Текст книги "История ордена Тамплиеров"

Автор книги: Марион Мелвиль

сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 25 страниц)

Король Обеих Сицилии Манфред I (1258-1266) был внебрачным сыном императора Фридриха II. Он занял трон вопреки воле Папы, являвшегося верховным сюзереном королевства; в 1260 г. был отлучен от Церкви.

Рыцари легендарного Круглого Стола; герои т. н. артуровского цикла, включающего множество произведений средневековой словесности, посвященных деяниям идеального государя – Артура (погибающего в конце концов от руки предателя) и его идеальных рьщарей.

Часть третья

ГЛАВА XXII Расчеты Гийома Ногаре

Из всех, кому удалось ускользнуть из утраченного королевства, тамплиеры были особенно растеряны. Светские бароны искали убежища на Кипре, где рыцари св. Иоанна обладали уже значительным состоянием. В 1310 г. госпитальеры завоевали остров Родос и создали морскую державу, соперника итальянских республик. Тевтонские рыцари переместили свои главные силы в Пруссию. Тамплиерам, жертва которых оказалась самой тяжкой, было труднее всего приспособиться, ибо их владения на Кипре не были сравнимы с доменами госпитальеров. Возможно, им было бы лучше перенести свои силы в Испанию, где они играли большую роль в отвоевании Иберийского полуострова. Но они все еще надеялись восстановиться в Сирии и разделились между своими командорствами на Кипре и в Париже.

Дом ордена Храма в Париже располагался на правом берегу Сены, Старый Храм– внутри стен, построенных при Филиппе Августе, позади церквей Сен-Жан-ан-Грев и Сен-Жерве; Новый Храм,с массивной башней, за крепостной стеной – на месте нынешнего квартала Тампль. Две группы строений состояли из просторных покоев, где французские короли размещали своих избранных гостей. [502] Более того, в башне Тампля, настоящей крепости, хранилась королевская казна. Долгое время парижский Дом организовывал связь между провинциями ордена на Востоке и Западе; ни одно из командорств Испании или Италии не могло сравниться с ним по значению. Только лондонский Храм приближался к этому – по финансовым и дипломатическим функциям, которые выполнял.

Но положение французских тамплиеров усложнялось вследствие их роли банкиров и управляющих казной Франции. "Казначеи парижского Дома были из крупных финансистов, место которых отмечено в истории французских публичных учреждений. Они распоряжались финансами ордена с осторожностью, гибко управляя королевской казной в самые критические времена". [503]

Орден Храма подверг большим изменениям управление казной во время правления Филиппа IV Красивого, ибо объем королевских финансов превышал возможности парижских тамплиеров. С 1291 по 1295 гг. (частью их) управлял ломбардский банк Франчези. Начиная со Дня Всех Святых 1295 г. королевские доходы в целом контролировались новым институтом – казной Лувра, созданной по образцу банка ордена Храма, но управляемой людьми короля. Следует заметить, что последнее изменение несколько предшествовало обнародованию папой Бонифацием VIII буллы "Clericis laicos" (24 февраля 1296) [504] , которая пробила брешь между Папой и королем, запретив светским властям получать доходы с церковных имуществ – тамплиеры были бы поставлены в весьма деликатное положение, если бы Филипп не посчитался с этой буллой. Были ли они предупреждены об этом или сами желали освободиться от подобной функции? Как бы то ни было, управление казной Франции было возвращено рыцарям Храма в июне 1303 г., когда Гуго де Перо от имени своего ордена присоединился к церковной политике короля [505] ; и казна оставалась в Тампле вплоть до ареста тамплиеров в октябре 1307 г..

Тезис (разделявшийся некогда и автором), что орден составлял сообщество, способное помешать французскому королю, не выдерживает испытания, поскольку король мог прекратить их доступ к управлению финансами, как только этого бы пожелал. Не сила, а слабость ордена Храма делала из него желанную добычу.

