Текст книги "Полуночные миры"

Автор книги: Мария Беляева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 7 страниц) [доступный отрывок для чтения: 2 страниц]

Мария Беляева
Полуночные миры

Крылатая Ника

1.

Шорох. Угольные линии на шершавом полотне. Похожие на перья штрихи. Мольберт, нелепо втиснутый в гротескный проспект, слияние камня и электроники. Город-остов, вперившийся мониторами в пустоту.

Посреди нагромождения судорожно мигающих рекламных щитов – высокий силуэт, тонкий, словно вписанный в пейзаж небрежной рукой. Ника откинула за спину длинные рыжие волосы, туго перетянутые лентой. Отступила, глядя в центр площади. Склонилась над мольбертом. Тяжёлые густые штрихи, быстрые движения. Серебряные браслеты на запястье звенят, сталкиваясь. Но и этот звук, и шум большого города, и даже собственное дыхание стёрты, срезаны, придавлены металлом в наушниках.

Ника отступила от мольберта. Сбросила куртку с огромными синими пуговицами. Прибавила громкости в плеере – до боли в ушах. Единственный способ не замечать прохожих, торопливо отводящих глаза при виде светло-серых крыльев за её спиной.

Танец карандаша превратился в хаотичную пляску. Полые формы заполнялись тенями. Ника замерла. Ника нахмурилась. Неслышно пробормотала что-то. Вибрация часов на руке заставила её вздрогнуть. Девушка на мгновение закусила губу, всматриваясь в набросок.

Часы вновь завибрировали. Ника коснулась кнопок плеера. Музыка оступилась – и сорвалась. Крики торговцев утренними выпусками электронных газет, запахи тухлой воды в подворотне и холодный туман, всегда заливающий улицы, примыкающие к побережью, – всё это проникло сквозь радужный пузырь самодостаточности. Девушка боялась признаться, что с ужасом ждёт, когда он неизбежно лопнет. И тогда, без мыльных радужных переливов, мир станет ещё отвратительнее.

Ника бросила карандаш в сумку и сложила мольберт, очень удачно купленный на одной из распродаж гаражного хлама. Заметив пару уставившихся на неё прохожих, быстро набросила куртку. Ей иногда казалось, что она уже начинает привыкать… пока не цеплялась за очередной презрительно-испуганный взгляд.

Ника перекинула холщовую сумку через плечо и зашагала вверх по улице, протискиваясь меж оторопелых прохожих, словно отупевших от слишком большой дозы синтетического кофеина.

Здания-сталактиты сливались, погружаясь в небо цвета застарелой плесени. Ника спешила по дорожке из переработанной резины. У входа в школу привычно маячила группа подростков. Девушка проскользнула мимо них, стараясь не замечать цветные провода в волосах, знаки биологической опасности на виниловых куртках и свисающие с поясов миниатюрные платы. Приложила запястье к сканеру турникета. Через миг раздался писк и зелёный курсив на панели сообщил, что код считан. Ника шагала по бесконечному коридору, потирая запястье с пометой. И думала: почему бы на каждого не повесить большой-пребольшой знак радиационного заражения? Мысли – они ведь не такая уж безопасная штука…

… Десять минут спустя, на ходу хватая вещи, она выскочила из класса, так и не дождавшись звонка на урок. Надоело! Всё надоело! Только дойдя до лестницы, остановилась, пытаясь осознать, что вообще творит. Закусив губу, оглянулась на широкий коридор, наполненный флуоресцентным светом, как камера – газом.

Ника присела и постучала стопкой листов об пол, выравнивая их. Заткнула карандаш за ухо. С верхнего этажа донеслись приглушённый смех и режущее слух знакомое позвякивание. Запихивая вещи в сумку, Ника попятилась от лестницы. На верхних ступенях появились парень и девчонка. Ника сглотнула. Сделала шаг навстречу, вспомнив, что страх действует на хищников опьяняюще. Хотя и понимала, что нужно бежать… Слишком поздно!

– Кого я вижу, – с кровожадной радостью воскликнул парень. – Привет, Ника.

– Привет, Эл, – негромко ответила Ника, перекидывая сумку через плечо.

