Текст книги "Ветер Севера. Риверстейн"
Автор книги: Марина Суржевская
сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 8 страниц)
Злость на судьбу, сделавшую меня послушницей в приюте Ордена, а значит – бесправной и бессловесной. Мне не на что надеяться после посвящения, кроме как на годы нудной, тягомотной работы на благо Ордена, без семьи, без детей, без своей жизни! Из утешения – только книги, да и те столь дороги, что нищей просветительнице вряд ли они будут по карману!
Традиционно просветителями Ордена становились сироты, которым некуда было деваться, добровольно такую участь мало кто выбирал.
Хотя, о чем я переживаю! Даже такой незавидной доли мне не светит! Пусть не сегодня, так завтра вернется Зов, и не будет у меня сил противиться ему.
И пропавшие дети погибнут, так и не дождавшись помощи, падут жертвой неизвестного и страшного убийцы, потому что я понятия не имею, как им можно помочь и где искать!
Все-таки я заскулила. Оторвала лицо от ладоней, запрокинула голову и заскулила. Ворон на ограде наклонил клюв, внимательно рассматривая меня.
– Пошел вон, – прошептала я. Черная птица продолжала смотреть, чуть повернув продолговатую голову, словно прислушиваясь. Я разозлилась.
– Убирайся отсюда!– яростно выкрикнула я.
Ледяной порыв ветра белесой петлей, как плетью, смел птицу с ограды и крылом ударил о землю. Белая крошка метели неожиданно закружилась вокруг часовни, завыл ветер, закрутились льдистые бураны, и снег глухим маревом повалил с неба.
Какое-то время я, открыв рот, смотрела на столь внезапно разыгравшуюся непогоду, а потом побрела к слабо светящемуся в темноте Риверстейну. И его сомнительное тепло вовсе не казалось мне заманчивым.
***
Первый раз я сбежала в лес уже через одну луну после появления в Риверстейне. Огромное здание с кривыми гулкими коридорами и узкими окошками-бойницами пугало меня, поселяя в душе тревожную маяту и звериный страх. Каменные стены душили, не давали уснуть, смыкали страшные объятия. Они казались мне мешком, в котором мелко копошились глупые, попавшие в ловушку люди.
Скользкие витые лестницы вызывали головокружение, и я поскуливала от страха каждый раз, спускаясь по ним. Пыталась зажмуриваться, но идти по истертым каменным ступеням, не видя их, было еще страшнее. Даже когда я просто стояла на них, мне уже казалось, что я лечу в пропасть.
Длинный и узкий коридор чудился мне нутром страшной птицы, сожравшей меня и пытавшейся переварить.
Риверстейн страшил меня, вызывал оторопь – но еще больше я боялась населяющих его людей. Я не знаю почему, но черные чепцы наставниц, коричневые балахоны воспитанниц, чадящее кадило Аристарха, непонятные заунывные звуки молитв, а главное – лица, острые, худые, запуганные или злые, вызывали во мне тошнотворную волну паники, от которой я не знала куда бежать.
Конечно, я была не первой «дичкой», попавшей в Риверстейн. Девочки, привозимые сюда, все остались сиротами и, кто меньше, кто больше, поначалу дичились и пугались. Но даже на их фоне я казалась скаженной, зверьком забивалась в углы и щели и глазела оттуда. Конечно, меня сторонились. Даже воспитанницы побаивались связываться с новенькой, которая ни с кем, кроме Ксени, не общалась, только зыркала странными своими глазищами из-под нечесаных белых косм. Моя внешность была необычна, а поведение слишком странным, чтобы вызвать хотя бы сочувствие.
Поначалу воспитывать меня привычными методами наставницы опасались, не зная кто я и переживая, не объявится ли за мной любящий родственник или родитель. И потому особо не трогали, кормили, выделили тюфяк в общей спальне.
По ночам я плакала, кого-то звала, но наутро не помнила своих кошмаров, а воспитанницы смотрели косо и жаловались наставницам. Правда, потом Ксеня разбила нос самым активным ябедам, и те стали терпеть мои ночные подвывания молча.
