Текст книги "Весенний марафон"
Автор книги: Марина Порошина
сообщить о нарушении
Текущая страница: 8 (всего у книги 20 страниц) [доступный отрывок для чтения: 8 страниц]
Во время предвыборного слива компромата представители штаба конкурента вытащили на свет божий давнее уголовное дело, из которого следовало, что во времена бурной юности принц был мошенником на доверии, обворовывая своих многочисленных сожительниц. Но и тогда, и сейчас принц был так хорош и харизматичен, что представительницы прекрасной половины электората его немедленно простили и выдали индульгенцию на будущее. А кто-то из его собственного штаба нечаянно проговорился, что когда-то фамилия принца звучала по-другому, что он – прямая родня сосланному на Урал, в Туринск, декабристу Ивашеву. Ну тот самый, помните, за которым поехала француженка-гувернантка Камилла ле Дантю. Ну, Костолевский его еще в кино играл. «Не обещайте деве юной…» Принц насчет исторической родни загадочно молчал, но денег на ремонт музея декабристов выделил. После чего дамы немедленно решили, что если он и не похож на портреты членов семьи Ивашевых – ле Дантю, зато на актера Костолевского в молодости – один к одному, и этот даже еще лучше! Надо ли говорить, что на выборах они сами голосовали «за» и мужьям наказали строго-настрого, а не то!..
Теперь же поговаривали шепотом, что он так рьяно борется с наркотиками, чтобы увести клиентуру у цыган и самому стать монополистом. А бабушки в глухих деревнях пуще смерти боялись крепких молодых парней, которые так настойчиво предлагали продать дедовские иконы, что отказать им и мысли не приходило…
Вышеописанного Робин Гуда, Аль Капоне и актера Костолевского в одном лице звали Кирилл Ивашов. И Катерина, глубоко вздохнув, сказала:
– Здравствуйте, Кирилл! Я давно хотела с вами познакомиться.
И это было чистой правдой, потому что не было в городе такой женщины, которая не мечтала бы о том же самом. И не таким мошенникам приходится оказывать доверие, что уж говорить об этом редчайшем экземпляре мужской породы.
– Это моя подруга, Светлана, – представила она Светку и с трудом удержалась от смеха: Светка стояла, открыв рот и переводя полный восхищения взгляд с коня на Ивашова и обратно. – Света, это Кирилл Ивашов.
– Ой, да я узнала! – обморочным голосом откликнулась Светка. И, не удержавшись, задала вопрос, который вертелся на языке у Катерины. – А откуда у вас лошадь?
– Все, перестаю платить за наружную рекламу, – смеясь, обернулся Кирилл к водителю джипа, который посмеивался, стоя в стороне: судя по всему, разыгранный спектакль ему нравился. – И захочешь дамам наврать, прикинуться наследным принцем, а они сразу – здравствуйте, Кирилл! А с лошадью я договорился, она согласилась мне помочь, правда, Инфанта?
Красавица Инфанта переступила с ноги на ногу и опустила голову к самому лицу Ивашова.
– Да, вы еще просили замок, – потрепав кобылу за ухо, вспомнил Ивашов. – Что же мы посреди леса стоим? Нехорошо. Прошу! Здесь недалеко.
За стволами сосен угадывался серый где двух, а где трехэтажный особняк с затейливыми башенками, отдаленно напоминавший замок Нойшванштайн в миниатюре, о чем Катерина и сообщила хозяину.
– Мечта детства, – кивнул Ивашов Катерине. – Еще маленьким увидел картинку – и вот…
– Мечты всегда со временем сбываются, – поддержала разговор Катерина и вежливо улыбнулась. Замок показался ей отвратительно претенциозным.
Но Ивашов почему-то не улыбнулся в ответ, хотя по роли полагалось. Он посмотрел на нее искоса и заинтересованно уточнил:
– Вы действительно так думаете? Тогда мы еще вернемся к этому вопросу, договорились?
