Текст книги "Расколдованный круг"
Автор книги: Мария Беседина
сообщить о нарушении
Текущая страница: 7 (всего у книги 27 страниц) [доступный отрывок для чтения: 10 страниц]
Глава 7
– Ой, Рита, что случилось? – За своими переживаниями девушка не заметила, как в комнату вошла Тося, и при звуке голоса горничной невольно вздрогнула. Тося смотрела на Риту с искренним сочувствием, и Рита поспешила ответить:
– Я просто... задумалась.
– А мне показалось, что ты плачешь... Да плюнь ты на эту Наталью Павловну... Весь дом знает, какая она. Не обращай внимания на то, что она наболтала!
Рита хотела было пояснить, что кривляния Мотковой слишком мелки, чтобы всерьез вывести из равновесия, но тут снизу раздался такой визг, что и Рита, и Тося так и подскочили на месте.
Квартира Шерстневых наполнилась непонятным шумом, нечленораздельным криком – девушке показалось, что это беснуется какое-то некрупное, но донельзя разъяренное животное. Испуганная и взволнованная, Рита почти бегом бросилась к пневматическому лифту, соединявшему три этажа квартиры; девушка так торопилась, что Тося еле успела догнать ее. Рите показалось, что в мешанине звуков ей удалось различить голос Шуры. «Неужели сестра додумалась притащить в дом обезьяну?» – досадуя на чересчур медленный ход мягко двигавшейся стеклянной кабины, не верила собственной догадке Рита.
Оказавшись в холле первого этажа, Рита сделала несколько поспешных шагов ко входной двери и внезапно замерла, словно громом пораженная: увиденное превзошло все самые смелые предположения девушки! Мама, Анна Осиповна и даже обычно не покидающий кухни повар Павел Ильич – все стояли с растерянными лицами, окружая странную пару – Матвея Блинова, который смотрел на Зою Петровну с извиняющейся, растерянной улыбкой на красивом лице, и валяющуюся у его ног... Шуру!
– Что здесь происходит? – властно, невольно подражая отцу, произнесла Рита, стремительно входя в центр маленькой толпы. Матвей, все с той же жалобной улыбкой, повернулся к девушке и, точно признавая в ней человека, способного разобраться в происходящем, коротко выговорил:
– Вот...
– Ты можешь объяснить по-человечески?!
– Да-да, что случилось? Почему Шура в таком состоянии? – вышла из столбняка Зоя.
– Я заехал в спортивный магазин и прямо возле дверей, на тротуаре, нашел вашу дочь! – Голос Матвея обрел уверенность и силу. – Она точно так же валялась прямо на асфальте и кричала!
– Почему же вы сразу не вызвали «скорую»? – воскликнула Зоя. – Анечка, вызовите доктора, немедленно!
– Потому что я увидел, что Шура здорова, – тихо ответил Матвей.
– Здорова? Да она умирает! Это припадок! Девочка моя... – Мама обхватила Шуру руками, пытаясь приподнять, но та оттолкнула ее ногой, продолжая заливаться мелким, бессмысленным смехом.
– Тетя Зоя, мне бы не хотелось обсуждать это в присутствии прислуги, но... – На лице Матвея появилась мучительная гримаса. – Вы понимаете...
– Я понимаю только одно: ребенку требуется медицинская помощь! – возбужденно крикнула Зоя. – Аня, ради бога, скорее!
– Зоя Петровна, Матвей Андреевич прав, – негромко и как-то смущенно произнесла Анна Осиповна. – Александра Геннадьевна, она того... Это самое... К утру все будет нормально, словом. Зачем же доктор? Чаю крепкого с лимоном, минералочки...
Словно не веря услышанному, Зоя переводила взгляд со спокойного, хмурого лица домоправительницы на извивающуюся на полу младшую дочь и обратно; подойдя к матери, Рита взяла ее под руку.
– Тетя Зоя, Шуре действительно не нужен врач, – негромко, печально промолвил Матвей. – Она же... просто пьяна, вот и все!
– Аж отсюда запах слышно, – пробурчал из-за спины хозяйки Павел Ильич; Зоя растерянно обернулась, но не сказала ни слова. – Позвольте, я ее в комнату отнесу, – предложил повар.
– Я и сам вполне могу справиться, – сдержанно запротестовал Матвей. – Спасибо тебе...