– А со мной ты уже не здороваешься? Ах, да… Ты же презираешь таких, как я, – протянула его подружка. – У меня новость: а мы ненавидим тебя и с удовольствием оторвали бы птичке крылышки… Ничего, скоро это сделают за нас, – она захихикала, оттирая Нику к стене.

Мужской голос, эхом пробежавший по коридору:

– В чём дело?

Девчонка кинулась вниз по лестнице, успев почти ласково шепнуть:

– Ты же не думаешь, что это всё, птичка?

Ника попробовала восстановить равновесие – и оступилась.

Прикосновение ладони к плечу. Давным-давно забытое ощущение, что кто-то рядом, пропитанное сейчас не страхом, а безрассудной надеждой. Ника стряхнула руку, не позволяя себе поддаться иллюзии безопасности.

– Вставай, – прозвучал грудной голос мистера Калеба.

Отряхнув одежду, девушка подняла глаза на учителя. Он добродушно улыбнулся, но, казалось, к добродушию примешаны понимание и жалость. Ника отбросила эту мысль. Она давно убедилась, что тот, кто не был на месте носителей аномалии, по определению не мог понять их чувств.

– Здравствуйте, – буркнула девушка.

– Всякий раз, когда мы встречаемся, у тебя что-то неладно, – он усмехнулся, поглаживая похожую на плесень бородку. – Кстати, разве ты не должна быть на уроке?

Ника раздраженно отмахнулась. Учитель озадаченно глядел на неё. Казалось, он знал её лучше, чем она когда-либо сможет себя понять.

– Некоторым нужна квалифицированная помощь психолога, но они предпочитают срываться на мне, – Ника выдавила невинную улыбку. – Может, дело в том, что стены выкрасили в зелёный?

Мистер Калеб лукаво улыбнулся, открывая дверь в кабинет. Улыбка-маска осела на лице учителя, как и случалось тысячи раз до этого.

– Как продвигается работа?

Нику смущало то, что он всегда точно угадывал моменты в их беседах, когда они касались особо болезненных вопросов. Но была благодарна ему за деликатность… всё же недостаточную для абсолютного доверия.

Девушка вытряхнула содержимое сумки на стол. Расправила мятые углы набросков, каждая линия которых выглядела теперь чужой. Чужой, словно ещё утром Ника была другим человеком.

Жара была почти невыносимой. Начав снимать куртку, Ника инстинктивно оглянулась на крылья – и упрекнула себя за то, что позволила привычке взять верх.

Учитель пристально глядел на рисунки. В том, как он прислонялся к парте и постукивал каблуком по полу, Ника угадывала неудовольствие, даже досаду.

– Сухо. Пусто. Никчёмно, – говоря сам с собой, он отбрасывал листы в сторону. Один из эскизов долго держал в руке, неосознанно поглаживая большим пальцем, словно пытаясь прикоснуться к изображенному.

– Эта зарисовка – единственное, над чем стоит работать, – наконец обратился он к Нике. Опустив рисунок на стол, засунул руки в карманы хлопковых штанов с грубой обстрочкой. Наверняка сшитых на заказ по его эскизу.

Мистер Калеб глядел испытующе. Ника молчала. И тогда, постучав пальцем по картине, он спросил:

– Где это?

– Недалеко от побережья, в нескольких километрах от внесекторной зоны.

Ника с жадностью смотрела на стопку листов. Она верила учителю, даже если не всегда понимала, на основании чего он делает выводы.

– На твоём месте я был бы осторожнее.

– Я не пересекала границу сектора, – беззаботно откликнулась Ника. Она была уверена, что правила, обрамляющие рутинную жизнь, могли защитить от неожиданностей. Но лишь до тех пор, пока не пытаешься пересечь черту, которую подсознательно предчувствуешь, а потому боишься её…и себя до смерти.

– Пересекала, не пересекала… это мало что значит сегодня. Особенно учитывая, кто ты.

Ника повернулась к учителю лицом, словно скрывая от его взгляда крылья.

– Да уж, попробуй не учесть. За тебя учтут.

– Снова родители? – сочувственно поинтересовался учитель.

– Только вот этого не надо, – горько усмехнулась девушка.

– Ты думала о том, чтобы жить в другом месте?

– Думала. Но на ближайшей помойке все контейнеры заняты.