Отыскивая в документах, относящихся к процессу, по возможности все, что эрудиция или воображение могут оттуда извлечь, не отвечая окончательно на все вопросы, которые поднимаются ими, необходимо учесть, что дело тамплиеров не изолированный феномен, – это часть трагической серии политических процессов, имеющих отношение к правлению Филиппа Красивого: Бернара Сессе – епископа Памье, папы Бонифация VIII и Гишара, епископа Труа. Каждое из этих трех дел содержит много общих моментов: осужденными оказываются люди церкви, по закону исключенные из светской юрисдикции; акты осуждения включают обвинение в ереси и безнравственном поведении; и обвинителем (или подстрекателем) каждый раз является Гийом де Ногаре. Исследуя маневры легиста, его отношения с королем, способность извлекать пользу из любых отклонений от веры, его ловушки, успешно подстроенные трем Папам, кажется, что ключ от этих дел не в деяниях жертв, не в загадочном характере молчаливого Филиппа, но в безрассудных амбициях и в смертельных тревогах Гийома Ногаре.

К 1295 г. Филипп IV правил уже десять лет; французы, которые нашли удачные прозвища большей части своих королей, остановились на его внешности и, не рискуя оценивать истинную натуру, назвали его Красивым.Он действительно был очень красив, высокого роста, белокурый, с правильными чертами лица, в нем восхищали сила и храбрость; его знали как благочестивого человека; он любил свою жену и свою семью; личная жизнь его была лишена страстей и, до последних лет царствования, почти не содержала инцидентов. Однако нечто вроде тайны окутывало его: этот железный король, – был ли он действительно так силен? Годфруа Парижский, сочинитель песен, осмелился сказать, «что король был легковерным, как девственница, и находился в плохом окружении»; епископ Памье, который говорил inter pocula[в хмельном застолье (лат.)], утверждал, что «у него красивое лицо, но он не умеет ни говорить, ни думать». До какой степени министры короля были агентами его воли? Они говорят за него, и всегда слышны только их голоса. «Король велел выразить в его присутствии...» – такое произносят из-за вялости или из хитрости? Он умел показать себя приветливым, но добрые слова, которыми он жаловал просителей, часто оставались бездейственны. Возможно, ему особенно недоставало воображения, что объяснило бы влияние, которое оказывали на него сначала Пьер Флотт из Дофинэ, потом – южанин Гийом де Ногаре, два легиста, одаренные необычайной живостью мысли.

Начало жизни Ногаре было скромным: родился в Сен-Феликс-де-Караман, в диоцезе Ажен; профессор права в Монпелье, затем – судейство в Бокере; приглашение – благодаря его познаниям – в Париж из Лангедока, с 1296 г. заседал в королевском совете. Впечатлило ли короля изящество его речи? На Пасху 1299 г. Филипп посвятил его в рыцари. В марте-апреле 1300 г. Ногаре участвовал в неудачном посольстве в Рим; проявленная им дерзость и оскорбительная реплика, которую он вызвал в свой адрес со стороны Бонифация VIII, и последующий провал его миссии, легли в основу столь личной и упорной ненависти, с которой он обрушился на Папу, живого и мертвого. [506]

Процесс Бернара Сессе, епископа Памье (июль-октябрь 1301 г.) отчасти приподнимает занавес над последующими событиями. [507] Хотя дело никоим образом не коснулось тамплиеров, следует сказать, что в нем впервые слышится исступленная злоба заключительных реплик Гийома Ногape в речи, предназначенной для прочтения в Курии. Чтобы сформулированные против епископа канцлером Пьером Флоттом обвинения в предательстве и оскорблении Величества сделать более весомыми, Ногаре обвиняет Бернара Сессе в ереси, симонии, хуле на Святого Отца и неуточняемых гнусностях.Так непосредственно входим мы в этот мир «заблуждений, омерзении и ереси», где Ногаре был одним из первых, кто воспользовался ими в политических целях.

