Текст книги "Костюм надувной женщины"

Автор книги: Марина Васильева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 17 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]

ЭКСПЕРТИЗА

Настроение у Лаврентия Беркутова было хуже некуда. Он сидел в тяжелом кожаном кресле посреди своей гостиной, которая размером была чуть не со спортивный зал, и хмуро смотрел на десятки картин, которые были выставлены перед ним прямо на полу. Вокруг, пытаясь навести хоть какой-нибудь порядок, сновали его люди. Они громко хрустели битым стеклом, переругивались между собой, и пользуясь тем, что по дому гуляют сквозняки, нещадно дымили сигаретами. Лаврентий тупо смотрел на картины и пытался определить, какая же из них та, которую должен был принести ему Тихий. Однако Смотрящий Ленинского района совершенно не разбирался в живописи, и определить, где здесь Суриков, где Шишкин, и тем более Александр Дейнека, никак не мог.

– Кошмар, сколько мазни. Целая Третьяковская галерея. Куда Багажнику столько картин? Камаз! – позвал он. – Поди сюда!

Камаз приплелся к боссу и захлопал заспанными глазами.

– Ты не знаешь, кто из братков сечет в живописи?

Камаз задумался. Долго молчал, чесал голову, трещал пальцами, потом пробормотал:

– Не знаю.

– Пошел вон! – устало прорычал Лаврентий. – Академика ко мне!

Через две минуты в гостиную вошел долговязый лохматый очкарик в висящей на нем словно на вешалке майке и широких невероятно обвисших трико с лампасами. Это и был Академик. Прозвище свое он получил, потому что разбирался в компьютерах и обслуживал сеть Лаврентия.

– Ты в живописи разбираешься, Академик?

– Не особо.

– Такого художника по фамилии Дейнека знаешь?

– Это немец что ли?

– Почем я знаю? Может и немец. Но скорее всего еврей. Они все евреи, эти художники, композиторы. Евреи, кругом одни евреи. Так знаешь, или нет?

– Нет, не знаю.

– Тьфу! – Лаврентий ударил кулаком по ручке кресла. – Я вам плачу такие бабки, а вы не можете мне объяснить элементарные вещи! А через этот, как его дьявола, Интернет, можешь узнать?

Академик оттопырил нижнюю губу и посмотрел в пол.

– Чего молчишь?

– Интернет не работает. Там кабели с компов все сорваны и модем разбит. Пока не заменим, выхода в сетку не будет.

Лаврентий побагровел, глаза его налились кровью. Со стороны он стал похож на быка, разве только землю копытами не рыл. В таком состоянии он мог и убить. Академик быстро поправил очки на носу и торопливо сказал:

– Так, художники обычно на картинах свои фамилии пишут. Надо посмотреть. Можно я попробую?

– Валяй!

Академик стал ходить вдоль картин и внимательно их рассматривать. Особенно тщательно он всматривался в углы полотен. Картин было сорок четыре штуки. Подписи художников стояли на двадцати семи. Дейнеки среди них не было. Так через полчаса Академик и доложил Лаврентию.

– Значит осталось семнадцать картин, – задумчиво произнес Лаврентий. – ты их мне поставь отдельно. Ага, вот так. Теперь дальше что будем делать? Думай, Академик. Думай. Зря что ли ты такое погоняло получил? Думай, сынок. Или я найду нового программиста, а тебя уволю.

Глаза Академика забегали из стороны в сторону. Никогда еще его жизнь не висела на таком тоненьком волоске.

– Эт-то, – заикаясь пробормотал он, – надо специалиста позвать. Че я то?

– Специалиста? Какого специалиста?

– Ну откуда-нибудь.

– Откуда откуда-нибудь?

– Можно с Художественного музея.

– С Художественного музея? А у нас такой есть?

– Конечно есть. В самом центре Черноборска, сразу за Калининским мостом.

– Тогда бери Вентиля, садись в тачку, и чтобы через час специалист был ко мне доставлен. Понятно?

– Понятно!

Академик исчез на этом слове, а Лаврентий остался сидеть в кресле. Он не отводил с картин глаз и совершенно не видел, что творится вокруг него. Не видел он, как приехали рабочие-ремонтники, стекольщики и уборщики, как порушенный особняк под быстрыми и умелыми руками обретал свой первоначальный вид.

