Текст книги "И сон чудесный снился мне (СИ)"

Автор книги: Мария Чечулина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 2 страниц)

  – Галлюцинаций не было?

  – Нет, Мессир.

  – А хора с небес?

  – Нет!

  – А как насчёт ковра из роз, который должен был простираться перед ним, когда он шёл?

  – Нет, нет. Ничего подобного, Мессир, – выдохнул Монах.

  (Уолтер М. Миллер – мл. «Гимн по Лейбовитцу»)

  Все существующее – сон, все, что не сон – не существует.

  (Хорхе Луис Борхес)

   I

   На столе светлого дерева нехарактерный мне порядок. По поводу дерева, я, конечно, горячусь. У нас всё простое и, наверное, самое дешёвое: стол из светлого ДСП, дверь такая же, стул конторский, эконом-вариант, одна единица. Да второй и не нужен. В эту дверь могут постучать лишь двое: сосед по этажу и мой непосредственный начальник. Он появляется нечасто, хотя офис и числится с ним общим. И это правильно: в нашей тесной комнатёнке двое – уже толпа. Ещё эти гирлянды из мягких игрушек дурацкие над столом.., постоянно головой задеваешь...

  Я работаю в канцелярии Бога. Он невысок, полноват, лысеет. При встрече взгляда не задержишь. Оно и хорошо, и понятно: к запоминающейся личине довеском – побочные эффекты популярности. Работаю здесь недавно, но моё «недавно» можно натрое делить, потому что страдаю выборочными провалами в памяти. Касательно следующего: сколько мне лет, как зовут, сколько времени здесь тружусь, откуда эти «вспышки», как ими управлять и т. д. Но эти вопросы беспокоят меня не настолько, чтобы их задавать. Хотя, можно бы, отношения с Боссом тёплые: я болею за наше дело, а он не третирует меня в повседневной рутине аналитики.

   Итак, на сегодня: не факт, что это Сам Бог Лично. А-а, про личину я уже говорила.... Но повторюсь, возмущает меня этот момент эстетически. Сколько раз про серый костюм сказано! Единственный он, старомодный, сидит – не фонтан.., нет – разговор переводит. Ладно, костюм костюмом, начало своё божественное тоже не проявляет, и никаких тебе чудес в повседневной... Но, то, что он Белый понятно было сразу. Не клерк же обычный доступ к моему Графику имеет. Вернее, курирует меня вместе с моим Графиком. Никак не представился, точнее, предложил называть себя как мне самой приятно. Как мне приятно я не знала, пришлось поглядеть, а он и ухом не повёл. Другие, значит, маются (а стараюсь, так и рядами падают.., уж не знаю что там с ними дальше: во время битвы меня держат на приличной дистанции), ну, вот, а он и глазом не моргнул, улыбнулся ласково ещё. Тут извинилась, с придумыванием имени мудрить, говорю не стану, Шефом звать и буду. Так и зову.

   По поводу «на сегодня»: ситуация сейчас конфликтная. Обострение, причём серьёзное, доходит до открытых стычек. Это в связи с Эпидемией. Здесь у меня, как обычно, провал: когда началась, как зовётся у людей, в общем, не сильно важные моменты, силы на такие тратить не полагается. Так, вот, над столом у меня График Эпидемии кнопками пришпилен, она всё и всех пополам и поделила: Тёмные и Белые вынуждены были проявиться открыто, а население уполовинилось. Ну, не точно, на самом деле 40 процентов поумирало. Зато на сегодня четыре даты подряд кривая графика опять вниз упала. Моя заслуга. Я ж не выхожу последнее время из здания вообще. Тем и занимаюсь: Эпидемию снижаю, в иные даты подавляю вовсе, ну, и соответственно, тут же – изменения в График. Босс меня сильно не контролирует, знает, что не умею работать, когда над душой стоят, заходит раз в несколько дат, смотрит, обсуждаем ситуацию, уходит. А я остаюсь работать и не обижаюсь. Во-первых, здесь на самом деле тесно вдвоём. А, во-вторых, Эпидемия всё же развязала Войну, поэтому он тоже, наверняка, не ваньку валяет.