Сессе был спасен твердостью своего предстоятеля, Жиля Эйслена, архиепископа Нарбоннского, за карьерой которого можно проследить, начиная от дела Памье до тамплиеров, которых он, возможно, знал и которых предоставил их участи. Зажатый между Бонифацием и Филиппом, он постарался служить обоим хозяевам, прежде чем окончательно перейти на службу к более сильному – королю.

Весной 1302 г. состоялась попытка посредничества между Филиппом и Святым престолом со стороны герцогов Бургундского и Бретонского (к ним присоединился Гуго де Перо, генеральный смотритель ордена Храма), которых Бонифаций созвал в Курии в конце февраля 1302 г. Но этот призыв к компромиссу не возымел действия. Возобновилась война во Фландрии. В июле канцлер Пьер Флотг, вместе со всем цветом французской знати, нашел смерть в битве при Куртре, и Гийом Ногаре стал советником, к которому более всего прислушивался король.

Наставленный, вне сомнения, своими друзьями, кардиналами Колонна, отстраненными и изгнанными Папой, Гийом полагал, что единственное средство одолеть Бонифация – это собрать церковный Собор, но созвать подобный Собор мог только сам Великий понтифик. Тогда он выработал план – не маловероятный захват, который ему обычно приписывают, но обоснованную ловушку, которую мог придумать только юрист. "Папа, – писали канонисты, – может быть судим Собором, если он обвиняется в ереси". "Тот, кто публично обвинен в ереси, будет считаться виновным, если он не оправдается перед компетентным авторитетом", – говорил Бонифаций VIII в Декреталиях. [508] План, придуманный Ногаре, изощренный и нелепый одновременно, заключался в том, чтобы отправиться в Курию и публично обвинить Бонифация в ереси, потребовав, чтобы он оправдывался перед Собором. По здравом размышлении подобный план рассыпался бы в прах, но юридически был приемлем, а у Бонифация было много врагов...

В Лувре 12 марта 1303 г. Ногаре выступил обвинителем, обращаясь с ходатайством, адресованным королю от своего имени; он клеймил Бонифация как Папу "беззаконного, еретического, симонистского, закореневшего в своих преступлениях: его уста полны проклятий, его когти и клыки готовы проливать кровь; он терзает церкви, которые должен питать, и крадет имущество бедняков <...>" он разжигает войну, он ненавидит мир, он – гнусность, предсказанная пророком Даниилом <...>, – и Ногаре предлагает себя, чтобы выступить с подобным обвинением на церковном Соборе. [509]

Легист отправился в Италию в конце марта, поручив своему коллеге Гийомуде Плезиану представлять 14 июня обвинение на новом собрании клириков в Лувре. Плезиан повторил обвинение Бонифация в ереси, добавив, что он – содомит и одержим особенным демоном. На этот раз на собрании присутствовали генеральный смотритель ордена Храма Гуго де Перо и приор ордена св. Иоанна Иерусалимского; оба присоединились к ответу прелатов, которые, "принуждаемые своего рода необходимостью", высказались за созыв Собора, "дабы на нем выяснилась невиновность сеньора Бонифация, и чтобы обвинения, выдвинутые против него, были обсуждены, следуя каноническому праву". Это означало поддержать политику Филиппа, не одобряя ее. [510] Интересно, однако, констатировать, что смотритель ордена Храма получил, как и другие священники, давшие 14 июня свое согласие – включая и приора ордена св. Иоанна, – охранное письмо от имени короля, предохраняющее и его, и его орден от любого наказания, которое Папа мог бы наложить на него за поведение в данном случае. И французская казна до конца месяца вновь возвратилась в башню Тампля.