На мгновение Рите показалось, что мама сейчас упадет в обморок; действительно, Зоя даже пошатнулась, и Рите пришлось поддержать ее, однако женщина тут же взяла себя в руки.
– Павел Ильич, сделайте, пожалуйста, лед для компресса! – решительно произнесла она. – Тосенька, беги и проветри Шурину спальню, но окна открытыми не оставляй – мало ли что...
Все пришло в движение; люди, которым указали план действий, оживленно засуетились, а Матвей, подняв вяло отбивавшуюся и все еще повизгивавшую Шуру, направился вслед за указывавшей дорогу Анной Осиповной к лифту. Зоя Петровна и Рита остались в холле одни.
– Невероятно! – простонала мать и вдруг снова пошатнулась, Рита удержала ее.
– Пойдем в гостиную, мамочка! – стараясь говорить как можно ласковее, предложила девушка. – Или, если хочешь, я отведу тебя в твою спальню...
Ангельский тон давался Рите с огромным трудом, несмотря на то что ее жалость к матери была велика и неподдельна.
– Я должна быть около Шуры, пойдем к ней... Ох нет, ноги не держат... Риточка, помоги добраться до гостиной, я посижу немного... Надо держаться... – словно в забытьи, бормотала Зоя. – Какая мерзость! Моя Шура! Нет, не может быть, это она не сама! Ее кто-то нарочно напоил, мою бедную девочку! Вот говорила же я ей, чтобы она не водилась с этой мерзкой компанией! «Золотая молодежь»! Да просто бездельники, пьяницы! И ведь наверняка многие видели, как Матвей ее нес! Какой позор! Теперь весь дом будет пальцем показывать!
– Я позвоню папе! – Рите показалось, что это наилучший выход из ситуации: уж отец-то придумает, как сделать так, чтобы все обошлось!
Сорвавшийся с работы Геннадий действительно нашел решение; правда, по мнению Риты, оно больше подходило для руководителя компании, разбирающегося с ЧП в своей фирме, чем для строгого, но любящего отца. Девушка не смогла бы сказать, какое чувство говорило сейчас в ее душе громче – огорчение за сестру, жалость к маме или элементарное возмущение ситуацией. Рита покосилась в сторону Матвея, с добродетельным видом восседавшего в гостиной напротив нее. Перехватив ее взгляд, молодой человек ослепительно улыбнулся:
– Ритуля, я знаю, что ты дуешься на меня за тот разговор на корте... Ну прости. Вот такой я дурак. Говорю, а потом думаю...
В другое время Рита обязательно возразила бы Блинову, что есть вещи, говорить которые недопустимо даже в шутку, однако сейчас ей было не до дискуссий на моральные темы. Поэтому девушка ограничилась легким кивком.
– Не по словам надо судить человека, а по делам, – тихонько вздохнула Зоя.
– Да! – веско высказался Шерстнев. – Большое тебе, Матвей, спасибо! Если бы не ты... Кто знает, что с этой идиоткой случилось бы – одна в бессознательном состоянии на улице... Надеюсь, ты не станешь рассказывать об этой истории?
– Ну что вы, дядя Гена! – Матвей даже покраснел, и на его лице появилось выражение благородного негодования. – Разумеется, я буду молчать как рыба! Да вы не ругайте Шуру слишком сильно... Мне кажется, дело обстоит не так уж страшно. Ну молоденькая девушка решила попробовать запретный плод – и переборщила по неопытности... С кем не бывает!
– Ты хороший парень и настоящий друг, – одобрительно отметил Шерстнев. – Но должен предупредить: моя Шурка вовсе не такая милая кошечка, какой, возможно, ты ее считаешь! Я давно догадался о твоих чувствах к ней... И как сыну своего старого друга, должен откровенно сказать: я приказал прислуге сообщать мне о выходках Шуры. Поверь, Матюша, ее шалости не всегда безобидны! Ох, намается с ней кто-то!
– Вы, очевидно, имеете в виду свою горничную, эту, как ее... Тасю? – попытался припомнить Матвей. – Лично мне она всегда казалась неуравновешенной, глуповатой и не очень честной! Когда я был у вас в гостях на Новый год, у меня из сумки пропал плеер. Не Анна же Осиповна его взяла?
