Текст книги "И сон чудесный снился мне (СИ)"

Автор книги: Мария Чечулина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 2 страниц)

  Маленькая для танцпола комнатка, деревянный пол, зеркала в рост на стене, магнитофон с кассетами на полу, четыре тёти в спортивных купальниках и цветных лосинах. С яркими повязками на пышных коротких волосах. Это сеанс ритмической гимнастики. Группа – для дам в возрасте. Сама гуру от ритмики – тоже дама бальзаковская. Выходим – скорее к нашему подоконнику, коридор пугает. Юра покровительственно и ободряюще улыбается, «я, мол, тебя спасу!» и смотрит в меня долгим взглядом. Спасибо, обойдусь, ты не одного уже спас.

  На подоконнике обнаруживаются все наши, не рискнувшие на марш-бросок в танцпол, и головка чеснока. Занимаю руки, обдумывая, чищу дольку, так увлекательно... Вот, дочищу и пойду. Потому, что поняла, что не так с Юриной подписью (датой) и кому я обязана этим увлекательным путешествием. Как же я не замечала, то, прятался ты как? Глаза же.., францисканец, Сосед... Долька дочищена, я срываюсь с места и бегу во весь опор: в дальнем конце коридора другая дверь, не кабинетная, а на выход. Юра догоняет, я слышу. Вот дверь – скорее!– из коридора выводит меня, хм-м., в магазин. Продуктовый. Вот уж не знаю куда Юре, а мне – за продуктами, срочно, и без него. Задеваю, петляя стеллажи, мне нужна дверь ИЗ магазина. Вот она, наконец...

  Выбегаю, а там... Бабушки. Кругом. Сидят. Семечки, сигареты поштучно, жевательные резинки, раки, носки, рыба сушёная... Оглядываюсь на дверь магазина, а дом, в котором расположился магазин, дом – чистенькая девятиэтажка – ветшает на глазах ... Пробую ещё раз: забегаю в магазин, он – нормальный, современный. Выбегаю – та же картина с примагазинными бабушками из девяностых и стареющим домом. Жутко. И очень тоскливо. Зачем они не слушались и брали вещи..? Уверенность, что я попаду домой вообще, рано или поздно, предательски тает. Опять захожу в магазин, прижимаюсь к стеклянной части двери, смотрю на улицу, в надежде, что картинка поменяется... Барабаню пальцем мелодию из головы: я часто пою про себя, когда мне плохо и надо отвлечься. Иногда даже остановиться не могу, пою и пою в голове одно и то же, думаю, что так и с ума сойти можно, если не прекращать, сутки, например.

   ХХ

  -кто стучится в дверь ко мне?

  -ленинградский почтальон.

  Наглый такой стук, противный, громкий..!

  Гос-споди, что за чушь в голове..?

  «Евгений Палыч – всё прошло нормально?»

  Я заснула в его машине, он стучит в стекло, снаружи, улыбается. Не сердится, хотя, полпачки скурил, пытаясь добудиться, наверное...

  «Да, я знала, что они согласятся, я же с ними уже договорилась вчера.»

  «Конечно, подвезите, поздно же уже, да и по пути...»

  Уставшая, с ноутбуком наперевес и сумками с едой захожу домой... Чьё-то присутствие, хм.., а, это же я сама сегодня маму просила приехать – сына забрать из детсада и посидеть...

  Все уже спят. Разбираю диван в зале. По нему раскиданы мои фотографии, смотрел кто-то.

  Вот из конюшни небольшая стопка.., перебираю с грустью и радостью вперемешку... Двенадцать лет с тех пор прошло, а все скучаю по лошадям, снятся. Вот Рона, на ней я первый раз руку сломала и все лето с гипсом ходила. Волна, её дочка, еще жеребенком, донская, медно-рыжая, моя воспитанница, и растила, и объезжала ее.

   Хмурая. Это имя, хотя, она и внешне такая. Любимая лошадь. Шестнадцатилетний чудный представитель тракененской породы с покалеченным в стрелках рельс копытом. Привезли откуда-то – и кинули к бродящим по базу полукровкам, да, где там, дворняжкам. И теперь мне, вне всякой очереди приходилось идти на поле – загонять табун. Потому, что ты, Хмурая, им правила с первого дня своего появления. Подчинились все, безоговорочно, даже зловредная и мощная Застава. А приняла как хозяйку ты только меня, не сразу, но мы ж похожи, куда деваться...

  Так что теперь я ходила. Ходила, чтобы иногда найти тебя в лимане, где пасся наш до тебя безвольный табун, иногда – в дальних огородах местных дачников, где тебе приглянулась поспевшая капуста. Иногда на берегу реки, где твои товарки до тебя бывали лишь с пожелания сидящих на них, а раз – чтобы найти в районе кинотеатра. Зачем тебя туда понесло? На фильм нас с тобой и вдвоем бы не пустили, а ты еще всю шайку-лейку в 20 голов с собой притащила, столько километров от конюшни отмахав! Понимаю, что скучно, и выросла не так, и знавала не то... Мудрая, гордая. Авантюристка моя, недоверчивая и ранимая. Самая свободная и настоящая...

