Текст книги "Две сестры, два ветра"

Автор книги: Мария Ботева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 3 страниц)

Мария Ботева
Две сестры, два ветра

Безвременье

1

В ту осень они засыпали под удары колокола. Каждую ночь он начинал звонить, а когда переставал, они так и не узнали, потому что крепко засыпали к тому времени.

Они жили в башне, на двадцать первом этаже, и считали, что их жильё – самое лучшее из всех, какие бывают. Лестница, ведущая вверх и провожающая вниз, скрипела, кое-где была проломлена, перила тоже нецелые… Раньше сёстрам приходилось подниматься почти под самые облака, ещё на один этаж выше, но однажды все эти тридцать восемь ступеней рухнули, запылив башню. Вынуждены были переехать, хорошо, что на этаже никто не жил, не пришлось упрашивать впустить их, войти в положение…

Никто бы не вошёл, в замке остались они вдвоём, да ещё птичка в радужных перьях жила под крышей. Иногда приходил медведь, правда, близко не подбирался, а грустно ковылял где-то у железной дороги. Раз в неделю нянюшка приносила корзинку с едой: хлеб, мёд, молоко. А больше никого и не было. Все подались за границу.

Еды в корзинке хватало на неделю, даже оставалось. К тому же ниже этажом вся комната была завалена яблоками. Они лежали там ещё с довоенной поры и не портились. Всё довоенное оставалось целым и невредимым. Вот только лестница… Но она не в счёт. Не в счёт…

Нянюшка всякий раз спрашивала, почему они не уедут отсюда? Младшая отвечала, что никуда не поедет без сестрицы. А старшая обыкновенно спала во время няниных визитов. Старушка всегда появлялась в одно и то же время и быстро уходила, чтобы не опоздать на автобус.

Однажды старшей сестре не спалось, когда приехала няня. Кормилица спросила её:

– Отчего вы не уедете отсюда? Никого не осталось. Я уже стара, ноги болят. Если они не захотят служить мне больше, как вы будете жить без меня?

– Мы проживем, ты не волнуйся, – ответила старшая. А младшая удивилась:

– Как это откажутся? Почему, собственно? А ты их хворостиной, да крапивой, да потом ещё…

– Но отчего вы не уезжаете? – не слушала нянюшка.

– Мы уедем, – пропела старшая и направилась в сад.

– Мы уедем, – повторила младшая и побежала за Сестрой.

– Мы уедем, – эхом разнеслось всюду.

Днём тишина звенела: «Мы уедем-м». А ночью со стороны железной дороги доносился гулкий вопрос: «Ког-да? Ког-да?». Но сёстры не могли ничего ответить: кто же разговаривает с колоколами?

Да и услышали они его не сразу. Первой обнаружила звон младшая. Однажды осенью ей не спалось, она лежала и думала, где бы найти шерсть для пряжи? И вдруг услышала колокол. Точнее, звон длился уже давно, но был незаметен, словно ветер до войны.

Утром она рассказала сестре о том, что слышала ночью. Решили разгадать эту тайну, долго не спали, но глаза закрылись сами собой. Так они и не узнали, когда колокол перестаёт звенеть.

2

А страна была большая, красивая – в три дня не обойти. Если постараться, да отправиться наискосок, по самому короткому пути, да не останавливаться, чтобы отведать молока из крестьянских крынок или полюбоваться лугами, лесами и королевским замком с башней, то к вечеру третьего дня как раз и можно успеть к границе. Только что там делать? Ничего интересного за пределами родной земли не было, в этом жителей никто бы не смог разубедить. Ну, степи с ковыль-травой да сухими ветрами на юге, и как там люди живут? Ну, горы поднебесные на востоке, а всё равно краше родимого Овечкиного взгорка не найдётся. На западе, стыдно сказать, автобусы ездят и вертолёты шумят. На севере, правда, чудесное явление: сияние в небесах и ночи по полгода, спи не хочу. Да в своей-то стране – радуга от края до края. Такая, говорят, крепкая, что никакой ветер пошатнуть не мог, а Армавирка и вовсе пытался заехать на неё на своём велосипеде. Но не смог: очень уж крутая.

По утрам с этой радуги нянюшка собирала росу, приносила сёстрам умываться. Положит на каждую дугу по полотенцу, а потом знай себе выжимает. Оттого и красивые королевские дочки: глаза зеленые, а волосы рыжие. И голоса у обеих – чистые, звонкие, солнышко вставало послушать.

