Текст книги "Омерта"

Автор книги: Марио Пьюзо

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 18 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]

Действительно, Йельский и Гарвардский университеты отказались от его двадцати миллионов на постройку студенческого общежития имени Христофора Колумба (первооткрывателя Америки в ту пору в интеллектуальных кругах не жаловали). Йель, впрочем, согласился взять деньги при условии, что общежитие назовут в честь Сакко и Ванцетти «Сакко и Ванцетти – анархисты, деятели рабочего движения. 5 мая 1920 г, были арестованы по обвинению в убийстве с целью ограбления кассира обувной фабрики. Процесс проходил в обстановке панического страха перед развитием рабочего движения и „красной опасности“. Несмотря на отсутствие прямых улик, 14 июня 1921 г, признаны виновными и приговорены к смертной казни на электрическом стуле. 23 августа 1927 г, казнены без рассмотрения апелляции невзирая на признание арестованного к тому времени настоящего убийцы кассира.», но дона Сакко и Ванцетти не вдохновляли. Он презирал мучеников.

Человек не столь достойный посчитал бы себя униженным и оскорбленным и затаил обиду, но только не дон Раймонде Априле. Он просто отдал эти деньги католической церкви на ежедневные мессы в память его жены, уже двадцать пять лет пребывавшей на небесах.

Он пожертвовал миллион долларов Ассоциации друзей нью-йоркской полиции и еще миллион – Обществу защиты нелегальных иммигрантов. Все три года, прошедших после его отхода от дел, он стремился улучшить мир, в котором ему довелось жить. Он откликнулся на все просьбы о пожертвованиях, кроме одной. Дон Априле отказал в материальной поддержке развернутой Николь кампании за запрещение смертной казни, ее крестового похода, конечной целью которого являлось исключение высшей меры наказания из уголовного законодательства.

Пусть это покажется удивительным, но три года добрых дел и щедрости позволили практически вычеркнуть из памяти общества те тридцать лет, на протяжении которых дона Раймонде Априле выставляли исключительно в черном цвете.

Многие великие покупали доброе отношение к себе, прощение за предательство друзей и жестокие, непопулярные решения. И дон был не чужд этой слабости.

Тридцать лет он прожил, ни на йоту не отходя от установленных им строгих моральных норм, пусть они и расходились с моральными нормами, по которым жило общество. В своде заповедей, которыми он руководствовался, и следовало искать причины уважения, которым пользовался дон все эти годы, и безграничного страха, который служил основой его могущества. Потому что главная заповедь гласила: никакой жалости.

– И дело тут было не в особой внутренней жестокости, патологическом желании причинять боль, а в абсолютной убежденности, что неповиновение у людей в крови. Даже Люцифер, ангел, и тот посмел пойти против воли бога, за что его и низвергли с небес.

Поэтому честолюбивому человеку, стремящемуся к власти, просто не оставалось другого выбора. Конечно, можно попытаться убедить оппонента, заинтересовать. Но если все усилия не давали нужного результата, оставалось только одно – убить. Никаких иных угроз, которые могли вызвать желание отомстить. Непонятливых и упрямых просто убирали из этого мира.

Предательство дон почитал величайшим из преступлений. А потому страдал не только предатель, но его семья и ближайшие друзья. Уничтожалось все, связанное с ним. Ибо многие храбрые, гордые люди ради достижения своих целей могли рискнуть жизнью, но думали дважды, прежде чем подставить под удар своих близких. Отсюда и тот ужас, который наводил на всех дон Априле. А для завоевания не столь уж необходимой любви он полагался на свою щедрость в земных благах.

Необходимо отметить, что он не знал жалости и к себе. Обладая невероятной властью, он не смог предотвратить смерть молодой жены, которая родила ему троих детей. Шесть месяцев на его глазах она умирала от рака долгой и мучительной смертью. Этого времени вполне хватило на то, чтобы прийти к печальному выводу: она наказана за все совершенные им смертные грехи. И он сам наложил на себя покаяние: второй раз не женится; детей отошлет, чтобы они учились жить в законопослушном обществе, не имея ничего общего с его миром, полным опасности и ненависти; поможет им найти свой путь, но они не будут принимать участия в его делах. С печалью в душе он отказал себе в истинных радостях отцовства.