  Скучаю.

   ХI

  и лошадь, глазом пламенным кося,

  была в тот миг похожа

  ... на лося.

   – последняя фраза – голосом Шефа. Веселый он у меня. Да и кто еще знает о том, что лошади мне по сей день снятся, как не он.., теплее стало.

  Ладно, у меня дело есть. Вышла вечером, к киоску у дома – и застыла, узрев компанию из двух взрослых кобыл и жеребенка, пугливо и нервно пытающихся перейти оживленную магистраль. Через какое-то время дошло, – относительно недалеко отсюда частная прокатная конюшня, вот и сбежали как-то. Надо помочь вернуть.

   Ищу вот, шарахнулись и ускакали, потому как, дороги не видели что ли никогда с машинами...

  С детсадом рядом их не оказалось. Не здесь. По ощущениям надо двигаться ближе к железнодорожному мосту.

  И навстречу шли звери, были слониха и слоненок, и лев с семейством, и черный мелкий жеребец, в четырех белых ровных чулках, злобный и игривый, выбежал прямо на меня, видно было, что он привык не слушаться и пугать людей. Испытывать. Черные лошади многие злонравны. Мгновенный страх прошел и пришла уверенность, что мне он ничего плохого не сделает, протянула руку, дотронулась, он колебался несколько секунд, фыркал. Потом , вдруг, сел, как собака, вытянув вперед передние копыта. И я гладила его по ногам... Какое бархатное, черное и белое.., и выше тоже бархатистое, и красное...

  ХII

  «В белом плаще с кровавым подбоем...»

  – ничего ж себе! Таким Шефа не видела, не ожидала..!

  Фу, слава богу, это не Он. Тут он, рядом со мной, и на той стороне, где наши кучкуются. Одновременно. Везет тому кто триедин, мне б так уметь...

  А на белом коне в белом плаще, скрывающим круп коня вместе с хвостом, кто-то из наших. За ним – наши же всадники, верхом, лошади разномастные, но всадники выстроены в ряд ладной цепочкой.

  От напряженной тишины звенит в ушах. Черная гвардия поражает пышностью туалетов и давит тараканьей рябью, сколько их...

  Я смотрю на Шефа, он улыбается мне краем глаза: «Ты же знаешь, некоторые тяготеют здесь к театральным эффектам...» Я улыбаюсь («Масштаб, однако, блюдет...») в ответ и начинаю рассматривать наших. Кто в чем! Есть в белых комбинезонах и плащах, а есть – чуть ли не в трениках за пивом вышли..

  Становится неинтересно их разглядывать...

  У мамы в квартире никого нет. О, как удачно, никто не помешает.., можно взять книжку, налить чаю и закрыться на кухне ! Я иду за книжкой. В коридоре останавливаюсь.

  Не пройти. Потому, что там стоит Хмурая. Моя любимая лошадь смотрит на меня укоризненно. С чего бы это?

  Лошади.., лошади...Я вспоминаю тяжело, продираясь сквозь. Белые, чёрные, митькины шахматы, партия...

  Битва. Значит, отвлекли, добились. А, может, это я, сама. Не умею болеть за общее дело... Эгоистка, капризная, как маленькая девочка. Но ты же сам всегда говорил – это игра. Я и играла, пока не стало скучно.

  Хмурино лицо полезло в карман за вкусностью, потом теплой тяжестью и крепкой надёжностью прижалось к плечу.

  «Ты права, пора..» На ней знакомая старенькая уздечка, комкаю скрученный повод в руке, мешаю с каштановой гривой, привычно запрыгиваю в тёплую люльку за высокой холкой. Мы спускаемся с третьего этажа вниз, она осторожно пробует копытом каждую ступеньку, с детства знакомую мне, любую из...

   Первое, что я увидела у маминого крыльца – это ноги поверженного жеребца, все четыре в ровных белых чулках. И – тишина в необозримом, до горизонта, квадрате выстроенных вокруг. Предвосхищающая нечто, приготовительная, как вдох.

  И – ни грамма укора в твоем взгляде, а только ласковое и немного грустное «Ничего. Бывает.»

  Я в тот момент даже стыд испытать не успела. Потому, что успела услышать как кто-то плачет. И у меня перехватило дыхание от страха.

  ХIII

  – Я думал конец света отменён.

  – Он не отменён. Мы его отсрочили.

  («Терминатор 3: Восстание машин»)

  «Любовь – пятый всадник Апокалипсиса»

   (Ирвин Шоу. «Богач, бедняк»)

  ... Я слышу плач, и у меня перехватывает дыхание от страха. Странно, всего лишь кто-то плачет. Прислушиваюсь – нет, показалось, наверное. Какие-то верхние ноты в звуках музыки и общем шумовом миксе гуляющего заведения.

  Я в баре, дешевом, ночном. Круглые немытые столики, танцы, громкая музыка, выпившие на взводе, наша компания, которая мне наполовину незнакома и наполовину неприятна...