   Я человек, женского пола, своему глазу приятна (здесь детское зеркальце на стене), мне тяжело доводить начатое до конца, особенно, когда результат понятен и интерес, соответственно, потерян, то бишь – легкомысленна. Ленива. Кокетничаю время от времени. Сейчас, например. Про свою личную жизнь не знаю ничего, женские чары демонстрирую соседу по этажу, так как на это провоцирует, а я подыгрываю. Да и некому больше здесь.

   Ситуация, с одной стороны, удобная, а с другой – нет. Офис Тёмного на нашем же этаже, стенка у нас общая. Соседняя дверь справа, если стоять к нашей двери спиной. И он, не в пример Шефу, над душой постоять не прочь, разумеется, когда начальника моего нет. Естественно, не грубит ни с частотой посещений, ни с продолжительностью визита. Умён, тактичен, в меру нагл. Элегантен, ироничен, и в дорогом, чёрном, естественно, костюме, хотя, знаю, может и во всём белом заявиться, коли настроение посетит. Заходя ко мне в кабинет, он таков, каким я хочу видеть Мужчину в принципе. Сегодня, Сосед, заглянув на минутку, в очередной раз изящно высмеяв нашу убогую обстановку, График пытался сквозь меня проглядеть. А я, за светской беседой о погоде в здании, с места на сантиметр сдвинуться не могу: График точно за спиной. Он – шутками кидаться, комплиментами прозрачными и не очень.., а сам то туда голову невзначай клонит, то сюда... Не видно. Ушёл кислый. Рассказала Шефу про китайского болванчика – смеялись. Он знает, что я ответственна, хоть и прусь на рожон: могла бы не впускать.

   Я, в отличие от своего корыстного Соседа, визит вежливости в его офис нанесла единожды, и без задней мысли. Во-первых, сам пригласил на кофе, честно причину озвучив: «... совсем скучно одному, прошу компанию составить. Не задержу, зная, как Вы работой загружены». Проснулось во мне женское начало и полюбопытствовало на его кабинет взглянуть: судя по массивной двери дорогого дерева интерьер обещал быть томным. И одиноко тоже мне здесь бывает. На всём длиннющем серо-бетонном этаже нас двое и есть, остальные офисы закрыты: не арендованы или брошены, не знаю. Я здесь, вроде как, недавно. Соседский офис, как и ожидала, оказался уютным, элегантно-небрежным, с порядочной долей сибаритства, хотя и таким же крошечным по площади, как наш. А кофий – прекрасным.

   II

  «На крышу Замка никто не допускался, а внизу так и вообще было невесть что, с такой высоты и не разберёшься. Если уж в Замке текучесть материальных вещей была повышенной, то, как я думал, над и под ним должна быть совсем уж чехарда. Соваться за пределы стен было равносильно самоубийству. Могло так на атомы разложить, что собирали бы потом по всей вселенной на отправку домой. Ведь Замок стоял на пересечении Линий Миров, в таком месте реальность граничила практически с Хаосом.»

  (Илья Чёрт. «Проводник»)

  «Господи, иже веси на небеси...»

  (маленький мальчик восьми лет балуется)

   Своим я из офиса обычно помогаю. Вернее, не когда обычно, а когда крупные стычки случаются. Тут «таланты» задействую на все сто, но – по наитию, не зная что получится. Шеф, в таких ситуациях рядом, поправит, если что.

  Недавно в здании прямо началось. Что нехарактерно. Обычно местный нейтралитет блюдётся строго, точнее, просто: сюда не допускается никто лишний. Никакой охраны, ничего, просто они (бойцы, или ещё кто там) сами попасть сюда не могут. Сами – это без приглашения или желания здесь обитающих. Я гостей не приглашаю, сама плохо ориентируюсь. Есть пространство Коридора, и всё, что мне в нём знакомо – это две двери. Сам коридор – безобразный, мало того, что плохо просматривается, еще и позволяет себе..! Чуть повернёшь голову, а он уже уполз новым кривым поворотом, или дверь появилась там, где не было... Ну его. Офис – вот он знакомый мелкими подробностями, хотя, чего там запоминать..., стол, стул, гирлянда мягких игрушек над головой. Вечно задеваю...

