Текст книги "Хозяйка города (СИ)"
Автор книги: Мария Чурсина
Жанры:
Городское фэнтези
,сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 5 страниц)
Мария Александровна Чурсина
Хозяйка города
Маша сидела над полусобранным чемоданом, покачивая на ладони телефон. Из открытого окна доносились радостные детские вопли, и одуряюще пахло цветами. Было так жарко, что Маша сидела на полу в майке и шортах, и всё равно по телу под майкой текли ручейки пота.
Она бросила телефон на кровать, вынула из чемодана тщательно уложенное платье, расправила его. Синие розы на белом фоне, корсажные косточки в лифе, короткий пышный подол. Она мечтала, как наденет его на неторопливую прогулку по чужому городу, чтобы обязательно маленькие кафе на набережной и свежий ветер теребил подол. Куда его теперь?
Брошенный на кровать телефон противно запищал. Маша покосилась в его сторону и не шевельнулась. Трель затихла, раздалась снова, потрезвонила секунды три и опять замерла. Заиграла ещё раз.
Маша со вздохом поднялась и подцепила телефон с покрывала.
– Я слушаю.
Ничего ей не хотелось слушать, но это должно было когда-нибудь прекратиться.
– Маша, ты имеешь право на меня сердиться, но будь разумным человеком.
– А когда у разумного человека путёвка в санаторий на море, а его вызывают на работу, это как называется?
На том конце провода Антонио тяжело вздохнул.
– Я уже всё тебе объяснил. Если хочешь поругаться – приезжай, поругаешь меня лично.
Она смотрела на платье – скомканные синие розы на полу, – и внутри тоскливо ныло.
– Я тебя ненавижу.
– И это тоже расскажешь. Приезжай.
Она вздохнула, не находя, что ответить. Как ни крути – приказ старшего по званию есть приказ, даже если высказан извиняющимся тоном.
– Хорошо.
На полянке перед домом загорала Сабрина. В такт её дыханию тихонько шевелились ветви яблонь. Когда хлопнула входная дверь, Сабрина обернулась.
– Всё-таки вызвали?
– Угу.
– Смотри, может, Антонио понадобилось то, чего никто кроме тебя сделать не может. Ты ценный сотрудник.
Маша внимательно рассматривала дорожку у себя под ногами.
– Ну да. Восторженная девочка ему понадобилась, чтобы бегала за ним и руками махала, а он был бы такой герой-герой.
Сабрина усмехнулась и снова закрыла глаза. Ветер шуршал в яблоневой листве.
Антонио бросил на неё всего один взгляд.
– Ты же не на море.
– Ну да, и кто в этом виноват?
Он отвернулся к этажерке с бумагами, как будто специально избегая смотреть на Машу. Она придвинула стул ближе и села. Платье фигурно очерчивало грудь, розы пышным веером расходились по подолу. В кабинете из белого пластика и холодного металла Маша была ещё неуместнее, чем если бы в форме отправилась в санаторий. Но её это не смущало – она закинула ногу на ногу.
– Слушай, может, у меня и был долгий больничный, за который накопилась куча отложенных дел, но ты не имеешь права утверждать, что я плохо работала. И я не виновата, что один убийца-рецидивист запустил в меня сгустком огня.
– Прости, я не так выразился. Ты работала хорошо, но мало. Вот. – Антонио бухнул на стол пухлую папку. – Я и так сбросил большинство твоих недоработок на Кайла, так что сделай одолжение, разберись хоть с этой.
– Значит, так, да? Мог бы просто попросить.
Она сгребла папку со стола – та оказалась неожиданно тяжёлой, – и пошла к выходу, раздумывая, что бы сказать ещё пообиднее. Антонио и так ударил в самое драгоценное. Прекрасно же знал, что она весь год едва не ночевала на работе. Последние четыре недели выходила даже по воскресеньям. И так с утра до вечера, с вечера до утра.
Так нет: мало, мало ему. Знает, умник, чем зацепить.
– Изучи пока, я позвоню тебе, когда понадобишься, – бросил ей вслед Антонио.
Закрывая ногой дверь его кабинета, Маша ещё не обрела дар речи.