Осмотреть замок в целом они, естественно, не успели, к тому же обзорной экскурсии им никто и не предлагал. Пришлось ограничиться беглым осмотром холла, который язык не поворачивался назвать простецким словом «прихожая», залом, где был накрыт стол, и туалетом, куда Катерина со Светкой сходили даже дважды: в первый раз по необходимости, а во второй – чтобы рассмотреть то, что не успели рассмотреть во время первого посещения, хотя и пробыли там неприлично долго. Увиденного вполне хватило для того, чтобы Светка совершенно потеряла дар речи и чувство реальности, а Катерина сохраняла то и другое только усилием воли.
Отделанный сверху донизу темным деревом и сдержанно освещенный холл с широкой деревянной лестницей на второй этаж насторожил полным отсутствием шкафов, крючков, вешалок, подставок для обуви и полочек для ручной клади. Сброшенные дамами шубки «не совсем водитель» Игорь немедленно спрятал куда-то за отодвинувшуюся панель, насчет обуви было сказано «ну что вы, что вы – не стоит», и не оскорбленный присутствием тряпок и тапок интерьер вновь стал напоминать дом сэра Баскервиля из фильма с Ливановым и Соломиным.
Но в гостиной даже невозмутимого дворецкого упомянутого сэра Баскервиля непременно хватил бы инфаркт: вопреки ожиданиям, возникавшим в холле, комната была стеклянной и металлической, свет лился сверху и с боков, отражаясь от поверхности огромной прозрачной столешницы и бликами играя на высоких спинках белых стульев. Белый ковер с длинным ворсом лежал на полу, как сугроб. В окне от пола до потолка был виден заснеженный лес, который тоже искрился под солнцем, а на стене напротив входа висела фотография размером примерно с окно – несколько тысяч голых людей тесно, как кильки в банке, лежали на какой-то площади вокруг памятника кому-то. Про этого фотографа Катерина слышала и работы его видела в журналах, но чтобы репродукцией два на три метра украшать гостиную… Надо быть большим любителем артефактов.
Стены туалетной комнаты были небрежно выкрашены масляной краской, на дверях красовались копеечные шпингалеты, над головой виднелись какие-то трубы, а чуть ниже труб была натянута сетка, и на ней лежали… старые деревянные лыжи, сдувшийся волейбольный мяч, погнутое колесо от велосипеда, старый фотоаппарат, пачка пожелтевших газет, кеды, один валенок и пыльная люстра на три рожка. Помимо собственно туалетной мебели, здесь еще стояли зачем-то два облезлых кожаных кресла и столик, сделанный из старой швейной машинки с чугунным колесом и педалью. На столике помещалась банка из-под тушенки, судя по всему, выполнявшая роль пепельницы. По стенам были развешаны маленькие деревянные рамочки, а в них – изящным почерком написанные фразы Фаины Раневской. Светке запомнилась больше всего эта: «Мне говорят: Фаина Георгиевна, нет такого слова – «жопа». Я удивляюсь: как так, жопа есть, а слова – нет?!»
Катерина еще в самом начале заметила, что хозяину дома доставляло огромное удовольствие наблюдать за тем, как вытягиваются физиономии гостей, округляются глаза и в них надолго застывает изумленное выражение.
– Ну, как вам мой замок? – улыбаясь, спросил он дам, вернувшихся после вторичного осмотра сортира и косившихся на фотографию с неодетой толпой: надо отдать ей должное, она притягивала взгляд как магнитом.
– Потрясающе! – выдохнула Светка. – Супероригинально! Как в кино! Я такого никогда в жизни не видела, даже в журналах!
Катерина молчала. Вообще-то в свободное от работы время она всегда говорила то, что считала нужным, не особенно заботясь о том, что подумает о ней собеседник, особенно если это был мужчина: сам спросил – получи, будь любезен. И теперь у нее вертелся на языке вопрос примерно такой:
– Вам это делал один сумасшедший дизайнер или десять нормальных по эскизам заказчика? Это даже не эклектика, это бред сивой кобылы за большие деньги! И зачем, черт побери, вам нужны кожаные кресла в сортире, как будто больше в этом доме негде было покурить?!
Но Катерина вполне отдавала себе отчет, что на сей раз – не она хозяйка положения. Ивашов – это не тот человек, которому можно мило выболтать все, что придет в голову, и свою язвительность пока лучше оставить при себе. Но он смотрел на нее, ожидая ответа. Поэтому она спросила:
– Вы это все… сами придумали?
