самойлов ждали ее на крыльце.

– Мадам, ну сколько можно тебя ждать? Ребята уже места в нашей тошниловке забили и заказ сделали, – сказала Ларочка и протянула ей половинку мандарина, вторую половину сунула себе в рот.

Эмма широко улыбнулась и тоже принялась жевать мандаринку.

– Классно выглядишь с распущенным хаером и без своих страшных окуляров, – сказала Вероника.

– Спасибо, – счастливо кивнула Эмма. – Только я без очков ни фига не вижу.

– Вообще-то ты и в очках смотришься неплохо, но раз такое дело, согласен быть твоим поводырем, – рассмеялся Никита и сделал шаг в ее сторону.

В этот момент Эмму кто-то окликнул, и Самойлов застыл на месте истуканом.

Она спустилась по ступенькам вниз и растерянно уставилась на незнакомца. Высокий темноволосый парень в стильной кожаной куртке и модных, «рваных» джинсах с букетом желтых бархатных тюльпанов улыбался ей во весь рот.

– Привет, – сказал он.

– Привет, – поздоровалась Эмма, ругая себя за то, что сняла очки. Что-то неуловимо знакомое было в этом человеке.

Девушка покосилась на одногруппников. Ларочка с Вероникой с интересом наблюдали за развитием событий. Никита курил и испепелял незнакомца взглядом. У него было такое выражение лица, словно он сейчас порвет парня на части. Разговаривать под прицелом их глаз было неловко. Подружки, к счастью, сами сообразили, что лишние, попросили Эмму не задерживаться долго, взяли под руки недовольного Самойлова и ушли.

– Помнишь меня? – спросил парень и засмеялся.

И Эмма вспомнила этот бархатный смех, и синие, как крымское небо, глаза, и бронзовые плечи, и свое первое робкое, стыдное чувство – сексуальное влечение к мужчине.

– Помню, – улыбнулась она, взяла букет и спрятала неловкость в пахнущих весной цветах.

– Вот и я никак не могу тебя забыть…

Глава 7

ЧУДОВИЩНАЯ КРАСАВИЦА

Всю ночь Елена Петровна не спала, ворочалась с боку на бок, пытаясь представить, что сотворит с ней капустная кочерыжка с длинным носом. Ей виделось, что волосы у нее то сиреневые, то зеленые, а под утро, когда наконец-то удалось задремать, приснилось, будто стилистка обрила ее налысо и вставила в нос пирсинг. Следователь по особо важным делам проснулась от собственного крика и уставилась на свое отражение в зеркале шкафа. Оттуда на нее пялилась испуганная лохматая корова в ночной рубашке с клубничками. Елена Петровна вытерла пот со лба и в изнеможении откинулась на подушки, но уснуть больше не смогла. В конце концов встала, накинула на плечи ситцевый пеньюар в цветочек, распахнула шкаф и придирчиво осмотрела свои туалеты.

«Катастрофа!» – пришла к неутешительному выводу Зотова, перебирая вешалки и прикладывая вещи к себе. Что бы ни сотворили с ней в салоне, но выглядеть в этих шмотках она будет ментовкой, а не модной литераторшей. Пришлось доставать стремянку и лезть на антресоль, где хранился стратегический запас – туалеты, подаренные когда-то Варламовым перед их путешествием на горнолыжный курорт в Австрию. По приезде домой она хотела выкинуть презенты бывшего жениха, но вещи были так хороши, что рука не поднялась поступить с ними столь бесчеловечно. Вернуть подарки Варламову тоже не получилось, из Австрии режиссер уехал в Копенгаген. Да и глупо было возвращать ношеные женские шмотки мужику. Пришлось запереть подарки на ключ в чемодан и закинуть на антресоль, чтобы воспоминания не мучили и совесть была чиста.

«Для дела нужно», – уговаривала себя Елена Петровна, с любовью раскладывая на кровати произведения дизайнерского искусства: вечернее платье из шелка и французских кружев, воздушный палантин, мягкие свитера свободного кроя, кардиган цвета бордо с набивным рисунком, костюм-тройку из джерси, дорогущие сапоги, сумку из нежной кожи, туфельки… На самом дне лежал лыжный костюм небесно-голубого цвета, и сердце Зотовой болезненно сжалось, на глаза навернулись слезы. Ту сказочную поездку в горы невозможно было забыть. Жаль, что все закончилось так печально.