По всей стране протянули железнодорожную ветку: ехать и ехать, выходить на станциях, чтобы попить квасу; пересаживаться в последний вагон, а там вставать к заднему окошку и смотреть на шпалы; прятаться от ревизора, а потом, тайно, чтобы никто не увидел и не устыдил за безбилетный проезд, забросить ему в сумку деньги; смотреть в окно, пить чай, разговаривать с соседями, чинно или шумно рассаживаться, удивляться проводнице, снимать обувь, чтобы не шуметь и не пачкать пол, подолгу прощаться, складывать на место и доставать обратно сумки, открывать и закрывать их; и смотреть, смотреть, смотреть в окно на цветущие одуванчики, на тюльпаны, на жасмин, срывать его веточки из окна, смотреть на луга, на синие реки, на крутые и пологие берега, на жёлтый песочек, на белые берёзки, на дожди осенью, на снеги – зимой. Но так пересечь страну было ещё дольше, чем пешком. А как же: в каждом городке – музей, да ещё квас, да плюс к тому – дождаться всех обратно, открыть все три вагона, а если жарко, то и окна. Хлопотное дело – поезд. Зато мирное.

3

Война началась из-за Армавирки, северного ветра. Должно быть, когда он появился на свет, у кого-то на небесах был насморк, а может, просто в кеду попал камушек. Поэтому с самого детства Армавирке казалось, что у него что-то не получается, что он чего-то не умеет, что он должен заниматься чем-то другим. Он надевал рубашки шиворот-навыворот, обувал сандалии не на ту ногу, пил холодный чай и горячую газировку, дул на спички, бил лампочки, пытался выращивать цветы в ботинках, а иногда даже ходил задом наперёд. За что бы ни взялся Армавирка, всё ему хотелось переиначить.

Когда пришло время Армавирке садиться на велосипед и учиться быть ветром, он сперва поехал задом наперёд. Но потом езда на велосипеде стала единственным занятием, которое он делал так, как надо. Гнать ветер он полюбил сразу. Но Армавирке казалось несправедливым, что в его ведении находится только южное направление. Он хотел создать всю розу ветров: заходил с юга, с востока, иногда даже с запада, становился на разные стороны света и дул куда угодно, только не на юг. Это на небе Армавирке прощали. Ветер всё равно был северным. И только северным. Даже северо-западного не получалось. За этим на небесах следили строго.

Но однажды ветрогон перехитрил небо. Он просто взял и перевернул указатели на всех дорогах. Северная стрелка стала указывать на юг, а южная – на север. Так Армавирка вызвал южный ветер.

Он дул на удивление долго, несколько недель. Принёс беду.

Сначала пересохли все кабачки в огородах. Потом побледнела радуга. Ветер пригнал перекати-поле, пески и войну. С юга прискакала лихая конница, чужеземцы стали наводить свои порядки. Они настроили дома с двумя выходами, побили все тарелки. Пели по ночам громкие песни, так, что солнышко едва не запуталось, когда вставать. А однажды привезли таких цветов, что появился всюду чужой запах, другие краски в стране появились, тревожные. Улетели пчёлы, разбежались зайцы, лоси, медведи… Все животные.

Тут уж жители не выдержали и стали драться с иноземцами. Воевать не умели, оружия не было – кидались камнями и яблоками, обзывались, ставили подножки, подкарауливали и обливали холодной водой. А пришельцы их ранили стрелами. Но, честно говоря, не особо старались. Знали, что трава Слепород сделает своё дело.

Так и случилось. Дети стали забывать своих родителей, жёны – мужей, друзья – товарищей, король – свой народ. Потом все перезабыли свои адреса, имена, профессии. Никто не знал, в какой стране живут, с кем воевали, дрались ли вообще. Даже Овечкин взгорок забыли.

О войне узнали люди с Запада, прилетели на своих вертолётах, приехали на автобусах, увезли жителей к себе, прогнали врагов, Слепород выдрали, остановили южный ветер. Отыскали Армавирку, отобрали велосипед, посадили в темницу. Закончилась война. Никого не осталось. Только принцессы, медведь да птица в радужных перьях. Старшая спряталась от вертолёта в башне, её побежала искать младшая, так и не уехали. А король о них и не вспомнил, улетел. Старшая решила ждать здесь своего любимого, которого не забыла. Младшая помнила сестру и нянюшку, свои качели и всё остальное. Она не хотела уезжать без сестры. Медведь остался, потому что любил Нюру, младшую принцессу. А птица всю войну прождала, когда же в осени настанет тот момент, когда можно будет лететь на зимовку. Но осень оставалась всё такой же светлой, дождей не предвиделось. Приходилось ждать.

