Текст книги "Первородный грех. Книга первая"
Автор книги: Мариус Габриэль
сообщить о нарушении
Текущая страница: 5 (всего у книги 24 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]
Солдаты рассмеялись.
– Вы думаете, мы раньше не слышали подобных историй?
– Но зачем же ему убивать дона Пако? – не отставала от офицера Кончита.
– Зачем? Ясное дело зачем, – раздраженно рявкнул тот. – На мельнице Массагуэра уже шесть недель продолжается забастовка. И, как всегда, зачинщики – анархисты. А ваш муж у них самый активный.
– Да я и близко к этой чертовой мельнице не подходил! – взорвался Франческ.
– Да? У нас есть свидетель, что ты угрожал семье Массагуэров.
– Вранье!
– Ты грозил убить молодого дона Джерарда. Ты обещал уложить его в гроб.
– Нет, – возразил Франческ. – Я только предложил ему сделать надежный замок для этого самого гроба. А это не одно и то же.
– Взять его!
Один из солдат попытался было отпихнуть Кончиту в сторону. Она завизжала. Подняв молоток, Франческ повернулся к нему с таким грозным видом, что тот в страхе попятился.
– Только троньте ее, – зарычал Франческ. – Я вам все кости переломаю!
Красномордый передернул карабин.
– Хочешь, чтобы мы сделали в тебе еще несколько дырок? Причем на глазах у твоей беременной жены.
Франческ неторопливо положил молоток, и солдаты тут же ринулись вперед. Оттолкнув Кончиту, они схватили его за руки и заломили их за спину. Стальные наручники едва защелкнулись на его могучих запястьях.
Глядя, как они расправляются с мужем, Кончита заголосила.
– Не плачь, – тихо сказал Франческ. – Через час-два вернусь.
Она так вцепилась в него, что он чуть не упал.
– Что они с тобой сделают, Франческ?
– Да зададут пару вопросов, и все дела. Со мной это было уже не раз. Не волнуйся.
– А чем я могу тебе помочь?
– Ничем.
– Может быть, нанять адвоката?
– Если он не виновен, адвокат ему не нужен, сеньора, – проговорил офицер и, обращаясь к солдатам, добавил: – Мы с Редендо отвезем его в comisaria,[9]9
Комиссариат (исп.).
[Закрыть] а вы оставайтесь и обыщите дом. Может, найдете оружие.
Запретив ему взять с собой костыли, они повели с трудом ковыляющего Франческа к поджидавшему возле кузницы черному автомобилю.
– Я немедленно пойду за адвокатом! – крикнула Кончита, обливаясь слезами.
– Не надо, – сказал он. – Лучше проследи, чтобы они не подбросили в дом какую-нибудь улику.
Франческа втолкнули в машину, и она укатила прочь. На улице не было ни души, но Кончита чувствовала любопытные взоры, устремленные на нее из окон близлежащих домов. Рыдая, она вбежала в дом и вдруг резко остановилась, пораженная невыносимой болью в животе.
Задыхаясь, она опустилась на ближайший стул. Боль сжала ей сердце и иглой пронзила поясницу. «Пресвятая Дева, только не сейчас!» – пронеслось у нее в голове.
Франческа притащили в comisaria. Без костылей, со скованными за спину руками, он был почти беспомощен. Сначала его подвели к столу, где заполнили какие-то бумаги, затем поволокли по крутой лестнице в подвал.
Там его втолкнули в маленькую камеру. Никакой мебели в ней не было. Высоко под потолком горела тусклая лампочка, слабо освещавшая ждавшего Франческа человека.
– Я же говорил, что мы еще встретимся, кузнец, – улыбаясь, проговорил Джерард Массагуэр. – Вот эта встреча и состоялась.
Дверь камеры с грохотом захлопнулась, заскрежетал замок. Солдаты крепче вцепились в руки Франческа.
– Я тут ни при чем, – спокойно сказал Франческ. – Убийство – не мой метод.
Джерард раскурил сигару и медленно задул пламя зажигалки.
– Да ну? – с деланным удивлением произнес он, выпуская облачко дыма. – Вам, анархистам, все средства хороши. Бомбы, ружья, ножи. – Он снова улыбнулся. – Кстати, а как твоя маленькая женушка? Я слышал, со дня на день у вас ожидается прибавление в семействе. Непростительно с твоей стороны садиться за решетку накануне такого счастливого события.