– Ничего себе! – неприятно поразился Шерстнев. – Дрянь какая! Жалко, что ты сразу не рассказал. Но что касается Шуры, Тоська не врет, – неохотно признал он. – Я и сам несколько раз заставал ее то подвыпившей, то с сигаретой во рту... Видно, попала девка в нехорошую компанию...
– Вы не очень-то верьте россказням прислуги, – уже стоя в дверях, проговорил Матвей. – Неуклюжая слежка оскорбит Шуру, и она может натворить еще большие глупости!
– Дельный он парень, – с затаенной горечью проговорил Шерстнев, когда вдали хлопнула входная дверь. – Эх, и повезло Блинову с наследником! Не то что мне.
– Однако твои дочери учатся в университете, а Матвей, с грехом пополам получив диплом менеджера, уже третий год болтается без дела, – заметила Зоя.
– Ну что ж, достойные вакансии на дороге не валяются, – возразил Шерстнев. – Почем ты знаешь, может, я к себе его возьму! Главное, что Матвей вежливый, честный, уважает старших... Рита, а ты что думаешь о своем друге?
– Он благовоспитанный и симпатичный, но какой-то скользкий, – честно ответила Рита. – И вообще никакой мне не друг!
Шерстнев надул щеки и шумно выдохнул:
– Вот молодец, дочка, высказалась... Спасибо хоть за откровенность! Две поганки! Одна творит невесть что, а другая ее покрывает!
Неожиданно Рита почувствовала, что не может больше сдерживать все, что накипело на сердце. Пусть отец кричит и топает ногами!
– Шура давно не обращает внимания на то, что я ей говорю! – выпалила девушка. – Мои советы ее только раздражают! А если я начну ябедничать, это окончательно оттолкнет ее! И потом, разве у меня часто бывает возможность поговорить с тобой по душам? Мне еле удается вставить слово в твои монологи! Даже у мамы и то это редко выходит...
В этот момент Рита как никогда ясно поняла, какой смысл содержится в поговорке «правду скажешь – дружбу потеряешь»: отец, побурев от ярости, сжал кулаки, явно готовясь устроить непочтительной дочери очередной разнос. Но тут без стука распахнулась дверь кабинета, и мутный от злости взгляд Шерстнева тяжело остановился на простодушном личике Тоси.
– Как себя чувствует Шура? – немедленно взволновалась Зоя. – Пожалуй, я поднимусь к ней, – словно испрашивая разрешения, посмотрела она на мужа и тут же прибавила: – Риточка, и ты сходи со мной к сестре!
Мама явно хотела увести Риту до того, как разразится буря.
– Анна Осиповна велела передать, что Александре Геннадьевне уже лучше. А ходить туда, она говорит, не надо. Там такое... Анна Осиповна только успевает тазы менять. Не стоит вам на это смотреть, – неосторожно хихикнула Тося.
– Вас что, радует ситуация? – в тоне отца Рита уловила злость на безвинную женщину.
– Ну а как же! – простодушно разъяснила не ведавшая беды Тося. – Раз тошнит, значит, отрава из организма выходит.
– Я имею в виду не ваши действия по уходу за Александрой, а то, каким тоном вы позволяете себе тут разговаривать! Подготовьтесь к тому, чтобы завтра же передать свои обязанности новому человеку, – отбросил околичности Шерстнев. – Я полагаю, что агентство по найму пришлет мне другую горничную уже утром...
– Вы меня увольняете? – переспросила пораженная Тося. – За что?
– Только не воображайте себя обиженной, – ядовито-любезно предупредил женщину Шерстнев. – Кстати, из вашего выходного пособия я вычту стоимость плеера, который пропал зимой у нашего гостя. И скажите спасибо, что мне не хочется впутывать в дело милицию!
– Геночка, но так же нельзя! – попыталась урезонить мужа Зоя. – Может, это было недоразумение. Матвей ведь мог и потерять свой плеер! Неужели ты вот так возьмешь и выбросишь Тосю за порог?
– Папа, у Тоси старенькая мама и сын-школьник, – привела Рита аргумент, который ей самой казался неотразимым. – И без ее зарплаты они просто пропадут!
– Очевидно, горничную ты слушаешь охотнее, чем меня, – отметил отец. – Я не удивлюсь, если узнаю, что ты у нее дамские романы берешь, почитать на ночь!
– Что же в этом дурного? – попыталась заступиться за Риту мама.