Итак, Николь, Валерий и Маркантонио отправились в частные школы-интернаты. От своей личной жизни дон Априле отгородил их глухой стеной. Когда они приезжали домой на каникулы, он играл роль любящего отца, но не подпускал к себе. Они так и не стали частью его мира.

Несмотря ни на что, даже зная о его репутации, дети любили дона Априле, пусть никогда и не говорили об этом между собой.

Никто не мог упрекнуть дона в сентиментальности. Близких друзей он мог пересчитать по пальцам, домашних животных не держал, всячески избегал праздничных мероприятий. Лишь однажды, много лет тому назад, он совершил поступок, изумивший всех его коллег.

Дон Априле, вернувшись с Сицилии с маленьким ребенком, узнал, что жена его умирает от рака, а трое детей пребывают в отчаянии. Не желая, чтобы тягостная атмосфера отрицательно подействовала на впечатлительного ребенка, дон решил поручить его заботам одного из своих ближайших сподвижников, Фрэнку Виоле, и его жене. Как выяснилось, выбор дон сделал неудачный. В то время Фрэнк Виола уже лелеял планы занять место дона.

Но едва жена дона умерла, трехлетний Асторре Виола вновь стал членом его семьи, после того как его приемный отец покончил с собой в багажнике своего автомобиля, а мать умерла от мозгового кровотечения. Именно тогда дон Априле взял Асторре в свой дом и стал для него дядей.

Когда Асторре подрос и начал спрашивать о родителях, дон Раймонде сказал, что забрал его из сиротского приюта. Асторре, не по годам умный и проницательный, по-прежнему пытался докопаться до истины, и дон, чтобы избежать дальнейших расспросов, объяснил мальчику, что его родители, бедные крестьяне, не могли прокормить ребенка и отдали богатому иностранцу, а сами умерли в маленькой сицилийской деревушке. Дон видел, что такое объяснение не устроило мальчика. Ему, конечно, не хотелось обманывать Асторре, но он прекрасно понимал, что происхождение ребенка, его мафиозные корни – все это пока должно оставаться тайной. Ради безопасности как Асторре, так и собственных детей дона Априле.

Дон Раймонде обладал даром предвидения и знал, что успех не может навеки вечные сопутствовать ему, слишком предательский его окружал мир. Возможно, поначалу он даже не осознавал цели, которую поставил перед собой, но великие интуитивно чувствуют, что может потребоваться им в будущем. И в этом случае, честно говоря, он действовал из сострадания. Едва ли дон разглядел в трехлетнем Асторре мужчину, которым тот стал, когда вырос. И едва ли он уже тогда мог предположить, какую важную роль будет играть Асторре в его семье.

Дон не сомневался, что источником славы и процветания Америки стало появление великих семей, а высший свет общества сформировался из людей, предки которых совершили тягчайшие преступления против этого самого общества.

Именно эти люди, гонясь за богатством, построили Америку, а их прегрешения за давностью лет были забыты и обратились в пыль. Но разве могли они поступить иначе? Им следовало оставить Великие равнины индейцам, которые не могли построить трехэтажный дом? А Калифорнию – мексиканцам, которые и представить себе не могли, как соорудить акведуки, давшие жизнь тысячам и тысячам акров земли? Америка привлекала со всего мира миллионы бедняков, чтобы их трудом прокладывать железные дороги, возводить дамбы, строить небоскребы. Да, статую Свободы мог придумать только гений-рекламщик. И ведь все обернулось к лучшему. Да, без трагедий не обошлось, но такова уж правда жизни. Зато Америка превратилась в рог изобилия. И толика несправедливости – не такая уж большая цена, учитывая, чего ей удалось достичь. Отдельные личности всегда становились жертвами продвижения вперед – как цивилизации в целом, так и отдельно взятых государств.