В ту осень сёстры жили в башне, на двадцать первом этаже, и считали, что их жильё – самое лучшее из всех, какие бывают. Они ели яблоки и довоенные запасы. А потом нянюшке удалось узнать дорогу в свою прежнюю страну. Она стала ездить к воспитанницам. Но тайком, чтобы никто не узнал. Няня так сильно любила принцесс, что нипочём бы не забыла их, расти Слепород хоть всю жизнь под её окном.

4

Всё же нянюшка настаивала на отъезде.

– Ну что же вы, посудите сами, как вы живёте здесь, ведь вы одни, это не по-людски, глаза бы не глядели, не видели бы такой страм, ах, какой страм… – причитала она всякий раз.

– Да почему же не глядели бы? – спросила старшая.

– Она ещё и спрашивает! Ты хоть знаешь, время какое, а? Знаешь?

– Осень…

– Вот! Вот оно! Осень! Зима всюду, это у вас только листья под ногами волочатся. Нехорошее это место, вредное, нечистое. Уходить вам отсюда надо.

– Как же зима, нянюшка?

– А уж не знаю, как, но зима. Только здесь осень. Меня уже все соседи за ведьму держат, за то, что езжу в вашу сторону. А то и за сумасшедшую.

И завела по новой: уходить отсюда надо, нечисто здесь…

Царевны со слов няни уже знали, что их страну все считают испорченным, никчёмным местом. Её теперь так и называли: царство пустоты. Здесь ничего не происходило: не было дождей, снегов, не было ветра, ни шквалистого, ни ласкового, ободряющего. Ничего не было. Дни и ночи, правда, остались, это да. И, еле заметная, стояла радуга. Но росы не было, да и некому собирать…

5

Дни проходили бесцельные, долгие, бессмысленные. Все книги были перечитаны, зонтики, чтобы смотреть сквозь них на солнце, заброшены и забыты. Были ещё качели, но это только для младшей, у старшей кружилась голова. Иногда сёстры бегали к железной дороге, искать красивые камушки. Но редко: там жил медведь, он всякий раз выходил полюбоваться Нюрой. Принцессы убегали.

Но не будешь же всю осень сидеть без дела, тем более если она такая длинная. Старшая принцесса стала мастерить воздушных змеев для своего возлюбленного. А младшая, глядя на неё, взялась вязать для сестры тёплый свитер. Нюра помнила, что Шурочка приходила со свиданий замёрзшая. Такой уж у неё возлюбленный – Армавирка, северный ветер, налетит – собьёт цветки вишен, утихнет – и время останавливается.

За день Шурочка успевала лишь подобрать место, куда прицепит змея. Потом искала материю и мочало. На третий – кроила клинья. Следующий день – уходил на поиски и разметку реек. А уж только на пятый все части соединялись. И, наконец, наступал день, когда Шурочка с Нюрой находили подходящий камень, затаскивали его на крышу башни. К камню привязывалась крепкая верёвка со змеем. Всех змеев пока опускали вниз, чтобы не запутались нитки. Когда вернётся Армавирка – все подарки разом взлетят, вот будет радость ветру! Весь следующий день принцессы отдыхали и то и дело бегали смотреть на змея. Вообще-то мальчишки могут соорудить такую штуку часа за два, они никогда не задумываются над сочетанием цветов клиньев и мочала, а уж рейки нужной длины как будто всегда при них. Но Шурочку устраивало такое положение дел, тем более не нужно было мудрить, как отсчитывать недели.

А Нюра всё вязала. Когда свитер был наполовину готов, выяснилось, что пряжа закончилась. Где бы ни искала принцесса, в какой бы сундук ни заглядывала – ничего. Пустота. Захотелось плакать, но тут сестра позвала её на крышу вешать змея, стало некогда. Потом поманили качели, потом приехала, пожаловалась на больные ноги и уехала нянюшка… И лишь к ночи досада вспомнилась, не давала заснуть. Тогда-то Нюра и услышала колокол.

