Текст книги "Несколько кадров для дедушки"

Автор книги: Мария Ботева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 8 страниц)

20

– Это снова для тебя! – весело сказала мама. Уже третий день она достаёт из почтового ящика газеты, в которых публикуют, какие вакансии сейчас свободны, где ждут надёжные и трудолюбивые рабочие руки. В этих газетах кто-то уже заботливо обвёл красным фломастером вакансии слесарей. Когда мама в первый раз принесла такую газету, отец подумал, что это она сама её купила, обвела то, что понравилось, а потом сделала вид, что достала из ящика. Но мама сама так по-настоящему удивилась, не было никаких сомнений: это кто-то другой.

– Ты кому-нибудь говорила, что папа без работы? – спросила она вечером.

– Дедушка знает… Но это же не он? Он и в магазин теперь не ходит. Тётя Аня… Но ей далеко ехать.

На следующее утро в ящике появилась ещё одна газета. И тут я вспомнила: Ольга Васильевна! Ей я успела рассказать, что отец ищет работу. Неужели это она? Я точно знаю, что она живёт далеко, где-то у рынка, что ли, её там не раз видел Терёшка, когда искал собак. Представляю: едет Ольга Васильевна в утреннем автобусе, лампочки еле светят, а она сидит и читает объявления, ищет, где написано про слесаря. Как только увидит – открывает красный фломастер, обводит. Автобус трясёт на дорогах, а она старается, обводит как можно ровнее. Потом приезжает на нашу остановку, но в школу не торопится, проходит мимо, только вздыхает: последняя неделя выдалась холодной, конечно, хорошо бы уже в тепло, но нет. Вот она спускается по улице Гайдара, сворачивает на нашу. Идёт мимо заборов, сначала на неё лает лосевская Умка, потом – ковальчуковская Чара, дальше – беляевский Бим. А наш Спальник, что интересно, молчит! Как будто он в сговоре с Ольгой Васильевной. От него, конечно, всего можно ожидать, я почти ничему не удивляюсь, после того как он укусил меня на расстоянии пятисот метров.

– Может быть, это газета наняла своего почтальона? – спросил Петька. Он сейчас стал приходить за мной на тренировки, провожает домой. Я рассказала ему про газеты, просто про газеты, не уточняла, что они с объявлениями о работе.

– Ну, может быть.

Первый раз Петька пришёл в понедельник, в тот день, когда я разговаривала в музее с Ольгой Васильевной. У нас как раз были отборочные соревнования, решали, кто едет на Грачиные скалы. Конечно же, меня туда берут, я и не сомневалась. У меня второй результат среди наших, первый – у Инки. Нас всего-то трое девчонок у Борисыча. Правда, между мной и Инкой ещё пять веселковских девчонок. Но в траверсе я обгоняю всех девчонок, а из парней только Вовка Алексеев и пара веселковских могут меня обойти. Почему-то у меня получается идти по скале влево или вправо, удаётся растягивать ноги в шпагат, почти ложиться плашмя на поверхность тренажёра, нашаривать рукой почти незаметные зацепы, дотягиваться до них, ухватываться. Как-то очень быстро получается перекрывать большие расстояния, гораздо быстрее, чем вверх. С чем это связано, я не знаю, Борисыч говорит, что надо бы и вверх наловчиться так же забираться, но и это умение однажды может пригодиться мне очень сильно.

– На Грачи-иных скалах, – уточнил он, – на сорев-нова-аниях.

Ко мне подошёл сам тренер Веселков и вдруг предложил перейти заниматься к нему. «Вот уж фиг!» – хотелось мне ответить, но я сдержалась, просто помотала головой.

У гардероба после тренировки я даже не замечала веселковских девчонок. И даже не из-за радости, что я еду на скалы, а просто мне уже давно наплевать на них. А им не наплевать. Они всё ходят, всё смеются надо мной. По вечерам провожают, так это называется: идут рядом, говорят гадости. Потом из-за угла появляется мама, и они отстают, но напоследок никогда не забывают сказать, что я маменькина дочка, что они ещё покажут. Я иду спокойная как танк: можете болтать что угодно, мне всё равно. Мне правда уже давно стало всё равно, не до них, если честно. Но сегодня произошло что-то странное. Они подошли ко мне ещё в спорткомплексе, обычно только на улице догоняют.