– Абсолютно все. Вам не нравится? – уточнил весело, с подковыркой – мол, ну-ка, скажи «нет», а я послушаю.
– Я не уловила общий смысл… – тщательно подбирая слова, сказала Катерина. – А надо полагать, он есть, раз это дом вашей мечты. Но я вас совсем не знаю.
– Мы обязательно познакомимся поближе. Вы, я и мой дом, – серьезно пообещал Ивашов.
– А зачем вам это нужно? – осторожно, словно боясь оступиться, шагнула она ему навстречу – это она, всегда флиртовавшая без оглядки на чины и обстоятельства!
– Мне важно ваше мнение. – Он понял и принял подачу.
– Почему? Понимаете, я просто пошутила. Был первый выпуск рубрики, объявлений никаких не было, мы все придумывали сами. Я специально написала абсурдный текст, я же в здравом уме и понимаю, что того, что я требую, быть не может. Знаете, как в песенке – если вам немного за тридцать, есть надежда выйти замуж за принца… Я замуж за принца не хочу, я замужем, – зачем-то уточнила Катерина, покосившись на Светку. – Просто хотела примерить на себя роль глупой тетки, которая с утра до ночи об этом мечтает. А вам-то эта дурацкая история зачем? – Катерина разозлилась, потому что не понимала смысла происходящего и почти перестала подбирать слова.
Светка сделала страшные глаза и под столом наступила ей на ногу.
Ивашов Катериной откровенно любовался, склонив голову набок и с интересом слушая, даже кивал в такт. Этот интерес, который Катерина тоже не понимала, злил ее еще больше. Вряд ли она так сразу наповал сразила этого завзятого бабника своей неземной красотой и выдающимся умом, так чего же он так на нее смотрит?!
– Во-первых, вы не правы, говоря, что таких, как в вашем объявлении, нет. Я же есть – и честное слово, я спортивный! Я занимаюсь конкуром, играю в большой теннис и у меня личный тренер по йоге. Вы скажете, что ваш опыт внушает вам сомнения? Но знаете, говорят: если к вам не прижимаются в метро, это не означает, что в Париже нет метро.
Катерина вздернула брови и сделала вид, что обиделась. Но не на самом деле, а чтобы выиграть фору в пикировке, которая начинала ей нравиться. Она всегда любила умных мужчин, однозначно предпочитая их красивым, богатым, талантливым и прочим. А уж если все достоинства встречаются в одно время и в одном месте… И она не говорила, что к ней не прижимаются в метро! Тогда… тогда по этой логике получается, что и принцы есть?
– Не буду отрицать очевидное, – отступила Катерина на заранее подготовленные позиции. – Метро в Париже есть! А что вы хотели сказать во-вторых?
– Вы пошутили. Но во всякой шутке есть доля шутки. Любой человек, особенно женщина, красивая, молодая, умная, успешная, циничная – такая, как вы – все равно в глубине души верит в невозможное. Мне интересны люди, которые верят. А я люблю делать невозможное.
– У вас получается, – задумчиво польстила Катерина. – А лошадь у вас откуда? В цирке арендовали? Ради меня столько возни?
– Лошадь моя собственная, – смеясь, доложил Ивашов. – У меня, уважаемые дамы, не только лошадь, у меня целая конюшня: девять таких вот красавцев и три пони. У меня хобби – конкур. Сам я, конечно, с ними не занимаюсь, тренеры специальные есть, конюхи.
– У вас еще и конюшня… – вяло удивилась Катерина, потому что впечатлений было и так слишком много, но как-то реагировать было необходимо, потому что про лошадей Ивашов говорил увлеченно и много.
Домой Катерина и Светка возвращались уже затемно. И всю дорогу молчали, осмысливая увиденное. Правда, когда подъезжали к шлагбауму на выезде из поселка, Светка спросила:
– Кать, а вот он сказал – конкур. Это что?
– Не знаю точно… Что-то связанное с лошадьми.
И опять замолчали.