Но когда луна на небе налилась полнотой, округлилась, все поняли, что никто за мной не придет. И за первую же «дикость», а именно – мое непонимание, зачем нужно подставлять пальцы под хлесткий прут, если можно спрятать их за спиной и забиться в угол, откуда не достанут, меня отправили в подвал на перевоспитание.
Если в Риверстейне я чувствовала себя как в ловушке, то каков же был мой ужас оказаться в сырой яме, где не было окон, а только стылый утоптанный земляной пол, склизкие от влаги стены и запах крыс, загадивших подвал.
Да и сами крысы полюбопытничали, высунули подрагивающие носы с топорщащимися усами из своих узких лазов, повели длинными мордами, осматривая «гостью». Или обед?
Когда наставницы решили, что на первый раз достаточно, и тяжелая, обитая чуть проржавевшим железом, но все еще крепкая дубовая дверь открылась, я вылетела в образовавшуюся щель похлеще той крысы и как зверек прокусила до крови руку Гарпии, пытающейся меня удержать.
Даже не помню, как я неслась по лестнице, как выскочила в коридор и за дверь, очнулась уже возле каменной стены ограды. Но и она не удержала меня. Я учуяла пролом прежде чем увидела, пролезла в дыру и что есть мочи припустила между деревьев. Мшистые холодные валуны и разлапистые ели были мне милее высоких стен Риверстейна, который хищной птицей наблюдал за моим бегством и, казалось, сейчас встряхнется, взмахнет черными крылами и кинется за беглянкой.
Но, конечно, Риверстейн остался на своем месте, а я заползла хорьком под склонившиеся до земли колючие ветви, закопалась в осыпавшуюся желтую хвою и затихла. Сквозь тонкие иголки лениво сочился тусклый осенний свет, успокаивая меня, сосны тихо шептались, склонялись макушками, остро пахло смолой и меня отпускало. Словно камень-валун, придавивший грудь, становился поменьше, истончался, ссыпался песком…
Я уснула.
И проснулась не от собственного крика, а от беличьей возни над ухом. Белка, еще не сменившая наряд на рыжий, и кусками серая, отчего казалась какой-то куцей, деловито рылась в хвое, то ли проверяя свои запасы, то ли пряча новые. На меня она косилась с опаской, но без испуга, видимо не принимая жалкую кучку, свернувшуюся в лесном шатре, за нечто, представляющее опасность.
Какое-то время я еще наблюдала за ее сосредоточенной мордочкой и проворными лапками, потом потянулась, разминая озябшее и затекшее тело. И выбралась из-под гостеприимной ели.
***
Конечно, в Риверстейн я вернулась. Я хотела остаться в лесу, но жить в нем не умела. Наставницы очень удивились, увидев меня. Воспитанницы сбились кучкой, рассматривая мои грязные коленки и ладони, одежду и волосы, в которых запуталась хвоя. Все были уверены, что глупую девчонку съели в лесу волки, и даже не пытались меня искать, рассудив, что на все воля Пресветлой Матери. На вопросы, где была, я пожимали плечами. Мне не обрадовались, но и выгнать не решились. Оставили в приюте до приезда вестника, надеясь, что тот решит, что делать с подкидышем. Но зима настала неожиданно быстро, дороги приграничья замело снегом, покрылись корками топкие озерца, и вестник прибыл только к весне…
И то махнул равнодушно рукой, мол «мне-то девчонка на что, воспитывайте…» Да и матушка-настоятельница пожала плечами, живет – не выгонять же…
Я же за зиму как-то освоилась, да и обитатели Риверстейна ко мне привыкли. Не полюбили, просто смирились с моим присутствием, как смиряется человек с досадной осенней хлябью или женщина – с первой обидной сединой. Вроде и не хочется, и страшновато, а куда ж денешься? На все воля Пресветлой Матери…
***
Обитатели Риверстейна боялись леса, сторонились, прятались за каменными стенами. Мне же, напротив, его стены казались ловушкой, и лишь за оградой я чувствовала себя вольготно. И как ни странно – в безопасности. Голоса диких зверей, повергавшие в ужас воспитанниц и заставлявшие наставниц обносить голову защитным полусолнцем, я слушала, как песню, и мне они нравились гораздо больше унылых песнопений Аристарха. Впрочем, об этом мне хватило ума умолчать, а то подвалом дело бы не ограничилось. За такие признания и к обережникам угодить можно, и на костер.