  В общем, понесло на один из Нижних Этажей, исследовать... Я, ж, когда просыпаюсь здесь – сразу в офисе. И не знаю ничего местного, например, в каком стиле здание снаружи, а я, между прочим, к архитектуре неравнодушна! Ну, да, спустилась на один из нижних этажей, иду, и вдруг – бардак полный. Бегут, ко мне, потом за мной, и по пути уже обидеть пытаются, и из новорожденного поворота коридорного навстречу тоже бегут. И все компании агрессивно ко мне настроены. Сержусь, боюсь, думаю, эх.., что получится, остановилась, установилась покрепче. Смотрю. Некоторые сами застыли, других остудили симпатичные шарики размером с голову (запомнить бы как вышло, да не вышло запомнить).

   И – раз! Мы уже с Шефом в кабинете, и оттуда спокойно работаем. Там масштабы – это да, красота! Всё действо я как на большом экране наблюдаю (панорама батальная – дух захватывает!), и коррективы ввожу: вот левый фланг упал, ой. Ещё пара посылов им счастья и процветания где-нибудь за Пределами – и половина их войска назад отброшена, а другая переставлена так, что оказывается в кольце наших... Как в пятнашки играю, честное слово! Отделяю квадратики, переставляю, смешиваю, убираю иные (куда?), в общем, хаос и сумятицу вношу в противную армию. Босс рядом стоит, полотно это живописное, как понимаю, он мне перед глазами держит, но делается всё моими, с позволения сказать, руками.

  III

  – Мам, ботинки порвались.

  Правый башмачок, и, в самом деле, глядит на меня укоряюще-голодным ртом, на левом липучка болтается на нитке. Мамаша...

  – Ложись спать, мой хороший, завтра выходной, купим новые.

  Идём. Длинный одноэтажный универмаг старой постройки, растянутый на весь первый этаж дома. Здесь три двери на вход-выход, я помню, ходила не раз. Половина отделов уже сворачивает работу, мы припозднились, поэтому идём очень быстро, иду я, а Митька тащится на руке. Ту дверь, в которую зашли уже с грохотом закрыли, вот промелькнула вторая – тоже закрытая. Ботинок не видно и теперь хочется уже просто выйти, вон она третья дверь, в конце магазина, открытая. Спешим. Что-то мокрое и холодное нагло шлёпает меня по ногам: это тряпка, местная уборщица не особо церемонится, однако! Я не обращаю внимания, сын недоумённо оглядывается.

  Вот и двери, стеклянные, а с наружней стороны какой-то человек. Странный. Странно в родном районе всё же встретить монаха – францисканца что ли... Постная серая роба, верёвка-пояс, выбритая плешь..

   И у него ключ, и он закрывает магазин. Облегчённо вздыхаю, сейчас выпустит. Митька прижимается носом к стеклу, знает, что с той стороны – смешная рожица... Я улыбаюсь и стучу по стеклу, монах поднимает голову и тоже улыбается, бр-рр... Полненький, невысокий, с хитровато-простодушным лицом. А глаза ... Глаза Соседа по офису. Он опять улыбается. Вынимает ключ, вешает на связку, болтающуюся на поясе, разворачивается и медленно уходит. Я колочу в двери. Монах охотно и радостно оборачивается, снова улыбается, и уходит. Я ещё немножко стучу, потом немножко реву. Отдел торгующий мягкой мебелью в конце магазина немного утешает, Митька уже нашёл клетчатое весьма уютное кресло-кровать, деловито разложил, и забрался с ногами. Мне достаётся уродливый помпезный диван. Покряхтев, придвигаю его вплотную к креслу. Обнимаемся, укладываясь поудобнее, сын намаялся, засыпает быстро. А я размышляю. В чём же дело, Сосед? А как же нейтралитет? Что за манеры? Если я заперта, то я бездействую, отдыхаю, сплю. Значит, через несколько минут ты постучишь в дверь моего кабинета... Как водится, если Шефа не будет рядом.

  IV

  «Всего удивительнее во Зле – это его абсолютно человеческие черты»

  (Иосиф Бродский)

  Секретарша – довольно милая русоволосая девушка – увидев меня удивлённо таращит глаза. В её кабинете нет двери, стол развёрнут прямо к дверному проёму, и она она видит каждого вошедшего. Удобно, но неуютно. Она лежит грудью на столе, видимо, скучала, пока я не объявилась.

  – Чечулина, Вы же дома!

  Отлично, все всё знают, кроме меня, пробивает на ехидство:

  – Да, я дома!