Но к великим людям это не относилось. Жертвенность не была их уделом. Так или иначе, преступными деяниями, аморальными поступками, иезуитской хитростью они мчались на гребне волны человеческого прогресса.

Таким человеком был и дон Раймонде Априле.

Он добивался власти умом и безжалостностью.

Он вызывал страх, он стал легендой. Но его дети, став взрослыми, не верили большинству чудовищных историй, которые рассказывали об их отце.

Одна из таких историй относилась к тому времени, когда дон Априле только возглавил семью.

Среди прочего, он контролировал строительную компанию, которой руководил Томми Лиотти.

Благодаря контрактам, которые обеспечивал дон, компания приносила большие прибыли, а Лиотти разбогател. Человек он был веселый, остроумный, и дону нравилось его общество. Недостаток у него был только один: он не знал меры в спиртном.

Томми женился на лучшей подруге жены дона, Лизе, симпатичной женщине с острым язычком, которая считала сроим долгом честить мужа, который не находил в себе никаких изъянов. Словесные перепалки имели неприятные последствия. Трезвым Томми пропускал шпильки жены мимо ушей, пьяным мог отвесить ей оплеуху, чтобы она прикусила язык.

К несчастью, Томми отличала недюжинная сила, поскольку в молодости он не один год проработал на стройплощадках. Ему вообще нравилось ходить в рубашках с короткими рукавами, демонстрируя могучие бицепсы.

Все это тянулось два года. Поначалу Томми хоть немного сдерживался, но со временем стал бить жену в полную силу. И однажды вечером сломал ей нос и вышиб несколько зубов. Потребовалось хирургическое вмешательство, стоившее немалых денег. Женщина не решалась пожаловаться жене дона Априле, понимая, что после этой жалобы она неминуемо станет вдовой, а мужа она, несмотря ни на что, любила.

Сам дон не имел привычки вмешиваться в семейные отношения своих подчиненных. Найти правых и виноватых в таких разборках не представлялось возможным. Если бы Томми убил жену, он бы и ухом не повел. Но постоянные избиения грозили навредить бизнесу. Рассерженная жена могла дать некие показания, сообщить сведения, не предназначавшиеся для чужих ушей.

К примеру, о том, что муж держит дома значительные суммы наличными, которые шли на взятки чиновникам, отвечающим за городское строительство.

И дон Априле вызвал мужа на ковер. Очень тактично объяснил ему, что вмешивается в его семейную жизнь только потому, что ситуация может выйти из-под контроля и отразиться на бизнесе. Посоветовал Томми сразу убить жену или развестись с ней, но прекратить побои. Томми заверил его, что такого больше не повторится. Но дон ему не поверил. Он заметил в глазах Томми особый блеск, блеск свободы. По разумению дона Априле, блеск этот был одной из величайших загадок жизни. Он свидетельствовал о том, что человек будет делать то, что считает нужным, невзирая на последствия. Великие люди вступали в союз с ангелами, идя на огромные жертвы. Злые – жаждали утолить свои прихоти, зная, что за это им придется гореть в аду.

Так получилось и с Томми Лиотти. После разговора с доном прошел почти год, и язычок Лизы все сильнее хлестал мужа. В результате, несмотря на предупреждение дона, несмотря на любовь к жене и детям, Томми так жестоко избил Лизу, что она попала в больницу с переломанными ребрами и пневмотораксом.

Используя свои политические связи, Томми огромной взяткой сумел подкупить одного из судей. А потом уговорил жену вернуться к нему.

Дона Априле случившееся разозлило, и он решил, что пора принимать меры. Прежде всего ознакомился с некоторыми практическими аспектами. Достал копию завещания Томми и выяснил, что тот, как и положено хорошему семьянину, оставлял все свое состояние жене и детям.

Так что Лизе предстояло стать богатой вдовой.