В коридорах Центра было непривычно пусто, колыхались от сквозняка прозрачные шторки на окнах, и эхо отзывалось на каждый шаг.
– Ненавижу тебя, – сказала Маша двери ещё раз, чтобы уж наверняка, и ушла к себе.
В папке лежало несколько дел двадцатипятилетней давности: девочка шагнула с набережной в воду, школьник погиб при странных обстоятельствах, и, кажется, ещё кто-то выпал из окна. От листов пахло пылью. Вероятно, каждое в отдельности и было любопытным, но за сроком давности уже не подлежало раскрытию. Но под стопкой пожелтевших бумаг нашлись свежеотпечатанные документы.
Маша уже видела их – девчонку-подростка нашли мёртвой в городском парке, и думать тут, конечно, можно было всё, что угодно, вот только причину смерти так и не установили. Девочка выглядела совершенно спокойной, на её теле не было повреждений, и даже самое тщательное вскрытие ничего не показало, кроме того, что Алиса мертвее всех мёртвых.
Маша не взглянула на закипевший чайник, зачем-то включила компьютер и понаблюдала за тем, как ползёт по экрану цветная змейка загрузки. Покосилась на телефон: Антонио звонить не торопился.
Она ещё раз перелистала досье девочки. Ничего любопытного – родилась в обычной семье, училась в школе, занималась танцами, и в сентябре ей исполнилось бы четырнадцать лет. Обычный подросток, впрочем, как и остальные трое в этой компании. Маша не могла понять, зачем Антонио собрал все четыре дела вместе, разве только из-за возраста.
Маша скользнула взглядом по координатам школ. Той, в котором учились убитые со сроком давности дети, давно уже не было. Вместо школы там расположился то ли колледж, то ли курсы повышения квалификации. А парк, в котором нашли Алису, был вообще на другом краю города. Если бы совпадало хотя бы место смерти, Маша заподозрила бы аномалию или не в меру разгулявшуюся сущность, а так…
Она подняла телефонную трубку, в задумчивости покусала ноготь.
– Семнадцатая гимназия. С вами говорит следователь Центра. Будьте добры переслать мне актуальный список учителей. Да, всех, которые работают с детьми. Да, обслуживающий персонал тоже было бы неплохо. Нет, строителей, которые приходили прошлым летом, не обязательно. Спасибо.
Маша долго рылась в базах данных, пока не нашла данные об учителях исчезнувшей школы. Дотошно сравнила их со списками учителей семнадцатой гимназии: ни единого совпадения.
– Тьфу, – сказала Маша с чувством глубокого удовлетворения. Антонио был неправ – возможно, смерти и могли показаться похожими, но внешнее сходство ещё ничего не обозначало. Нужно разбираться детально в каждом случае. Точнее говоря, в последнем случае. В предыдущих трёх уже не разберёшься.
Она всё-таки налила себе чаю и ещё раз перелистала базы данных по исчезнувшей школе. Любопытная деталь: если верить документам, трое детей погибли как раз в тот момент, когда у класса сменился руководитель. Как, интересно, связаны эти факты? Может быть, бывшего уволили в связи с профнепригодностью?
Чай неприятно горчил, и Маша отставила кружку, снова уставившись в компьютер. Что, если поговорить с кем-нибудь из одноклассников убитых? Наверняка такие вещи хорошо запоминаются. Она пролистала списки класса – всего двенадцать человек. Прижала к щеке прохладную телефонную трубку.
– Мартимер, я сейчас вышлю тебе список людей, мне нужны их телефоны и адреса, по возможности, если эти люди живы, конечно.
– Ага, – чуть отстранённо отозвался Мартимер из телефонной трубки. – Высылаешь? Ага, получил. Ты смеёшься? Это же твоя мама.
Мгновение она не мигая смотрела на экран, потом поняла: та тринадцатилетняя девочка в списке класса действительно её мать, не однофамилица, не опечатка в электронном реестре.
– Так что, найти тебе её телефон и адрес? – меланхолично поинтересовался Мартимер.
– Нет, ищи всех остальных.