Пока Плезиан искал во французских провинциях adherants[единомышленников] (неопределенное выражение, которое широко пустят в ход) «в деле короля против Папы», Гийом де Ногаре, находившийся в Риме, струсил; как он скажет в дальнейшем, «не осмелился безбоязненно встретить гнев Бонифация». Курия проводила лето в Ананьи, родном городе Папы, и легист затаился у неких сеньоров из окрестностей, выжидая благоприятного момента для дальнейших действий. 2 сентября он узнал, что Бонифаций 8 сентября, в праздник рождества Богоматери, должен издать буллу об отлучении короля Франции. Это была катастрофа, для Филиппа – вероятно, для Ногаре же – весьма несомненно: оставался ли у него шанс сохранить свою собственную шкуру? Призвав Колонну и других врагов Папы, Гийом посягнул на него в Ананьи, получив известный результат. [*1] Бонифаций от этого умер. [511] За его смертью последовал короткий понтификат Бенедикта XI, готовившегося отлучить от Церкви Гийома де Ногаре, но скончавшегося днем ранее. Собравшимся на конклаве в Перудже кардиналам понадобилось одиннадцать месяцев, чтобы отыскать Бенедикту XI преемника. Наконец, в июне 1305 г., их выбор пал на Бертрана де Го, архиепископа Бордоского, – Бертран стал Климентом V.

По отношению к процессу тамплиеров, урок, извлеченный из предшествующего, заключается в том, что Ногаре, не колеблясь, бросил публичное обвинение Папе без малейших доказательств виновности и даже не беспокоясь о них. Донесение одного знатока канонического права, составленное после смерти Бонифация, тяжко для нашего настойчивого полемиста, так как ему советуют оставить обвинение в ереси за неимением доказательств и поискать другой путь. [512] Далекий от того, чтобы позволить себе пасть духом, Ногаре тогда направил королю экстраординарное послание, – жесткое предостережение, – в котором он угрожал Филиппу божьей карой, "если он отнимет руку от плуга". [*2] Вы сами, о суверенный король, будете судимы пред Богом и людьми. Вы публично взяли на себя дело Христа и католической веры и защиту церкви против Бонифация <...> не становитесь лжецом пред Богом.

Труд будет тяжким, говорит Ногаре, – главные позиции нужно захватить с самого начала и заставить Папу скорее возвести в кардинальский ранг как можно больше французов. Со своей стороны, он готов взять на себя ответственность за дело Ананьи:

Г. де Н. представил бы свою защиту с Вашим прибытием (на Собор). Он бы изложил <...> большую часть правды и постарался бы почти извинить и освободить пред людьми королевское превосходство.

Письмо написано рукой Ногаре, спешно, с переписанными местами и словами, вычеркнутыми яростным пером. Следы красного воска на обороте листа показывают, что оно было тут же сложено и скреплено печатью. Гийом предстает в этом письме целиком, с его дерзостью, коварством, но и с едва прикрытым презрением, которое ему внушает его хозяин. Понимал ли весьма молчаливый Филипп своего советника, такого многословного? Все, что можно сказать, – так это то, что король позволил руководить собой и что Ногаре уже обдумывал еще более темное дело, нежели дело Бонифация VIII, с которым мы только что ознакомились, [513] ибо, если бы новый Папа не согласился на созыв Собора, "Гийому пришлось бы дать другие рекомендации" для продолжения своей политики.