– Знаешь, мы давно на тебя смотрим, – сказала Анька, их главная, – ты нормальная девчонка. Не настучала на нас. Ну, и вообще – нормальная. Это мы тебя испытывали.

В такие моменты не знаешь, как ответить. Правда, у меня таких моментов ещё не было, может, со временем я научусь, придумаю, как реагировать.

– Угу.

– Ты нормальная девчонка, – повторила Анька, – давай к нам.

– Ну… – я задумалась, что сказать дальше, и тут увидела Петьку. Он стоял рядом с нашим Алексеевым, оба они смотрели на меня и смеялись. «Ну и дурак», – подумала я, а девчонкам крикнула:

– Пока.

И побежала. Правда, недалеко, остановилась у ворот стадиона. Куда, спрашивается, я бегу? И где моя шапка? Забыла на скамейке у гардероба. Возвращаться не хотелось. Пока я думала, что делать, ко мне подошёл Петька, молча нацепил шапку на мою голову, посмотрел в глаза, сказал:

– Ну ты, голова. Пойдём.

Ну вот, как-то странно получилось. Оказывается, Петька и Алексеев – одноклассники, и он, как услышал вчера про моё скалолазание и про Грачиные скалы, почему-то сразу безошибочно угадал, что мы с Вовкой вместе занимаемся. И вот пришёл специально, чтобы встретить меня, проводить до дому. Скоро мы увидели мою маму. Петька сам протянул руку, представился:

– Пётр. Очень приятно познакомиться.

– Ой, Петя, значит, вы проводите Женечку до дома? – обрадовалась мама. – А то мне некогда, как раз нужно зайти к коллеге. К тёте Ларисе, – пояснила она мне, – у неё там что-то не сходится, не хотелось бы новой проверки, знаешь. Женя, в выходные дедушка переезжает.

И она убежала, я посмотрела – правда, в сторону дома тёти Ларисы, я многих у неё с работы знаю.

– Она всегда такая? – спросил Петька.

– У меня брат тоже Петька.

– О, – сказал Петька не очень понимающим голосом, хотя чего уж тут неясного, мама радуется любому Петьке на своём пути. Но в этот раз она, кажется, превзошла себя.

– Значит, мне повезло, – заключил он. Догадался, значит, умный.

Он подал мне руку, чтобы я за неё держалась, у меня родители так ходят. Ничего так, вполне удобно. Дальше мы просто шли, Петька по дороге купил мороженое, поздравил, что меня берут на соревнования.

Вчерашний день он пропустил, а сегодня снова пришёл за мной, уже к нашей станции, хотя я и не говорила ему, что в среду мы занимаемся в другом месте. Откуда он узнал? А, ну есть же ещё Алексеев.

21

Мама пошла за дедушкой, мы с отцом остались. Её не было долго. Сначала её не было час, потом – час двадцать, потом – полтора часа. Через час сорок отец собрался и вышел на улицу. Его тоже долго не было. Лишь через два с половиной часа пришли они все – и мама, и дедушка, и отец. Спальник-то вот уже минут сорок лаял на всю нашу маленькую улицу, и если бы я выглянула за калитку, то поняла бы сразу, в чём дело, но я не выглядывала и не выглядывала. А это родители вели домой моего дедушку. Оказывается, за то время, что я от него уехала, – с воскресенья до четверга – он так сильно сдал, что шёл еле-еле. Расстояние в три дома по улице Гайдара дедушка Витя прополз за час с небольшим. Конечно, грубо так говорить про дедушку, но это правда – он передвигался очень медленно, примерно как черепаха или улитка. Три дома он прошёл, до нашей маленькой улицы оставался маленький участок, склон, метров тридцать. И тут он упал. Снег-то ещё лежит, а склон этот зимой всегда скользкий, ветер гуляет по нему круглосуточно. И вот он упал, мама попробовала его поднять, но упала сама. Она-то, конечно, встала, попыталась поднять дедушку, снова ничего не получилось. Хорошо, что из окна выглянул дядя Саша Лосев, выбежал, помог дедушке встать, довёл до своей калитки. Это заняло минут пятнадцать. Дедушка к этому времени еле держался на ногах, дядя Саша вынес табуретку. Примерно минут двадцать дедушка отдыхал, сидя на этой табуретке, потом поднялся. Мама сказала дяде Саше спасибо, и они с дедом двинулись дальше. В это время к ним подошёл отец, и они все вместе отправились домой. В это же время на улице залаял Спальник, он всегда лает, когда гуляет с кем-нибудь из нас, предупреждает кошек, чтобы не совались, а то будут иметь дело с ним! Если бы я выглянула за калитку, то далеко на краю нашей улицы увидела бы, что там что-то делается, но делается так неторопливо, медленно и как будто вязко, не разобрать, что же происходит. И снова ушла бы домой, тем более что у меня была важная работа: я выносила из Петькиной комнаты его вещи, застилала постель, открывала и закрывала форточку, чтобы проветрить и одновременно не застудить новое жильё дедушки. Не до Спальника с его лаем мне было, если говорить откровенно, и даже не до уроков. Да что там – я на тренировку-то не пошла, хотя сегодня скалодром. Мама позвонила Борисычу.