Лаврентий не заметил, как задремал. Прикрыл глаза и забылся. Ровно через полтора часа он открыл глаза и спросил:

– Доставили специалиста?

– Доставили, босс, тепленького прямо из ванны выволокли. Душ принимал, – стал объяснять Вентиль. – Жена его конечно визг подняла, да я ей пасть быстро заткнул.

– Каким образом? – Лаврентий нахмурил брови. – Неужели кулаком? Или еще хуже?

Вентиль даже обиделся:

– Зачем же кулаком? Я че мудак полный? Нет! Я ей в пасть двадцать баксов сунул, она сразу и заткнулась. А этот, – бандит вытолкнул вперед себя лысоватого мужичка в жилете и с небольшим пузом и бегающими от ужаса маленькими глазками, – вот он. Академик его нашел. Звонил все кому-то. По сотке. Баксов на тридцать наговорил.

– А че я? Че все время я? – залепетал до этого молчащий Академик. – Мне было велено спеца найти по живописи, я и нашел. Самый лучший, между прочим, специалист. В Москве преподавал.

– Молоток, Академик, теперь можешь идти, – похвалил его Лаврентий и обратился к мужичку. – Как тебя зовут, любезный?

– Арнольд Моисеевич, – пролепетал тот.

Лаврентий слегка поморщился:

– Моисеич значит? Ладно, пусть будет Моисеич. Ну а я Лаврентий Палыч. Будем знакомы. Ты, говорят, спец по картинам?

– Кандидат искусствоведения, – скромно поправил специалист. – Доцент Художественного факультета Черноборского Пединститута. Без ложной скромности скажу, что в данной области в этом городе я первый.

– Что доцент, это хорошо, – довольно произнес Лаврентий. – Что первый, тоже. Мне пустышки не нужны. Скажи мне тогда, раз ты такой претакой, какую из этих картин нарисовал художник Дейнека. Знаешь такого?

– Дейнека? – переспросил Арнольд Моисеевич. – Как же не знать? Как же? Позвольте, позвольте.

Он достал из жилета очки, нацепил их на остренький носик, вслед за очками достал огромную лупу подошел к полотнам и склонился над ними, как аист над болотом, где водятся лягушки.

– Очень интересно, очень интересно, – бормотал он, переходя от одной картины к другой. – Оригинально. Очень оригинально. Ну это полное дерьмо, вы уж меня извините. Подделка. И это тоже. А вот это явно эскиз Пиотровского. Точно, это его рука. Вот это его штрих. Он неповторим. Очень хорошо сохранился. Бесподобно! Впрочем я от Пиотровского не в восторге. Так, что дальше? Мазня. Халтура. Явно Козлович намалевал. Точно Козлович. И это тоже Козлович. А это Яша Кукушкин, царствие ему небесное, сделал. Вот уж мастер был! Гений! Если бы не пил… так, а это ранний Прудкин. Без сомнения Прудкин. Замечательный офорт. Просто прелесть.

Арнольд Моисеевич завис было над офортом Прудкина, но стоящий рядом Вентиль так грозно крякнул и поскреб небритую щеку, что специалист по живописи даже подпрыгнул и тут же оказался у соседнего полотна.

– Не торопись, Моисеич! – успокоил его со своего кресла Лаврентий. – У меня время есть, и ошибки мне не нужны.

Арнольд Моисеевич победно взглянул на Вентиля, затем смело отпихнул его и вернулся к офорту Прудкина.

– Какие линии, какие формы, – снова забормотал он. – Нет, вы только подумайте! И такого мастера из Союза художников! И за что? За то, что отказался рисовать портрет вождя для Совхоза, в котором директором был любовник его жены. Да ведь это интрига! Все было задумано органами! Это же ежу понятно. Нет, но каковы глаза! Ведь это глаза Серафимы. Серафима, скажу вам, как раз его жена. Большая была шлюха.

Доцент пединститута еще долго не мог оторваться от этой работы, потом все-таки пересилил себя и стал изучать остальные работы. Наконец он снял очки и повернулся к Лаврентию.

– Вы сказали Дейнека, если я не ослышался?

– Не ослышался.

– Тогда должен вас разочаровать, уважаемый Лаврентий…гм… Павлович. Здесь нет работы этого мастера.

– Ты уверен? – тихо спросил Лаврентий.

– Голову даю на отсечение.