– Да то, что разные там басни о любви – чтение для старых дев! А с прислугой следует держать дистанцию! – отрезал Шерстнев. – А вы с матерью распустили эту Тосю до бесстыдства! Вон гляди, что она себе позволяет!
Отвернувшись в угол, бедняжка мучительно пыталась сдержать рыдания.
– Геннадий Иванович, – почувствовав, что все смотрят на нее, выдавила Тося, – Богом клянусь, не брала! В глаза не видела никакого плеера!
– Папа, я ей верю! – пылко воскликнула Рита.
– Видишь ли, Пузырек, – начал Шерстнев, и детское прозвище, слетевшее с губ отца, обожгло девушку словно удар плетью. Рита и не представляла себе, что папа, так отдалившийся от семьи, отдавший бизнесу и тело и душу, все еще может называть ее как когда-то! Забавное словечко вселило в душу девушки мгновенную надежду, что в глубине души папа остался прежним... Но следующие слова Шерстнева, казалось, не давали этой надежде ходу. – Я понимаю, что тебе жалко Тосю. И не могу не признать, что доказательств ее вины у нас нет – только слова Матвея. Но, видишь ли, Матюша – человек нашего круга. А кто такая Тося? Почему я должен верить ей больше, чем сыну своего старого приятеля? Ты же сама говоришь, что у нее неработающие родственники, ей трудно... Проще всего предположить, что Тося не удержалась перед соблазном!
– Зоя Петровна, миленькая! Да что же это такое? – уже не пробуя сдержаться, в голос заплакала Тося.
– Как ты можешь вот так запросто испортить человеку жизнь? – прижала руки к вискам Зоя. – Гена! Мне стыдно за тебя! Тося работает у нас почти год, и в доме ни разу ничего не пропало!
Внезапно в сознании Риты будто чей-то мрачный голос сделал вывод: «Матвей солгал!»
– Допустим, ты права, – тяжело вздохнув, ответил жене Шерстнев. – Но тогда получается, что Матвей лгал? А зачем ему это?
– Матвей Андреич меня терпеть не может, потому что я все знаю про его шашни с Александрой Геннадьевной, – всхлипывала Тося. – Вот и хочет, чтобы меня выгнали, пока я вам не рассказала!
– Хватит утомлять нас демонстрацией чувств, – оборвал женщину Шерстнев. – Тоже мне свидетельница дворцовых тайн!
– Геночка, но так же нельзя, – простонала Зоя. – Мы ведь порядочные люди, в конце концов!.. Опомнись, не дай гневу себя ослепить!
– В отличие от тебя, я всегда держу себя в руках, – сухо ответил Шерстнев. – Пойми меня, Птичка, я не могу себе позволить жить чувствами. В мире конкуренции поступками человека должен руководить разум!
– Я, конечно, всего лишь твоя жена, – с горечью произнесла Зоя. – Ты оградил меня и моих детей от нищеты, кормишь и одеваешь... Но у меня все равно есть свои убеждения! И одно из них – то, что сердце часто бывает мудрее головы.
– Ну а я не могу позволить себе подобную роскошь! – с ноткой печали отозвался Шерстнев. – Тося будет уволена!
– Тогда я расскажу всем-всем ребятам и девчонкам из нашего выпуска, во что ты превратился, Гена! – вскинула голову Зоя. – Ведь когда-то тебя уважал весь курс. Помнишь, когда на заводе нам отказались заплатить за практику, ты добился справедливости! Не только для себя, но и для всех остальных! И Лора Губина назвала тебя «совестью курса». Видела бы она тебя сейчас!.. – Зоя безнадежно махнула рукой.
Рита с нетерпением ожидала ответа отца, а тот колебался, и его лицо отражало мучительную внутреннюю борьбу.
– А ну вас! Дамский благотворительный комитет! Делайте что хотите! – наконец выкрикнул он. – Пусть ваша обожаемая Тося и дальше бьет чашки и ломает пылесос. Ну что вы на меня любуетесь? Ступайте, займитесь своими обязанностями. В конце концов, я плачу вам за это деньги!
– Спасибо, Зоя Петровна... Маргарита Геннадьевна! – радостно вспыхнула Тося.