Дедушку было совсем не узнать. Ещё в субботу он так весело смотрел, как я подметаю, как прыгает вокруг меня Спальник, а теперь он смотрел только под ноги, как бы не упасть. Прошла целая вечность, пока он переступал порог дома. Стало так грустно, что я тут же надела куртку и спросила у мамы, нужно ли принести ещё что-нибудь от дедушки.

– Раскладушку. Нет, погоди, там я в наволочку завязала его одежду.

И я выскочила из дома.

– Ты почему меня не предупредила? – спросил Петька. Я сказала бы, накинулся. Голосом накинулся, а я не могу, когда так. Петька пришёл ровно в то время, как дедушка правой ногой ступил в свою новую комнату, а я ступила правой ногой на крыльцо, чтобы пойти в дедушкину квартиру.

– Я пришёл за тобой к «Заре», тебя нет, трудно было предупредить? – Я молчала, и он стал говорить потише. – У тебя же есть мой телефон, ты записывала.

Я не знала даже, что сказать. Почему он кричит и накидывается? Почему я должна предупреждать? Откуда мне знать, придёт он или нет, мы же не договаривались никогда? В понедельник и вчера он сам заходил за мной.

– И трубку ты не берёшь. Почему-то, – уже совсем тихо сказал он. – Ты куда? Случилось что-то?

Вот так я уже могу разговаривать.

– Мы переселяем дедушку. Видел бы ты его. Вот иду за вещами. Бельё там, одежда.

– Я с тобой.

– Только своим не рассказывай. А то опять позовут мне психолога.

Спальник, конечно же, с нами побежал, так, без поводка, мы же рядом.

Вообще-то с Петькой интересно. Он рассказывает о книжках, какие читает, всё больше исторические, я не видела ещё человека, который бы так любил историю. Он даже занимается историческим фехтованием, сражается на реконструкторских турнирах. И доспехи у него есть, сделанные под старинные. В выходные Петька меня позвал на соревнования в одной пожарной части, а на каникулах будет настоящее сражение в лесу. Я кивнула, но так, автоматически, всё думала о дедушке.

– Ты слышал такого певца Утёсова? Вот у меня дедушка таким же голосом поёт. Пел раньше.

– Споёт ещё, ты не думай.

Спальник не пошёл с нами в квартиру, да и что там, в самом деле: взять раскладушку и наволочку – трёхминутное дело.

– Ты только оденься как-нибудь… Платье есть у тебя? – учил на обратном пути Петька. – У нас, понимаешь, принято, чтобы девчонки в платьях или юбках ходили. Хорошо, конечно, если в длинных, но можно и до колена. А ещё, знаешь…

Но он не успел договорить, потому что мы услышали громкий пронзительный визг и увидели, как Спальник быстро-быстро побежал в соседний двор. За ним бежал далматинец, а за далматинцем – Колька Терентьев. Я бросила прямо в Петьку наволочку с дедушкиной одеждой, а сама рванула за своим псом. Петька остался стоять посреди улицы со всеми вещами. Во дворе далматинец лапами и носом прижал моего маленького дурацкого пса к земле. Спальник скулил, извивался, но вырваться у него не получалось. Я подбежала и чуть не пнула этого далматинца, вот честное слово, так разозлилась на него, готова была пнуть, но он отскочил сам, я подняла Спальника. Подбежал Терёшка, схватил собаку, прицепил на поводок.