Маша положила трубку. Звонить или нет? Дело есть дело, и у неё нарисовался замечательный шанс узнать, что же на самом деле произошло в том классе. С другой стороны, мама никогда не отличалась болтливостью. В третьей стороны – отпуск, в который Антонио её не отпустит с нераскрытым делом, нет-нет, тут уж хоть тресни.
Телефон отозвался утомительно долгими гудками.
…Маша поднялась и открыла окно: ей вдруг стало невыносимо душно.
– Но ты же можешь рассказать мне, почему погибли трое твоих одноклассников?
– Я мало что знаю о том деле. Лучше поговори с нашей классной. Ей тогда досталось из-за этих смертей, она должна помнить. – Голос мамы был делано-безразличным. Именно таким, каким говорят, если стремятся всеми силами обозначить свою непричастность.
– Я не понимаю.
– Я помню её имя – Раскольникова Елизавета Николаевна. Поищи по своим каналам. Я уверена, это будет несложно.
– И на том спасибо, – выдохнула Маша, хотя её так и тянуло высказать, что имя учительницы она и так знает. Компьютер перешёл в ждущий режим, телефонная трубка замолчала.
– Всё? – спросила мама.
– Да. Пока.
Оборванное вышло прощание. Маша села в кресло и повозила мышкой по столу – компьютер ожил. Раскольникова Елизавета Николаевна. Если верить документам, проработала в школе месяца два, не больше. Не удивительно, если при ней покончили с собой трое учеников.
Она жила в спальном районе, где оранжевые свечки высоток подтыкали прозрачное небо. На детской площадке было пусто, в палисадниках цвёл жасмин. Маша прорвалась через препятствие кодового замка, и в чистом подъезде быстро нашла квартиру.
Тогда она впервые пожалела о том, что надела платье. Как знак мести Антонио оно вполне подходило, но в глазах бывшей учительницы не добавило бы Маше и капли серьёзности и профессионализма. Она замерла под дверью, вздохнула и надавила на звонок.
Дверь открыли почти сразу. На пороге возникла стройная женщина в тёмном не по-летнему платье. Светлые волосы, стянутые на затылке, спускались почти до поясницы. Учительница она там была или нет, но в её присутствии Маша вдруг оробела.
– Здравствуйте. Вы Елизавета Николаевна?
– Да, это вы мне звонили? Проходите.
Она посторонилась, впуская Машу. Вся квартира была наполнена солнечным светом. Походя Маша рассматривала толстые научные книги на полках, путалась в названиях – слишком длинные слова.
– Я так понимаю, вы пришли из-за тех случаев в школе. – Елизавета усмехнулась. – Да уж неужели в тот раз не закончили?
Они расположились на кухне.
– Видите ли, похожие смерти детей повторились. И мне передали это дело только сегодня, а до этого его вёл другой следователь.
Елизавета смотрела на Машу очень внимательно, и та мысленно не прекращала ругать себя. Ещё бы – девчонка в мини-платье, какой следователь! Сейчас выскажет все свои мысли по этому поводу.
– Спрашивайте, что хотели, – только и произнесла бывшая учительница, усаживаясь за стол напротив Маши. – С тех пор я никогда не работала в школе, но до сих пор преподаю в университете. Биологический факультет. А вы случайно не дочь той самой Веры Орловой?
– Совершенно случайно, – кивнула Маша.
Елизавета положила локти на стол, чуть склоняясь к ней.
– Надо же, как тесен мир. Вера была первой красавицей в моём классе.
Маша ждала вопросов и охов-вздохов, но ничего подобного.
– Расскажите мне о случаях с детьми. Что произошло?
В окна подглядывало искреннее солнце. На пятнадцатом этаже – слишком высоко, чтобы слушать шум машин и разговоры прохожих – пели птицы. В светлой кухне с белыми шторками на окнах и старомодными вязаными кружевами на полочках, пахло далёкими мирами. Маша не представляла, что история будет такой долгой.