ГЛАВА XXIII Проекты Климента V

Бертран де Го, принявший имя Климента V, происходил из гасконской семьи и вследствие этого, являлся подданным короля Англии, [*3] которому служил несколько лет, прежде чем стать капелланом папы Целестина V; он едва знал Италию и имел непродолжительный опыт в Курии; и его карьера, и личность ничем не выделялись. Новый Папа был болезненным, постоянно озабоченным своим здоровьем человеком, одновременно слабовольным и упрямым. Он отказался вернуться в Рим и избрал для собственного посвящения Лион, епископский город, где 14 ноября 1305 г. и состоялась церемония. Климент сразу выказал себя весьма благосклонным к французскому королю; из десяти кардиналов, которых он возвел в этот сан в Лионе, пятеро были из его собственной семьи и четверо – из окружения Филиппа: Беранже Фредоль, епископ Безье; Этьен де Сюизи, канцлер с 1302 по 1305 гг.; Пьер де Ла Шапель-Тейфер, епископ Тулузы; и Никола де Фреовиль, доминиканец, в прошлом – исповедник короля. Тем не менее Папа отказался принять Гийома де Ногаре или дать ход делу Бонифация VIII, что поставило Ногаре в крайне незащищенное положение. В марте месяце, ко всеобщему изумлению, Климент перенес Курию в Бордо. [514]

В противоположность своим предшественникам, Климент V искренно заинтересовался Святой Землей. Обстановка в Малой Азии изменилась после побед, одержанных татарами над каирскими султанами, и монгольский хан стремился к союзу с христианами. В Лионе Папа принял послов; они предложили поставить сто тысяч всадников и выделить столько же лошадей для крестоносцев. В связи с этим Климент обратился за советом к магистрам обоих военных орденов, и ответ Жака де Моле должен был найти его в Бордо.

Последний магистр ордена Храма родился около 1244 г. в Раоне, в Юре, и получил свое имя по владению в окрестностях Безансона. В 1265 г. он стал тамплиером и был принят Эмбером де Перо, генеральным смотрителем и дядей Гуго де Перо. Моле служил в Святой Земле под началом Гийома де Боже и в 1294 г. стал великим магистром. Известно, что группа бургундских рыцарей предпочла его Гуго де Перо; в любом случае несправедливо предполагать, что ни тот, ни другой не были бы избраны, если бы орден Храма не лишился своих лучших рыцарей при осаде Акры.

Жак де Моле, растерявшийся, когда несчастье обрушилось на его орден, говорит о военных вопросах авторитетно и с пониманием. Его донесение должно было составляться с согласия совета, и если некоторые выводы выглядят пессимистичными, то они одновременно и проницательны, и объясняются естественным недоверием к некоторым проектам, которые были созданы при французском дворе и поддержаны Папой. [515] Имелось в виду наступление на Морею (Пелопоннес) и военная кампания по отвоеванию Византийской империи в пользу Карла де Валуа, брата короля, женатого на Екатерине де Куртене, наследнице латинских императоров Константинополя. Отъезд был назначен на май 1307 г., и Папа, поставлявший финансовую помощь Карлу де Валуа, втайне надеялся снискать симпатии армян, помогая им в борьбе с мусульманами Сирии. [516] Несомненно, тамплиеры предвидели разгром, который последовал бы за этими недостаточно продуманными проектами; разгром, который, как всегда, поставили бы в вину духовно-рыцарским орденам: этим объясняется тон вступления в послании Моле.

Святой Отец, вы спросили меня, кажется ли мне предпочтительным организовывать большую или малую экспедицию. На это я отвечаю, что маленькая экспедиция ничего бы не стоила при нынешнем состоянии Святой Земли, но обернулась бы к ущербу и стыду христианства, ибо стала бы погибелью для тех, кто принял бы в ней участие. Сейчас христиане не владеют на этой земле ни замком, ни крепостью, где они могли бы укрыться при необходимости. И если войско будет неожиданно атаковано с какой-либо части заморской земли и не будет достаточно мощным, чтобы сразиться с войском султана, оно будет полностью уничтожено.

Мусульманская армия, защищающая Иерусалим, насчитывала, по мнению Моле, от двенадцати до пятнадцати тысяч всадников, более сорока или пятидесяти тысяч лучников; в военных действиях ее поддержала бы армия Египта. Магистр ордена Храма не советовал высаживаться в Армении, стране, которая, со своим "малонадежным населением", казалась опасной, но если пожелают снарядить крупномасштабную экспедицию, он совершенно согласен.