– Попался! – крикнул он псу. – Видишь, как Мелкий хорошо помогает. Третий день гуляет! А я ищу.

– Угу.

А что я могла ещё ответить? Сказать тут нечего. Да и некогда говорить: я проверяла, нет ли каких укусов у Мелкого. Подозрительно знакомый далматинец, кстати!

– А говорила, не можешь, когда орут. Как ты? Как Спальник? – спросил Петька.

Он отодвинулся ближе к сугробу, чтобы не мешать прохожим. У ног его стояла сложенная раскладушка, в руках он держал цветастую наволочку, набитую дедушкиной одеждой. Куртка расстёгнута, из кармана того гляди выпадет телефон. Тот ещё видок.

– Ну и видок у вас! – сказал Петька. Да, пожалуй, мы ещё веселее смотримся: встрёпанный дрожащий пёсик, разлохмаченная я, шапка свалилась в капюшон куртки, рукав грязный.

– Ну вот, – говорю, – ты видел операцию по поиску и поимке потерянной собаки в действии.

И мы почему-то засмеялись на всю улицу. Стоим, хохочем, какой-то дядька вдруг перешёл на другую сторону, оглядывается на нас. Потом Колька пробежал мимо со своим далматинцем, правда, успел покрутить у виска, а нам ещё смешнее стало. Так мы и шли домой, смеялись. Я держала Спальника одной рукой, а другой – узел наволочки, мы её вдвоём с Петькой несли, так до дома и дошли.

Отец увидел его, молча протянул руку, мама обрадовалась, говорит:

– Петя, это вы? Спасибо за помощь! Видите вот, у нас великое переселение. Чаю, может?

Но Петька отказался, побежал домой, сказал, алгебра не доучена. Но я-то знала, что он будет припаивать какое-то колечко к какому-то другому колечку, чинить кольчугу свою.

22

Со всеми этими делами я совсем забыла о прививке от клещей, то есть от разных болезней, которые клещи разносят.

На скалы ехать в мае, а сейчас уже конец марта. Конечно, пока ещё лежит снег, и об этих тварях не хочется и думать, и я про них так бы и не вспомнила, если бы не Елизавета Павловна. Глупо получилось, в самый последний день самой длинной четверти мне пришлось остаться после уроков. Даже хуже – после классного часа.

Я хотела убежать пораньше, но Елизавета не отпустила, даже когда узнала, что у меня приехали брат с сестрой, сказала, будем обсуждать, что нам делать с каникулами, куда пойти. Куда тут пойдёшь? Мне и на тренировки ходить расхотелось. Так, по привычке вчера сходила, но всё больше страховала других, сама не лазила почти.

Вчера и сегодня весь день Терентьев всё дразнил меня, говорил, что я совсем запустила Спальника со своим парнем. Это он Петьку имеет в виду. Парень, вот ещё. Просто нормальный человек, сразу уж надо парнем называть его. За два дня Колька так мне надоел с этим, я еле сдерживалась, чтобы не садануть ему. И вот на классном часе не сдержалась. Елизавета спрашивала, уточняла в самый распоследний раз, кто пойдёт в театр на «Сон в летнюю ночь»? Каждого называла по фамилии, чтобы ответили точно, собираются или нет. Я сказала, что нет.

– Что, некогда тебе? Со своим парнем гонять пойдёшь? – спросил меня Колька.

– Да пошёл ты! – ответила я, и меня все слышали. И ещё стукнула по башке дневником, жаль, что ничего потяжелее под руками не оказалось.

Елизавета замолчала на полуслове. Обычно после этого она выгоняет из класса, но меня почему-то не выгнала. Промолчала даже. Постояла полминуты, вспомнила слово, которое не договорила. После классного часа я хотела убежать, но меня снова не отпустила Елизавета.

– Что, – сказала она, – с тобой такое происходит?

Я молчала.

– Папа нашёл работу?

Значит, психологиня сообщила ей.

– Нашёл, – отвечаю, – устраивается.