– В твоего отца я не стрелял.
– Мы это выясним.
– Здесь нечего выяснять.
– Возможно. Между прочим, я почти готов тебе поверить. Не могу представить, чтобы ты сделал прицельный выстрел. Твоя тактика гораздо грубее.
– Ну, раз уж ты это знаешь, пусть меня отпустят.
– Отпустить тебя? Дело в том, кузнец, что у тебя язык как помело. Ты совершенно не умеешь разговаривать с приличными людьми, поэтому тебя надо немного поучить хорошим манерам. – Он посмотрел Франческу в глаза. – Но, боюсь, урок будет не безболезненным.
– Что ж, тогда начинай, – сцепив зубы, прошипел Франческ.
– Да уж будь спокоен, – с издевательской усмешкой заверил Джерард и, выпустив колечко дыма, сделал знак солдатам.
На голову Франческа обрушилась дубинка. Теряя от удара сознание, он стал падать на колени, но его подхватили и снова поставили на ноги. Мгновение спустя он получил новый удар.
Двое солдат не спеша, методично обыскивали кузницу, разбрасывая инструменты Франческа и переворачивая все вверх дном.
– Здесь нечего искать, – корчась от боли, крикнула Кончита. – У нас нет оружия!
– Приказ есть приказ, сеньора, – буркнул один из них. – Мы должны обыскать дом. Давайте пройдем наверх.
Новый приступ нестерпимой боли пронзил тело Кончиты. Схватившись за живот, она застонала.
– Ay, carambá![10]10
Черт возьми! (исп.).
[Закрыть] – испуганно воскликнул второй солдат. – Надеюсь, вы еще не рожаете, сеньора?
– Я… я не знаю, – задыхаясь, проговорила она. Ее лицо и шея покрылись бусинками пота. – А! А-а-а!
Мужчины переглянулись, затем уставились на обезумевшую от боли жену кузнеца.
– Ладно, – тихо сказал тот, что, похоже, был у них за старшего. – Пойдем отсюда, пока эта телка не разродилась.
– А как же обыск?
– А никак. Отваливаем.
– Но лейтенант приказал…
– Да нет здесь ничего! Пошли!
И они поспешили прочь, оставив Кончиту одну.
Она изо всех сил старалась справиться с болью, от которой у нее перехватило дыхание. Ей хотелось лечь на пол и свернуться калачиком. «Не сейчас! Только не сейчас!»
Пытаясь успокоиться, Кончита сделала несколько глубоких вдохов, затем заставила себя распрямиться. Она почувствовала невероятную тяжесть, словно ее утроба была заполнена свинцом.
Быстро – как только позволяло ей состояние – Кончита зашагала к дому отца. Она знала, что в это время он должен быть в лавке. Толкнув дверь, она влетела в магазинчик – над входом звякнул колокольчик.
– О Господи! – При виде дочери круглое лицо Баррантеса приняло выражение крайней тревоги. – В чем дело, дитя мое?
– Франческ, – вздохнула Кончита. – Его арестовали гвардейцы.
Протягивая к ней руки, он выбежал из-за прилавка.
– Боже милостивый, за что?
– Говорят, вчера вечером кто-то стрелял в Пако Массагуэра.
– Иисус Христос! Безумец!
– Но все это время Франческ был со мной! Держа Кончиту за плечи, Баррантес внимательно посмотрел ей в глаза.
– Ты уверена?
– Папа! Ну конечно! Ты же знаешь, что Франческ никогда не пошел бы на такое страшное преступление!
Лавочник мысленно выругался.
– Он и не на такое способен. Ты, случайно, не покрываешь его?
– Ради Бога, папа! Да ты что!
– Вот беда-то. А ты еще в таком положении! Черт дернул меня выдать тебя за этого психопата!
– Нам нужен адвокат, – взмолилась Кончита.
– К дьяволу адвоката. Только деньги выбросим. Ну почему я отдал тебя в руки какого-то уголовника-анархиста?!
– Папа, прошу тебя.
– Подожди, девочка, дай подумать.
– У нас нет времени думать, – простонала она. У нее на глаза начали наворачиваться слезы. – Надо ехать в Палафружель за адвокатом!
Над дверью звякнул колокольчик. В лавку вошел плотник Арно, маленький сморщенный человечек.