А потом послал к Томми спецкоманду с особыми инструкциями. Неделю спустя посыльный принес судье длинную коробку, перевязанную лентами в которой, словно дорогие лайковые перчатки, лежали отрубленные по локоть руки Томми Лиотти, одна с дорогим «Ролексом» на запястье, несколько лет тому назад подаренным доном в знак особого расположения. На следующий день тело нашли в воде неподалеку от моста Верразано «Мост Верразано-Нэрроуз построен в 1959–1964 гг., соединяет районы Нью-Йорка Бруклин и Ричмонд у входа в Нью-Йоркскую гавань. Назван в честь итальянского мореплавателя Джованни ди Верразано, служившего французскому королю Франциску I, который в 1524 г, исследовал Атлантическое побережье Северной Америки и, по некоторым сведениям, открыл Нью-йоркскую гавань.».

От другой истории по коже пробегал холодок.

Такое случается, когда читаешь хороший рассказ о привидениях. Когда дети дона уже учились в частных школах, один молодой и талантливый журналист, сделавший себе имя на неизвестных подробностях жизни знаменитостей, отыскал их всех и втянул во вроде безобидный разговор о всяком и разном. Журналист весьма остроумно высмеял их наивность, школьную форму, юношеский идеализм, стремление сделать мир лучше.

Всему этому он противопоставил репутацию их отца, хотя и указал, что дона Априле никогда не признавали виновным в совершении преступления.

Статья получила известность, ею зачитывались в редакциях газет и журналов еще до публикации.

О таком успехе мечтал любой журналист. Она нравилась решительно всем.

Журналист любил жить на природе и каждый год с женой и двумя детьми уезжал в охотничий домик, который купил в штате Нью-Йорк. Поохотиться, порыбачить, отдохнуть от цивилизации.

В тот год они поехали на длинный уик-энд по случаю Дня благодарения «Национальный праздник США, ежегодно отмечаемый в четвертый четверг октября. Посвящен первому урожаю, собранному пилигримами из Плимутской колонии в 1621 г, после голодной зимы. Впервые отмечался при президенте Дж. Вашингтоне 26 ноября 1789 г. В 1863 г, президент Линкольн объявил его национальным праздником и нерабочим днем.». В субботу охотничий домик, расположенный в десяти милях от ближайшего города, загорелся. Помощь подоспела лишь через два часа. К этому времени от домика остались головешки, а от журналиста и его близких – обугленные кости. Пресса, конечно же, подняла крик, полиция провела тщательное расследование, но не обнаружила никаких следов поджога. И вынесла заключение, что погибшие отравились дымом и не смогли выбраться из горящего дома. Дело закрыли.

Но самое интересное началось позже. Через несколько месяцев после трагедии поползли слухи. Анонимы извещали ФБР, полицию, средства массовой информации о том, что пожар стал местью небезызвестного дона Априле. Пресса, естественно, потребовала провести повторное расследование. Его провели, с тем же результатом. Однако пусть доказательств причастности дона Априле к смерти журналиста и его семьи не нашли, история эта стала еще одним подтверждением жестокости дона.

В данном случае общественное мнение полностью разошлось с мнением властей. Последние нисколько не сомневались, что дон тут ни при чем. Все знали, что мстить журналистам не имеет смысла. Их пришлось бы убивать тысячами, но проку от этого не было бы никакого. И дон слишком умен, чтобы идти на такой риск. Однако история эта не канула в Лету. Некоторые агенты ФБР высказывали предположение, что дон сам способствовал появлению этого слуха. И не давал ему умереть. В назидание новым поколениям писак.

Дона отличала не только жестокость, но и щедрость. Тот, кто служил ему верой и правдой, богател и мог ничего не бояться в этом тревожном мире. Дон щедро награждал, но карал беспощадно. Таким его знали и друзья, и враги.

После встреч с Портеллой и Силком дон Априле перешел к последнему этапу перехода на заслуженный отдых. Он вызвал в Америку Асторре Виолу, положив конец его одиннадцатилетней ссылке.