– Может, пора принять тяжёлое, но необходимое решение? – продолжал гнуть свою линию мистер Калеб.

– Я подумаю об этом, – отделалась ничего не значащим ответом Ника.

– Становится небезопасно, – настаивал учитель. – И нужно тщательно выбирать людей, которые тебя окружают. Тем более – тех, которые находятся за твоей спиной.

– Если честно, не помню ни одного дня, когда было бы безопасно, – парировала Ника, комкая наброски и заталкивая их в решётчатую мусорную корзину.

Брови Калеба сошлись на переносице.

– Становится опаснее, чем когда бы то ни было. Эпидемия, ЭМИ, бунты… это не кончится ничем хорошим.

– Когда политические игры заканчивались иначе?

– Ника, на твоём месте я бы всё же…

– Вы никогда не были на моём месте.

Грубо, но правдиво.

– Ладно, – устало вздохнул он. – Буду ждать тебя в пятницу с новыми эскизами… Первый человек у тебя лежит, оказался на втором плане, а они должны быть на одном уровне друг с другом. Тогда и не получится, что другой протягивает сердце в пустоту.

– Так вот что было не так! А я не могла понять, почему это похоже на сюр! – почти обрадовалась девушка. Почти.

– А этот парень… тот, что протягивает механическое сердце… у него и правда улыбка? Или это… э-э-э… художественный вымысел? – Калеб узнаваемо изобразил писклявый голос учителя литературы.

– Да, он улыбается. По-моему, он немножко сумасшедший.

– А второй боится?

Ника пожала плечами.

– Похоже на то.

– По-моему, они оба сумасшедшие. Лучшая иллюстрация современности, – хмыкнул Калеб.

– Ага.

Из глубины коридора докатился рокот звонка. Табло над дверями вспыхнули, возвещая об окончании урока.

– И всё же я бы подумал… – это уже вполголоса, в прямую, как натянутая струна, крылатую спину.

Калеб долго смотрел на комья эскизов в мусорном ведре, неопределённо покачивая головой.

2.

Ника добрела до столовой, приютившейся в дальнем углу корпуса. Ветер за окном ворошил сухую листву, кружа и прибивая её к тротуару. Девушка оглянулась, на миг поддавшись ставшему почти привычному ощущению опасности.

На соседнее сидение плюхнулся кто-то. Ника вздрогнула.

– Чёрт!

Вновь склонилась над столом, пряча глаза от незваного сотоварища. В голову не приходило ни одного случая, когда слова действительно передали чьи-то чувства. Но Мэйз ведь не может молчать!

Так и есть: схватил ложку со стола и начал выводить невидимые фигуры на столе, будто стенографировал за собой:

– А я сегодня прогулял два урока. От границы третьего сектора до полицейского участка в центре все дороги перекрыты.

Ника рассеянно следила за каплями дождя, зашлёпавшими по резине дорожек.

– Ты меня слушаешь? – Мэйз хлопнул ладонью по столу. Кофе пролился Нике на брюки.

– Прости, – Мэйз вовсе не хотел, чтобы так вышло, и теперь, схватив со стола салфетки, совал их в руки Нике. Та сердито шипела, пытаясь отереть коричневые пятна сначала ладошкой, потом салфетками.

Ника с укоризной посмотрела на него, но тут же смягчилась, заметив неподдельное смущение.

– Теперь твой любимый карамельный запах всегда с тобой, – попытался исправить ситуацию Мэйз, но осёкся, догадавшись, что шансов нет. – Паршивый день?

Ника хмыкнула, уставившись в полупустую чашку с чёрным логотипом школы.

– Опять эпидемия? – спросила она, возвращая мальчишку к прерванной теме.

В этот момент – отсюда было хорошо видно – четверо полицейских вошли в центральные двери. Наверняка кто-то снова пронёс контрабанду – пиратские голограммы или собственноручно собранные модули для блоков подключения.

– Нет, на этот раз ЭМИ, – беззаботно ответил Мэйз, откидываясь на спинку. – Нервный газ везде! Где-то даже всё белое, все на земле, дёргаются…

Он сгрёб забытую девушкой кружку и шумно отхлебнул.