– А я здесь вроде и ни при чем – так, случайно проходил, – иронически фыркнул Шерстнев, когда повеселевшая горничная скрылась за дверью. – Ладно, теперь давайте наконец обсудим, что нам делать с Шуркой!
Только сейчас Рита поняла, как ожесточила отца жизнь в атмосфере вечной конкуренции, как в обмен на благосостояние ее некогда такой понимающий и добрый папочка пожертвовал самым ценным из того, чем может обладать человек, – сердечной теплотой, а может быть, и частицей души.
«Лучше бы мы не жили так вольготно, зато папа оставался бы прежним, – подумала Рита. – Ему почему-то кажется, что достаточно накричать погромче, потопать ногами, припугнуть – и все преисполнятся послушания! А к чему это приводит на деле? Мама, я, Шурка, Анна Осиповна – мы все боимся отца, стараемся ничего ему не рассказывать. Интересно, что это за секрет, на который уже не в первый раз намекает Тося?» Рита уже собралась было предложить родителям узнать у горничной правду, но тут снова заговорила Зоя:
– Как ты можешь требовать от дочери примерного поведения, если сам всегда поступаешь так, как захочет твоя правая нога! Ты запугал Шуру. Может быть, если бы Шура доверяла нам, делилась своими проблемами, мы вовремя остановили бы ее, когда она попала в эту свою компанию.
– Хорошо, – несколько нервно решил отец. – Значит, так – запретим ей выходить из дома одной. Отнимем у Шурки телефон, отрубим Интернет... Что еще? А пусть в университет и обратно ее возит Рита! Слышишь? – Он строго взглянул на старшую дочь. – Будешь отвечать за сестру!
– Хорошо, – ровным голосом ответила Рита.
– И не вздумай с ней стакнуться! А ты, Зоя, разузнай там насчет этого санатория, о котором говорила на днях... Да, и не давать Шурке никаких денег! Сыта, одета, за транспорт платить не надо! А без клубов и ресторанов перебьется! Так и скажи ей, Птичка.
– Может быть, ты сам... – начала было Зоя, но муж перебил ее:
– А я вернусь в офис. И так столько времени даром пропало! А через неделю у меня переговоры с японцами. Надо подготовиться.
Проводив Геннадия Ивановича, Рита и Зоя, не сговариваясь, направились в комнату Шуры. «Страдалица», чье личико едва виднелось из-под мокрого полотенца, тяжело похрапывая, дремала на кровати, а рядом, пригорюнившись, сидела на краешке кресла Тося. Увидев вошедших, горничная встрепенулась и проворно вскочила.
– Не обижайся на Геннадия Ивановича, Тосенька, – с порога заговорила Зоя Петровна. – Что, Шура заснула?
– Только что...
– Тем лучше! Вот что, Тося, меня встревожил твой рассказ о Шуриных похождениях... Пойдем-ка в мою спальню! Я хочу услышать обо всем еще раз, и поподробнее! Рита, ты ведь посидишь с сестрой?
– Конечно, мамочка. – Девушка, в глубине души не понимавшая, зачем дежурить возле забывшейся пьяным сном распустехи, тем не менее послушно кивнула.
– Вот и отлично, я знала, что могу положиться на тебя!
Мама ушла, уведя с собой Тосю, а Рита опустилась в еще теплое кресло и подперла голову рукой. Шура крепко спала, и ее лицо было детски-невинным; если бы не исходивший от Шуры слабый, но отчетливый запах перегара, можно было бы подумать, что девица просто вздремнула после обеда. Вскользь произнесенное отцом домашнее прозвище всколыхнуло в памяти Риты пласты, которые, казалось, были надежно погребены под грузом прошедших лет... Рита словно наяву увидела себя малышкой в поношенных джинсах – подарке маминой однокурсницы тети Лоры, сынишке которой они стали малы.
– Я похожа на Марину Влади? А? – самодовольно уточнила однажды у папы Рита.
– Забиваете ребенку голову невесть чем, – проворчала Анна Осиповна, которая уже тогда вела у до предела замотанных работой Шерстневых хозяйство.
– Да-а, ты у меня красавица, – засмеялся тогда папа, радуясь так редко выпадавшей возможности побыть с семьей. – А откуда ты знаешь о Марине Влади?
– А я к тебе в стол лазила, – без смущения призналась девочка. – Фотографии нашла, только мама их резать запретила. Пап, а почему шкаф, в котором ружья висят, всегда заперт?