– А на соревнования тебя берут?

Знает же, что берут, я уже принесла от Борисыча просьбу об освобождении от уроков. Не стала ничего отвечать.

– А прививку ты сделала? От клещевого энцефалита.

– Забыла совсем, – говорю, – в каникулы сделаю. Если ещё на скалы поеду. Могу ведь и не поехать.

– Так папа устроится на работу, сможешь поехать.

– Дедушка. У меня ещё дедушка.

– А что дедушка?

Я не знала, как ей сказать. Сижу молчу, Елизавета молчит тоже, смотрю – лицо у неё покраснело и шея. Я уже хотела идти, сумку свою подняла, вдруг она говорит:

– Поэтому Лада и Петя приехали? Прощаться? Но послушай! Он же крепкий у тебя, это же он с собакой гулял? Я помню, видела твоего пёсика, а с ним мужчина старый, это же он? На прошлой неделе!

Я молчала. Гулял, конечно, это он гулял, ещё совсем недавно, на прошлой неделе, верно. Всё это верно. Но что тут поделать? Мама говорит, что он, похоже, просто устал жить. Жил-жил. И вот устал. Потерял всякую радость. Память же он потерял, вот и радость тоже.

– Без радости – никак, – сказала я совсем тихо. Думала, классная меня и не слышала. А она вдруг говорит:

– Знаешь что? Все так хвалят твоего Спальника, вот вчера он помог снова найти собаку.

– Позавчера.

– Да? Я вот думаю: может, он и вам поможет? Дедушке твоему. Собаки это умеют, известно же. Я вот читала: одна женщина болела, не вставала. Даже таблетки уже не могла пить, не было сил. Её собака, овчарка, сидела возле неё, руки лизала. И вот хозяйка через три дня стала принимать лекарства, потом начала ходить по комнате. Собака скулит, просится гулять – она и на улицу начала выходить. Тоже была пожилая, сколько твоему дедушке?

– Восемьдесят один. У нас-то – дворняга.

– Ещё лучше! Вот увидишь! Дедушка, конечно, не молоденький, но ничего, твой пёс справится. Ну, и ты поможешь. Ты ему читай что-нибудь. На ночь или так, днём. Приятно же, когда читают. Тебе мама на ночь читала?

– Мне Ладка. И Петька тоже. И мама.

– Вот видишь! Иди, тебя ждут. И прививку не забудь сделать на каникулах! Снег сойдёт, никто тебе уже её не поставит.

Уже в дверях я вдруг вспомнила:

– Он у меня в комнате спит. Спальник. А дедушку в Петькину поселили.

– Ничего. Поживёшь пока одна.

Дома было половинчатое веселье. Мама с Ладкой сидели на кухне, глаза у обеих красные, заплаканные. Ладка говорила:

– Я спрашиваю: «Жалобы есть? Голова не болит? Живот?» А он: «Ты хорошая. Как там у вас дела, в Крыму?» Пульс померила ему – так себе пульс, но у него возраст уже немаленький, давление не очень, конечно, но жить можно. Лёгкие не свистят. Можно жить, мама!

– Так он не умрёт? – спросила я. Мама с Ладкой вздрогнули, они меня не заметили.

– Организм работает, – сказала сестра, – тут ещё важно, как поведёт себя психика.

В большой комнате отец смотрел телевизор и жевал солёный огурец, прятал что-то за диваном – ну, понятно. А в Петькиной комнате сидели на кровати и веселились от души Петька и дедушка Витя.

Дедушка стучал Петьку по груди и говорил:

– Ну так что, пропьём тебя? А, паря?

– Ага! – отвечал брат и стучал по груди дедушке. – Как жизнь, дед?

– Ничего, парень. Как сам? – отвечал дедушка и снова ударял Петьку. Петька при этом здорово смеялся.

Я села рядом с ними на кровать. Запах старости ударил в нос. Теперь и наш дом пропитается этим запахом, никуда не скроешься. Спальник подошёл, подставил свою голову под руку дедушке.

– Спальник, – сказал дед. Конечно, этот пёс не забывается. Мелкий лизнул его в ладонь.

– Свадьба скоро у нас, – объяснил мне дедушка. – Вот, Петьку пропивать будем. А?