   Надо оглядеться. Странное помещение, что-то среднее между школой и институтом. Деревянные полы, и всё такое казённое, припылённое, совдеповское. Рабочие какие-то снуют.

  А ведь я здесь бывала. Например, знаю, что в левой оконечности коридора большая дверь, с надписью «Приёмная». Ну, вот. Есть такая, точно. Иду направо, бросив удивлённую секретаршу. Видимо, раздевалка, оттуда идут люди в тёмно-синей форме, комбинезоны, как у техников автосервиса. Рабочие пчёлы.

  У одного из металлических шкафчиков стоит такой же рабочий, он задержался, он занят. Он нюхает содержимое симпатичной стеклянной баночки, на его шкафчике ещё несколько таких же. Он не глядит в мою сторону и не отрывается от процесса, но вопрос, кажется, адресован мне. Больше в раздевалке никого нет, по крайней мере.

  – Неудобно в линзах?

  Я немного теряюсь:

  – Почему..? Ну, иногда.

  – Конъюнктивит там раз в год... – он говорит спиной, не оборачиваясь.

  Проникаюсь жалостью к себе:

   – Ну.., бывает... Ещё, бывает слезятся к вечеру...

  Он роется в шкафчике и выставляет наверх ещё несколько баночек, с ярлычками. Отделяет одну от всех, в ней гранулы.

  – Вот. Линзы носить больше не надо – , он протягивает баночку мне.

  – Пить? Их растворить надо?

  – Нет, гранула вживляется в глаз. Я не против, можешь открыть и попробовать сейчас.

   Я боюсь сейчас, я хочу забрать банку, чтобы потом. Я бы ещё проконсультировалась, не только с этим алхимиком-офтальмологом. Я прошу подарить мне баночку, но мой техник избегает ответа. Прошу ещё, уже трижды за короткую беседу, но он отвечает невпопад и не дарит. Уходит, оставив все баночки, и мою в том числе, на шкафчике, не запертыми.

   Я не беру. Не подарил же. Открываю другие, и нюхаю, как он. Стекло прозрачное и виден цвет жидкости, он приятных натуральных оттенков, от янтарно-жёлтого до чёрного. Вот мазь цвета корицы, привлекает внимание надписью: «Желание...» чего-то там, видимо. Второе слово неразборчиво и наполовину стёрто. Аромат, на мой взгляд, простоват для «желания».

   К приёмной движется большая грузная фигура, походка уставшего человека. Я рассматриваю его ноги, есть на что посмотреть. Опять дежа-вю. Забудешь такую обувь, как же... На левой ноге синий башмак, цвета медицинских бахил, по форме – лапоть лаптем, но из кожзама. Смешной. На второй ноге – сапог, он тоже нелеп, но не под стать первому. Он из какого-то неблагородного текстиля, дутый, и перехвачен бечёвками поперёк ноги. Бечёвки бы больше к первому лаптю подошли.

   Человек скрывается за дверью приёмной, я иду за ним, и знаю, что у него не только сапоги, но и глаза тоже разные, и что я его видела.

  «Приёмная Воланда» гласит табличка, вот тебе, бабушка и Юрьев день. Воланда так Воланда. Внутри приёмная похожа на аудиторию для занятий в институте, из которой вынесли мебель. Один стол оставили, стоит он в дальнем левом углу «аудитории», так что, пока вошедший движется от двери по диагонали через всю комнату, у сидящего за столом времени для изучения просителя, а почему это «просителя», кстати..? В общем, времени – предостаточно. Видела это уже, видела. И ходила. От этого делается спокойнее. Сажусь за стол, мне не терпится поговорить.

  Но беседа, едва успевает начаться, как нас прерывают. Дверь в приёмную приоткрывается и кто-то совершенно канцелярским голосом, но, всё же, взволнованно сообщает: «Кого-то ржавой иглой режут!», дверь захлопывается. Воланд (ну, а как я его должна называть, если на кабинетной табличке так написано?) шустро встаёт со своего места и включает экран на стене напротив. Там какое-то ток-шоу, или розыгрыш. Телепередача, в которой над человеком совершаются якобы магические действия. Публика смеётся. А Воланд серьёзен. А я вспоминаю кроваво-кишечные шоу из книги, «Торговцы болью», да, точно, так назывался рассказ. Происходит примерно то же, может, это экранизация, кино? Человек в центре экрана лежит беспомощный, вот у его лица, прямо у щеки мелькает острый предмет. Манипулирующий и ассистенты шутят... А мне совсем не смешно, я понимаю, что сейчас будет настоящая операция, как в больнице. Будут резать, колоть, будет кровь. Воланд оборачивается, глядит на меня, да, ты всё поняла верно.