– Дон Хосе! – в отчаянии бросилась к нему Кончита. – Они забрали Франческа!
– Я знаю, – мягко сказал Арно.
– Они обвиняют его в попытке покушения на Пако Массагуэра. Я сказала им, что он все время был со мной, но они только рассмеялись!
– А кто-нибудь еще видел вчера вечером Франческа?
– Нет, – жалобно пробормотала она. – Он допоздна работал, потом мы, как всегда, вместе поужинали и пошли спать.
– Они сказали, во сколько был произведен выстрел?
– Кажется, около десяти.
– Что ж, прекрасно, – задумчиво проговорил плотник. – Лошадка в двуколку у меня запряжена… Поедем.
– Куда?
– В Палафружель, в comisaria. Я подтвержу, что вчера вечером был с Франческом.
Кончита недоверчиво уставилась на него.
– Это же лжесвидетельство, Арно, – фыркнул Марсель Баррантес.
– Лжесвидетельство или нет, а я сделаю это. Рабочие люди должны помогать друг другу.
– Значит, ты такой же преступник, как и он! – заявил лавочник.
– А вам поверят? – спросила бледная как полотно Кончита.
– Они меня знают. – Плотник пожал плечами. – Я порядочный человек. Они не смогут держать Франческа, если у него будет надежное алиби.
У нее к горлу подкатил комок. Она взяла загрубевшую руку плотника и поднесла к губам. Смущенный Арно ласково погладил ее по плечу.
– Не дури. Лучше поторопись.
– Ты сумасшедший, – с горечью в голосе сказал Баррантес. – Не впутывайся в это, Кончита!
Но она следом за Арно уже выходила из лавки. Звякнул колокольчик, и дверь закрылась.
Был уже поздний вечер, когда Кончита и Хосе Арно въехали в узкие ворота штаба guardia civil[11]11
Гражданская война (исп.).
[Закрыть] в Палафружеле.
– Старайся молчать, – предупредил ее Арно. – Говорить буду я. Поняла?
Кончита кивнула. От тряски в двуколке боли в животе стали невыносимыми, но она не жаловалась. Казалось, ее внутренности выворачивает наизнанку.
Одной рукой она придерживала свой огромный живот, другой схватилась за горло.
Comisaría представлял собой удручающую смесь военных форм, флагов и грязных обшарпанных помещений. Без лишней суеты маленький плотник со следовавшей за ним по пятам Кончитой пробирался в толпе, минуя какие-то двери и обходя всевозможные препятствия, пока они не очутились в темном, гулком коридоре, в конце которого располагалась приемная teniente,[12]12
Старший лейтенант (исп.).
[Закрыть] бывшего, очевидно, здесь начальником.
– В чем дело? – недовольно спросил teniente, когда охранник ввел их в кабинет. У него были грозные усы, прилизанные назад волосы открывали узкий лоб и сурово сдвинутые брови. Злые черные глаза буравили Арно и Кончиту. – Кто эти люди?
– Меня зовут Хосе Арно, ваша честь, – почтительно представился плотник.
Черные глазки уставились на него.
– Ты кажешься мне знакомым. Был уже здесь?
– Я плотник из Сан-Люка, – пояснил Арно. – А эта сеньора – жена Франческа Эдуарда.
Teniente пренебрежительно фыркнул.
– Это имя нам хорошо известно. Чего приперлись?
– Ваша честь, Франческа Эдуарда допрашивают по поводу якобы имевшего место преступления, которое…
– Что значит «якобы»! – рявкнул офицер. – Вчера вечером неподалеку от Сан-Люка в сеньора Массагуэра был произведен выстрел, который, черт побери, чуть не снес ему голову. В том, что это дело рук анархистов, сомневаться не приходится, Арно.
– Но, ваша честь, Эдуард не мог этого сделать. Он весь вечер был со мной. С шести и почти до полуночи.
– Врешь, негодяй!
– Это чистая правда, ваша честь!
Выставив вперед нижнюю челюсть, офицер вперил сверлящий взор в Арно, который стоял в почтительном молчании, обеими руками держа перед собой шляпу.
– Это что же такое? – злобно зашипел он наконец. – Попытка ввести в заблуждение правосудие?
– Ничуть, ваша честь, – робко пробормотал Арно. – Просто я думал, что эта информация могла бы помочь делу.