А когда уже зашли в подъезд и ждали лифт, Светка вдруг схватила подругу за руку и прошептала:
– Катюха, если у тебя получится!.. – От недостатка слов она закатила к потолку кабины глаза и выразительно покрутила головой. – Тогда… Ух!
«Если получится… Если получится… Да что получится-то?» – лицемерно возмущалась про себя Катерина, лежа в кровати. И отвечала уже себе, а не Светке: все ты, голубушка, понимаешь. Да только опять боишься, что не получится. Да, мечты сбываются. Но разве ты об этом когда-нибудь мечтала, на самом деле, всерьез – о дворце, принце, лошади и сортире с авторским дизайном площадью в тридцать квадратных метров?!«Дерьмо вопрос – был Гамлету ответ», – как сказал один юморист, книжку которого муж Катерины всегда держал в туалете и с упоением читал – но только именно там. Подведя таким образом промежуточный итог своим размышлениям о будущем, Катерина закрыла глаза и наконец уснула. Стрелки часов отсчитывали пятый час Дня всех влюбленных.
На восемь утра у нее была назначена съемка в утренней передаче, где она должна была рассказывать о своей рубрике. Об этом договорился Бабин, потому что телеканал входил в губернаторский медиахолдинг наряду с двумя газетами и радиостанцией. Праздник всех влюбленных – чудный повод заявить о себе, наговорив всякой чепухи насчет того, что всякому найдется своя половинка, надо только бороться и искать и верить в то, что мечты в конце концов непременно сбываются, а невозможное возможно. Катерина ненавидела телевидение, куда ее почему-то регулярно приглашали, и в прошлом году она даже вела там передачу «Афиша» о новостях культуры. Вернее, ненавидела она не телевидение, а себя на телевидении, казалась себе тупой, зажатой и неплохо у нее получались лишь те интервью, которые оператор снимал у нее из-за спины, так, что в кадре был только ее собеседник. Но никогда не отказывалась, свято соблюдая правило: сегодня откажешься от работы, а завтра уже не позовут. Да и денежки нелишние.
На сей раз она даже понравилась себе, потому что вместо ее заспанной физиономии девочка-гримерша действительно нарисовала вполне приятное лицо, правда, мало похожее на то, что на этом месте было в обычные дни. Но глаза стали большими и заблестели, на скулах появился румянец, волосы легли послушно и красиво. И говорила она на сей раз как по писаному, не путаясь и не опуская глаза, а даже слегка улыбаясь в объектив камеры:
– Наша рубрика «Будем знакомы!» появилась на страницах газеты совсем недавно, но многие наши читатели уже убедились: есть на свете одинокие мужчины без вредных привычек и женщины, обеспеченные жильем и материально. Это самые часто встречающиеся требования, которые предъявляют к своим будущим половинкам авторы писем. Я вам скажу даже больше – на свете есть настоящие принцы на белых конях, которые никак не могут найти своих Золушек. Вы скажете, что ваш опыт внушает вам сомнения? Но знаете, говорят: если к вам не прижимаются в метро, это не означает, что в Париже нет метро…
Ведущие – молодой человек и девушка покатились со смеху, и оператор с удовольствием показал их крупным планом, потому что обычно приглашенные гости с утра пораньше несли всякую чушь, и ведущие улыбались натянуто, только когда знали, что их снимают.
– Любой человек, – вдохновенно продолжала цитировать Катерина, – особенно женщина, все равно в глубине души верит в невозможное. Надо только сделать шаг навстречу своему счастью, которое вас наверняка ждет. А мы постараемся помочь вам. Пишите нам, знакомьтесь – и будьте счастливы!После эфира к Катерине подошел руководитель программы и предложил подумать над авторской передачей об одиноких людях, интересных историях знакомств. Катерина обещала подумать, заранее зная, что согласится, поэтому даже название с ходу предложила – «Год всех влюбленных». А потом прямо из телестудии отправилась в суд.