  – Хочешь посмотреть?

  Я киваю, да. Он улыбается, такой ответ ему интереснее, чем «нет».

  И тут же мягко убирает меня из приёмной.

  VI

  Мне вчера приснился сон:

  Я гуляю без кальсон.

  Без обеда и хвоста

  Я гуляю вдоль моста.

  На мосту стоит кровать,

  я в нее улегся спать.

  А потом я вижу сон:

  Я гуляю без кальсон...

  (автор неизвестен)

  – Мам, ботинки порвались.

  Правый башмачок, и, в самом деле, глядит на меня укоряюще-голодным ртом, на левом липучка болтается на нитке. Мамаша...

  – Ложись спать, мой хороший, завтра выходной, купим новые.

  Идём. Длинный одноэтажный универмаг старой постройки, растянутый на весь первый этаж дома. Здесь три двери на вход-выход, я помню, ходила не раз. Половина отделов уже сворачивает работу, мы припозднились, поэтому идём очень быстро, иду я, а Митька тащится на руке. Ту дверь, в которую зашли уже с грохотом закрыли, вот промелькнула вторая – тоже закрытая. Ботинок не видно и теперь хочется уже просто выйти, вон она третья дверь, в конце магазина, открытая. Спешим. Что-то мокрое и холодное нагло шлёпает меня по ногам: это тряпка, местная уборщица не особо церемонится, однако! Я не обращаю внимания, сын недоумённо оглядывается. Однако, я уже на полу, сын шлёпается через, что-то металлическое звенит об пол, стукается об дверь, скорее всего, какая-то «ценность» из кармана мальчишки. Набиты нужными вещами, как у любого порядочного человека его возраста. Митька поднялся, а меня весьма неделикатно рукояткой швабры подталкивают (да, прямо, пихают больно!) к двери. Оборачиваюсь, надо же, у старухи такие глаза, такие, я не знаю. Глупо, родные что ли. Господин с выстриженной лысиной возится с ключами с наружней стороны двери...

  – Погодите, мы же здесь! Не вышли!

  Он смешно помогает себе брюшком, налегая на дверь. Гадкий скрежет.., дверь не закрывается... Здоровенный гвоздь (каким крепят шпалы на железной дороге) застрял в дверном проеме, торчит снизу. Ура Митькиным карманам.

  Я отталкиваю наглого дядьку:

  – Пойдём, сынок.

  Какой холод в спину... Сын бежит впереди, и я с удовольствием перехожу на крупную рысь...

  «Дзинь-дзинь-дзинь..!»

  «Дзинь-дзинь !!»

  Жёлтая футболка велосипедиста.., перекошенное руганью лицо водителя «Газели».. некрасивы. Зачем они сближаются на совсем уж интимное? И сливаются в одно...

  VII

   Мы друг напротив друга. Сидим за узким столом. Я не знаю кто это, он или она, по силуэту человек. Ничего не говорит, мы общаемся без слов. Хотя, что за общение..., мало приятного. Давит на меня, пытаясь парализовать волю. Мою-мою, не свою же. Я не могу встать и уйти. Понимаю, что если покажу, что боюсь Этого вот, мне – всё. Сижу, не отклоняясь. Страшно по-настоящему становится, когда он-она-оно, исчерпав свои возможности на дистанции в полтора метра разделяющего нас стола, начинает медленно приближать ко мне лицо. А там, кто знает насчёт лица: на Существе белый балахон с капюшоном, и виднеющаяся часть «фейса» тоже бледная. Насчёт глаз – не пойму: вроде они есть, и щель рта – тоже. Оно Жуткое, хоть и не сильно эстетически страшное. Приближаясь, просто и скромно физически поглощает всё пространство вокруг. В себя. Я не отклоняюсь, упёрлась. Как в трамвае недавно: сижу, на остановке тётка заходит, неприятная до глубины души. Дико не хочется, чтобы садилась впереди меня, хотя знаю, что сядет. Садится, а у меня ноги под сиденьем вытянуты, голые, и убирать я их не хочу. Коснёшься, думаю, их – и я умру. Но ног не уберу ни за что. Хотя здесь, кажется, хуже: оно уже меня практически ест. Расстояние между нашими лицами сантиметров в десять, физиономия Этого уже у меня в расфокусе.., и тут озаряет: а чего это я молчу? По его правилам? До того, помнится, хоть и мысленно, переговаривались, о чём не помню. Возможно, тварь интересовалась насколько я калорийна... Не раскрывая рта, прямо ей в голову, чётко и даже с улыбкой (ну, и пусть что дрожащей) говорю: «Я тебя не боюсь!», параллельно пропитываясь простой фразой.