Item: [*4] должно приказать с этого времени генуэзцам, венецианцам и людям из других морских стран построить корабли и прочие большие суда, способные перевозить лошадей и снедь, и каждый должен начать запасаться необходимыми вещами <...>

Item: я советую использование не галер, но кораблей и других крупных судов, и сие оттого, что они лучше галер и много выгоднее. Ведь один корабль перевозит больше, чем четыре галеры, а одна галера стоит больше, чем три корабля. И флоту не придется сражаться на море, оттого, что у наших врагов мало военных судов и они не осмелятся на нас напасть.

Далее Моле касается контрабанды; европейские страны, говорит он, посылают туркам все для войны, вплоть до «предварительно изготовленных»галер, которые те только собирают и сбивают, а это должно быть строго запрещено. Что касается необходимых военных сил, он оценивал их в двенадцать или пятнадцать тысяч всадников и пешего войска, включая тысячу арбалетчиков. Он ничего не пожелал сказать ни о месте сбора, ни о месте высадки, но предложил устно назвать Папе и королю Франции наилучшие из них.

Item: я советую вам <...> велеть приготовить этой зимой десять галер, которые выйдут в море в начале весны, чтобы защищать остров Кипр и охранять море, чтобы дурные христиане не перевозили больше контрабанду сарацинам. И дабы знать, как эти, галеры смогли бы продержаться без отдыха до генерального перехода и как получить средства для их оплаты, я вам объясню, если вам угодно, секретно <...> ибо мой проект не из тех, которые можно было бы записать. Но, как я надеюсь, эти галеры с Божьей помощью принесут столько пользы, что смогут легко удерживать море.

Проект Жака де Моле был не чем иным, как типичной формой войны на Средиземноморье, соurse;[*5] он был разъяснен Клименту устно Умбером Бланом, командором Оверни, и его другом Пьером де Лангром, марсельским судовладельцем. Папа не колеблясь принял план, увлекшись идеей войны, финансирующей сама себя, не требуя субсидий, которых для различных целей от него добивался каждый.

Из Бордо Климент обратился к командору Оверни и его компаньонам двумя буллами от 13 июня 1306 г., из которых вторая предоставляла тамплиерам долгожданную духовную привилегию:

Мы вам уступаем <...> право избрать скромного священника в качестве исповедника, который сможет нашей властью давать полное отпущение грехов тем, кто принимает участие в вашем походе <...> Тому же священнику мы уступаем <...> власть <...> отпускать грехи тем из людей, кто бы перевозил запрещенные товары в страны язычников, и освобождать их от приговора отлучения, который они навлекли бы на себя ввиду этого <...>, если они будут вас сопровождать в вышеназванные страны и останутся там в соответствии с тем, как вам покажется добрым располагать ими. [517]

С первых дней существования своего ордена тамплиеры, которых интересовала участь отлученных, разыскивали и собирали рыцарей, изгнанных из Церкви. Но Святой престол всегда отказывал им в высшей привилегии – даровать отпущение грехов отлученному, постучавшемуся в их дверь, при помощи своих капелланов. Эту-то привилегию и включил Климент в длинный список прав и исключительных привилегий ордена Храма: доказательство его уважения и доверия. Но не достаточно ли было этого, чтобы вызвать подозрение, даже зависть инквизиции? Нет ли серьезной причинной связи с тем, что высшая привилегия, предоставленная тамплиерам, оказалась и последней?