– Когда я приехала в этот город по направлению, мне сразу же дали восьмой «А». Разумеется, я понятия не имела, что с классом что-то не так. Но как выяснилось, одна смерть уже произошла – девочка выпала из окна, как вы знаете. Буквально сразу после этого умерло ещё два ребёнка. Дела замяли под каким-то благовидным предлогом, то ли повесили на маньяка, то ли сочли суицидом, я уже не помню. Но потом я выяснила. Мой класс… видите ли, я приехала издалека, не сразу разобралась, а когда разобралась, то не могла поверить. Дети вызвали фантом города, который вырос и стал съедать их друг за другом. Он черпал силы из их жизней.
– То есть дети вызвали некую сущность? – Воспользовавшись долгой паузой, уточнила Маша.
– Ну да, это никакая не тайна, я более чем уверена, что в ваших кругах об этом случае всем известно. Я не знаю, как это сказать правильно. Предпочитаю не углубляться в специальную терминологию. – Елизавета невесело улыбнулась. – Понимаете, у меня на руках умирали школьники. Было не до научных изысканий.
– Понимаю. И что же было потом? Смерти прекратились?
Она дёрнула плечом.
– Да, военные обо всём узнали, вцепились в это дело. Вроде бы хотели использовать фантом для своих целей. Но он сам собой исчез.
– Нетипичная история, – призналась Маша. Она не имела привычки делиться своими мыслями с кем бы то ни было, но Елизавета почему-то вызывала у неё доверие. – Первый раз слышу, чтобы сущность действовала так разнообразно и долго.
– Да, этому все удивлялись.
Они говорили ещё о каких-то мелочах, спокойно – как будто обсуждали рецепт пирога, а солнечный свет за окном постепенно утихал. Когда Маша спустилась к жасминовым кустам у подъезда, она обнаружила, что в сумке давно надрывается на беззвучном режиме её телефон.
– Антонио, прости, я говорила со свидетелем. – Маша обнаружила, что вся злость на него куда-то испарилась.
Он тяжело вздохнул.
– Убежала куда-то, не предупредила даже. Давай я тебя заберу. У меня есть кофе и бутерброды.
– Не откажусь.
Маша ждала его на автобусной остановке и не успела устать от ожидания. Тихий летний вечер прогуливался ветерком по высокой траве. Она обожала наблюдать за людьми: рядом на скамейке сначала примостились старик с мальчиком – мальчишка выпросил у деда мелкую монетку и побежал к магазину. Потом они загрузились в автобус. Прошли мимо мужчина и женщина – мужчина с ворохом пакетов в руках, его супруга – налегке. Проскакала группа шумных подростков.
– Ты решила остаться здесь? – К остановке подъехала знакомая машина, стекло со стороны водителя опустилось, и Антонио поманил её пальцем. – Приятный район?
Маша устроилась на переднем сиденье. В приоткрытое окно дуло вечерним городом.
– Одна интересная женщина рассказывала мне историю о том, как сущность поедала детей.
– Правда? – Антонио даже не улыбнулся. – Быстро же ты до неё добралась, а я думал, что расскажу тебе сам.
Маша сделала вид, что не видит его хмурого лица, выпросила термос с кофе и пакет с бутербродами и занялась всем этим. Город за окнами машины серел и подёргивался туманом. Она забралась так далеко от центра, что даже сама не ожидала.
– Рассказывай, – разрешила Маша. – Кто эта женщина?
– Короткий рассказ получится. Эта женщина – хозяйка города. Она же говорила тебе о неком фантоме города, который вынужден питаться детьми? Этот фантом – полностью подконтрольная ей сущность.
Маша чуть не подпрыгнула на сиденье, подавившись последним кусочком сыра.
– Предупреждать надо.
– Я собирался, – пожал плечами Антонио.
Она завязала пакет, понимая, что есть больше не сможет, и бросила его на заднее сиденье. Апатично отряхнула руки одну о другую. На голубой розе серело непонятно как посаженное туда пятнышко.
– То есть она сама убивала детей? Натравливала на них свой фантом?
Взгляд Антонио был хуже некуда – безнадёжный и усталый.
– Технически всё обстояло немного не так – вначале всё и вправду было неожиданно. Она приехала издалека, ничего не знала, на неё обрушились проблемы с учениками, эти убийства. Но потом она, скажем так, поближе познакомилась с фантомом и прониклась к нему.