– Холодный уже, – он отставил кружку. – Хватит уже, пойдём. Покажу что-то интересное. Вышла новая система подключения. У меня есть рекламная голограмма…

Девушка продолжала смотреть на улицу. Мэйз потряс Нику за плечо, и та нехотя поднялась.

Небо начало ронять огромные ледяные капли. Разряды молний беспорядочно прорывались сквозь рыхлые тучи. Воздух потерял все запахи и казался очередной плохо написанной компьютерной иллюзией.

Стеклянные двери разъехались в стороны. Толпа выплеснулась во двор – и застыла бесформенной массой в предвкушении спектакля.

Мэйз потянул Нику за руку, увлекая прочь. Девушка вывернулась. Замерла. И бросилась к толпе, взметая вихри брызг. Мэйз нагнал, его рука впилась Нике в предплечье:

– Не смей!

Взгляд парня был устремлён мимо Ники – в пустоту, образовавшуюся в центре толпы.

Двери захлопнулись позади полицейских. Они волокли мужчину со скованными за спиной руками. Всплески воды под массивными ботинками. Шёпот и возгласы. Из рассечённой брови арестованного текла кровь, смешиваясь с ливнем. Тёмные пятна пота и крови на чёрной рубашке сливались в одно.

На чьём-то лице, среди массы пустых физиономий, Ника увидела ухмылку. И ещё одну. И ещё…

Ника видела: Калеб с трудом открыл глаза, морщась от пронзающей нутро боли. Незряче вперился взглядом в толпу – и получил очередной сильный толчок в спину.

Когда мужчину отволокли от входа, всем открылась спина, виднеющаяся сквозь разодранную рубашку, клочьями свисающую с плеч. Возле лопаток проступали шершавые рубцы. Ника ринулась было вперёд, к учителю. Пальцы Мэйза стиснули её руку ещё сильнее, до боли.

– Пойдём отсюда, – рыкнул он, выдёргивая Нику из толпы. – Нам здесь нечего делать.

– Нет.

– Ему не поможешь. Он влип по полной.

Ника повернулась к парню. Его пальцы разжались, но он улавливал каждое её движение, чтобы успеть вновь схватить до того, как она бросится бежать.

Её плечи вздрогнули, когда издалека прорвался сквозь неумолчный стрёкот дождя хлопок дверцы полицейской машины. Мэйз сжал руку в кулак, чтобы не коснуться Ники.

Опустив голову, она выдавила:

– Да, нужно идти.

– Я тебя отвезу. Моя машина…

– Не надо, я дойду, – проговорила Ника, расправляя на плече ремень насквозь промокшей сумки.

– Может, всё-таки… – с надеждой начал Мэйз, но Ника лишь покачала головой.

– Ладно, – нехотя согласился он, сжимая кулаки ещё сильнее. Девушка зашлёпала прочь по пепельно-серым лужам. Мэйз видел, как сквозь пропитавшуюся влагой насквозь куртку прорисовываются крылья. Он рывком засунул руки в карманы, чувствуя, что на ладонях отпечатались следы ногтей. И всё смотрел ей вслед, пока, словно на несмелом эскизе, крылья не стали едва заметными вдали мазками, а шаги не были затушёваны размеренным шуршанием дождя.

3.

Звукочувствительные световые полосы по периметру потолка отреагировали, загоревшись тусклым синим светом. Он, густой, как желе, вытек на усеянные листками стены. Огромные полотна холстов и полупрозрачные хрусткие наброски с сухими загнутыми краями. Облупившаяся кора дерева… Или кожа прокажённого, чьи струпья пугают до дрожи, но отвернуться сил не хватает?

Ника замерла, пустым взглядом пробегая по чёрным линиям фигур и лиц. Они корчились в агонии, и штрихи превращались в безымянную гротесковую гримасу.

Бумажный хруст. Цветные кнопки сыплются на пол. Шелест обрывков, ложащихся на пол грудой бездомных образов – теперь уже не способных отразить ничего, – ни восхищения, ни мерзости. Лишь один лист и пара штрихов теперь имеют значение.

На картину последних мгновений жизни, прикреплённую к мольберту, выплеснулась чёрная краска. Смоляные потоки укрыли механические прожилки сердца и безумную морщинистую улыбку. Ника остановилась, переводя дыхание. Весь мир теперь казался разорванным, состоящим из бессмысленных кусочков головоломки, у которой изначально не было решения. Девушке казалось, что она впервые осознала абсурдную суету попыток собрать воедино абстрактный эскиз души, выброшенный шизофреничным художником за ненадобностью.