– Эта информация? Это дерьмо собачье, а не информация! Да этот человек – взбесившийся анархист!
– Только, когда было совершено преступление, он бесился в своей собственной кузнице. И я готов поклясться в этом перед судом, ваша честь. – Арно бросил взгляд на стоявшую рядом бледную как смерть Кончиту, затем откашлялся. – Эта сеньора очень волнуется за своего мужа. Едва ли ваша честь не замечает, в каком она положении.
Teniente мельком взглянул на живот Кончиты.
– Слепой заметит, – буркнул он. – Сколько времени, ты говоришь, вы были с кузнецом?
– С шести вечера до без четверти двенадцать.
– И он никуда не отлучался?
– Никуда. Как я уже сказал, я готов поклясться в этом перед судом.
– Хватит болтать вздор о каком-то суде! Здесь тебе не суд. – Он вышел из кабинета, оставив их стоять.
– Я сейчас потеряю сознание, – простонала Кончита.
– Потерпи немного.
Новый приступ острой боли пронзил низ живота, будто в него вогнали раскаленную иглу. Вскрикнув, она обеими руками схватилась за живот.
– И этого тоже делать не надо, – добавил он, положив ей на руку свою мозолистую ладонь. – Настоящий анархист не должен рождаться в comisaria.
Она усмехнулась сквозь слезы.
– В одном могу поклясться – мой ребенок никогда не будет анархистом.
Они ждали минут пятнадцать, показавшиеся Кончите вечностью. Ее успокаивало только то, что приступы боли не были систематическими, как это происходит при приближении родов. Наконец teniente вернулся.
– Подпишешь свое заявление, Арно, – бесцеремонно сказал он. – И не нужно никакого суда.
– Охотно, ваша честь. А… Эдуард?..
– Эдуарда пока допрашивают.
– Когда же его освободят? – не выдержала Кончита.
– Когда закончится допрос. – Офицер сунул Арно бланк. – Заполни, а на другой стороне напишешь заявление.
– А можно нам подождать его? – не унималась Кончита.
Он смерил ее тяжелым взглядом.
– Только не здесь. В сквере напротив есть скамейка. Арно обмакнул перо в чернильницу и, слегка высунув язык, принялся писать.
Они сидели на каменной скамейке и ждали. Гулявшие в сквере сначала с любопытством разглядывали их, затем пошептались и побрели прочь. Потом приплелся какой-то нищий и клянчил деньги, пока Арно не бросил ему монету, обругав последними словами.
На колокольне церкви святого Мартина пробило девять. Дверь comisaria распахнулась, и Кончита увидела, как в сопровождении двух мужчин оттуда вышел Джерард Массагуэр. Все трое весело смеялись. Она почувствовала, как похолодело ее сердце. Что он здесь делал? Массагуэр сел в машину и уехал. Она истово молила Господа пощадить ее мужа.
Уже стемнело, когда дверь comisaria снова открылась. Кончита вскрикнула. На пороге показалась качающаяся фигура Франческа.
– Слава Богу, – прошептал Арно, и они бросились ему навстречу.
Увидев мужа вблизи, она разрыдалась. Его лицо так отекло, что глаз почти не было видно. Нижняя губа разбита, нос распух, на правом ухе запеклась кровь.
– О, Франческ, – заголосила Кончита. – Что они с тобой сделали?
– Так… приласкали, – проговорил он, стараясь не шевелить губами.
– Да-а, подновили физиономию, – сказал Арно, закидывая руку Франческа себе за шею. – Хочешь, позовем врача?
– Нет. Я хочу… только… домой.
Напрягая последние силы, он с трудом забрался в двуколку. Кончита чувствовала себя не намного лучше. Арно дернул вожжи, и они поехали. В небе светила холодная луна. Франческ взял Кончиту за руку. Она вцепилась в него, изо всех сил стараясь не плакать.
– Как… ребенок? – спросил он. Она вытерла слезы.
– Он сегодня весь день меня колотит. Франческ повернул к жене свое обезображенное лицо. Она увидела, как он пытается приподнять опухшие веки, чтобы взглянуть на нее.
– «Он». Ты все время говоришь «он». А если будет она?
– Тем лучше. Девочки более нежные.
Кончита почувствовала, как Франческ сжал ее пальцы.