– И вот теперь убийства стали повторяться? – закончила за него Маша. Голос сделался нервно-громким. Бродячая сущность – вещь более чем неприятная. Сущность, которой управляет маньяк-убийца – просто кошмар.
– Во-первых, это ещё не доказано. Во-вторых…
Машина вильнула в тёмный переулок, так что низкие ветки деревьев заскреблись по крыше, и вынырнула на проспекте.
– Не думаю, чтобы Вета стала нарочно кого-то убивать. А в-третьих… – Он замолчал, глядя в одну точку. Ехать-то оставалось всего ничего, но машина установилась на парковке рядом с университетом, не доехав до Центра один квартал.
– В-третьих? – напомнила Маша.
– Фантом города – не призрак в заброшенной бане. Он очень опасен. Постарайся не приближаться к нему. Не хочу найти тебя в ближайшем парке… безо всяких признаков насильственной смерти, понимаешь?
Маша не была уверенна в том, насколько хорошо она всё поняла, но на всякий случай кивнула.
Легко пообещать – сложно усидеть на месте. Она искусала ногти, но всё-таки не удержалась, и как только город укутался в ночь, вышла из дома, полагаясь только на собственное чутьё.
Маша искала фантом города под ночным небом, в силуэтах теней и отблесках сырно-жёлтых фонарей. На пустых улицах звук её шагов эхом отскакивал от спящих домов. Деревья молчали вслед. О бетонные парапеты шептали волны Совы. Мать-птица парила над городом, раскинув широкие крылья. Набережная тянула Машу сильнее, но даже здесь было пусто – призрачное ощущение и только.
Под утро Маша вернулась домой, усталая, мокрая от ночного дождя. Она приняла душ и рухнула в кровать – к полудню ей нужно было предстать перед Антонио с каким-нибудь более или менее вменяемым планом следственных действий. И ночные прогулки в него, конечно, входить не будут.
Выспаться всё равно не получилось: солнце жарило сквозь шторы, но за несколько часов дремы Маше привиделся город, каким он был двадцать лет назад, как старый чёрно-белый фильм. Чёрное – небо и дома, белое – редкие фонари.
Бродили военные патрули. Ни огонька в окнах домов, и даже фонари светили через один. Комендантский час – и ни одного прохожего на улицах. Только мать-птица парила, и шептала Сова, и всё. В этом городе жила молодая учительница – с волосами до самой поясницы, и однажды тихой ночью учительница встретилась с фантомом города.
Он был похож на человека, но только издали. У него не было лица – вместо лица серое ничто, вроде старой мешковине. Когда он пытался говорить по-человечески, ничто мялось и шло складками. Звуки выходили отрывистыми, сипящими. Ему легче было говорить гудением ветра в переулках и скрипом тяжёлых механизмов.
– Ты скучал по мне? – спросила учительница.
Он принёс и бросил ей под ноги букет из жёлтых листьев.
– Я тоже скучала, – произнесла она, охрипнув от волнения. – Веришь? Конечно, ты веришь.
…Маша поднялась с тяжёлой головой. За окном вовсю кричали птицы.
– Будешь салат? – поинтересовалась Сабрина с кухни.
– Почему я его не чувствую? – Вместо ответа Маша шлёпнулась на табуретку. Потянула носом запах свежезаваренного чая, но даже не прикоснулась к нему. – Почему? Это очень сильная сущность, я ведь должна была её почувствовать, ну хоть немного, хоть приблизительно. Каких демонов я ничего не ощущаю? Или я уже потеряла нюх?
– Спокойнее. – Сабрина едва спасла чашку от её неловкого взмаха рукой.
– Послушай, мне всю жизнь твердили, какая замечательная у меня чувствительность, и что? Я только вчера узнала, что у города есть некий фантом, который убивает, как нечего делать!
Сабрина поставила миску с салатом на стол, в задумчивости перемешала его ещё раз.
– Если он убивает, как нечего делать, то и от тебя может спрятаться, как нечего делать. Ну, исходя из человеческой логики.