– Будем!

– Ботинки купишь мне, паря?

Откуда это взялось, вот это слово: «паря»?

– Куплю! – кричал и как будто даже подглатывал воздух Петька. – Лаковые куплю! Размер только скажи мне.

– Нет, – сказала я, мне тоже вдруг стало весело, – лаковые – прошлый век! Ты другие купи! Поищи уж!

– Другие куплю! Любые найду! А ты чтобы в них ходил, понял, дедуш! А то придумал: еле ходит! Ты брось это! Размер мне сообщи!

– Пса будешь выгуливать! – услышали мы голос Ладки. Они с мамой стояли в дверном проёме, толпились даже. – Прописываю тебе. Хотя бы раз в день.

– Да, папуль, Женьке некогда всё, тренировки. Ты уж возьми на себя.

– Чемпионка! – сказал дедушка и прикрыл глаза. – На свадьбе погуляем, да, паря? А как я любил её, Ладку свою.

И у него как-то опасно заслезились глаза. Мы вышли из комнаты, все, кроме мамы и Спальника. Это с дедушкой и раньше случалось: вдруг вспоминал нашу бабушку и плакал. Мама успокоила его и вышла. А Спальник не вышел, остался на вечер, а потом и на ночь. Понял как-то всё.

– Он что, скоро умрёт? – спросила я Ладку, потому что она студентка медакадемии, пусть отвечает теперь. Но только я не собираюсь верить, если она ответит плохое, не собираюсь. Ладка думала так долго, мне кажется, год, а на самом деле пять минут.

– Думаю, нет. Думаю, не скоро. Скоро – это сколько? Год у него ещё есть точно. Даже больше, думаю, два. Я не знаю. А вообще, как ещё психика себя проявит. Он просто устал один. Так я думаю.

23

Елизавета, наша классная, была права: дедушке стало лучше, и даже гораздо быстрее, чем я думала. Через три дня он уже ходил по комнате, искал очки и требовал себе стол для переговоров с иностранными коллегами-машиностроителями. Через четыре – вышел на крыльцо, осмотрелся кругом, сложил ладони рупором, закричал:

– А валенки у вас протухли!

Правда, к вечеру от такого подвига у него заболело горло, и он пролежал в кровати полторы недели. Спальник преданно сидел рядом на полу, смотрел ему в лицо, лизал руки, тыкался носом в нос и глаза. Но и не отказывался выйти со мной на улицу.

В каникулы, когда дедушка спал, мы с Петькой только и делали, что гуляли со Спальником по железной дороге. Никакие проходимцы нам не попадались, и Спальник всё время оставался маленьким, не скрипел своими ушами. За каникулы я чуть получше стала понимать химию, потому что Петька мне её немного объяснил. То есть объяснил-то он мне весь курс, всё, что мы проходили, но поняла я только треть. Ещё он мне рассказывал про себя, свою семью, разные смешные случаи. На тренировку я шла одна, а возвращалась снова с Петькой, так что узнала много всего. Наверно, поэтому он не учится в нашей школе, иначе про его родителей уже все бы всё знали, а они ведь учителя.

– Ну что, пригодились газеты? Нашёл твой папа работу?

Газеты-то нам пригодились, но я поняла теперь, кто их приносил каждое утро. Надо же! Конечно, такая забота впечатляет, но как-то… Тут что-то не то. Не окрыляет она. Новое словечко нашего класса, только перед каникулами появилось: «окрылять».

На один Петькин турнир я не попала, тогда дома как раз были брат с сестрой. А вот на другой – пошла, мне повезло, что он был не в лесу, а в какой-то пожарной части. В лес я не поехала бы – некогда. Удивительно, конечно, как человека меняют доспехи. Вот только что был Петька Петькой, а натянул свою кольчугу, шлем, специальные перчатки-краги, взял в руки меч – и это уже не совсем Петька. Это какой-то, я извиняюсь, Петро. Какой-то Пётр-воитель! Какой-то завоеватель мира. Или уж его хранитель. Словом, совсем другой человек. Рядом стоят такие же отважные люди – в латах, кольчугах, кафтанах, с мечами, дубинками, посохами с набалдашниками. Болеют за них девчонки в длинных платьях, не просто длинных, а в таких, у которых подол по полу волочётся, рукава свисают. И вышивка серебряной нитью – у кого на плечах, у кого на груди. На головах полоски из ткани, не ободки, а какие-то другие. Интересно, конечно, даже красиво, но только для такого турнира, – по улице я не стала бы так ходить.