Лаврентий молчал целую минуту, затем заговорил тяжелым голосом:

– Что ж, в таком случае, больше я в твоих услугах не нуждаюсь, Моисеич. Что бы ты хотел получить в качестве гонорара?

И царственным жестом он указал на картины, которые только что изучал Арнольд Моисеевич. Когда до того дошел смысл сказанного, он даже задрожал от волнения:

– Позвольте, я не ослышался? Вы имеете в виду эти работы? Я что могу выбрать?

– Можешь, можешь. Выбирай быстрее, а то у меня времени мало.

– Тогда я безусловно возьму Прудкина! – звенящим от счастья голосом воскликнул Арнольд Моисеевич, и тут же схватил вожделенную работу. – Право, просто не знаю, как вас и благодарить, уважаемый Лаврентий Павлович. Это щедрый, я бы сказал, царский подарок. Дай вам бог крепкого здоровья. И вашей семье тоже.

– Теперь ступай, – Лаврентий уже не смотрел на специалиста. Его взгляд был направлен за окно, где красовался забор.

Арнольд Моисеевич, повторяя благодарственные слова и еще что-то о злодеях, которые загубили настоящий талант, но время пришло, все встало на свои места, настоящие ценности вновь имеют свою цену, и есть еще меценаты на бескрайних просторах земли русской и что-то еще схожее с предыдущим.

– Что за чертовщина? – сказал Лаврентий, когда специалист по живописи ушел. – Где же тогда Дейнека?

– А вдруг этот козел нас наколол? – сделал предположение Вентиль. – Может он ничего не шарит в картинах?

– Ты что ли шаришь? – усмехнулся Лаврентий.

– А что? Может и шарю. Я в зоне, знаешь, какие тату братанам делал!

– Ой, не зли меня, Вентиль, не то убью! Что же теперь делать?

– А ничего не делать. На хрен тебе этот Дейнека сдался? Вон у тебя сколько картин тут. На много тыщ.

– Слушай, Вентиль, канай отсюда! От греха подальше.

Вентиль обиженно замолчал и отошел от босса. Увидел, как рабочие стеклят окна в бассейне, подбежал к ним и стал указывать, кому что делать.

– Кто бы мне объяснил, что происходит, – сказал Лаврентий. – Я уже ничего не понимаю. Хоть бы Багажник позвонил что ли?

И тут мобильбник в его внутреннем кармане запел. Лаврентий взял его и поднес к уху:

– Алло?

– Лаврик?

Звонил Багажник. Лаврентий оживился. Сей звонок показался ему добрым знаком.

– Да это я, Багажник. Как там мои дочки?

– Нормально. Отдыхают. Сейчас на завтрак прибудут. Хорошие у тебя девчонки. Ты не дрейфь, Лаврик, я их не обижу. Если конечно договоримся.

– Договоримся.

– Нет, с картинами ты меня круто кинул.

– Я тебе их верну.

Багажник засмеялся:

– Конечно вернешь! Не просто вернешь, а еще просить будешь, чтобы я взял.

– Не зарывайся, Багажник. Ты меня за горло не держишь.

– Тебя нет, зато твоих дочерей обоих могу хоть сейчас поиметь.

– Ладно, ладно, – Лаврентий сделал вид, что напуган. -Чего ты хочешь?

– Я тебе уже сказал один раз. Повторять не собираюсь.

– Хорошо, я сделаю, как ты просишь. Но тогда и у меня для тебя есть небольшое условие.

– Не тебе ставить мне условия.

– Не согласен. Мы с тобой совершаем сделку. Разве не так?

– Хм, согласен.

– А когда две стороны совершают сделку, то обе имеют право предъявлять условия сделки.

– Хорошо, я тебя слушаю. Чего ты хочешь?

– Ты отдаешь мне картину, которую отнял у Тихого и возвращаешь ее мне сегодня же. Дальше я сделаю чего ты хочешь, то есть в понедельник сам предложу Папаше твою кандидатуру. А в качестве гарантии мои девочки остаются у тебя до вторника. Давай, Багажник, соглашайся. Все выгоды на твоей стороне. Совершим обмен картинами в знак доброй воли. Мне твои картины не нужны. Тебя моя… может и нужна, я знаю, ты большой ценитель искусства, но все же верни. Картина дорога мне, как память о покойном друге.

– Тогда понятно. А я то думал, с чего бы Лаврентию понадобилась эта мазня. Только я не врублюсь. Как я ее тебе верну, если ты все картины у меня экспроприировал?