6

В ту осень он нашёл колокол и раскачивал его ночами. Это был старый железнодорожный колокол, звонить отправление, ехать и ехать, слушать стук колёс, пить чай из стаканов с подстаканниками… Он звонил в него каждую ночь, мешая спать Нюре. Он хотел знать: когда? Этот вопрос колокол задавал Армавирке. Медведь знал, что северный ветер где-то поблизости, слышит его, но не может вырваться из плена. Колокол спрашивал: «Ты где? Ты где?», звал: «Вер-нись! Вер-нись!». Но Армавирка не появлялся. «Неужели ему не хочется увидеть Шурочку, потрепать воздушных змеев?» – удивлялся медведь. Он понимал, что насылающий ветер в плену, откуда трудно вырваться. Но косолапый знал, что если чего-то хочется, то обязательно сбудется. Сам медведь мечтал, что Нюра обязательно полюбит его, а если нет, то хотя бы перестанет бояться, будет подходить и чесать его за ушами. Он слышал, медведи любят это. Но сам точно не знал. Не оттого, что не помнил, просто он только этой осенью стал медведем. Когда началась война и Слепород только-только приживался в красивой стране, Обёрткин пошёл к Овечкиному взгорку нарвать самых красивых цветов для Нюры. Шёл по лесу и увидел берлогу. А увидев; захотел узнать, как она устроена изнутри. Такой у него был характер. Бродил-бродил по ней, присел отдохнуть, да и заснул. Так и проспал всю войну. А вылез из берлоги уже не Обёрткин, а медведь. Запах Слепорода в медвежье жилище не проникал, поэтому Обёрткин памяти не лишился. Когда он был человеком, то почти уже подружился с Нюрой, теперь же она его боялась. Но Медведь хотел заботиться о принцессе. Это он приносил каждую ночь яблоки в башню, собирал по всей стране и приносил. Это из-за него рухнули и без того шаткие тридцать восемь ступеней, ведущие на двадцать второй этаж. Просто однажды ночью Медведь Обёрткин не вытерпел и пришёл проверить, спокойно ли спится Нюре, и окончательно расшатал лестницу. Утром, как только принцессы спустились, она рухнула.

7

Шурочка и Нюрочка в ту осень день ото дня становились всё печальней. И было от чего грустить: родители и все друзья уехали, забыв о них, нянюшка ругается, время остановилось. Шурочка ждала Армавирку, Нюра скучала по школьным друзьям и переживала, что не может довязать сестре свитер, и мамы нет, а каждый вечер так хочется пожелать ей спокойной ночи…

Нюра везде искала пряжу, облазила всю башню, не была разве что в той комнате, на двадцать втором этаже. Вспомнив о заброшенной комнате, принцесса решила немедленно, во что бы то ни стало в неё попасть. Такой у Нюры был характер. Как она туда попала, младшая дочь короля не говорит до сих пор. Одни считают, что она спустилась с крыши, другие – что нашла приставную лестницу и поднялась с двадцать первого этажа. Но точно известно, что она увидела, войдя в комнату. Это была медвежья шерсть.

«Грубая, конечно, – подумала про неё Нюра, – но попробую спрясть нитку».

И принялась за работу. И только когда села за прялку да взяла в руку веретено, поняла, чья это шерсть.

«Значит, Медведь приходил к нам, – начала свои рассуждения Нюра. – Но почему же мы не заметили раньше?.. Ну конечно, мы встали и сразу побежали вниз, потому что утро было солнечное и прозрачное».

При этом принцесса посмотрела в окно и увидела Медведя.

«Впрочем, как и всегда, – вздохнула она, – а потом обвалилась лестница, и мы больше не поднимались в ту комнату. Вот почему», – закончила она размышления. Шерсть тоже закончилась.

«Где же взять ещё?» – подумала пряха и снова взглянула в окно, где по-прежнему гулял Медведь.

– Но позвольте, это же Медведь! – воскликнула она. – А значит, страшный. Хотя… Хотя, если он приходил к нам и не пытался слопать… Значит, его можно не бояться! – и кинулась бегом из башни.

В ту осень Медведь иногда гулял у замка и привык, что принцессы, увидев его, мчатся прочь. А тут вдруг Нюра бежит к нему. От неожиданности зверь сам припустил к лесу.

– Да постой, куда же ты? – закричала она ему.

– И правда, куда? – удивился себе Обёрткин и остановился.

Нюра добежала до него, затараторила:

– Послушай, Медведь, милый, ну, пожалуйста, не сердись, прошу тебя, дай немного шерсти, совсем чуть-чуть, капельку, собственно, это пустяк, во как нужно! Дай-ка я почешу тебя за ушами, говорят, медведям это нравится.

И бесстрашно протянула руки к его голове.

«Какая она храбрая!» – с восхищением подумал Медведь и вдруг засмеялся и сказал:

– Ну, хватит, хватит!

– Обёрткин? – удивилась принцесса, увидев перед собой не медведя, а одноклассника.

– Обёрткин, это ты? Нет, серьёзно? А ты не притворяешься? Ты и вправду Обёрткин?! – всё не унималась Нюра.

– Ну да, я. Между прочим, у меня имя есть.

– Прости, Миш, это я от радости.

Шурочка увидела в окно, как идут по лугу, держась за руки, Нюра с каким-то мальчиком, кажется, это её одноклассник.