– Так положено. А то ты захочешь что-нибудь отрезать, а ружье и выстрелит! – потрепал девочку по черным локонам папа.
– А ты возьмешь меня на охоту? А, пап?
– А зверюшек тебе не жалко будет убивать?
– Ты меня только возьми! Я буду стрелять понарошку, – заверила папу Рита.
– Чего выдумали! – возмутилась Анна Осиповна. – Тащить девочку в лес, в холодную палатку!
– Ничего, Ритуль, – пообещал папа. – Когда-нибудь я стану богатым, вот увидишь! И вместо одного киоска у меня будет много магазинов! Тогда я построю красивый и теплый охотничий домик, и мы все вместе поедем на охоту! Ты только не сгоняй Шурочку с качелей, когда Анна Осиповна с вами гуляет!
Рита грустно улыбнулась. Вот папа и добился своего: маленький киоск превратился в целую торговую сеть, появились и фабрики, которые производят товары для фирменных магазинов... Семья Шерстневых несколько раз меняла жилье, перебираясь во все более роскошные и просторные квартиры... Мама уже давно не работает... Шура, которая в те далекие времена еще не умела разговаривать, недоверчиво усмехается, когда ей рассказывают, что когда-то Шерстневы не могли позволить себе купить новый диван вместо сломанного, и мама с папой одно время на ночь стелили себе на пол спальный мешок... Куда же ушла та легкость отношений, которая царила в семье в те далекие годы? Почему самые близкие люди с азартом мучают себя и друг друга?
Недавно папа вспомнил о своей давней мечте: он, при поддержке Моткова и еще нескольких влиятельных пайщиков кондоминиума, предложил на общем собрании окончательно завладеть заповедным лесом и устроить в нем охотничий заказник. «Наконец-то у меня будет охотничий домик», – как мальчишка, радовался Шерстнев. Однако эта идея, которую некоторые обитатели кондоминиума с энтузиазмом поддержали, у других вызвала резкое неприятие. Среди недовольных были и Блиновы – родители Матвея. А жители Вербина, тревожась за судьбу леса, узнав о подобном проекте, окончательно ополчились на незваных соседей и принялись устраивать пикеты возле ворот и писать жалобы во все мыслимые инстанции. «Папино нежелание считаться с чужим мнением снова вызвало рознь». От этой мысли у Риты даже защемило сердце. Стараясь изменить ход своих мыслей, Рита сдавила пальцами виски и принялась повторять наизусть любимые стихи – обычный способ, которым девушка пользовалась, чтобы восстановить душевное равновесие. Впрочем, если бы ей было известно содержание разговора, который велся в это время этажом ниже, буквально у нее под ногами, вернуть Рите спокойствие не смогли бы ни Гумилев, ни Ахматова.
...Всякий, кто увидел бы в этот момент Зою Петровну, мгновенно догадался бы, от кого Рита унаследовала манеру в минуты тяжелых переживаний держаться за виски тонкими пальцами. Именно в такой позе Зоя сидела сейчас в кресле; однако неподдельное страдание, отражавшееся на ее все еще красивом, холеном лице, было гораздо глубже огорчения Риты. Анна Осиповна смотрела на свою хозяйку с искренним сочувствием; на лице женщины ясно читалось, что она много отдала бы за то, чтобы сообщенные Тосей сведения оказались неудачным розыгрышем. Однако обе, и хозяйка и домоправительница, понимали, что это не так – уж слишком ясными были доказательства! Да и Тося, только что закончившая свой печальный рассказ, стояла перед двумя женщинами с таким видом, будто героиней отвратительных приключений была не хозяйская дочь, а она сама.
– Я могу идти, Зоя Петровна? – наконец прервала горничная повисшее в комнате тяжелое молчание.
– Если это все... – с невольным страхом проговорила Зоя.
– Да примеров-то сколько угодно, – неохотно призналась Тося. – Вон, когда вы на прошлой неделе уезжали на два дня, Александра Геннадьевна тут же и закатилась куда-то... Вернулась прямо перед вами, опухшая вся...
– Ужас какой. – Голос Зои сорвался.
– Ладно тебе, иди уж, – вздохнула Анна Осиповна.
– Значит, всему дому уже известно то, о чем мать узнаёт последней... – с болью уточнила Зоя Петровна, когда они остались одни. – Анечка, почему же все это скрывали, не сообщили?