  Физиономия исчезает.

  – Мам, я тебе там закладку на смерти положил!" – ф-фух, пробужденьице...

  – Вот, спасибо, дорогой...

  – Ну, ты чего, сказка это... Мы на странице, где смерть остановились... «Смерть и китайский император» – вот, Митька тычет пальцем в страницу, откладывает книгу, обнимает, лицо такое, будто ревел недавно.

  – Фу, какая я зелёная.., не прижимайся, измажешься. Ты мне читал?

  – Да, я тут полдня у тебя уже...

  Лицо сына пропадает, кто-то пихает под меня что-то холодное и металлическое: «Ну, давай, давай, не стесняйся...! Все так ходят, мы тоже так вначале... Стеснялись.»

  Следующим утром две добрые женщины – соседки по палате – рассказывают. Была операция, а я не просыпалась после наркоза. И все меня будили в палате, и врачи, и друзья. И я говорю моим добрым женщинам, что, да, да, теперь помню: анестезиолог шутит, я послушная, я смеюсь, да, аллергий нет, всё можно, холодно у вас, инструменты звенят – что прямо при мне раскладываете – постеснялись бы что ли... Каталка узкая какая, не повернуться, нет-нет, не пристёгивайте руки, умоляю, обещаю не лезть за простынку, я не смотрю, не смотрю...

   Не буду спать, не буду! Зачем в зелёнке от низа до горла... это что.., я кто? что за маскарад,! не трясите, слышу вас... я вам не елка, и не пальма с бананами. фу. как унизительно: я голая, голая, между прочим! хоть бы один друг нашёлся – прикрыл.., стоят – пялятся все... по лицу-то как хлопают, не казённое вам! врач слева так вообще не мелочится, трясёт как ватную и лупит.., а ещё шутил, заигрывал, гад!

  «Вставай!»

  «Да, встаю, встаю!» – ору, и прикрыться хочу простыней...

  Но лежу. Ору сверху, а лежу внизу. Мой угол наблюдения – верхний левый от входа в палату, под потолком. А тельце внизу на каталке, жалко-зелёное в дурацкой шапочке из полиэтилена, – я его отсюда не могу поднять.

  «Просыпайся, вставай»! – стаскивают с каталки, к кровати волокут. Стыдно-то как..."Сама, сама!" – кричу, синие губы внизу не шевелятся. А-а, вон, подруга, тащить тельце помогает.., иуда. Не слышит, дура.

  Госссподи.., как всё это долго, до-олго...

  VIII

  Жил-был старичок из Гонконга,

  Танцевавший под музыку гонга.

  Но ему заявили:

  "Прекрати это – или

  Убирайся совсем из Гонконга!"

  (обожаю этот лимерик)

  Обыкновенный сегодняшний день примечателен только тем, что сегодня – ура! – снимают гипс. Сотрясение прошло тоже, и завтра после гипса – на работу. Всем смешно, потому, что меня сбил велосипедист. Велосипедист! Его – газелист, а он – меня. Приходил проведывать, оказывается, в моей же больнице лежал, но быстро выписался. С анестезиологом я помирилась, он пришел в палату, принес яблоко и сказал «соловей»: сначала баллады да былины, не умолкая, и ни слова матного, удивительно. Я тоже удивилась, что же я, на заядлую матершинницу тяну с виду? А потом вообще трэш, перебивает он, Апокалипсис там у тебя был, не по-книжному. Ну, тут уж говорит, как не ругаться, если Апокалипсис. Все, говорит, матерятся, даже бабушки-одуванчики.