Такое случалось и раньше – сущности убивали людей. Поэтому она легко могла предположить, что одна из них двадцать пять лет назад убила троих детей, а бедная учительница ничего не смогла с этим поделать. Может быть, теперь эта сущность вернулась и продолжила убивать.
Всё это хорошо складывалось в логическую цепочку, но интуиция упиралась. А Маша привыкла доверять своей интуиции.
На работе её ждал подарок – ответ на запрос о подростковых самоубийствах за год. Маша пролистала его по дороге до кабинета и ужаснулась: сто сорок пять тринадцатилетних девочек и мальчиков, которые решили уйти из жизни – это много или мало? Стоит ли подозревать хоть в половине из них жуткий фантом города, или эта грустная статистика целиком и полностью на вине недосмотревших взрослых?
Печальная цифра отправилась в кучу других бумаг, и Маша некоторое время безучастно смотрела на выключенный монитор. Если Антонио связал смерть Алисы со смертями двадцатипятилетней давности, выходит, он был уверен в том, что виноват фантом. Но чего же тогда он хочет от неё, не признательных же показаний от бестелесного призрака! Если он уверен, почему не высылает бригаду на уничтожение сущности?
Если же нет, зачем тогда весь этот спектакль с архивными делами? «Я хотел рассказать тебе сам». Так почему же сразу не рассказал? Дождался, когда она влезет в это дело по уши.
Бесполезные размышления. Если Алису убил не фантом города, то у Маши есть только один способ доказать это – выяснить, кто её убил.
– Видите ли, я понятия не имею, из-за чего она могла покончить с собой. Выпускные экзамены на носу, а она весь год к ним готовилась, курсы, репетиторы. Правда, уставала очень сильно. Не высыпалась. И тут… я понятия не имею.
С фото на полке на Машу смотрела та самая Алиса – обычная девочка-подросток, она улыбалась и делала какие-то пасы руками на фоне старинного, явно западного города. Ещё были привявшие цветы, весь дом утонул в цветах. От их сладкого запаха делалось тошно.
Мама Алисы – её звали Русланой – была очень моложавой – и очень поблекшей, словно картина, которая долго висела под солнечным светом. Кроме неё в квартире никого не осталось. Даже делалось странно, обычно в таких случаях приезжают родственники.
– Вы говорили, она уже пыталась покончить с собой?
– Пугала, только пугала меня. Один раз мы с ней сильно поругались. Было поздно, я кричала, чтобы она выключила компьютер и шла спать, а она тогда обернулась на меня и так зло послала куда подальше. Никогда раньше так не говорила. Я выскочила, хлопнула дверью. А потом вернулась – а она сидит на окошке, ногами в воздухе болтает. Говорит: «Хочешь посмотреть, как птички летают». А я стою на пороге и не могу шевельнуться.
Маша бросила взгляд в окно – восьмой этаж, новенькая высотка. Напротив – ещё одна такая же, и стёкла в ней блестят, как драгоценные камни в жиле.
– Вы после этого с ней говорили? Ходили к психологу?
– Вы что, я даже заикаться боялась об этом! Мы никогда не касались этой темы.
Маше было жаль её – не хотелось долго мучить расспросами. Ещё больше ей сделалось жаль тринадцатилетнюю девчонку, замученную уроками и репетиторами и не понятую даже тогда, когда она напрямую заявила о своих намерениях.
– Вы сказали, что Алиса хотела поступать в медицинский?
– Да, она же выиграла районную олимпиаду по биологии. Её даже преподаватели университета очень хвалили. Предлагали к ним поступать.
У неё в руках был альбом – газетные вырезки и яркие грамоты в прозрачных файлах. Она принялась показывать Маше какие-то статьи из местной газеты, где имя подчёркнутое синей ручной было сплошь Алиса, Алиса, Алиса. На чёрно-белой фотографии Маша разглядела здание государственного университета.
На полках в её комнате теснились учебники и девчачьи романы. Яркие открытки, пришпиленные иглами к доске для заметок, картинки с котятами, записки на цветных стикерах.