Судья начинала прием с одиннадцати, Катерина пришла раньше всех, даже Бабиных еще не было, она сидела в коридоре, с досадой понимая, что начинает нервничать… и почти жалеть о том, что затеяла. Размахалась шашкой, идиотка, – разводу мне, разводу! Как будто муж ей в чем-то мешал, ограничивал ее свободу. Вот появился, например, Ивашов. И что? В роли замужней женщины она чувствовала бы себя более уверенно. И вообще… одно другому не мешает… Бабину, во всяком случае, никогда не мешало. Да и Ивашов, кажется, тоже женат. Жена у него, как Катерина слышала, какая-то малоизвестная поэтесса, она много издается (за счет мужа) и изредка даже выступает на каких-то тусовках, но живет не то в Лондоне, не то в Париже. Делает что хочет и разводиться не бежит. А она, Катерина, теперь будет разведенной искательницей приключений. Впрочем, Ивашову об этом знать не обязательно.
Принц был легок на помине: прислал эсэмэску, поздравил «с блестящим выступлением в эфире». Катерина покраснела, узнав свой стиль: было непонятно, чего больше в комплименте – искренности или ехидства. Катерина сильно подозревала, что второго. Черт его дернул включить телевизор в такую рань!
Без пяти минут одиннадцать явились Бабины. Евгений Николаевич был серьезен и настроен весьма решительно. Светка дулась и смотрела в сторону. Друг с другом они не разговаривали, только с Катериной. И когда их пригласили в кабинет судьи, Евгений Николаевич молча пропустил Светку вперед, а она одарила его взглядом, полным презрения. Катерина тут же вскочила и приникла ухом к двери – подслушивать. Проходившие по коридору смотрели на нее косо, но ей было наплевать. Слышно было плохо, урывками.
– Рассматривается гражданское дело по иску о расторжении брака гражданина Бабина Евгения Николаевича к гражданке Бабиной Светлане Валерьевне. Истец, назовите свою фамилию и имя…
Евгений Николаевич отвечал нервно и громко, а вот Светкиного голоса почти не было слышно.
– Ходатайства есть у сторон? – равнодушно вопросила судья, уже с утра утомленная рутиной.
– Есть! – почти закричал Бабин. – Я передумал!
– То есть вы отказываетесь от иска? – с внезапно проснувшимся интересом уточнила судья.
– Да! Отказываюсь…
В возникшей паузе было слышно, как Светка громко всхлипнула.
– Суд в соответствии со статьями сто семьдесят третьей и двести двадцатой ГПК разъясняет вам последствия отказа от исковых требований: вы больше не сможете обратиться в суд с этим же иском к тому же лицу и по тем же основаниям, – привычной скороговоркой сказала судья. – Последствия понятны?
– Понятны! – с облегчением отрапортовал Бабин. – Мы можем идти?
– Распишитесь в протоколе.
– А можно спросить? – вдруг раздался Светкин голосок, подозрительно звенящий. – Мне последствия непонятны. А я смогу с ним… с истцом то есть, развестись, если захочу?
– Вы сможете, если подадите иск. А ваш супруг – нет. – Катерине показалось, что в голосе судьи Сабельниковой Янины Кузьминичны прозвучали нотки злорадства. – Производство по делу прекращается.
Минуту спустя так и не расторгшие законный брак супруги Бабины вышли из кабинета – Катерина предусмотрительно вернулась на скамеечку и напустила на себя скучающий вид.
– Ну вот… и все… – исчерпывающе пояснил свою позицию Евгений Николаевич и замолчал, выжидательно глядя на жену.
Светка стояла молча, как будто не вполне понимая, что произошло.
– Пойдем, Свет, – заискивающе улыбнулся непостоянный супруг и потянул свою половину к выходу, по-хозяйски обняв за талию.
Но тут случилось неожиданное: жизнерадостная и отходчивая Светка, всегда предпочитавшая худой мир доброй ссоре (в отличие от Катерины), резко отстранилась и залепила мужу звонкую пощечину.
– Вот теперь – все! – заявила она. – Спасибо, подвозить меня не надо, я сама доберусь!
Светка взмахнула сумочкой и, постукивая каблучками, гордо удалилась в сторону выхода. Коридор был длинный. Евгений Николаевич и Катерина смотрели ей вслед, одинаково вытаращив глаза. Немую сцену прервала секретарь, выглянувшая из кабинета.