Лаврентий почувствовал, как у него екнуло сердце.

– Я взял у тебя все твои картины, – осторожно сказал он. – Но моей среди них не было.

– Как не было? Куда же она тогда девалась?

– Так это я у тебя должен спросить! – Лаврентий недобро усмехнулся, затем секунду помолчал, и спросил: – Точно, ее у тебя нет?

– Я за свой базар отвечаю.

– Тогда, что выходит, она у меня?

– Наверно.

– Тогда скажи мне, что на ней изображено?

– Дева Мария с младенцем. Копеечная копия. Надо совсем не иметь вкуса, чтобы такое покупать. Не пойму я все равно, чего ты так суетишься?

– Дева Мария? – воскликнул Лаврентий. – Дева Мария?

– С младенцем.

Лаврентий задумался. Среди картин, взятых у Багажника, ни на одной не было изображено Девы Марии.

– А какая на ней рама была?

– Да ты че? Какая рама? Тихий ее в рулоне нес, в газету завернутую. Ты там шурани, может кто из твоих братков ее захерил.

– Спасибо, Багажник, – неожиданно для себя поблагодарил соперника Лаврентий. – Ты тоже у себя повнимательнее посмотри. Может обнаружишь чего. Тогда сразу звони. Пока.

– Погоди! – торопливо воскликнул Багажник.

– Чего еще?

– А ты дочерям своим ничего не передашь? Привет что ли?

– Привет? А ну да, передай им привет.

И Лаврентий отключил связь.

– Дочери, дочери, – пробормотал он и задумался.

Еще во время первого разговора Лаврентий подумал, что Багажник так шутит по идиотски. Однако он не их тех, кто повторяет одну шутку дважды. В самом начале разговора он специально сразу закинул удочку про дочерей. И Багажник не удивился, а потом еще и напомнил про них. Гм… Что же тогда это значит? Лаврентий стал думать и вот что надумал. К его противнику каким-то образом попали две шлюхи, видимо работали на его территории без спросу, и чтобы отмазаться, решили воспользоваться именем Лаврентия. Такое часто случается в криминальном мире. Каждый на кого-то ссылается, чтобы придать себе значимости. Но эти шлюхи решили сыграть по крупному и сказали Багажнику, что они не просто подстилки Лаврентия, а его дочери. Смело. Очень смело. За такое головы можно оторвать. Скорее всего он так и сделает. Потом. Пока же это ему очень даже на руку. Багажник держит этих дур у себя, и думает, что Лаврентий у него в руках. Это хорошо, когда кто-то думает, что ты у него в руках. Это лишний козырь в твоем рукаве. Возможен и другой вариант. Этих дур нанял сам Багажник, чтобы в понедельник заявить о том, что Лаврентий не может быть Вором в законе, потому что у него есть дочери. Впрочем, такой блеф слишком грязный и маловероятен. Папаша не такой дурак, чтобы так грубо водить его за нос. Тогда остается еще один вариант. Чтобы сбить с толку Багажника, девиц ему подсунули Казбек или Свят. Зачем? Бог их знает! Сбить с толку. И вообще, хрен с ними с этими девками! Есть дела поважнее. Лаврентий даже головой затряс, чтобы выбросить лишние мысли.

– Собери братву, – приказал он Вентилю. – Всех, кто был на хате у Багажника. Через пять минут я выйду во двор.

Через пять минут Лаврентий с грозным не обещающим ничего доброго лицом и в сопровождении Камаза и Вентиля вышел во двор. Там уже стояли все участники ночного рейда. Главарь обвел суровым взглядом обвел свою банду, пытаясь проникнуть в душу каждого. Бандиты, хотя и не знали, в чем дело, почему-то сразу почувствовали, что виноваты, и опустили в землю лица. Это еще более усилило подозрение Лаврентия.

– Так, – тихо, но так, что его слышали все, сказал он, – значит, у пахана ссучить решили?

Никто ничего не ответил.

– Чего утухли, братки? – громко сказал Камаз. – Кто картину стибрил? Лучше сейчас скажите. Потом поздно будет.

Среди братвы раздался тихий ропот. Никто не понимал о чем идет речь.

– Объясняю, – Лаврентий все пытался угадать, кто из них способен на такое, – картины Багажника доставлены мне не все. Одна исчезла.