Ему требовалась помощь, и он знал, что Асторре в полной мере подготовлен для того, чтобы выполнить стоящие перед ним задания. Дон симпатизировал Асторре, выделяя его среди своих детей. Даже ребенком, не по годам общительный, Асторре всегда был лидером. Он любил дона, но не боялся его, что иной раз случалось с остальными детьми. В десять лет Асторре уже однозначно выражал свою независимость от двадцатилетнего Валерия и восемнадцатилетнего Маркантонио.

А когда Валерий, тогда курсант военного училища, попытался задать ему трепку и поставить на место, незамедлительно дал отпор. Маркантонио относился к племяннику куда как дружелюбнее и купил ему первое банджо, чтобы поощрить его увлечение пением. Асторре принял подарок с достоинством, вежливо поблагодарив, как и положено у взрослых.

Кому Асторре подчинялся, так это Николь. Она была на два года старше, но относилась к нему как к кавалеру, чего он, собственно, и требовал от нее с самого детства. Он безропотно выполнял все ее поручения, она слушала итальянские баллады, которые он ей пел. И била по щекам, когда он пытался ее поцеловать. Ибо с раннего детства Асторре влекла женская красота.

А Николь росла красавицей. Большие темные глаза, чувственный рот, нервное лицо, на котором отражались все эмоции. Она набрасывалась на любого, кто пытался доказать ей, что живет она в мужском мире, где женщина – существо второго сорта и должна знать свое место. Она чуть не плакала из-за того, что физически слабее своих братьев и Асторре, что может добиваться своего не силой, а красотой. Но при этом она не знала страха и цепляла всех, даже своего отца, несмотря на его репутацию.

После смерти жены, когда дети еще не подросли, у дона Априле вошло в привычку проводить один летний месяц на Сицилии. Он любил размеренную жизнь своей родной деревни, неподалеку от города Монтелепре, там ему принадлежал дом, когда-то загородная резиденция графа, которая называлась Вилла Грация.

После нескольких ежегодных поездок он нанял домоправительницу, сицилийскую вдову, которую звали Катерина. Ее отличала не только красота, но и умение поддерживать в доме безупречный порядок. Крестьяне уважали ее, слуги слушались. Она стала любовницей дона. Но об этом не знали ни дети, ни друзья, хотя ему было сорок лет и у его ног лежал весь мир.

Асторре Виоле исполнилось десять лет, когда он впервые поехал с доном Раймонде Априле на Сицилию. Дона попросили уладить серьезный конфликт между кланами Корлеоне и Клерикуцио. И, естественно, он хотел отдохнуть в тишине и покое Виллы Грация.

Компания десятилетнего Асторре пришлась дону по душе. Мальчик всегда пребывал в прекрасном расположении духа, его симпатичное смуглое личико лучилось счастьем. И постоянно пел, а если не пел, то мог поддержать разговор.

Прежде всего дон разобрался с делами, предложив устроивший всех компромисс и установив хрупкий мир. А уж потом отправился на виллу и наслаждался отдыхом, вспоминая детство, проведенное в этой самой деревушке. Он ел лимоны, апельсины, оливки, вместе с Асторре отправлялся в долгие прогулки под ярким сицилийским солнцем, превращавшим камень домов и скалы в раскаленные сковороды. Он рассказывал маленькому мальчику истории давно умерших Робин Гудов Сицилии, об их борьбе с маврами, французами, испанцами, Папой. Естественно, рассказывал он и о местном герое, великом доне Дзено.

В первые же несколько дней Асторре собрал под свое крыло местную ребятню. Дону оставалось только гадать, как ему это удалось, потому что сицилийских мальчишек распирало от гордости и они никого не боялись. Многие из десятилетних херувимчиков уже умели обращаться с lupara, дробовиком, с которым не расставался ни один сицилиец.