И так странно видеть всех этих людей в одежде под старину в обыкновенном спортивном зале с протёртым полом, шведской стенкой, с обыкновенными голубыми скамейками, которые есть во всех залах на всех соревнованиях. Сразиться Петро успел только с двумя соперниками, а в третьем бою один вояка в жёлтых латах так саданул мечом, что у Петьки немедленно пошла кровь. Ого! Оказалось, ему рассекли губу. Нижнюю. Никто не стал вызывать скорую помощь, ничего такого, соревнования продолжились, только Петьку уложили на лавочку, над ним склонился дядька в обыкновенной одежде, достал из своего дипломата медицинские инструменты, стал зашивать губу. Без наркоза! Я на месте Петьки не выдержала бы, наверно, грохнулась в обморок, а он ничего, не грохнулся. После операции вокруг него толпились человек пять девчонок, даже больше, я пробиться не могла. Врач не разрешил ему сражаться, пока всё не заживёт, и мы пошли домой. По дороге он молчал – ещё бы, как разговаривать с порванной губой. Из совсем маленьких уже сугробов я выкапывала последний чистый снег, заворачивала его в бумажные носовые платки и давала Петьке. Он прижимал снег к губе, и ему становилось полегче. В тот день не он провожал меня, а я его. До подъезда, не до квартиры, но на тренировку всё равно опоздала.

А после каникул все дни у меня стали сливаться в один день. Сливаются и сливаются, ничего не могу с этим поделать, хоть плачь. Такой длинный день, когда надо успеть поучиться в школе, прибежать домой, поучить уроки и в это же время посмотреть из окна, как гуляют дедушка Витя и Спальник, потом быстро гнать на тренировку, с тренировки – домой, дома – доучить уроки, почитать дедушке на ночь, погладить Спальника. И только после этого лечь спать. Конечно, я старалась экономить время, например, читала дедушке географию, историю или литературу. Попробовала химию, но он только расстроился из-за всех этих реакций, да и я всё равно ничего не поняла.

Спала я в это время так мало или так крепко, что не замечала ночи совсем, мне казалось, что я прилегла на секундочку и вот уже начинается новый день, а может быть, это продолжается старый: школа, тренировки, дедушка. Где-то там, в этом дне, появлялись Колька Терентьев, Наташка, Петька Воронцов, Борисыч, Елизавета. Мне кажется, родители в этот длинный день забегали даже реже, чем одноклассники или Петька Воронцов. Или просто я их замечала гораздо меньше. Во всяком случае, меньше, чем дедушку, это уж точно. Я всё думала, что вот закончится учебный год, пройдут соревнования, нет, сначала пройдут соревнования, а потом закончится учебный год – и вот тогда снова у меня будут разные дни, может быть, даже не очень короткие, вот тогда поживём. Но оказалось, что это ещё не всё, не предел. Скоро дни стали проноситься с такой скоростью, что я перестала замечать хоть какие-то отличия среды от пятницы, а четверга от вторника или понедельника. Пожалуй, только выходные ещё оставались выходными, но я и их почти не видела, я спала.

Это случилось внезапно; наверно, такие вещи всегда бывают неожиданными. Я учила уроки и поглядывала в окно на дедушку и Спальника. Снег сошёл, всё вокруг развезло, и они гуляли по деревянным тропинкам, ходили к дровяникам и обратно, ходили рядом с дровяниками. Туда-сюда, туда-обратно, я их всё время видела, если смотрела не в тетрадь или учебник. Иногда получалось видеть разом и задание в учебнике, и деда с собакой – у меня хорошо развито одновременное зрение, часто я могу делать несколько дел сразу. Но тут я решала задачу по алгебре, ничего не замечала. И вдруг я очутилась на улице, потому что услышала, как Спальник завизжал что есть силы. Раз – и уже там! Не сразу получилось у меня взять пса на руки, потому что он не давался, убегал, старался укусить. А ещё потому что из глаза у него текла кровь, руки отдёргивались сами собой, вот не знала, что так бывает. Оказывается, не так-то просто видеть свою собаку, если в это время у неё течёт кровь. Потом я поняла: чем дольше он тут скулит, тем меньше становится. Только что почти доставал до колена, и вот он уже где-то чуть выше ботинка. Если бы я успела надеть ботинки, а не побежала прямо так, в носках. Наконец я его схватила и утащила домой, посадила в ванну, открыла воду, душем промыла глаз, оба глаза. Ну, и всего его, конечно, замочила. Просто он не давал дотронуться до своего глаза, ни пораненного, ни здорового, пришлось действовать без рук, только водой. Замотала пса в полотенце, положила у батареи – его колотило от холода и от собственного стона. Кровь продолжала идти, не так много, как мне показалось сначала, но она шла.