– Стороны по иску Титовой к Титову явились?
– Явились, – пробормотала, приходя в себя, Катерина и удивилась, что говорит о себе во множественном числе.
– Истица, вы на иске настаиваете? – Катерине послышалось, что судья сделала ударение на слове «вы».
– Настаиваю… – Голос предательски дрогнул. Она чувствовала себя нашкодившей школьницей, вызванной на разбор полетов к директору, давно забытое чувство и очень, надо сказать, неприятное.
– Ваш муж прислал в адрес суда нотариально заверенное согласие на расторжение брака, которое просит приобщить к материалам дела и ваш иск удовлетворить.
«Согласие… Согласие… – повторяла про себя Катерина, стараясь загнать обратно подступавшие к глазам слезы. – Интересно, из какого города он прислал это свое согласие – из Нового Уренгоя или из Ноябрьска? Надо же, и там нотариусы есть…»
– Суд удаляется в совещательную комнату, – холодно сообщила судья и скрылась за дверью, ведущую в смежную комнату.
Катерина смотрела в окно, аккуратно, чтобы не размазать тушь, вытирала слезы. Судья Сабельникова сама с собой совещается, потому что она там одна. Катерина сама с собой разговаривает, потому что должен же ее кто-то утешить, чтоб она не разревелась. Она почему-то думала, что все будет иначе, просто и без эмоций, ведь это же ее решение, и оно правильное. А оказалось так стыдно и гадко… Это все Бабин виноват с его идиотскими закидонами. То развожусь, то передумал… Правильно Светка ему заехала, давно пора. Бедный Бабин: то любовница ему наподдаст, то жена, – тернист, получается, путь Дон Жуана во все времена. Это мысль ее немного развеселила, и когда вернувшаяся с «совещания» судья Сабельникова объявила, что она, Катерина Титова, отныне женщина незамужняя («мотивированное решение будет готово через пять дней» – интересно, что она там намотивирует, если Катерина и сама не знает, какого черта…) – Катерина ее вежливо поблагодарила и даже улыбнулась.
Так, с улыбкой, хотя, возможно, и несколько натянутой, она и вышла из кабинета. Вот теперь все, повторила вслед за Светкой. На улице ее ждал Бабин, и Катерина пожалела, что не потрудилась донести улыбку до выхода из учреждения юстиции.
– Давай хоть тебя, что ли, подвезу, – проворчал он, провожая Катерину к машине. – Раз эта дура скандал устроила.
– Спасибочки, – не глядя на него, ответила Катерина.
На сей раз Бабин был на своей машине и спросил, едва Катерина уселась рядом:
– Слушай, какая муха ее укусила? Месяц ревела, дергалась, не разговаривала со мной. Я же знаю, что она разводиться не хотела. А я… передумал. Так судье и сказал – передумал. А что? Я думал, она обрадуется. Столик в ресторане на вечер заказал. Тебя хотели позвать. Думал, посидим как люди. Вот, блин…– Думал-передумал, – передразнила его Катерина. – Дурак ты, Евгений Николаевич. И я тоже дура.
У двери ее кабинета Катерину ждала женщина, которую Катерина мгновенно узнала. Она жила в соседнем доме, построенном для сотрудников издательства и типографии, они изредка сталкивались в магазине или на автобусной остановке. Но женщина ее не узнала, и Катерина не стала навязываться с дружеским общением. Женщина сухо поздоровалась и протянула объявление, написанное на половинке тетрадного листка в клеточку: «Познакомлюсь с одиноким непьющим мужчиной. Писать до востребования, предъявителю паспорта…»
– Такое объявление мы вряд ли опубликуем, – сказала Катерина. – Давайте я вам помогу составить его более… привлекательно. Напишем о вас несколько слов, о том, какого именно мужчину вы хотите встретить – возраст, образование, характер… – Она сделала паузу, но женщина смотрела на нее без всякой симпатии и не думала благодарить за неформальный подход к письмам трудящихся. – Вам придет больше писем.
– Мне все равно.
– Что все равно? – удивилась Катерина.
– Все равно, какой мужчина.
– Этого не может быть… – мягко начала Катерина.