Позже, когда они лежали в постели, она тихо сказала:
– Франческ, снова мне подобного не пережить. И наши дети не должны проходить через это.
Ничего не говоря, он погладил ее по лицу.
– Я хочу, чтобы ты дал мне слово, – продолжила Кончита. – Обещай, что бросишь политику и все эти революционные теории. Ради меня. Ради наших будущих детей. Но, прежде всего, ради себя самого.
В воскресенье, 14 апреля 1918 года Кончита родила. Схватки начались рано утром, и в восемь часов позвали повивальную бабку.
А к полудню в спаленке над кузницей родился ребенок. С того дня, когда ее изнасиловал Джерард Массагуэр, прошло ровно девять месяцев.
Роды были относительно легкими, и, как только ребенка обмыли, Кончита взяла его на руки и впервые поднесла к груди. Франческ, не сводя с нее глаз, сидел рядом. Его лицо уже начало заживать, и он даже смог безболезненно улыбнуться.
Ребенок оказался девочкой. Рождение зарегистрировал Марсель Баррантес. Франческ и Кончита решили назвать дочку в честь матери Франческа.
Они назвали ее Мерседес. Мерседес Эдуард.
Глава вторая
ПОСРЕДНИК
Июль, 1973
Тусон, Аризона
Он спускается по лестнице, держа в руках поднос с едой. В подвале прохладно, просторно, чисто.
В углу – каморка, стены которой он сам сложил из кирпичей. Кладка получилась аккуратная и ровная. Это крохотное помещение занимает лишь малую часть площади подвала, однако внутри него все же достаточно места для узкой кровати, рядом с которой стоит горшок. Дверь и дверная рама сделаны из стали.
Окон, разумеется, нет, но зато есть две небольшие вентиляционные решетки, обеспечивающие доступ в камеру свежего воздуха.
Он остановился и смотрит на кирпичную стену.
С девчонкой что-то не так.
Ее колотит, будто в лихорадке. А может, она симулирует? Нет. Вряд ли.
А что, если она умирает или уже умерла? Он заставляет себя сохранять спокойствие. Когда ты спокоен, то лучше соображаешь. А когда начинаешь нервничать, случаются всякие неприятности. Так что надо взять себя в руки.
Он прислушивается. Тишина. Потом надевает капюшон и открывает дверь.
Ее зеленые глаза впиваются в него с пугающей силой. Она сидит, прислонившись к стене и прижав колени к груди. Лицо осунулось и стало серым. Она дрожит в ознобе даже сильнее, чем несколько часов назад. Зубы отбивают дробь. Девчонка тяжело больна, и ей становится все хуже… Но, по крайней мере, сейчас она в сознании.
– Зачем ты это делаешь? – спрашивает она слабым голосом. – Ты что, хочешь, чтобы я здесь умерла?
Он смотрит на принесенную в прошлый раз еду. Пища осталась нетронутой. Только вся вода выпита.
– Это киднэппинг? Ты надеешься получить от моего отца выкуп? – Мышцы ее ног и лица конвульсивно вздрагивают, словно кто-то дергает за привязанные к ним нити. – Ты послал ему фотографию?
Он продолжает внимательно разглядывать ее.
– Только не проси слишком много. Деньги у него есть, но он не станет платить. Он предпочтет, чтобы я сдохла. Это просто пустая затея.
Он чувствует исходящий от нее запах. Не рвоты. Пота. Странный запах пота с каким-то химическим оттенком. Горьковатый. Тошнотворный запах.
– Что с тобой? – спрашивает он. – Ты больна?
– Нет.
– Почему же тогда тебя так колотит? Что у тебя болит?
– Ничего!
Однако ее веки начинают судорожно подергиваться. Он видит, как она изо всех сил обхватывает свои прижатые к груди колени. Костяшки пальцев побелели.
– Тогда почему ты так стонешь? Она не отвечает.
– Если ты больна, я могу принести тебе лекарство. Она смотрит на него широко раскрытыми глазами, ее губы дрожат.
– Мне нужно что-нибудь болеутоляющее. Кодеин.
– Ага, значит, ты все-таки больна, – зло говорит он. – Зачем надо было врать? Что с тобой?
– Я боюсь! – визжит она. – Я боюсь! Боюсь! Боюсь! Вот что со мной.
– Не кричи, – спокойно говорит он. – В следующий раз я принесу тебе аспирин.