   Мы с Митькой идём в детсад. У нас болтливое настроение и мы играем в «Мудрую Сову». Я задаю ей, Мудрой Сове, вопросы, а она отвечает. Потом – наоборот. Ответ обязан быть небанальным, неожиданным, и, однозначно, не заученно правильным. С точки зрения многих знакомых взрослых – совершенно нелепым. Фантастическим и смешным. Вот это – хороший ответ Мудрой Совы. Планка обозначилась сразу, и старались держать.

   На работе всё как обычно...За обедом автомеханик по фамилии Косоруков, (но это не так) фильм на общей кухне пересказывает. Ритор он так себе, но сюжет ничего: человек спасает людей от смерти, то из-под автобуса вытолкнет, то еще как-то предотвратит преждевременную, как казалось бы. Герой, в общем, и благодетель. Но потом , оказывается, что эти спасенные впоследствии сами становятся чьими-нибудь убийцами, вольными или невольными. Спровоцировал кухонные дебаты этот Косоруков, кто говорил, мол, нельзя вмешиваться в божественное провидение, кто говорил, что вмешиваться можно, но будь готов, что вылезет боком тебе же. Например, в виде кирпича сверху... Или лома. В итоге, мораль фильма в устах восьмерых автомехаников превратилась в итоге уж вовсе во что-то непотребное. Аж смотреть расхотелось. К тому же Косоруков не помнит названия.

   К концу дня выяснилось, что мы должны вчетвером куда-то ехать. То есть: я, мой непосредственный начальник и наш главменеджер Юра, юный подхалим-карьерист, у нормальных двух третей коллектива вызывающий дружную нелюбовь. А четвёртой едет Анечка – секретарша. Она и повезёт нас на своём авто, так как и у Юры и у шефа машины в ремонте, тут же, на нашем сервисе.

   Я дремлю всю дорогу. Останавливаемся в парке. Время такое, что еще не должно темнеть, почему же так пасмурно? Небо какое-то невразумительное. Карусели какие-то неправильные. Приезжие что ли? Не видела таких в городе. То ли их фантазийно отремонтировали, то ли – это такой жуткий экспериментальный вариант. Я экспериментов с высотой опасаюсь, потому ни на каком из аттракционов прокатиться не желаю. Наш небольшой коллектив расположился за деревянным столом с примыкающими к нему скамейками. Справа от меня сидит секретарша Анечка, слева ещё кто-то (не помню имени, но на работе видела). Напротив меня – менеджер Юра и директор Евгений Палыч. Мы пьём красное вино, Е. П. галантно разливает дамам (мне и Анечке), причём серьёзно и строго следит чтобы у нас было всклянь и поровну. Через два бокала я и все присутствующие замечаем, что Анечка развязно хихикает и пошлит, шутит то бишь. У нас с Юрой завязывается короткий злобный диалог, а, когда, я опять поворачиваюсь в сторону Анечки, меня распирает: вместо прозрачного стакана, у неё в руке керамическое уродство огромных размеров. Каким-то образом мастеру-селекционеру этого шедевра удалось спарить ковш с пивной кружкой, стиль он предпочёл хохломской. Анечка держит трёхкилограммового монстра очень изящно, на дне – плещется.

   Вечереет, уже и сумерки. Юра протягивает мне лист через стол, это какая-то «Отчётность за проведённый день»: по-видимому, у нас было ещё какое-то задание, кроме как кататься на каруселях и выпивать. Хм-м. В листке-бланке глаз вырывает две подписи с датами, всё остальное не вызывает интереса. Первая – подпись Е. П., дата сегодняшняя: 28.09.2011, вторая – подпись Юры. А с датой напротив его подписи какая-то ерунда: день-месяц – верно, а год исправлен несколько раз, не могу разглядеть даже на какой точно. Почему-то проглядывает, сквозь зачёркнутое и переправленное римская VI, или VII.

  Подпись Е. П. я одобряю, есть у меня такое право в этой конторе, я вроде контролирующего органа в данной ситуации. Делаю голубым маркером пометку напротив. Потом неуверенно исправляю дату, напротив подписи Юры.

  Что-то изменилось.

  Кладу листок на стол.