И тут я вспомнила, что оставила дедушку на улице! Выскочила на крыльцо – деда не было. Я накинула отцовскую штормовку, влезла в резиновые сапоги и пошла его искать. На улице его не было. За дровяниками – не было. Добежала до железной дороги – пусто. Во дворах двухэтажных домов его не было, в подъездах – тоже не было. Понеслась к пятиэтажке, заскочила в магазинчик в цокольном этаже – пусто, нету дедушки. Поплелась домой. Спальник по-прежнему лежал у батареи, постанывал. Деда не было. Прибежала мама, я ей рассказала по телефону, пока искала. По дороге она тоже не видела ни дедушку, ни признаков дедушки. И тут позвонил Терёшка.

– Слушай, это самое, – сказал он, и мне захотелось повесить трубку, но я почему-то не повесила, – там не твой дедушка возле Автодрома ходит? Я сейчас шёл мимо, вроде похож.

– Не отпускай его! – крикнула я и сорвалась с места. Мама побежала за мной.

Это был он, мой дедушка! Он стоял и разговаривал с Колькой на скользкой весенней дороге у гаражей. Терёшечка, родной мой сосед по парте, уже готов был согнуться под грузом странных мыслей и слов, которые слышал сейчас. Во всяком случае, побледнел он здорово, издалека было видно его белое лицо. Когда мы подбежали, дедушка рассказывал, как тяжело жить в Японии – и не то чтобы наводнения каждый день, а какое-то всё нерусское. Терёшка героически держал дедушку за руку, не давал скатиться по грязи в лужу.

– Отец! – строго сказала мама. – Давай-ка домой!

А я не могла ничего сказать, ни деду, ни Кольке. Кольке хотелось сказать спасибо, но не получалось, я просто подошла и подержалась немного за его руку. Потом вспомнила про Спальника и тут же смогла даже кричать.

– Колька! Пошли в ветеринарку! У Спальника глаз!

И мы побежали сначала домой, потом, с Мелким, в ветеринарную клинику. Всё же у меня самый лучший дом в городе, всё близко, и ветеринарка тоже.

– Спальник Мальцев! – крикнула я, как только прибежала в больницу. Спальник сидел у меня на руках, я уже почти не ощущала его – такой он стал маленький, почти как тогда, когда появился у нас. Дожидаться, пока найдут его карточку, было некогда, я сразу побежала в комнату для приёмов.

– Жить будет, – пообещал доктор после осмотра. – Похоже, напоролся глазом на какой-то сучок. Как это произошло?

Если бы знать. Врач сделал Спальнику два укола и отпустил домой. Теперь каждый день мне нужно приносить пса на уколы, утром, днём и вечером капать ему в глаза антибиотики. Ну, и следить за общим состоянием. Но это ничего – жить будет.

Как ни странно, дедушка чувствовал себя очень даже неплохо после такой прогулки. Поначалу. Потом оказалось, что лучше бы он, конечно, не ходил так далеко один. Без перерыва на обед говорил он про Японию, каждый день пытался убежать за калитку, я еле удерживала его. Кончилось тем, что мама решила: лучше дедушке сидеть целыми днями дома, а выходить на улицу только с родителями. Но как его не выпустишь? Он же взрослый человек, хоть и больной. И даже если об этом не думать, а просто закрыть дверь, то она очень просто открывается. Прятать одежду? Он может и так пойти, хоть совсем голый.