– Что за картина, Лавр? – крикнул один из ребят. – Не томи. Прежде чем на нас напраслину возводить, лучше объясни, что к чему.

– Пропала картина. Без рамы. На ней Дева Мария с младенцем. Кто ее видел? Кто ее грузил? Кто ее выгружал? Меня интересует все.

– Не было там картин без рамы, – крикнул кто-то. -Все в рамах были.

– И Девы Марии не было! – крикнул другой.

– Не было! – раздались согласные голоса.

– В натуре, не было.

– Багажник клянется, что картину взяли вы.

Из толпы вперед выскочил краснолицый бандит и со злостью прошипел:

– Ты что же, пахан, своим братанам, значит, не веришь, а Багажнику веришь? Так что ли? – Он грозно надвинулся на Лаврентия. – А знаешь, чем это тебе грозит?

– Тихо, Перец, не борзей! – перед краснолицым тут же стеной встали Камаз и Вентиль. – Отвали назад.

– А чего, он верно базарит! – тут же раздались согласные голоса. – Ты, Лаврентий, нас обижаешь!

– Ша! – Лаврентий поднял руку. – Кончай базар! Короче, братаны. Если мне до вечера кто картину принесет в руки, я тому десять кусков отсчитаю на месте. Но если, я сам у кого Деву Марию найду, тому… – Лаврентий не договорил, но зато красноречиво щелкнул ногтем большого пальца и провел им по горлу.

Братки с тихим ворчанием разбрелись. Но глаза у всех алчно горели, и они с подозрением смотрели друг на друга.

– Все, – сказал Вентиль, – теперь они землю рыть будут, а картину найдут.

– Столько баксов! И я бы землю рыл, – согласился Камаз. – Слушай, Вентиль, а может ты картину спер?

– Чего? – грозно спросил Вентиль.

Камаз впился в него глазами:

– Я видел, ты рулон под рубашкой прятал.

– Ах ты, сука! – заревел Вентиль и с кулаками набросился на Камаза. – Да я же тебе!

– Тихо, Вентиль, – остановил его Лаврентий. – Не шуми. А ты, Камаз, думай, что говоришь. Вентиль слишком туп, чтобы картину украсть.

– Понял, да? – Довольный Вентиль показал Камазу средний палец.

ЗАВТРАК ВТРОЕМ

Когда Багажник проснулся, а это было уже далеко за полдень, то сразу стал думать, как поступить с дочерьми Лаврентия. Все-таки небольшой червь сомнения подтачивал его сердце, и он решил допросить их поодиночке, чтобы до конца выяснить всю правду. Затем он решил позвонить Лаврентию и поговорить с ним. А когда разговор закончился, то у него уже не было никаких сомнений в подлинности девушек. Так что необходимость допроса отпала сама с собой. И Багажник решил просто пригласить обоих женщин на завтрак.

В столовую он вышел в длинном халате. Занял свое место и выпил стакан воды, как всегда делал перед едой.

– Орех! – позвал он своего помощника. – Веди сюда лаврентьевских девиц. Они чай тоже жрать хотят.

Через две минуты появились Вера и Марина. Они воспользовались гардеробом хозяина дома, в котором нашли массу женских вещей и обуви, все совершенно новое, упакованное или в коробках, так что были одеты и обуты. Да еще куда роскошнее, нежели в обыденной жизни. Багажник был хорошо воспитан. Он сразу встал, вышел им навстречу, взял обоих за руки и провел на места и усадил каждую в отдельности. При этом он рассыпался в комплиментах.

– Красавицы! Честное слово! Таких женщин в этой комнате еще никогда не было. Уж поверьте мне, в этом я разбираюсь. Ну как отдохнули?

– Великолепно, – сказала Марина и с жадностью осмотрела накрытый стол. – Ого! Просто как в санатории имени Дзержинского.

Багажник даже вздрогнул от такого сравнения.

– А вы что же там бывали? – осторожно спросил он.

– Увы, нет. Просто слыхала.

Вера ничего не сказала, однако не отводила с Багажника настороженного взгляда.

– А вы, уважаемая Вера Лаврентьевна, видно не отдохнули.

Вера чуть было не поправила Багажника, сказав, что ее отчество Павловна, но встретила стрельнувший взгляд Марины и вовремя прикусила язычок.