Елена Петровна захлопнула крышку чемодана и пнула его ногой. Можно сколько угодно сожалеть о прошлом, но Варламов неисправим. Он никогда не угомонится и не поймет, что играет в плохие игрушки. Однако увидеться с ним придется. Режиссер следил за Полярной и мог видеть что-то подозрительное. Когда прежде Варламов наведывался в Москву, то останавливался либо у нее, либо в «Метрополе». «Вот туда и надо отправить повестку», – злорадно подумала Елена Петровна, решив вызвать бывшего жениха в следственное управление на официальный допрос и тем самым отомстить гаду, что не соизволил даже позвонить.

Зотова выбрала из вороха вещей черные брюки и мягкий свободный кремовый свитер. Покрутилась в них перед зеркалом, сверху накинула кардиган, нацепила темно-бордовый берет из собственных запасов, завернулась в длинный шарф грубой вязки. Она понятия не имела, как выглядят модные сочинительницы, но предполагала, что ее ненавязчиво интеллигентный вид вполне сойдет. Осталось привести в порядок голову и лицо. По поводу последнего у Елены Петровны были серьезные сомнения. Вторая бессонная ночь отпечаталась на физиономии самым выразительным образом – глаза заплыли, все остальное опустилось вниз.

– Ну чисто спаниель несчастный… – тяжело вздохнула Зотова и нацепила на нос темные очки.

«Мерседес» с затемненными стеклами она заметила сразу, едва вышла из подъезда. Дорогой автомобиль бросался в глаза на фоне прочих иномарок и российских косорылых машин местных автовладельцев. Автомобили такого класса в их занюханный район заезжали нечасто. Зотова пофланировала мимо и ненавязчиво заглянула в салон. Разглядеть пассажиров и водителя не получилось, зато в памяти четко отпечатался номер. Завернув за угол, Елена Петровна обернулась. «Мерседес» стоял на месте. Невероятно, в этой одежде, очках и берете шпионы ее не узнали. Еще бы, она и сама узнала себя с трудом.

Модный салон с пафосным названием «Рафаэль» располагался на Сретенке. Зотова явилась туда без четверти восемь и оказалась перед запертой дверью. Пришлось побродить по уютным переулкам центра Москвы, вдыхая в себя запахи истории и выхлопы современного мегаполиса. Вернулась она к салону сразу после восьми, звякнула дверным колокольчиком и очутилась внутри маленького уютного помещения. Здесь пахло фиалками, а не тухлым яйцом, как в парикмахерской рядом с домом. На стенах висели большие фотографии красивых девушек с замысловатыми прическами, вдоль одной стены стояла витрина с шампунями и средствами по уходу за волосами, около другой – маленький стеклянный столик со стопкой модных журналов и круглой вазой с фруктами, в углу – кофемашина, рядом – белоснежные кресла и диванчик. Анастасия уже была на посту, сидела за небольшой полукруглой стойкой и лучезарно улыбалась.

– Чем могу быть полезна? – пропела Кошкарец, равнодушно глядя на Елену Петровну.

Зотова сняла очки, беретку и улыбнулась.

– Привет, Настя. А вот и я.

Кошкарец так выкатила глаза, что, казалось, уронит их на пол.

– Ни фига себе! – выдохнула стилистка, метнулась к Елене Петровне и помогла снять верхнюю одежду. Вертя в руках кардиган, пораженно сказала: – Это же… это же все родное!

– Подарок сына, он у меня юрист, – объяснила Елена Петровна, чтобы унять любопытство Кошкарец.

– Познакомите? Шучу, – рассмеялась Анастасия. – Слушайте, ну вы у нас просто принцесса! А сейчас мы сделаем из вас королеву. Девочки, работать! – хлопнула она в ладоши.