– Нет! Мне нужен кодеин.
– Посмотрим. – Он берет поднос и собирается уходить.
– Пожалуйста… Он оборачивается.
– … Принеси бумагу. Туалетную. Пожалуйста. Он кивает и выходит. Стальная дверь закрывается.
Слышно, как щелкает замок и задвигаются засовы.
Каморка погружается в гробовую тишину. Девушка роняет голову на колени и начинает выть.
Коста-Брава, Испания
– Прежде всего надо понять, что в основе всего лежат деньги, – заявил Хоакин де Кордоба. – С них все начинается, ими же и заканчивается.
Он осторожно поставил чашку на блюдечко. Это был изысканно расписанный мейсенский фарфор – часть сервиза, стоившего, должно быть, не меньше десяти тысяч долларов.
Комната, в которой они сидели, была отделана в желтых тонах. Но заходящее солнце наполнило ее багряным светом. Удобные кресла и диваны были обиты полосатой тканью – в стиле эпохи регентства. На окнах висели тяжелые шторы из шафранового шелка, а пол устилал огромный восточный шерстяной ковер с вышитыми на нем алыми и бирюзовыми цветами на желто-коричневом фоне.
Коллекция английского и немецкого фарфора была просто изумительной. Не могло не восхищать и собрание живописных полотен. Самое большое из них, с чудесным видом вечерней зари, висело на дальней стене. Яркие краски картины удивительно гармонировали с цветовой гаммой комнаты.
Благодаря своей профессии де Кордоба нередко оказывался в домах состоятельных людей. И он обычно старался определить, насколько велико богатство его клиентов. На этот раз ответ сразу бросался в глаза – чрезвычайно велико.
Но что отличало этот дом от других, так это то, что его внутреннее убранство отличалось безупречным и тонким вкусом.
Он посмотрел на сидящих перед ним женщин.
Обе одеты в дорогие костюмы в пастельных тонах, идеально соответствующие погоде и времени суток. Обе носили украшения: та, что помоложе, бриллиантовый браслет, а старшая – изящные часики фирмы «Бом и Мерсье».
На вид Мерседес Эдуард было лет пятьдесят пять. Ее тело еще оставалось стройным и гибким. Сидящая рядом с ней Майя Дюран выглядела не старше чем на тридцать. Де Кордоба не сомневался, что в прошлом она работала манекенщицей. Ее привязанность к Мерседес была очевидной. Даже, можно сказать, здесь больше подошло бы слово «обожание».
– Киднэппинг – это тоже бизнес. Продавцы имеют товар, и рассчитывают получить за него хорошие деньги. А вы – покупатели. У вас есть капитал, который вы должны постараться использовать наилучшим образом. Естественно предположить, что они запросят сумму, соответствующую сегодняшним рыночным ценам…
– А каковы сегодняшние рыночные цены, полковник? – сухо оборвала его Мерседес.
Хоакин де Кордоба положил ногу на ногу. Это был красивый аргентинец шестидесяти трех лет от роду, с посеребренными сединой волосами. Он сидел прямо и говорил с мелодичным южноамериканским акцентом.
– В последних двух случаях, которыми мне довелось заниматься, сумма выкупа колебалась от четверти до полмиллиона американских долларов.
Она пристально посмотрела на него черными глазами.
– Я готова заплатить гораздо больше. Полковник кивнул.
– Но они об этом не знают. Очень важно правильно договориться о цене и уже потом ни при каких условиях не уступать.
– Торговаться не будем, – холодно сказала Мерседес. – Я заплачу столько, сколько они запросят. Все, что в моих силах.
– Но их первоначальная цена будет выше, чем то, что «в ваших силах». Наверняка сначала они заломят совершенно немыслимую сумму в расчете на то, что вы начнете торговаться, и уже потом будут опускать ее, пока не убедятся, что это максимум того, что можно из вас выкачать.
– Вы что, предлагаете мне торговать жизнью собственной дочери?
– Вовсе нет, – вежливо проговорил де Кордоба. – Но мы должны действовать продуманно. Уверен, они станут прибегать к всевозможным уловкам, чтобы повысить цену, назначать крайние сроки. Скажут, что она больна. Может, даже пригрозят изнасиловать или избить ее. И, если мы будем неправильно вести переговоры, они вполне могут осуществить некоторые свои угрозы. Такие случаи бывают, хотя это и не совсем типично.