В течение 1306 г. Гийом Ногаре сблизился с доминиканцами, и особенно – с верховным инквизитором, Гийомом Парижским, который стал исповедником короля вместо другого доминиканца, Никола де Фреовиля, возвысившегося до багряных облачений кардинала. Ранее Гийом Парижский был исповедником детей Франции [королевских детей], за обучением которых он следил между 1299 и 1301 гг., и эту должность он уступил третьему доминиканцу, отцу Эмберу. [518] В деле Бонифация VIII инквизитор и парижские доминиканцы присоединились к Филиппу, что доминиканцы юга сделать отказались. Гийом де Ногаре, которого считали жертвой, намеченной инквизицией, избежал – говорили, чудесным образом – анафемы; его правоверие никогда не ставилось под сомнение при его жизни, невзирая на посягательство, совершенное в Ананьи. Но его спасение целиком зависело от милости Филиппа, и он изо всех сил старался услужить королю. Союз, который мало-помалу оформился между Гийомом Парижским и Гийомом де Ногаре, был логичен, поскольку один завидовал духовным привилегиям ордена Храма, а второй желал обратить материальные средства ордена на пользу короне.

В течение лета финансы Филиппа Красивого настиг новый кризис. Банкиры короля, семейство Франчези, исчерпали все возможности и находились на грани разорения, и тогда Ногаре осенила идея захватить имущество евреев, поселившихся во Франции, как уже поступили с ломбардцами в 1292 г. Он сам отправился в Тулузу, чтобы наблюдать, как для этого расставляются сети, идея была осуществлена 22 июля. Чиновники короля конфисковали все имущество евреев, оставив тем только незначительные средства для того, чтобы покинуть страну. [519] Из собранных таким образом ценных металлов монетный двор начеканил новые монеты, между тем как объявили переоценку старых. [520] Результатом этого было великое недовольство; в сентябре в Париже разразился бунт, и Филиппу пришлось укрыться в командорстве ордена Храма. Мятеж вскоре подавили, вожаков повесили, но денежный кризис так и не был разрешен. После ломбардцев – евреи, после евреев?..

В апреле 1307 г. в Пуатье Филипп встретился с Папой. Климент все еще отказывался принять Ногаре, но не мог помещать ему сопровождать короля. Чтобы добиться осуждения Бонифация и в связи с этим – собственного оправдания, которым он дорожил, как самой жизнью (что зависела от него), легист противился искусственному продолжению конфликта, и так сильно мешавшего отношениям французского двора и Святого престола: он проделал это с большой ловкостью, яо, несомненно, неожиданная твердость Климента побудила Ногаре взяться за исполнение уже разработанного плана против тамплиеров.

Во время пребывания в Лионе Филипп сообщил Папе о некоторых подозрениях, что он испытывает в отношении ордена Храма; Климент, однако, выразил свое полное недоверие. На последовавшей встрече в Пуатье, во время прощания, когда Папа и король вместе шли через большой дворцовый зал, Филипп вернулся к этой теме, но не сразу и не без смущения. По словам Климента, один из секретарей короля изложил суть дела, но Папа снова счел обвинения невероятными. [521]

Как зародились подобные подозрения? Прежде всего, их распространял некий Эскиус из Флуарака, что в диоцезе Ажен, именовавший себя слугой французского короляи игравший роль осведомителя то при арагонском дворе, то при дворе французском.

Именно около 1300 г., в Лериде, в покоях короля Иакова II Арагонского он поделился некоторыми секретами, которые, по его утверждению, выманил у тамплиеров, а именно, что они отрекались от Бога во время своего вступления в орден и поклонялись идолу на своих капитулах. Информатор старался воспользоваться кратковременной ссорой между Иаковом II и магистром Испании и получил от Иакова ответ (иронический?) – "Ежели это будет доказано, я дам вам тысячу ливров ренты и три тысячи ливров из имущества ордена". Выставленный королем Арагонским, Эскиус отправился попытать счастья в Париже подле своего соотечественника Гийома де Ногаре, который тут же понял, какую выгоду он может извлечь из подобного обвинения. [522]