Долгие летние вечера дон Априле, Асторре и Катерина проводили под открытым небом в великолепном саду виллы, ели и пили, вдыхая аромат цветущих апельсиновых и лимонных деревьев.

Иногда дон приглашал друзей детства поужинать и поиграть в карты. Асторре помогал Катерине подавать напитки.

Катерина и дон не афишировали свои отношения, но в деревне все понимали, и ни один мужчина не пытался ухаживать за ней. В ней видели не просто домоправительницу, но хозяйку дома.

Никогда раньше дон Априле так хорошо не отдыхал.

Но за три дня до отъезда случилось невероятное: дона похитили, когда он прогуливался по улицам деревни.

В соседней провинции Чинези, едва ли не самой бедной на Сицилии, один маленький деревенский клан возглавлял жестокий, не знающий страха бандит по фамилии Фиссолини. В своей деревне он обладал абсолютной властью и практически не поддерживал связей с другими кланами острова. Он понятия не имел о том, какой властью обладает дон Априле, представить себе не мог, что власть эта может дотянуться и до его забытой богом деревеньки. Он решил похитить дона Априле и получить за него выкуп. Он, конечно, понимал, что нарушает один из неписаных законов: похищая дона Априле, он вторгался на территорию другой семьи, но рассудил, что ради такой богатой добычи стоит рискнуть.

Cosca, семья, клан, – базовая ячейка мафии и обычно состоит из кровных родственников. Законопослушные граждане, к примеру, адвокаты или врачи, не рвут, а наоборот, укрепляют связи со своим кланом, потому что он отстаивает их интересы. Каждый клан – замкнутая организационная структура, но он может вступать в союз с более сильным и более влиятельным кланом. Всю совокупность кланов обычно и называют мафией.

Но у нее нет единого вожака или командира.

Каждый клан обычно специализируется в определенной сфере на определенной территории.

Один контролирует цену воды и препятствует правительству в сооружении дамб, которые могут понизить эту цену. В определенном смысле этот клан рушит государственную монополию на власть.

Другой может держать под контролем рынок продовольствия и товаров первой необходимости.

В то время самыми могущественными на Сицилии считались cosca Клерикуцио из Палермо, этот клан подмял под себя все новое строительство на острове, и cosca Корлеоне из Кордеоне, который контролировал многих римских политиков и обеспечивал транспортировку наркотиков по всему миру. Существовали и такие жадные кланы, которые брали деньги с романтических юношей за право петь под балконами любимых. Все кланы регулировали преступность. Они не терпели тех, кто грабил добропорядочных граждан, честно отдающих своему клану долю дохода. И грабителей, и насильников ждало одно наказание – смерть.

И уж, конечно, все кланы не выносили прелюбодеяний. В таких случаях казнили и мужчину, и женщину. Никаких вопросов ни у кого не возникало.

Cosca Фиссолини перебивался с хлеба на воду.

Клан этот контролировал продажу святых икон, брал плату с фермеров за охрану стада и похищал потерявших бдительность богачей.

И когда дон Априле и маленький Асторре неспешно шагали по улице деревни, рядом в визге тормозов остановились два армейских грузовика с Фиссолини, не представлявшим себе, на кого он поднял руку, и его людьми.

Десять человек, вооруженных винтовками, окружили дона Априле, схватили, подняли и швырнули в кузов грузовика. Асторре тут же забрался в кузов, чтобы остаться с доном. Бандиты попытались его вышвырнуть, но он крепко ухватился за железную стойку. Через час грузовики подъехали к подножию гор, окружающих Монтелепре. Люди пересели на лошадей и ослов и двинулись в горы.

Во время путешествия мальчик смотрел на все широко раскрытыми зелеными глазами, но не произнес ни слова.