Ника выдернула из-под кровати чёрный полотняный рюкзак и начала бросать в него всё, что попадалось под руку. В лёгкие забивался обычно неприметный запах дроблёного грифеля из карандашного принтера, развалившегося на краю стола. Огрызки карандашей торчали из раскрытого брюха, словно инструменты из разобранного механизма – такого же бесполезного, как и электронное обрамление насквозь прогнившего мироздания. Ника подумала, что если присмотреться, то во всём можно найти дань моде – экологичный принтер, очищающий воздух… или вездесущее телевидение, заселившее экраны псевдоочищением от грехов в виде подсевшего на голограммы священника… или… Она застегнула рюкзак.

Направляясь к выходу, девушка коснулась холста. Вязкая масса подсыхающей краски потянулась за пальцами. Что-то внутри шевельнулось. Ника запрятала пробудившуюся мысль, надеясь, что та никогда не вернётся. Или что к моменту возвращения ей, Нике, будет всё равно.

Стараясь не глядеть на телефон, небрежно брошенный на тумбу, она выскользнула из дома. Пёс вскочил с дорожки, выжидающе глядя на хозяйку. С усмешкой вспомнив о том, что мозг ничего не теряет, пряча всё в подсознание, как в пыльный чулан, девушка набрала код на замке велосипеда, прикрученного к парапету. Сосед-подросток, должно быть, сильно разозлится, когда поймёт, что ему придётся заказывать новый велик. А за складную углеводородную раму он выложит лишнюю пару сотен.

Не оборачиваясь, девушка выкатила велосипед на тропинку, прорезанную по склону холма. И только в этот момент поняла, что больше не ощущает запаха графита и цинковых красок…

Свобода!

Редкие листья трескались, хрустели под безосевыми колёсами велосипеда. Эстетичный минимализм второго сектора, сменившись грубоватыми чертами архитектуры начала века, распался на потерянные во времени каменные глыбы внесекторного квартала.

Вглядываясь в темноту, Ника угадывала очертания контрольного пункта, усеянного зелёными светоотражателями.

Светодиодные лампы на руле велосипеда лениво сбрасывали полосы света на покрывающуюся плёнкой льда землю. Девушка остановилась у обочины, только сейчас заметив, что не застегнула куртку. До девяти оставалось всего пятнадцать минут. Двенадцать минут до режима ограниченного доступа. Если за двенадцать минут не покинуть сектор, его вообще не покинуть до утра. Ника накинула капюшон. Окликнув собаку, медленно поехала на шипение генераторов.

На посту, держа руку у сканера грязным запястьем вверх, стоял мужчина, издалека напоминавший ожившую кучу лохмотьев. Ника взглянула на повисшую над заградительной голограммой временную проекцию. Двенадцать минут до закрытия границы сектора. После этого уже не вырваться.

– Ну что, получилось? – прокряхтел мужчина. Ника подумала, что голос слишком стар даже для этой внешности, но не удивилась: с каждым днём мир всё больше утрачивал способность удивлять.

– Нет, не сканируется, – прорычал голос, а через миг из каморки пункта появилось небритой лицо полицейского. – Что ты делал с ней? Я спрашиваю, что ты делал с этой рукой?

Грузная фигура со светящимся египетским иероглифом на униформе вывалилась наружу.

– Вещи клади в контейнер, – это уже Нике. – И свой недотранспорт – тоже.

Ника бросила рюкзак в металлический ящик, который тут же утащило в глубину встроенного сканера. Сложила раму велосипеда… Девять минут.

– Марв, что будем делать? – крикнул полицейский напарнику.

Ника заворожено следила за сменяющимися цифрами проекции.

Глубоко вздохнув, девушка шагнула вперёд, во флуоресцентное пятно освещения. И через миг пожалела об этом, когда накатил страх. Она сглотнула, стараясь подавить инстинктивное желание забиться в какое-нибудь тёмное место, где она наконец почувствует себя в безопасности.