Не вызывает сомнений, что дело тамплиеров, как и дело Бонифация VIII, было взращено Ногаре: именно он велел разыскать и собрать свидетелей, которые были необходимы, чтобы обосновать публичную диффамациюи начать процесс по обвинению в ереси без санкции полномочного обвинителя. Хронист Иоанн Сен-Викторский рассудительно утверждает: «Дело тамплиеров было раскрыто задолго до этого некоторыми командорами и некоторыми людьми, благородными и простолюдинами, которые были тамплиерами и находились в темницах в различных частях королевства, которых Гийом де Ногаре велел собрать как свидетелей и в большой секретности стеречь в темнице Корбей; брат Эмбер, доминиканец и исповедник короля, был их стражем и мог располагать их особами». Не призывает ли нас каноник Сен-Виктора догадаться о его мысли, которую он не может выразить яснее? [523]

Призванный в Курию, чтобы встретить там послов монгольского хана, Жак де Моле прибыл в Пуатье после отъезда Филиппа [524] ; он нашел там большую часть великих бальи ордена. Магистр и его совет уже что-то знали об обвинениях, выдвинутых Филиппом; Папа раскрыл им детали, нелепые, но тревожные. По словам Рамбо де Карона, командора Кипра, именно сам Климент дал знать, что их подозревают в поклонении идолу на тайных капитулах. Папа все еще находил эти обвинения "невероятными и невозможными до такой степени, что они не укладываются у него в голове". Но, по настоянию великих бальи, он решился провести расследование, "дабы оправдать их, если Мы найдем их невиновными, или наказать, если они виноваты". [525] Климент сообщил Филиппу письмом от 24 августа, что он намерен раскрыть имеющиеся сведения, и просил короля передать всех свидетелей, которые были бы доставлены ко французскому двору. К несчастью, Папа добавил, что собирается пройти некое лечение в течение сентября, что помешает ему принять королевских послов раньше середины октября. Таким образом, он дал понять Ногаре, что готов начать расследование, но только через шесть или восемь недель. Легист, в свою очередь, постарался ускорить свои приготовления.

14 сентября в Понтуазе Ногаре написал от имени короля и велел разослать секретные послания, адресованные избранным агентам по всему королевству, сенешалям, бальи, прево и особенно новым missi dominici,[государевым посланцам (лат)] рыцарям короля. По словам хрониста Амори Оже, эти инструкции были заключены в двойные конверты и должны были распечататься только в назначенный день и час. [526]

В уже знакомых выражениях легист представил мрачнейшую картину преступлений тамплиеров, как если бы преступления эти были уже доказаны:

Прискорбное дело, горестное дело, отвратительное дело, гнусное преступление, отвратительное злодеяние, омерзительный поступок, ужасный позор, нечеловеческий проступок достиг нашего слуха благодаря чистосердечию многих лиц, ввергнув нас в великое оцепенение и заставив трепетать от ужаса <...> [527]

Очищенные от исступленной риторики Ногаре, четыре главы обвинения повторяют одно и то же в отношении церемонии принятия новых братьев на секретных капитулах. Командоры ордена Храма заставляли вступающих отрекаться от Бога и плевать на крест при произнесении своих обетов; они принуждали их к неким непристойным и кощунственным действиям, облачая в одеяние ордена Храма; они предавались содомии и приказывали новым братьям заниматься тем же.

Крайне сходные обвинения уже сослужили службу против Бернара Сессе и Бонифация VIII, но на этот раз Ногаре собирался получить компрометирующие свидетельства с помощью инквизиторов. Неделей позже Гийом Парижский отправил провинциальным инквизиторам письмо, списанное с текста Ногаре, где с точностью повторил уже сформулированные поручения и разъяснения, переданные королевским чиновникам, и к этим поручениям верховный инквизитор сделал некоторые уточнения. "У нас нет намерения вести судебное дело против ордена Храма и против всех братьев вместе, нам нужно только проверить подозреваемых лиц", – говорит он; инквизиторы должны были допрашивать подозреваемых, которых им представляли бы люди короля, и производить расследование по поводу справедливости обвинений делегированной им апостольской властью.