Майя Дюран побледнела. Ее чудесные глаза сделались совсем круглыми. Однако на лице Мерседес не отразилось никаких эмоций.
– Простите мне эту метафору, – сказал полковник, – они будут доить вас до последней капли. И, если мы сможем убедить их, что они добились от вас максимума, вероятность того, что вашей дочери причинят физические страдания, будет сведена до минимума. Кстати, позвольте спросить, вы обращались в полицию?
– Нет еще.
– Ни здесь, ни в Калифорнии?
– Нет.
– Отлично. – Де Кордоба кивнул, поставил чашку с блюдцем на столик и встал. Две пары черных глаз неотступно следили за ним. Он чуть заметно улыбнулся.
– Простите, но мне надо немного размяться.
– Хотите отдохнуть?
– В некотором роде. Позвольте объяснить суть моей работы. Существуют определенные вещи, которые я делаю, но есть также и определенные вещи, которых я не делаю. Начнем с того, что я присутствую здесь исключительно в качестве консультанта. Я никогда не предпринимаю попыток определить местонахождение похищенных. И никогда не делаю ничего противозаконного. Я не предлагаю вам ничего, кроме своего опыта и умения вести переговоры. Я буду контактировать непосредственно с похитителями – по телефону либо каким-то другим способом. Смею уверить, у меня в этом значительный опыт. Своей первостепенной целью я считаю возвращение вашей дочери живой и здоровой. – Он указал на лежащий на кофейном столике атташе-кейс. – Здесь у меня папка с рекомендательными письмами и статистические данные по всем случаям киднэппинга, с которыми я имел дело. Можете ознакомиться на досуге. Скажу только, что до настоящего времени я работал с пятьюдесятью двумя подобными случаями в Южной Америке, Европе и Соединенных Штатах. Сорок девять из них закончились благополучно для моих клиентов.
Он вернулся в свое кресло. Майя Дюран выглядела теперь немного лучше. Полковник уже давно заметил, что его спокойный уверенный голос оказывал на других какое-то волшебное благотворное влияние. Однако Мерседес продолжала сидеть все с тем же непроницаемым видом.
– Мой гонорар, – опустившись в кресло, продолжил полковник, – составляет тысячу американских долларов в неделю, не считая расходов на мое содержание и поездки. И он никак не связан с результатом моей работы. Вы будете платить мне исключительно как консультанту до тех пор, пока будете нуждаться в моей помощи или пока я сам не решу прекратить сотрудничество с вами. Никаких письменных обязательств и никаких условий.
Мерседес смерила его холодным взглядом.
– Вы неплохо зарабатываете на киднэппинге, полковник де Кордоба.
Он слегка склонил голову набок.
– Согласитесь, это не совсем обычная работа.
– А почему я должна вас нанимать?
– Потому что у вас нет никакого опыта, – спокойно проговорил он. – А я прошел через это уже много, много раз. По сути, мой опыт – ваша единственная надежда вернуть дочь живой и невредимой. Мерседес встала.
– Вы, должно быть, устали. Майя проводит вас в вашу комнату. Мы ужинаем в половине девятого. Но часом раньше обычно выпиваем рюмочку. Если желаете, милости просим составить нам компанию.
– С удовольствием.
Теперь уже все встали. Хоакин де Кордоба заглянул Мерседес в лицо. «Под этой красивой, но холодной маской, – подумал он, – скрывается женщина, терзаемая адовыми муками».
– Уверяю вас, – мягко сказал полковник, – при правильном подходе и определенном терпении с нашей стороны вашей дочери не придется сильно страдать и вскоре она сможет к вам вернуться.
– Хочется верить, что вы правы. – Мерседес чуть заметно кивнула.
Он с галантностью офицера поцеловал ей руку и вслед за Майей вышел.
Его комната располагалась наверху, где с балкона открывался великолепный вид на горы. Слуга уже принес его чемоданы.
– Надеюсь, вам будет удобно, – сказала Майя.
– Я в этом абсолютно уверен. Чудесная комната.
– Если вам что-нибудь понадобится, скажите мне или кому-нибудь из слуг.
– Благодарю вас. – Он улыбнулся. На ее красивом лице почти не было косметики: лишь тонкий слой блеска для век да губная помада. Ухоженные темные волосы подчеркивали овал лица и изгиб шеи. – Позвольте полюбопытствовать, как давно вы работаете секретарем сеньоры Эдуард?