Вета не терпела школьных олимпиад. Отговаривалась, как могла, но в этот раз не вышло: в этот раз её послали сидеть с восьмыми классами. Как будто нарочно.
В коридоре они развесили цветные плакаты: предполагалась стендовая конференция. Открывая дверь, Вета почувствовала тот самый трепет – даже похолодели коленки. Она вошла, и на неё уставились двенадцать пар глаз. Нет. Она моргнула, прогоняя наваждение. Не двенадцать – участков олимпиады было гораздо больше. Всё, что оставалось – выйти к доске и заговорить.
– На титульном листе напишите… Вскрываем пакет с заданиями по жёлтой линии. В каждом есть чёрная ручка – пишем только ею.
Вета говорила спокойно и холодно, как обычно со студентами. Она научилась говорить так, но иногда – по ночам – с содроганием вспоминала, как выходила к доске перед двенадцатью взглядами, и голос её против воли вздрагивал и скатывался на высокие ноты.
Они вскрыли задания и начали: кто расписывал ручку на черновике, кто листал задачи, шаря по ним почти обезумевшим взглядом, кто отрешённо смотрел в окно, настраиваясь на работу. Дети. Её восьмиклассники тоже были всего лишь – детьми.
Вета прошла к кафедре и села. Четыре часа, и это кончится. Письменный тур олимпиады длится всего-то четыре часа. Ничего страшного. Нужно просто переждать.
Как всё-таки хорошо, что она больше не работает в школе. Только иногда ей почему-то снится Рония – она сидела вон там, за третьей партой у стены – а потом шагнула с парапета в серую воду. Иногда приходит Игорь – его нашли в парке. Без признаков насильственной смерти.
«Без признаков насильственной смерти», – какая гадкая фраза, протокольный язык, синими чернилами по белой бумаге.
– Можно выйти? – девочка на третьей парте у стены по-школьному тянет руку. Девочка бледная и рука у неё дрожит. Ещё бы, городская олимпиада, и главный приз – поступление в университет без экзаменов. Есть, за что поволноваться.
Вета кивнула. Выйти и позвать сопровождающего, чтобы проследил.
Девочка ушла, а Вета осталась в классе. В этот раз ей не хотелось бродить между рядами, чтобы вылавливать списывающих. Это полезно со студентами, а со школьниками можно просто заглядывать в глаза каждому – по очереди – и делать вид, что всё-всё про него знаешь.
Вета смотрела на них и вертела в руках карандаш. Всего четыре часа. А этой ночью ей снились все сразу – все двенадцать человек, – как будто они встречали её после каникул и бросились обниматься, спрашивать, не разлюбила ли она их. Во сне Вета знала, что любит их. Что умрёт без них.
А когда проснулась, не могла понять, с чего вдруг так извернулось её подсознание. Они ведь ненавидели её и даже не скрывали этого. Не считали нужным скрывать.
«Проваливайте лучше отсюда, – вот как они говорили. Майский Арт, он сидел за второй партой среднего ряда. – Вам тут не рады, разве не видно».
Ей было видно.
Мальчик со второй парты уронил на пол фирменную чёрную ручку – в тишине испуганного класса она прозвучала, как грозовой раскат. Вета вздрогнула и посмотрела на парня – тот сжался в комок под её взглядом. Вета долго училась холодному взгляду и холодному голосу, чтобы не быть такой, как раньше.
Вот только сны – слишком часто они возвращались к ней. Рония брала за руку и говорила: «Вы нас полюбите? Правда? Полюбите?». Игорь сидел за партой рядом с Артом, и они почти всегда молчали, но за детской обидой Вета снова видела отчаянную просьбу о помощь. Им была так важна её любовь.
Больше они никогда не увиделись. Только во сне.
– Я думала, раз она увлекалась биологией и химией, есть вероятность, что Алиса сталкивалась с этой вашей Елизаветой Николаевной, на олимпиадах, скажем. Так что…
Телефон Антонио не отвечал. Маша наговорила всё, что думала, на автоответчик, тут же пожалела об этом и отключилась. Ей до смерти не нравились все версии, но хотелось поговорить хоть с кем-то.