Как по мановению волшебной палочки около Елены Петровны появились две милые девицы в розовых халатиках. Девушки повели ее за собой, но вместо запланированного рая Зотова неожиданно попала в ад. Два часа с ней вытворяли нечто невообразимое – щипали брови, мучили каким-то аппаратом, мазали разными кремами, плюхали на физиономию отвратительную склизкую фигню, делали массаж и маникюр. Когда наконец садистки в розовых халатиках ее отпустили, у Зотовой было такое ощущение, что с лица сняли кожу. Хотелось убежать из салона не медля, но тут появилась Анастасия, проводила Елену Петровну в зал и усадила в кресло.

– Что у меня с лицом? – ошарашенно спросила Зотова, глядя на себя в зеркало. Через силу попыталась пошутить: – Верните его назад, раньше было лучше.

– Это пройдет, – неуверенно сказала Анастасия, с ужасом разглядывая малиновую кожу следователя. И пролепетала: – Так бывает после фруктового пилинга. Иногда. Очень редко. Если аллергическая реакция случается.

– Когда пройдет? – поинтересовалась Елена Петровна. Лицо продолжало распухать и гореть огнем, глаза заплыли, губы распухли так, что сама Анжелина Джоли позавидовала бы.

– Уволю коз! – заорала Кошкарец и выбежала вон. Откуда-то из глубины салона доносился ее голос: – Курицы безмозглые! Срочно сюда лучшую антистрессовую косметику и антигистамины! Я же сказала – легкий пилинг. А вы что натворили? Тест надо было сначала сделать, а не фигачить на морду клиентки все подряд!

Кошкарец примчалась обратно, трясущейся рукой протянула Зотовой стакан воды и две таблетки. Скомандовала:

– Пейте быстрее!

Затем выдавила на руку какую-то белую массу из банки и размазала ее по лицу Елены Петровны. Кожу печь немного перестало.

– Сметана, – объяснила Кошкарец. – У вас на коже ожог от пилинга, как солнечный, плюс аллергическая реакция на косметическую маску. Раньше у вас случались аллергические реакции на косметику?

– Клубникой как-то лицо намазала, кожа коркой покрылась и потом две недели «цвела» прыщами, как райский сад яблоками.

– Что же вы не сказали, господи! – всплеснула руками стилист. – О таких вещах обязательно надо косметолога предупреждать. У нас в состав пилинга и освежающей маски клубника входит. Неужели не щипало?

– Щипало ужасно, но я думала, что так и надо. Откуда мне было знать… – попыталась оправдаться Зотова, попав неожиданно из потерпевшей в обвиняемую.

Через полчаса отек спал. Кошкарец тампонами сняла подсохшую сметанную маску, и Елена Петровна смогла открыть глаза. Ничего хорошего в зеркале она не увидела: воспаленная морда и синячищи под глазами вместо прежних мешков. Морщина на лбу, правда, разгладилась, контур лица подтянулся, и носогубные складки стали менее заметны, но красавицей следователь совсем не выглядела. Поэтому озадачилась: как же она теперь с такой рожей с Варламовым увидится? Да, между ними все кончено, но выглядеть чудовищем в его глазах совсем не хотелось.

– Слава богу, помогло, – оптимистично сказала Кошкарец, осторожно нанесла на воспаленную кожу слой антистрессовой косметики.

Запахло огурчиком и стало так хорошо и свежо, что потянуло в сон.

– Пойдемте волосики помоем. Потом я займусь вашей головой, а вы сможете расслабиться и отдохнуть, – пролепетала Анастасия. – Не волнуйтесь, больше никаких неприятностей не будет. Обещаю.

Руки у стилистки оказались волшебными – ласковыми и нежными, хотелось навсегда остаться здесь и ощущать прикосновения ее теплых пальчиков. Приятный массаж, ароматное облачко дорогих шампуней и бальзамов, тихое щелканье ножниц, прохлада фена… Елена Петровна закрыла глаза и откинулась на спинку кресла.

– Все, – потрясла ее за плечо Анастасия. – Проснитесь, королева! Карета подана.

Зотова вздрогнула и распахнула глаза, не понимая, где находится. Она и не заметила, как уснула. Что ж такое? Как старперша, засыпает везде и всюду. Вчера в машине, сегодня… Елена Петровна оторопело уставилась в зеркало. Вместо нее там отражалась стильная привлекательная незнакомка, с короткими пепельными волосами. На женщине почему-то был надет ее свитер.