  Митька сидит на полу, в любимом, уже маловатом смешном комбинезоне, рядом с нашим столиком, на полу солдатики.

  Его отец, шумно пьет с друзьями, не отвлекаясь на нас. Я хочу уйти, он говорит грубость, и я бегу к двери: не хочу при них. Возьму себя в руки – и назад, за сыном.

  И вдруг вокруг резко сереет, темнеет небо. Все как один, кто есть на улице, поднимают головы и останавливаются: прямо над нашими головами в форме туч вырисовывается нечто недвусмысленно жуткое, похожее на скелет без головы. Трансформируется в буквы, которые поражают и устрашают размерами и рваным горением. Звука нет, само слово «апокалипсис» идет прямо в голову, в жутчайшей тишине, отпечатывая каждую букву в самом тебе.

  Молчащая толпа, как так может быть? Всем все понятно, это не предупреждение, это констатация совершающегося ужаса. Все, мол, пожили, хватит. Длится это несколько секунд, но я успеваю (и остальные, думаю, тоже) разглядеть и ощутить это. Как только исчезает жуткий образ, раздается грохот, что-то надвигается. Теперь её видно – огромную бурую воронку-смерч.

   Люди бегут в противоположную от неё сторону. Почему нет криков? Я тоже пытаюсь бежать, ... Митька. Меня разрывает от мысли, что он один на один с ужасом, легко продираюсь назад сквозь безумную толпу... Смерч настигает у входа, ударяет снесённой дверью, втягивает, с потоком вещей, людей, я лечу спиной к воронке, с дикой скоростью, всасываюсь, как выпущенная безумной гигантской рогаткой задом наперед, я вижу как стремительно уменьшается рушащийся город, где в одиночестве и страшной неизвестности мой маленький человек...

  Я лечу с безумной скоростью, не дыша, уже – в полной темноте, борюсь. Молюсь не теми словами, захлебываясь и угрожая, не молюсь, а умоляю и требую.., утверждаю свою волю, но тут же вновь умоляю и обещаю все, что могу , только верните хоть на мгновение... Нет?!, хоть на атомы разложите, не согласна, возвращаюсь.

  Это уже не смерч, это космос, скорости нет, начинает болтать. Как сопротивляться космосу? Плевать, это ваши большие игры, а мне – назад.

  Он сидит под столом, мой маленький, не плачь, мама рядом, падаю, спотыкаюсь, хватаю на руки, бегу. Навстречу нам, петляя и уворачиваясь от рушащихся конструкций, мчится нечто. В сторону!

  Это не нечто. Это лошадь. Черная. А если быть точнее (остановился, и мы смотрим на него в четыре глаза) – мелкий, злобный и игривый черный жеребец. В четырех белых ровных чулках. Видно было, что он привык не слушаться и пугать людей. Испытывать. Черные лошади многие злонравны. Я протянула руку, дотронулась, он колебался несколько секунд, фыркал. Потом , вдруг, сел, как собака, вытянув вперед передние копыта. И я гладила его по ногам... Какое бархатное, черное и белое.., и выше тоже бархатистое, и красное...

   ХIV

  «В белом плаще с кровавым подбоем...»

  -ничего ж себе! Таким Шефа не видела, не ожидала..!

  Фу, слава богу, это не Он. Тут он, рядом со мной, и на той стороне, где наши кучкуются. Одновременно. Везет тому кто триедин, мне б так уметь...

  А на белом коне в белом плаще, скрывающим круп коня вместе с хвостом, кто-то из наших. За ним – наши же всадники, верхом, лошади разномастные, но всадники выстроены в ряд ладной цепочкой.

  От напряженной тишины звенит в ушах. Черная гвардия поражает пышностью туалетов и давит тараканьей рябью, сколько их...

  Я смотрю на Шефа, он улыбается мне краем глаза: «Ты же знаешь, некоторые тяготеют здесь к театральным эффектам...» Я улыбаюсь («Масштаб, однако, блюдет...») в ответ и начинаю рассматривать наших. Кто в чем! Есть в белых комбинезонах и плащах, а есть – чуть ли не в трениках за пивом вышли... Мне смешно.

  Я не умею помогать нашим, мои образы и умения хаотичны и недисциплинированны. Зато я умею мешать и создавать препятствия, вредить, одним словом.

  Я вижу наших, отличаю их, а они знают что делать.

  Я сижу на Хмурой, на своей личной истории чудесной каштановой масти. Она спокойна и собрана. Морда – к груди, шея выгнута лебедем.

  Всего лишь пара посылов Им счастья и процветания где-нибудь За Пределами – и половина темного войска назад отброшена, а другая переставлена так, что оказывается в кольце наших... Как в пятнашки играю, честное слово! Отделяю квадратики, переставляю, смешиваю, убираю иные (куда?), в общем, хаос и сумятицу вношу в противную армию.

  Когда я увидела ноги поверженного жеребца – они были черными. Без чулков. Я на ноги смотрела, а кто-то за спиной тихо улыбался.