Но женщина ее перебила:
– Мне не нужен никакой мужчина. Они все одинаковые.
– Тогда, простите, зачем? – заупрямилась Катерина. – У нас много писем, люди долго ждут своей очереди…
– Я хочу родить ребенка. Сына, – проронила женщина, не глядя на Катерину.
– А если будет девочка? – улыбнулась она, пытаясь несколько разрядить обстановку.
– Тогда я сделаю аборт. – Гостья взглянула на Катерину твердо и без тени улыбки.
– Но почему? – почти против своей воли спросила Катерина, глядя на нее снизу вверх, потому что сесть посетительница отказалась.
– Мне нужен сын, потому что я выращу из него настоящего мужчину. Такого, какой мне нужен. И вас это не касается. Вы обязаны дать мое объявление. Я работаю в типографии, и если вы мне откажете – обращусь к вашему руководству.
– Я дам, – неожиданно разозлилась Катерина. – Причем слово в слово. Только вы должны его написать не на клочке бумажки, а на купоне, который помещен в конце каждой рубрики, у нас такой порядок и он касается всех, даже тех, кто работает в типографии. Принесете в нормальном виде – и напечатаем. Только у нас очередь. На месяц вперед! Даже на два. Всего доброго.
И она демонстративно отвернулась к компьютеру, с места в карьер изобразив неудержимый творческий процесс. Женщина вышла молча, не попрощавшись, крепко прихлопнув за собой дверь. Катерина несколько секунд с неприязнью, как на живое существо, смотрела на лежавший на столе листок в клеточку с крупными четкими буквами, а потом встала и принялась рыться в шкафу, на верхней полке. Наконец извлекла оттуда папку с надписью «Всякое разное», куда складывала всевозможные записи и бумажки, которые вроде бы не нужны, но могут пригодиться, высыпала содержимое папки на стол и принялась рыться в куче разномастных бумажек. В конце концов она нашла то, что искала, – несколько листков, второпях исписанных разными ручками. Положила листочки перед собой и стала читать, с превеликим трудом разбирая собственноручные каракули.
Записи относились к тем порам, когда их дом был еще новостройкой, и прелести квартирной телефонизации его еще не коснулись. Сотовые тогда были тоже еще не в ходу, а на первом этаже был установлен бесплатный телефон-автомат. И по вечерам в тапочках на босу ногу и в наспех накинутых пальто (от окна, небрежно забитого фанерой, немилосердно дуло) здесь собирались обитатели дома, чтобы подытожить дела и проблемы, накопившиеся за день. Здесь каждый, как студент театрального института, учился сужать круг внимания и ощущать публичное одиночество, потому что длинная скучающая очередь скрашивала вынужденный досуг молчаливым и заинтересованным участием в твоем разговоре. Да и не захочешь – все равно услышишь, потому что гулкое эхо услужливо транслировало текст на весь холл и лестничный пролет в придачу.
Именно там Катерина увидела в первый раз эту женщину. Кажется, был октябрь или даже ноябрь, потому что она зябко куталась в какую-то шубейку из искусственного меха. Придя домой, Катерина по привычке фиксировать услышанное – на всякий случай, а вдруг пригодится – записала ее монолог. Потом уже, несколько месяцев спустя, приписала «№ 1» и обвела зеленым маркером, потому что появились монологи «№ 2», «№ 3» и «№ 4».
«№ 1. Осень».
– Привет. Это я. Я не поняла. В доме все перевернуто, эта записка дурацкая. Что за шутки? Куда ушел? Да не смеши меня. Ну мало ли, что я сказала. Я женщина, имею право. А если ты человек, если ты мужчина, ты должен понять, должен прийти и извиниться… За то самое… Мне извиняться?! Ну ты даешь! Учти, сегодня я еще подумаю, а завтра ты на коленях приползешь, а я не пущу. Ты нужен своей сестре как собаке пятая нога. У нее своя семья тоже идиот на идиоте. Приперся с чемоданчиком! Тьфу, позорище! В общем, подумай, не смеши людей. Я не прощаюсь.
Возле «№ 2» было написано – «зима». И «она торопится, почти не делая пауз».