– Последние три года.
– На ее долю выпало очень тяжелое испытание, – вздохнул де Кордоба. – Ей нужна будет ваша поддержка. Скажите, а сколько лет Иден?
– В этом году исполнится двадцать один.
– Она родилась в Америке?
– Да. После гражданской войны в Испании Мерседес уехала в Калифорнию. Там Иден и родилась.
– А ее муж состоятельный человек?
– Да. Но Мерседес и сама достаточно богата. Она вкладывала деньга в акции фондовой биржи. Все, что вы здесь видите, полковник, создано ее собственными руками. Она очень многого добилась.
– Да, – согласился он. Невозможно было не заметить звучавшие в голосе молодой женщины гордость за свою хозяйку и любовь. – Она добилась выдающихся результатов.
– Ну, не буду вам мешать, – сказала Майя.
Он поцеловал ей руку, и, улыбнувшись, она вышла, тихо прикрыв за собой дверь.
Санта-Барбара, Калифорния
Доминик ван Бюрен оделся. Лежащая в его постели девица продолжала сладко спать.
Он позавтракал на террасе – апельсиновый сок, папайя, манго. Сияющее солнце заливало пышный сад. Вокруг мир и покой.
Его мысли были заняты телефонным звонком Мерседес. Похитили Иден? Да со своим пристрастием к наркотикам она и трех дней не протянет. Однако он отказывался верить, что это могло быть правдой. За всем случившимся четко просматривается почерк дочери. Очередная идиотская выходка.
В последние полгода они почти не виделись. Ну и черт с ней! Кому нужно такое дерьмо? Просто невыносимо быть отцом такой дуры, как Иден.
Прикована цепью? Глупый розыгрыш. Наверняка она прячется у кого-нибудь из своих дружков-хиппарей. Да еще смеется над ним, прикидывая, на что потратить полученные деньги.
Он почувствовал, как его охватывает гнев. Сука! Ну он до нее еще доберется. Давно пора всыпать ей как следует.
Доминик схватил со стола ключи от своего «порше».
* * *
Полуденная жара и автомобильные пробки делали поездку невыносимой. Еще не добравшись до Агура-Хиллз, ван Бюрен поднял складывающуюся крышу «порше» и на полную мощность включил кондиционер. Он ненавидел ездить на машине в такое пекло, среди густого смога, черных и коричневых физиономий, среди всех этих обшарпанных домов.
А ведь двадцать лет назад он любил этот город, но строительные компании да наехавшие сюда иммигранты и прочий сброд превратили его в настоящую помойку.
Он свернул на бульвар Сепульведа, затем проехал по Сансет и очутился на Мандевилль-Каньон. Машин сразу стало меньше.
Единственный район в Беверли-Хиллз, подумал он, который еще не успели загадить. Ни тебе испанцев, ни азиатов. И, конечно, никаких многоквартирных домов, никакой толкотни. Только холмы, деревья, каньоны – милые сердцу красоты Калифорнии, да состоятельные белые люди.
Он свернул на Шалон-роуд, которая среди эвкалиптов и елей бежала к каньону.
К дому № 3301 вела широкая подъездная аллея. Ни вывесок, ни указателей не было. Просто, съехав с дороги, через тридцать ярдов натыкаешься на автоматические раздвижные ворота, в обе стороны от которых тянется среди деревьев забор. Остановившись перед воротами, ван Бюрен несколько раз посигналил и увидел, как прикрепленная над ними камера повернулась и изучающе уставилась на него. Ворота раскрылись, и он въехал.
Это место они всегда называли «ранчо», хотя оно представляло собой лишь просторный красивый дом да несколько подсобных построек, расположенных по другую сторону мощенного булыжниками двора. Сзади к дому прилегала пара акров поросшей кустарником и деревьями земли, граничащей с территорией национального парка Топанга. Единственным строением, отвечающим названию этого поместья, была конюшня.
Ближайшим к дороге стоял домик Мигеля Фуэнтеса.
Сам Мигель уже выскочил на крыльцо – с ног до головы весь в белом. Ван Бюрен остановился возле него и опустил боковое стекло. Мигель наклонился, чтобы заглянуть внутрь приземистого, обтекаемой формы автомобиля.