Перед самым заходом солнца они добрались до большой пещеры. Поужинали жареной бараниной, домашним хлебом и вином. В пещере под деревянным навесом стояла громадная статуя Девы Марии: несмотря на жестокость, Фиссолини истово верил в бога. Он представился дону и мальчику, едва те принялись за еду. Пленники сразу поняли, что перед ними главарь банды. Невысокого роста, коренастый, как горилла, в руке он держал винтовку, из-за ремня торчали рукоятки двух револьверов. Его грубое лицо словно высекли из сицилийского камня, но в глазах пробегали веселые искорки. Он наслаждался жизнью и теми подарками, которые она дарила ему. А как еще он мог воспринимать сидящего перед ним богатого американца? Однако злобы к американцу Фиссолини не питал.

– Господин мой, – обратился он к дону, – о мальчике можете не беспокоиться. Завтра утром он отнесет в город записку с требованием выкупа.

Асторре ел с жадностью. Такой вкуснятины, как жаренная на костре баранина, пробовать ему еще не доводилось. Но после таких слов он оторвался от еды.

– Я остаюсь с дядей Раймонде.

Фиссолини рассмеялся.

– Хорошая еда придает храбрости. Чтобы выказать вам уважение, я сам поджарил барашка.

С травами, которые собирала моя мать.

– Я остаюсь с моим дядей, – отчеканил Асторре.

Дон Априле встретился взглядом с Фиссолини.

– Вечер сегодня удался… еда, горный воздух, ваша компания. Я мечтал побывать в горах. Но я настоятельно советую вам завтра утром отвезти нас в мою деревню.

Фиссолини поклонился ему.

– Я знаю, что вы богаты. Но так ли вы могущественны? Я собираюсь запросить за вас всего лишь сто тысяч американских долларов.

– Я расцениваю это как оскорбление, – ответил дон. – Вы бросите тень на мою репутацию.

Удвойте сумму. И накиньте пятьдесят тысяч за мальчика. Вам заплатят. Но потом за вашу жизнь никто не даст и цента. – Он помолчал. – Я удивлен, что вы пошли на такой риск.

Фиссолини вздохнул.

– Господин мой, я – бедняк. Естественно, в моей провинции я могу брать что хочу, но Сицилия – проклятая страна, и здешние богачи слишком бедны, чтобы прокормить таких, как я. Вы должны понимать, что вы – мой единственный шанс разбогатеть.

– Но вы могли прийти ко мне и предложить свои услуги. Для способного человека у меня всегда найдется работа.

– Вы так говорите, потому что сейчас слабы и беззащитны. Слабые всегда щедры. Но я последую вашему совету и удвою сумму выкупа. Хотя меня и будет грызть совесть. Ни одна человеческая жизнь столько не стоит. А мальчика я отпущу за так. К детям я питаю слабость… у меня их четверо, и всех надо кормить.

Дон Априле посмотрел на Асторре.

– Ты пойдешь.

– Нет. – Мальчик поник головой, потом вскинул глаза на дядю. – Я хочу остаться с тобой.

– Тогда разрешите ему остаться, – повернулся дон Априле к бандиту.

Фиссолини покачал головой.

– Он вернется в город. Я тоже должен беречь свою репутацию. Не хочу, чтобы меня считали похитителем детей. И потом, господин мой, при всем моем уважении к вам, мне придется возвращать вас по кускам, если они не заплатят выкуп.

Но если заплатят, даю вам слово Пьетро Фиссолини, что с ваших усов не упадет ни один волосок.

– Деньги вам заплатят, – спокойно ответил дон. – А потом… не будем омрачать вечер. Племянник, спой этим господам одну из своих песен.

Асторре пел, бандиты слушали, как зачарованные, а потом хвалили его и ерошили волосы. Действительно, такое было для них в диковинку: нежный детский голос, наполняющий горы любовными песнями.

Из пещеры принесли одеяла и спальные мешки.

– Господин мой, – спросил Фиссолини, – что вы хотели бы съесть на завтрак? Может, пойманную поутру рыбу из здешней речки? А на ленч спагетти с телятиной? Только скажите.

– Спасибо, – ответил дон Априле. – Хватит куска сыра и фруктов. Спокойной ночи. – Заметив тоску в глазах Асторре, он погладил мальчика по голове. – Завтра ты будешь спать в своей постели.