– Кстати, – продолжал весело щебетать Багажник. Он вернулся на свое место и вытер губы салфеткой, после чего принялся за огуречный салат с крабами. – Спешу передать вам привет.

– Привет? – удивилась Марина. – От кого?

– Как от кого? От папочки, разумеется. Он за вас волнуется, переживает. Но я его успокоил. Сказал, что все в порядке, что вам у меня в гостях нравится, и что вы не в обиде. Успокоил, так сказать, стариковское сердце.

– Вы очень любезны, – чтобы скрыть волнение, Марина наполнила стакан томатным соком и залпом его выпила. На губах у нее остались красные усы. – Огромное вам спасибо. Правда, Вера, мы благодарны?

– Да, очень, – прохрипела Вера.

Девушки переглянулись. В глазах у обоих стоял немой вопрос: «Он врет, или действительно звонил Лаврентию?»

– И давно вы гостите у Лаврентия Павловича? – Багажник кушал и на собеседниц особенно не смотрел, иначе бы его насторожили их переглядывания.

– Да мы вчера только приехали в Черноборск, – ответила Марина.

– И откуда, если не секрет?

– Из Кисловодска.

– Кисловодск! – обрадовался Багажник. – Какой чудный город! Вы знаете, я там бывал. В детстве, с родителями. Они возили меня на воды. Незабываемое время. Нарзанные ванны! Белоснежный Эльбрус! Красная горка.

– Ага, – добавила Вера, – а еще Большое и Малое седло.

– Да, да, – согласился Багажник и вдруг насторожился. – Так вы из Кисловодска?

– Да, – пробормотала Марина. – Оттуда.

– Отчего же у вас говор наш поволжский, а не кисловодский?

Марина поняла, что они сейчас попадутся:

– Так мы волжане и есть, – поторопилась она исправиться. Живем-то мы в Тольятти, а в Кисловодске были на отдыхе. На воды ездили, да по горам полазили.

– А, из Тольятти, тогда понятно. То-то я смотрю, что-то вы мне напоминаете. Тольяттинские девушки все красавицы, как на подбор. Я ведь там в молодости студенческую практику проходил. Там, можно сказать, моя карьера в гору пошла. Сколько мы тогда на Жигулях бабок делали! Сказать нельзя. Ну что ж, будем знакомы, землячки. Значит, решили навестить старика отца?

– Почему старика? – возразила Вера. – Папа еще совсем не старый.

– Очень даже хорошо выглядит для своих лет, – добавила Марина.

– Да это я так, фигурально выразился! – махнул рукой Багажник. – Вот у меня родители пожилые и даже очень. Я ведь, как это называется, поздний ребенок. Послушайте, девчонки, а какого рожна ваш папаша вдруг стал интересоваться живописью?

Вопрос был задан так неожиданно, что Вера и Марина растерялись.

– Живописью? – переспросила Марина.

– Да живописью.

– Никогда не замечала за папой этого. Хотя, видите ли, Петр, мы ведь очень мало общаемся с папой, и в сущности, совсем его не знаем. Так что, кто знает, может быть он любит живопись. Но во всяком случае, когда однажды он возил меня в Москву, я тогда еще была ребенком, я с великим трудом затащила его в Третьяковку. Так он там еле выдержал конца экскурсии, и все время зевал, так что мне даже стало неловко за него перед экскурсоводом.

Марина врала вдохновенно. Вера жевала салат и думала, как бы все это запомнить и потом не перепутать, если Багажник вдруг что-нибудь переспросит. Но тот, казалось, ничего не подозревал и лишь участливо кивал головой.

– Вот-вот, и я о том же. К нам тут случайно, я повторяю, случайно попал один из его людей, и при нем была обнаружена картина. В принципе мазня, но парень обещал нам поснимать за нее головы, если она пропадет.

– Ничего себе мазня! – не удержалась Вера. – Это же…

Она опять замолчала, потому что увидела, как окаменело лицо Марины. Зато Багажник сразу заинтересовался таким оборотом дела.

– Так вы уже в курсе? – оживился он. – Тогда может быть объясните мне, в чем ее ценность?

– Вообще-то нам мало, что известно, – поспешила замять оплошность подруги Марина. – Папа что-то говорил про украденную картину. А можно вам задать вопрос?

– Нет, – сказал Багажник, – потому что пока вопросы задаю я.

– Ну хорошо, – тут же согласилась Марина. – Вы прямо как следователь уголовного розыска.