У Антонио наверняка нашлись дела поважнее, и Маша, прикинув, что до встречи с экспертом осталась ещё уйма времени, решила повторить свой ночной маршрут.
Хоть день был не выходной, народу на набережной собралось достаточно. О том, чтобы почувствовать фантом и речи не шло, любая не-жизнь оказалась бы просто погребена под наплывом живой энергетики.
Распластав гранитные крылья по ветру, Мать-птица парила над пляжем и широкой лестницей к нему. Маша остановилась в тени стелы, отыскивая на карте парк, в котором нашли Алису. Доехать до него было бы проще, но ей хотелось дойти пешком – повторить путь фантома, если таковой был, конечно.
Маша подняла голову от карты и увидела их. По асфальтовым дорожкам набережной сновали велосипедисты и роллеры, а ещё неспешно прогуливались отдыхающие. Но этих двоих Маша заметила сразу же. Они выделялись.
Маша отступила дальше за стелу, хотя и сомневалась, что на неё обратят внимание. Женщина была в светлом платье. Распущенные волосы спускались до талии. Ещё она улыбалась, но куда-то вдаль, как будто разглядела там невыносимо прекрасную картину. Антонио, который шёл рядом с ней, Маша узнала бы просто по звуку шагов. И он так по-особому держал спутницу под руку, что раздумывать тут было не над чем – всё становилось ясно с первого взгляда.
Маша кое-как сложила карту и спрятала её в сумку. Ясно теперь, почему Антонио свалил это дело на неё. Ещё бы, самому не с руки, тем более, тут и дураку ясно: преподавательница биологии – единственная подозреваемая. Даже если с треском натянуть теорию о том, что девочка покончила с собой, всё равно не докажешь, как она это сделала.
Подождав, пока они уйдут на достаточное расстояние, Маша зашагала в обратном направлении. Если она правильно прочитала карту, здесь было не так уж далеко: до самого конца бетонного парапета, потом перейти через железнодорожные пути по высокому мосту и ещё немного – плутать в переплетениях улиц.
Пока Маша добиралась до парка, она трижды убедила себя в том, что детей убивает фантом города. С этим всё было ясно, неясно, что делать теперь. Антонио ей здесь не помощник, а фантом, пожирающий детей сотнями, явно не такой уж слабый противник.
Парк был прекрасен: в ветвях деревьев гулял свежий ветерок, шумел фонтан в центре. Дальний конец дорожек терялся во влажной тени и запахах прелых листьев. Там редко ходили, никогда не стригли деревьев и не сажали цветов.
Маше повезло – парк оказался безлюден, только у входа бродила девочка с щенком на красном поводке. Маша быстро миновала открытые дорожки, а там, где аллеи сходились в небе куполом, замедлила шаг.
Тоненько гудела мошкара, прохлада хватала за голые коленки, но было здесь что-то ещё, то, от чего кожа покрывалась мурашками. Маша прошла ещё с десяток шагов и остановилась. Она с самого института не занималась ловлей сущностей, и уж точно прошли те времена, когда она безрассудно резала руки в кровь, чтобы призвать какую-нибудь не-жизнь. Тогда, после нескольких неудачных попыток, которые чуть было не закончились трагедией, она запретила себе ввязываться в подобное.
С тех пор её способностей никто не развивал. Теперь она могла разве что учуять, ощутить кончиками пальцев потусторонний холод, всё равно как птицы ощущают смутную тревогу перед бурей.
Ей стало жарко – даже в майке на тонких бретельках, – жар поднялся по спине и ударил в затылок. И тут же по позвоночнику на тонких лапках пробежал холод. Маша стояла в тени раскидистых лип и бездумно потирала покрытые мурашками предплечья.
– Иди сюда, – приказала Маша. Тот голос, который слышат сущности, после долгого перерыва не желал ей подчиняться. Горло обдало холодом. – Выходи.
Маша закашлялась. Она зашагала по едва заметной тропинке, примятая трава расправлялась, стоило ей поднять ногу. В глубине липовой рощи не нашлось беседок и фонарей. Старый памятник – местами обнажилась ржавая арматура. Маша обошла его со всех сторон и спряталась за широким плащом памятника.