– Дед, опять имплант испортил? – Ника как можно непринужденнее хлопнула мужчину по плечу. – Теперь ночевать здесь придётся.

– Придётся ждать включения режима, – самодовольно известил полицейский. – Ни одного голодранца без сканирования не могу пропустить.

Девушка засунула руки в холодные карманы куртки, чтобы дрожь в пальцах не выдала её. Улыбнулась.

– Сканируйте мою запись, а его данные, – она кивнула в сторону «деда», – запросите из архива. Это займёт пару минут. Вы же не хотите, чтобы девушка ночью ходила по трущобам?

Ника видела колебание в глазах полицейского. Грязный привкус примитивного флирта. Девушка была уверена, что покраснела, по крайней мере, щёки горели.

– Хорошо. Но при следующем сканировании имплант нужно отправить на техпроверку, – полицейский подмигнул. – Ясно? Загружайте своё барахло.

Мужчина бросил в контейнер грязный брезентовый мешок. В воздухе расплылся смрад машинного масла и горелых проводов.

Лишь Ника поднесла руку к сканеру, система ожила, выбрасывая на экран варианты команд. Команд, так надёжно впаянных в каждую жизнь, что, казалось, всю её можно разложить на биты и прочесть, словно текстовый файл. Судьбы-строки, затерявшиеся в бесконечных столбцах двоичных номеров, зашифровавших мир от самого себя.

– Ты же не припрятал баночку с радиоактивным вареньем, правда, дедуль? – прошептала Ника, опасаясь заглянуть ему в глаза, потому что с каждым мигом всё больше убеждалась, что знает ответ.

Из нутра поста глухо и скрипуче доносилось:

– Третий сектор, раздел сто пять… вооружённый протест против введения ЭМИ. Ждём подкрепление из второго сектора.

– Хоть не мы в этот раз, – на лице полицейского, погружённого в вереницу архивных ссылок, промелькнула довольная улыбка.

Ника вдруг подумала, что такая же улыбка будет у него и тогда, когда он будет соблазнять школьниц и всаживать клешни электрошокера кому-нибудь в спину. Возможно, сегодня… Возможно, даже ей самой…

Полицейский нахмурился. Ника опустила взгляд, понимая, что убедительность её лжи – всего лишь удача новичка.

– Всё сходится, но биометрики нет, – он вздохнул.

Три минуты…

– Ну, внесекторному оно и ни к чему, правда?

Старик ухмыльнулся. Нике почудилось, что за ухмылкой кроется не злость, а самодовольство.

Прикосновение к сенсорной панели – и голограмма, как шов между рутинным миром пустоты и пустотой несуществующего мира, расползается. Пустота, живущая в слухах, дремлющая в сознании, но не способная полностью пробудиться…

Ника выдернула рюкзак и шагнула сквозь потухшую голограмму, ожидая, что она обдаст холодом, жаром или мурашками на коже. Отсутствие всякого ощущения границы ошеломило.

Ника окликнула собаку и, раздвинув раму велосипеда, оглянулась на мужчину.

– Дед, ты идёшь? – она старалась не смотреть на полицейского, который, она знала, ждёт её взгляда, чтобы нескромно подмигнуть.

– Да, да, – торопливо забормотал он, забрасывая рюкзак на покатую спину. И с лживым подобострастием промямлил: – Спасибо, офицер.

– Иди уже, – рыкнул тот, провожая Нику взглядом незадачливого охотника.

Девушка остановилась на границе полумрака и зеленоватого свечения заграждения. Оно снова обретало видимость, становясь зернистым. Ника преодолела желание прикоснуться к свету, чтобы ощутить шершавое тепло. Мужчина остановился в паре шагов от Ники и сообщил:

– Ты мне помогла, но я тебе ничего не должен. Надеюсь, когда ты окажешься в подобной ситуации, кому-то тоже будет с тобой по пути.

Девушка, не раздумывая, кивнула. Они двинулись в разные стороны. Один – проворно, стремясь к одному ему известной сиюминутной цели, ради которой по утрам вспыхивает мир. Другая – в никуда… в запорошенный страхами и фантазиями обломок неизвестности. Ника медленно ехала по улицам, источавшим тьму – не голографическую, а настоящую, – держась у края дороги, не приближаясь к домам, боясь, что мрак коснётся её.