– Да потому, что вы ведь сами знаете – ни одно решение в этом доме не принимается помимо Геннадия Ивановича, – мрачно откликнулась Анна Осиповна.
– Да, вы правы, – огорченно вздохнула Зоя.
– Вот я и говорю, – разгорячилась домоправительница. – Услышь он, что Александру таскает по клубам и спаивает не кто иной, как его обожаемый Матвей Андреич... Да разве он поверит? Ноги оторвет тому, кто это скажет!
– Да, Геночка стал очень негибким в своих суждениях о людях, – уныло подтвердила Зоя. – Если решит, что человек хорош или плох, – все, уже ничто не изменит этого мнения! Что же делать, что же мне делать?
– Ну вы не убивайтесь уж так-то, – осторожно притронулась к руке хозяйки Анна. – Ведь, что ни говори, Александре-то Геннадий Иванович не верит ни на грош! Еще с той поры, когда она в прошлом году сказала, что поедет ночевать к этой ее подружке, Носковой, а сама болталась где-то трое суток... Помните?
– Еще бы мне не помнить! – Лицо матери помрачнело еще больше.
– А какой счет потом пришлось оплатить в ресторане и в...
– Анна, перестаньте, с меня и так достаточно! Что уж старое вспоминать! Ведь весь этот кошмар длится уже больше года! – Голос Зои задрожал, лицо в стремлении удержаться от слез исказилось странной гримасой. – Полное впечатление, что Шуру кто-то специально учит вести себя подобным образом!
– Это Матвей Андреич, больше некому...
– Я попробую поговорить с ним, – решила Зоя. – Что ему нужно от моей девочки?
– «Что», «что», – помедлив немного, все же решилась домоправительница. – Приданое, что же еще!
– Анна!
– Александра Геннадьевна уже сейчас готова за Матвеем Андреичем и в воду, и в огонь. Еще бы, вы ведь ее в строгости растили. Лишнего слова не скажи, мини-юбку не надень... А с Матвеем Андреичем наоборот – чем хуже, тем лучше! Куришь – молодец, выпиваешь – так и надо!
– Кошмар какой-то, – с отвращением и искренним удивлением выговорила Зоя.
– Уж как она мучилась, пока курить училась, – не рассказать... Но упрямая, вся в отца – пересилила себя, дымит.
– Вот что мы сделаем, – после некоторого раздумья сказала Зоя Петровна. – Я попробую поговорить... Нет, не с Матвеем, а с его отцом. Андрей Николаевич очень порядочный человек, и уж он-то знает, как воздействовать на сына... А я, пока у Геночки подходящее настроение, добьюсь, чтобы он отправил Шуру в санаторий... Он и сам вроде не против, да все как-то откладывает... Там девочке подлечат нервы, проследят за ее диетой – Шура совсем исхудала, просто кожа да кости... А главное – в санатории девочку избавят от привычки к курению и... и...
– Да я понимаю, что вы хотите сказать, – кивнула Анна, очевидно сообразившая, как тяжко матери произнести страшное слово «алкоголизм».
– И вот тут, Анечка, мне понадобится ваша помощь, – справившись с собой, продолжала Зоя. – В ходе разговора я позову вас, чтобы вы подтвердили Геннадию Ивановичу мои слова. Расскажите ему то же самое, что сейчас поведала Тося, но... смягчите акценты, что ли... Вы понимаете меня? Никаких упоминаний о Матвее! Это выведет Геночку из себя, и он не захочет больше ничего слушать! И остальных предупредите... Одно неосторожное слово – и все может сорваться. Что тогда будет с Шурой, что?
Закрыв лицо руками, несчастная мать, уже не пытаясь сдерживаться, зашлась безутешным плачем; Анна Осиповна сделала движение к хозяйке, словно стремясь утешить ее... Однако было ясно, что никакими словами не смягчить того горя, которое обрушилось на материнские плечи; покачав головой, домоправительница бесшумно выскользнула из хозяйской спальни и пошла прочь по коридору, в задумчивости не замечая, что проговаривает свои мысли вслух:
– Настоящая рабыня в золотых кандалах! Во что богатый муж ее жизнь превратил! Дочь открыто и то защитить не смеет! Поневоле подумаешь: а нужны ли они, эти миллионы?