Багажник подавился бутербродом с белужьей икрой и закашлялся. Вера вскочила с места, подбежала к нему, схватила за правую руку и резко дернула ее вверх, одновременно она ударила его коленом по спине. От всего этого глаза Багажника чуть не вылезли на лоб, зато застрявший в его глотке кусок хлеба тут же выскочил изо рта. А к Вере тут же подбежал Орех, в руке которого уже был пистолет.

– Назад! – истошно завопил он.

Вера презрительно на него глянула, пожала плечами и вернулась на место.

– Спасибо, Вера, – искренне поблагодарил Багажник. И тут же накинулся на Ореха. – Чего ты дергаешься? Че дергаешься, баран? Не видишь что ли, она меня спасла? Чуть не сдох! А вы, барышня, – это уже адресовалось Марине, – прекратите пожалуйста свои шуточки. То у вас Дзержинский, то уголовный розыск. Это вас папа научил так шутить?

– Да нет, это я так, – Марина сделала вид, что сильно смущена.

Некоторое время Багажник ел молча. Казалось, он был несколько обижен. Марина и Вера старались не смотреть на него.

– Ладно, – махнул рукой Багажник, – что это я, как маленький? Обиделся за ерунду. Что значит, поздний ребенок.

Марина согласно покачала головой:

– Трудное детство? Как нам это знакомо. Но у вас были родители, хоть и старые. Мы же с Верой росли без отца. А это куда хуже. Каждый норовил обидеть.

– Да, да, и это тоже мне знакомо, – глаза Багажника наполнились грустью. – Вас обижали, потому что не было отца. Меня обижали, потому что мои родители были слишком стары и слабы, чтобы заступиться за меня. Это очень грустная история. Я ведь был очень тихим воспитанным мальчиком. Учился играть на скрипке, ходил к педагогу. Мои родители видели во мне великого музыканта. Я же хотел стать художником. Увы, мне не довелось стать ни тем, ни другим. И всему виной дворовые пацаны. Местная гопота. В доме, где я жил, их было более, чем достаточно. Пока я был мал и ходил в садик, это было куда ни шло, но когда пришла пора ходить в школу, начались мои мучения. Они преследовали меня везде и всюду. Как же им, этим пролетарским ребятам, хотелось унизить и обидеть меня, особенно когда я шел со скрипкой или мольбертом. Они просто проходу мне не давали и издевались изощренно и методично. Был среди них один, даже не помню его имени. Прозвище помню, вернее никогда не забуду. Почему-то его звали Рейганом. Ничем он не походил на Рейгана, но все равно его так звали. Этот Рейган и был главным моим мучителем. Если бы не он, то и другие бы не относились ко мне подобным образом. Боже! Как же он меня доставал! Ни одна встреча с ним и его компанией не обходилась без слез. Моих разумеется. Он вымогал у меня деньги, отнимал из сумки продукты, когда я возвращался из магазина. И я его боялся, как огня. Он так сумел меня запугать, что я ни словом не обмолвился родителям, каково мне живется. Они жили в неведении. Может быть это не только из-за страха. Мне просто было жаль их. Что они могли сделать? Старые, немощные, до невозможности интеллигентные. Я терпел, снедаемый жаждой мщения, где-то до четырнадцати лет. Однажды мой враг сообщил мне великую весть:

– Ну все, Петушок (так он меня называл всегда, и только потом, через много-много лет я узнал истинное значение этого прозвища), кайфуй. Я с предками уезжаю на целый год в Африку. Живи. Тут конечно ребята за тобой присмотрят, чтобы ты, значит, совсем не расслабился. А там я вернусь, и ты у меня вновь запрыгаешь.

Он побил меня, на прощание, сильнее чем обычно, и чаша моего терпения переполнилась. Я бросил скрипку, отложил в сторону кисти и краски и записался в секцию карате. Мной словно овладело безумие. Целый год я занимался, как одержимый. Первые месяцы были просто адскими, я никогда их не забуду. Через полгода стало легче. Мускулы мои постепенно наливались твердостью, удары становились точнее и крепче, а дух мой, поддерживаемый жаждой мести, делал из меня воина. И вот через год я понял, что все, вот он этот момент наступил. Я готов встретиться со своим кровным врагом лицом к лицу.