Пёс плёлся чуть позади, следя за почти умершим светом фонаря на руле. Шорохи. Шёпот. Ника ехала по кромке тротуара, чтобы не приближаться к стенам домов. Её пугала смесь голосов, сочащаяся сквозь стены. И тьма – не бесплотная, а настоящая, жаждущая прикоснуться к запретному гостю.

Медленно, неохотно бетонно-пластиковые обрубки промышленных зданий отступали. Меж прокуренных силуэтов, меж выжженных изнутри остовов появлялись каменные прожилки. Каменные гиганты, разрушенные собственными создателями. Рубленые очертания вырисовывались в едва различимом свете полимерного волокна. Ника приблизилась, разглядывая нити пластика. Словно техногенная лоза, они причудливыми петлями и спиралями замерли на стенах по левой стороне. Свет выплескивался в лужи, окрашивая их в фиолетовые, розовые, голубые тона. От этого они походили на разведённую акварель посреди чёрного города, от древности потерявшего дар речи. Каменные полотна, покрытые сетью бетонных швов, уводили Нику всё дальше. Дальше – вслед за светящимся оптоволокном, создающим радужный светящийся коридор.

Полоса цветных мазков осталась позади. Девушка давно уже шла пешком, пятилась, не в силах оторваться от панорамы света. Споткнулась. Падая, содрала ладони о тротуар. Под ногами скалился мраморный обломок головы горгульи. Вода из луж мигом пропитала одежду насквозь.

– Тебе не кажется, что охранять здесь уже нечего? – устало спросила Ника, похлопав голову. И только сейчас заметила, что в нескольких шагах от неё виднеется силуэт каменной химеры, уютно устроившейся у ступеней. Чудище расправило узловатые, как у летучей мыши, крылья и замерло в ожидании приказа древних сил тьмы. Ника поднялась. Всмотрелась в темноту, где из каменного тротуара выламывались стены здания. Словно нарисованные чёрной тушью, колонны проступали из парапетов и превращались в лес шпилей где-то в графитовом небе.

Дверь. Металлические ручки в виде трилистников с мокрыми прожилками… ледяные. Открыть не хватает сил.

Обойдя здание, девушка нашла в кованой решётке выломанные прутья. Ника пробралась во внутренний двор. Пёс протиснулся следом. Подняв морду к водостоку, глухо зарычал.

– Эй, хватит… – шикнула Ника, обернувшись.

Разбитый витраж, сплав цветных осколков некогда существовавшей реальности. Девушка взобралась на окно и замерла, не решаясь спрыгнуть во тьму. Она прислушивалась, надеясь, что изнутри раздастся голос или хотя бы шорох. Тогда можно было бы уйти отсюда, оправдав трусость инстинктом самосохранения. Но нет.

Она нащупала стену… шершавую, словно изрезанную глубокими морщинами. Мерзкое ощущение.

Стены и изваяния сливались в темноте. Словно окаменевшие души, они глядели глазами святых с мозаик и барельефов. Там, где чернота переходила в полутьму, повороты и рифлёные стены представали лабиринтом.

Шероховатые стены с маленькими острыми впадинами – недостающими кусочками лепнины. Прямо в центр огромного зала сквозь полуразрушенную крышу, успевшую зарасти плющом, падал огромный сноп лунного псевдосвета. Натыкаясь на колонны и арки, он дробился на световые нити, составлявшие сеть, паутину, в которой замерли, смирившись, лики никем не виденных Высших.

Ника шла по усыпанным пылью орнаментам, прислушиваясь к похожему на журчание звуку. Через несколько шагов под ногой что-то хрустнуло – лист плюща, проползшего сквозь залу. Ещё через пару шагов раздался плеск, а кроссовки промокли. Ника отскочила. Долго вглядывалась в голые, на первый взгляд, стены.

В самом углу, там, где должна была быть купель со святой водой, бурлило. Что это? То ли святой источник, то ли повреждённая труба. От угла до потолка, плотно укутывая стены, раскинулось полотно листьев и кое-где проглядывающих стеблей. Бутоны неразличимых в темноте оттенков. Ника погладила тихо шелестящее покрывало. С него тут же сорвалось и устремилось к пролому в куполе облако бабочек.