  Погода резко изменилась, вот что. Потемнело, запылило, по небу поплыли справа налево, как из конвейера выпущенные, плотным потоком, закрывая большую часть неба, облака.

  Причём, в форме животных. И облаками их назвать как-то неудобно: они как огромное фигурное детское печенье, несколько видов животных, повторяющиеся штамповки, одни плывут ровно, другие перевёрнуты...

  Вот Анечка поднимает глаза от своего ковша к небу, быстро проглатывает и открывает рот. Малодушные облака тут же послушно видоизменяются и приобретают вид идиотски-гламурный: серебристые, сверкающие, состоящие из крупных стразов, те же зайчики, мишки и слоники, этакие дешёвые кулончики размером с дом. Но движутся мягко.

  «Смотрите, – говорю тоскливо, ожидая нелестных отзывов в адрес своей головы, – зайчик».

  IX

  «Ой, точно, зайчик!»

  «А вон слон! И ещё такой же!» Слава богу, я не одна. Зоопарк из облаков плывёт очень близко к нам, и очень низко... Я моргаю (слепят они что ли), и через секунду на месте зайчиков-кулончиков вижу нечто более осмысленное: рельсы, по которым так же плавно и непрерывно течёт состав.

  Товарные, а, может, и не товарные, сколоченные из грубых досок, вагоны-платформы, с низкими бортами, открытые сверху. Движение то же, что и у облаков: справа налево (мне оно кажется неестественным).

  Вот вагоны уже и совсем рядом с нами, на расстоянии метров пяти. Первые несколько нагружены какими-то камнями, «минералами» – приходит в голову. Мы стоим совсем рядом, дружно вытянувшись вдоль рельс.

  Через три вагона платформы становятся уже не вагонами, а движущимися музейными экспозициями: вот проплыл кусок комнаты: круглый стол, высокие напольные часы, буфет с резной короной – всё – шикарный тёмный орех или дуб, на контрасте со светлыми дверьми и стенами... «Профессорский» кабинет – уже не проплыл, а мелькнул корешками книг, кожаным диваном, массивным столом дорогого дерева и лампой, конечно же, с зелёным абажуром... Бюст на этажерке – ещё быстрее скорость – не рассмотреть чей...

  Следующий вагон – с принадлежностями той же эпохи. Но всё свалено в кучу, будто в дикой спешке грузили, бросали. Убегали.

  Анечка торопливо дотрагивается до массивного подсвечника, ей он понравился. Я начинаю понимать, но не могу объяснить.

  «Смотрите, они по хронологии!» Время и история в контексте вещей эпохи. И опять смущает движение состава, справа налево.., вспять..

  «Не трогайте, не берите!» – кричу своим, а они не слушают, уже повытягивали себе антикварных вещичек, рассматривают, а состав течёт и течёт, сменяясь новыми картинками, с такими знакомыми вещами родом из детства: восьмидесятые, девяностые...

   Тот самый запах. Наш ДК рядом с домом, «Строитель». Деревянные полы, известные только нам с Наташкой закоулочки второго этажа, пустого и гулкого, колонны первого, высоченные потолки и – самое чудо – пустой большую часть времени кинозал, с бархатными кроваво-бордовыми занавесями. Где можно спрятаться меж рядов в темноте, остаться после нечастых репетиций и киносеансов, хоть на весь вечер..., никто не заметит... Наташка гулко выстукивает башмачками для кадрили по плите петляющего полутемного коридора, я её догоняю. «Маешься!» – предательски разносит эхо... Ой, внизу услышат.., спохватываемся, на цыпочках слушаем нижний этаж...

   Нет, этот коридор явно не такой. Где простор с гулкостью и прохладой? Потолки низкие, двери с табличками понатыканы. Вся наша гоп-компания любителей чужих вещей здесь, а «резиденцией» служит крохотный закуток в конце коридора. Где сломанный перевёрнутый стул верхом на конторском столе, за убогостью отвергнутый какой-то из дверей, узенькое окно и – единственная радость – достаточно широкий подоконник. В этом закутке сохраняется наше время. Его мало, нас много, неуютно, жмемся и топчемся у подоконника. Надо осматриваться, что делать.. .

  Взгляд падает табличку ближайшей двери: «Танцпол-диско». Беру Юру с собой, его не жалко.