И вот Рейган вернулся, потемневший под жарким африканским солнцем, раздавшийся на заморских харчах и от всего этого еще более наглый. Увидев его я задрожал. Прежний страх вернулся ко мне и прожег до костей. Черт побери, я опять ничего не мог с ним поделать! Все приемы тут же забылись, все, что я отрабатывал весь этот год, куда-то исчезло, словно я как и прежде играл на скрипке и писал этюды. Боже! Какое это было унижение.

– Что, Петух? – Рейган ликовал. – Мне пацаны сказали, ты карате занялся. Ну давай посмотрим, чему ты научился?

И он избил меня у всех на глазах и ко всеобщему ликованию. Петька скрипач опять был низвергнут на самое дно дворовой и школьной жизни.

Но я не сдался. Я не вернулся к скрипке и краскам, я вернулся в секцию карате, да еще вдобавок записался в боксерскую секцию. Рейган меня не трогал, и не потому что подобрел или изменился к лучшему. Нет, он просто переехал в соседний район и возглавил тамошнюю шпану. Наверно он забыл про меня. Но я не забыл и продолжал с остервенением заниматься боксом и карате. Прошло еще два года. За это время я научился плавать, прыгать с парашютом, стрелять. Пацаны отстали от меня, потому что видимо в моей внешности уже не было той беззащитности и нежности, какая была прежде. Еще бы! Две победы на областных соревнованиях по боксу, и черный пояс и первый дан по карате – это что-то да стоит. На меня стали обращать внимание девчонки. Я стал гулять с ними, и тут мое прежнее владение скрипкой принесло мне огромную пользу, потому что я с легкостью овладел гитарой. А что такое парень с гитарой? Это же всеобщий девчачий любимец! И я таковым стал. Я завоевал авторитет среди пацанов, и был любим девчонками. Но все равно где-то в глубине души моей оставался противный липкий страх. Да, снаружи я был суперменом, а в душе оставался все тем же трусливым и робким Петушком. Чего я боялся? Я боялся, смертельно боялся, что в один прекрасный день явится Рейган и разрушит все, что я с таким трудом построил. Нет, я не переживу такого!

Страх так угнетал меня, что я не выдержал и решил нанести удар первым. Я пришел в тот район, где жил Рейган и стал искать его, выспрашивая местных пацанов, где он может быть. Нашел я его в одном из дворов на хоккейной коробке в окружении местных ребятишек. С превеликим трудом преодолев свой страх, я почти на негнущихся ногах подошел к нему, и случилось чудо, он не узнал меня. Не узнал! Страх слетел с меня, как шапка, которую сдуло ветром.

– Рейган! – позвал я его.

Он удивленно глянул на меня. Его дружки тоже. Они тоже были удивлены, потому что здесь у Рейгана была другая кличка. Но мне было плевать. Я ударил его ногой в грудь. Дружки полезли на меня со всех сторон, но я раскидал их за минуту и вновь принялся за Рейгана. Боже! Как же я его бил! Как бил! – Багажник закатил глаза от удовольствия. Он словно вернулся в это памятное мгновение своего торжества. – Никогда ни до ни после я не испытывал такого удовольствия. Вот что такое настоящее счастье – это месть.

– Ты так и не узнал меня, Рейган? – спросил я моего врага, когда тот окровавленный и поверженный лежал у моих ног и не в силах был даже просить пощады.

– Петька? – прохрипел он. – Ты?

– Да я!

И я ударил ногой по его переломанным ребрам. Он застонал и вдруг улыбнулся беззубым ртом. Гад!

– Так все-таки я сделал из тебя настоящего мужика? – прошепелявил он.

– Так он и сказал? – ахнула Марина, которая с открытым ртом слушала рассказ Багажника.

Багажник достал сигару, откусил кончик и раскурил ее.

– Да, – грустно ответил он, – так он и сказал. – Я сделал из тебя мужика.

– И что ты, то есть вы?

– Что я? У меня уже не было сил бить его. Я устал. Вымотался. Я плюнул и ушел. Если бы я знал, чем все это для меня кончится! Через неделю меня нашли дружки Рейгана и сообщили мне, что он умер. Умер от моих побоев. И если я не хочу, чтобы об этом узнали его родители и милиция, а главное, прокурор, то должен заменить его. Они собирались на дело. Грязное дело. В общем им нужен был боец. И я пошел. Что мне оставалось делать? Так вот я и познакомился с братвой. Потом пошло, поехало, и вот результат.