– Нет, это не я дура, это ты дурак. И если ты не сделаешь то, что должен сделать, я заставлю тебя… Ошибаешься! Я напишу твоей матери, пусть приедет и тоже нервы из-за тебя мотает, как я. Я позвоню тебе на работу. И скажу… Да-да, не думай. А откуда они знают? Будут смеяться за спиной и на тебя пальцем показывать, я твоих знаю. Все равно будет по-моему.
«№ 3. Конец зимы, она нервничает, сбивается, не сразу набирает номер».
– Это я. Я тебя видела с этой… Такое убожество! Нашел себе – ни рожи, ни кожи, Господи… Нет, мое дело! Повестку я твою выкинула, хрен тебе, а не повестка. Так и скажи своей сучке. Зачем ты ей нужен, голодранец?! Вцепилась! Я…(Разговор обрывается, она набирает номер еще раз, но на том конце не берут трубку. Очередь возмущается. Она уходит в конец и занимает очередь снова.)
«№ 4. Уже лето, народу мало».
– Это я. Ты слушаешь? Ты должен был сказать правду, если ты мужчина. Я давала тебе шанс, но ты им не воспользовался. Ты слушаешь? Схватился за первую попавшуюся женщину, а я была уверена, что ты хочешь быть со мной. Ты слушаешь? Я не привыкла говорить попусту. Я ни за что не признаю эту бабушку твоей женой, даже если сочетаешься с ней узами брака. Ты слушаешь? Алло?! Ты слушаешь?(Молча кладет трубку.)
Больше на листочках из блокнота ничего не было, но Катерина помнила, что еще пару раз она сталкивалась с этой женщиной у телефона, но теперь, всякий раз, когда она, правда, уже не так напористо, говорила в трубку «Это я…» – разговор обрывался, и она уходила, шаркая тапками со смятыми задниками. А потом телефон сломался и вообще исчез, появились сотовые, а поблизости сдали новую АТС, и до квартирных телефонов дело дошло.
Что ж, готовый текст для женской странички, которую вела Катерина в журнале «Вторая половина». В ее умной и серьезной газете такие тексты не проходили, Бабин первым поднял бы ее на смех. И ближайшие полтора часа Катерина увлеченно стучала по клавиатуре, набирая текст. Само пришло и название, и финальная цитата – «Любовь – это когда задыхаются не от страсти, а от нежности», и вывод был прост – никакая это не любовь. Таким образом, финал – самая сильная позиция в тексте – изящно закольцовывался с эпиграфом. Но все ненавязчиво, выводы читательницы сделают сами.
Катерина с удовольствием перечитала свое произведение, последний раз нажала на «Сохранить», откинулась на спинку стула и взглянула в окно. О, оказывается, она едва не пропустила светопреставление! За окном валил такой густой снег, что не было видно университетского здания напротив, крупные, тяжелые хлопья медленно, как в кино, пролетали мимо окна и укутывали стоявшие внизу машины, скамейки, дорожки, деревья. Полюбовавшись на эту красоту, Катерина похвалила себя за то, что сегодня пришла на работу пешком, а потом заинтересованно подумала, как будет добираться до дому. Оно, конечно, хорошо, что в пробках не стоять, но ведь и общественный транспорт вязнет в сугробах, а пешком она доберется домой ближе к ночи. Пойти ночевать к родителям? Мама опять пристанет с разговорами «по душам». И придется ей сказать, что сегодня она была в суде… Одно дело – тихо и привычно недолюбливать зятя, и совсем другое – узнать о том, что зятя-то уже и нет, стало быть, не любить некого. Мама будет в шоке: развод – это так нереспектабельно. И будет спрашивать, есть ли у дочки кто-нибудь на примете… Нет, сегодня у нее нет сил объясняться с родителями, так что этот вариант отпадает.И тут благосклонная судьба подкинула ей еще один вариант, вполне приемлемый при сложившихся обстоятельствах, – он появился на пороге ее кабинета в лице того самого мужика в кроличьей шапке. Правда, шапки при нем на сей раз не было. Как его зовут? Какое-то редкое имя… Ах да, Василий.