– Возвращаются! Люди возвращаются! Это освободился Армавирка!

И тут же подул северный ветер, так сильно, что воздушные змеи чуть не оторвались. Потом ударил ливень, а когда прояснилось, в воздухе затрещали лопастями вертолёты, по железной дороге приехал поезд – возвращались жители. Вернулся и король. Праздник шумел неделю.

– Это всё Армавирка, – говорила Шурочка Обёрткину, который принёс Нюре последние цветы с Овечкиного взгорка.

Но это был не Армавирка. Ему так и не удалось вырваться. А насылающим северный ветер стал совсем другой человек. Он уже давно ждал момента, когда же можно будет заняться своим ремеслом. Уж и нянюшка еле ходила, и воздушных змеев Шурочка понаделала, а всё равно внутри страны ничего не менялось. Но как только Нюра переборола свой страх и Обёрткин из медведя снова стал Обёрткиным, Насылающий Ветер слегка дунул.

* * *

Армавирка вернулся. Но это был другой Армавирка, с потухшими глазами. Он больше не мог вызывать ветер, ни северный, ни любой другой. А когда видел человека на велосипеде, уходил куда-нибудь на берег реки, ни с кем не разговаривал. Как назло, великов жители понавезли с Запада великое множество. Уж и Нюра каталась, и Обёрткина научила. Наконец Армавирка не выдержал и ушёл. И Шурочка – вместе с ним. Куда они отправились, не знает никто, даже северный ветер. Но, судя по тому, что солнышко каждый день приходит с востока, они где-то там. Оно всегда вставало послушать, как поёт Шурочка.

Невеста ветра

1

На третий день ей это надоело.

– Уйдём, – сказала она.

– Куда?

– Не знаю, неважно, важно не это, уйдём, я не могу смотреть, как ты тоскуешь здесь. Уйдём, прошу тебя, куда захочешь. Ты устал.

– Я думал об этом, Шурочка, я хотел уйти один, без тебя… Да, без тебя… Ты здесь выросла, у тебя родители, сестра, няня.

– Я выдержу, уйдём.

Никого не предупредив, держась за руки, Армавирка с Шурочкой спустились с башни и пошли. От замка до границы Таэваса два дня быстрого ходу. Они преодолели этот путь за неделю. Шли не спеша, присаживались на пеньки. В деревнях пили квас и молоко из крестьянских крынок. Подбирали последние листья. Прощались со страной.

На второй день пути выпал снег. На четвёртый – начал таять. В Таэвас, как и в другие страны, возвращалась весна. А они покидали родину. Шли к солнцу.

– Что я наделал, что наделал… – бормотал Армавирка, – и никто, никто не помнит, все забыли. Война, беспамятство, застывшее время – всё из-за меня…

– Всё прошло, прошло, – успокаивала его Шурочка.

– Стыдно, стыдно-то как, – не замечал он её утешений, – лучше, ты права, лучше уйти, чтобы никто не видел меня, не попадаться никому на глаза. Если уж…

Так они дошли до границы своей страны. Река Рубежница преградила путь. Армавирка и Шурочка ступили на мост.

– Не пущу, не пущу, не пущу, – зашептала вода.

– Ну, пожалуйста, ну Рубежница, – просили они.

– Зачем, зачем, зачем?

– Больно, Рубежница, отпусти.

– Не пущу ветер, не пущу Шурочку. Не пущу ветер, не пущу Шурочку, – гремела вода о камни.

– Я больше не ветер, я могу уйти.

– Ветер пущу, пущу ветер, Шурочка, стой.

– Я его жена, я пойду с ним.

– Не ври, не ври, не ври.

– Ну, тогда обвенчай нас. Пожалуйста, я не смогу без него. Даже в Таэвасе.

– Муж для жены, жена для мужа. Муж для жены, жена для мужа. Муж для жены, жена для мужа, – успокаиваясь, пропела вода и вынесла на берег два колечка.

– Спасибо, Рубежница.

– Спасибо, Рубежница.

Пока они надевали кольца, река пела:

– Муж для жены, жена для мужа. Муж для жены, жена для мужа.

Муж для жены, жена для мужа…

Армавирка с Шурочкой надели кольца и снова ступили на мост.

– Ветер пущу, пущу жену ветра. Ветер пущу, пущу жену ветра, – бормотала Рубежница, пока они шли по мосту.

А когда сошли на противоположный берег, мост разделился на две части, каждая из них поползла вверх. Обратной дороги не было.

– Больше никого, а эти сами вернутся. Больше никого, а эти сами вернутся, ветер вернётся, – пропела река им вслед.