Ника уселась в ближайшем углу, возле столба псевдосвета, прижавшего пыль к полу. Тихое шлёпанье лап где-то в загогулинах тьмы. Влажный собачий нос ткнулся в протянутую ладонь. Девушка притянула пса за голову, и он улёгся у ног, придавив ей ступни. Приятная тяжесть.

Всю ночь сквозь огромное мозаичное окно в зал прорывались вспышки света, не доходящие до противоположной стены, тонущие в пробудившейся священной тишине.

4.

Стены телефонной будки из оргстекла дребезжали от прокатывающихся мимо мотоциклов. Ника нажала на рычаг. Гудки умерли в трубке.

Напротив, на противоположной стороне улицы, сидел биомеханический инвалид. Это бесполое существо копошилось в куче коробок, разгребая их заклинившими руками-протезами на литиевых элементах питания. Ника вспомнила о разрекламированной программе льготной замены устаревшей медицинской биомеханики… о которой он и не смеет мечтать.

Дождавшись шипения встроенного модема начала века, оповещавшего, что звонок оплачен, Ника поднесла тяжёлую трубку к уху. Девушка нажимала на кнопки, с трудом вспоминая номер, когда-то записанный на брошюре с обзорами охранных сканеров, – их всегда было полно у него в рюкзаке…

Когда Мэйз поднял трубку, Ника поняла, что лучше было бы услышать глупую шутку автоответчика – хоть взбодрилась бы.

– Привет… да, это я, – замешкавшись, отозвалась она на сонное приветствие. – Я хотела узнать, где Ара, – Ника прислонилась к стенке, повернувшись, чтоб хотя бы не видеть калеку. А он, казалось, впился в девушку взглядом.

– Не думаю, что это хорошая идея… Это того не стоит… просто скажи, что постараешься её найти.

Девушка помолчала несколько мгновений, глядя на мокрый след собачьего носа на оргстекле с другой стороны, и добавила:

– У тебя еда для собак есть?

Теперь она знала, куда идти.

Её преследовали – сначала в реальности, потом в мыслях – гудение шестерён механических рук и туберкулёзный кашель…

* * *

…– Кофе хочешь? – спросил Мэйз, уже нажав кнопку нагревателя.

– Нет, – из чистого упрямства ответила Ника.

– Поздно. Уже греется. – Мэйз отодвинул коричневую картонную коробку и прислонился спиной к стене. – Рад, что ты ещё жива. Теперь только об убийствах и передают.

Он мигом стал серьёзным.

– Постой, а ты никого не убила? Если так, то мне с тобой о пас… – и запнулся, когда Ника стукнула его ложкой по руке. Улыбнулся.

Девушка с ногами забралась на диван в форме бумеранга, словно распухший от жары и пропитавшийся запахом кофе. Пальцы потёрли кожаную обивку с глубокими прожилками. Ника знала, что от рук сейчас пахнет привычной смесью терпкого дезодоранта и молотым кофе – настоящим, какой можно найти только по знакомству и за наличные.

Мэйз поставил тяжёлую кружку на стол и сел напротив.

– Не надо мне было приходить… – девушка глядела на чашку. Японские символы на боку засветились красным. Ника отдёрнула руку.

– Боги механики, как ты отстала от мира! – Мэйз наполнил кружку до края и завинтил кран кофеварки. – Все красные, видишь? Они показывают, что он горячий, там нет сахара и он с кофеином. Стильно, правда?

– Ага.

Махнув рукой, Мэйз отхлебнул.

– Энтузиазма ни на грош. Это же потомок того древнего кувшина, который показывал, прокисшее молоко или нет. Там на дисплее в случае чего ещё выскакивали шутки типа «а мне уже неделя – рискнёшь здоровьем?»

Не дождавшись ответа, парень сел напротив.

– Хочешь, скажу новость? Хорошую, – он глядел на Нику, замечая, как неуверенно она открывает контейнер с цветным сахаром.

– Давай.

– Хотел бы, но хороших новостей нет. Сегодня утром объявили об Ограничении. Теперь с вами… с носителями аномалии… прости, но так вас теперь называют… теперь любые контакты с вами незаконны.

Кубик синего сахара, распадаясь на крупицы, утонул в кружке. Средний иероглиф стал жёлтым.