Асторре лег рядом с доном и уснул, едва закрыв глаза. Только услышал слова дона: «Держись рядом со мной» – и почувствовал, как дон обнял его.

Спал Асторре крепко и проснулся от какого-то стука, когда солнце уже вышло из-за гор. Поднялся, увидел, что вокруг полным-полно, никак не меньше пятидесяти, вооруженных людей. Дон Априле, спокойный, уверенный в себе, преисполненный достоинства, сидел на большом валуне и пил кофе из глиняной кружки.

Увидев, что мальчик встал, дон Априле подозвал его взмахом руки.

– Асторре, хочешь кофе? – спросил он, а потом указал на стоявшего перед ним мужчину. – Это мой добрый друг, Бьянко. Он нас спас.

Асторре перевел взгляд на гиганта, который производил куда более грозное впечатление, чем Фиссолини, несмотря на толстое брюхо, костюм, галстук и отсутствие револьверов за поясом и винтовки в руках. Седоволосый, с большими глазами, покрасневшими от бессонной ночи, он в полной мере обладал харизмой правителя. Но, похоже, маскировал принадлежащую ему власть мягким баритоном.

– Дон Априле, прошу извинить меня за то, что я прибыл так поздно и вам пришлось спать на земле, словно простому крестьянину. Но я выехал сразу, как только мне сообщили о случившемся.

Я всегда знал, что Фиссолини кретин, но такого от него не ожидал.

Вновь застучал молоток, Асторре повернулся на звук и увидел, что двое молодых парней сколачивают крест. Потом его взгляд ухватил Фиссолини и его десятерых бандитов. Кого-то связали и бросили на землю. Других привязали к деревьям.

Они напоминали стаю мух, облепивших кусок мяса.

– Дон Априле, кого из этих мерзавцев вы желаете судить первым?

– Фиссолини, – ответил дон. – Он – главарь.

Бьянко подтащил Фиссолини к дону. Его спеленали по рукам и ногам, так что он чем-то напоминал мумию. Бьянко и один из его людей поставили Фиссолини на ноги.

– Фиссолини, нельзя же быть таким идиотом, – Бьянко покачал головой. – Неужели так сложно сообразить, что дон Априле находится под моей защитой, ибо в противном случае я бы похитил его сам? Или ты думал, что берешь взаймы бутылку масла? Или уксуса? Я когда-нибудь заходил на твою территорию? Но ты всегда был упрям, и я знал, что до добра это не доведет. Ладно, поскольку тебе предстоит висеть на этом кресте, как Иисусу, извиняйся перед доном Априле и его маленьким мальчиком. А потом я проявлю милосердие и пристрелю тебя, перед тем как прибить тебя к кресту.

– Ну, – дон пристально смотрел на Фиссолини. – Объясни, чем вызвано проявленное тобой неуважение.

Фиссолини гордо выпрямился.

– У меня и в мыслях не было проявить неуважение лично к вам, господин мой. Я не знал, что вы – человек влиятельный и у вас такие могущественные друзья. Этот дурак Бьянко мог бы заранее ввести меня в курс дела. Господин мой, я допустил ошибку и должен за это заплатить. – Он замолчал, а потом повернул голову к Бьянко и заорал на него:

– Пусть твои люди перестанут забивать гвозди! Я от этого шума оглохну. Ты не сможешь запугать меня до смерти перед тем, как убьешь!

Фиссолини вновь посмотрел на дона.

– Накажите меня, но помилуйте моих людей.

Они выполняли мои приказы. У них семьи. Вы погубите целую деревню, если убьете их.

– Они же мужчины, которые должны отвечать за свои действия, – с нотками сарказма в голосе ответил дон. – Я оскорблю их, если они не разделят твою судьбу.

Вот тут Асторре своим детским умом осознал, что речь идет о жизни и смерти.

– Дядя, отпусти его, – прошептал он.

Дон не подал вида, что услышал его.