Я слушала лес молча. И все так же сбегала в него в минуты отчаяния.
Даже Ксеня меня в этом не понимала. Ужаса перед ельником и его обитателями она не испытывала, но крепкая деревенская ее разумность подсказывала подруге, что и шляться там особо не стоит, особенно по весне, когда вокруг полно оголодавшей после зимы живности.
И я не могла ей объяснить, почему меня туда тянет и почему я не боюсь. Я и сама не знала. Просто темный ельник дарил мне ощущение защищенности, в отличие от высоких стен Риверстейна.
А лес напирал на здание со всех сторон, нависал колючими мощными ветками над каменной кладкой ограды, ветвился узловатыми корнями, выползая из-под земли во дворе, рассеивал легкие крылатки семян и прорастал по весне тонкими детками – сосенками. Словно брал в кольцо нахохлившееся здание, как всем казалось – угрожая, а мне чудилось – оберегая…
Я не боялась лесных жителей, а они – меня. Наблюдать за их деловитой жизнью было для меня такой же отдушиной, как и чтение книг.
Как-то мне довелось повстречать на лесной тропке росомаху.
Была ранняя осень, и я снова удрала, выбралась через дыру в каменной стене, скинула там же ботинки и босиком пошла по чуть сырой хвое и привядшей траве. Босые ноги ступали неслышно, осторожно, сами выбирая дорожку, обходя мелкие ямки, наполненные влагой. А шершавым шишкам ступня только радовалась. Я привычно трогала руками липкие стволы сосен, обнимала их, стараясь не думать, как будут ругать меня наставницы за испачканное смолой платье.
На лесной полянке за мелким илистым озером буйно росли морошка и черника, и я, наобнимавшись с деревьями, направилась туда, надеясь найти поспевшие уже ягоды.
Низкие кустики черники, зеленые сверху и усыпанные тугими ягодками снизу, под листочками, густо покрывали мшистую опушку. Кое-где ступни проваливались во влагу, но я не обращала внимания, лишь поддергивала подол, чтобы не сильно испачкался. Наевшись и целиком перепачкавшись сочной ягодой, я прикидывала, во что бы собрать их, чтобы порадовать Ксеню. И поняла, что застывший силуэт – вовсе не очередной мшистый камень, а большой замерший зверь, с длинной темной мордой, короткими прижатыми ушами и коричневым телом на мощных лапах с острыми черными когтями.
Я затаила дыхание, черная ягода кислинкой разлилась во рту.
Зверь застыл, разглядывая меня, повел настороженно носом. И неловко повалился набок. Из-под лопатки росомахи торчало древко арбалетной стрелы с черным наконечником. Хриплое дыхание зверя долетало до меня, глаза смотрели… просяще?
Я не понимала, откуда во мне это странное ощущение сожаления и неправильности, грусти по смертельно раненному животному и желание подойти к нему.
Для чего?
Умом я понимала, что нельзя приближаться к зверю, и все же мне настойчиво казалось, что он зовет меня, просит о чем-то… Но о чем?
Я, страшась, сделала шаг к зверю. Во мне крепла странная уверенность в правильности моих действий и убежденность, что росомаха не причинит мне вреда. Длинные загнутые когти скребли землю, пасть была оскалена от боли, кровь черными толчками заливала шкуру. Но я не чувствовала страха…
Темные бусинки звериных глаз неотрывно следили за мной, и я остановилась в двух шагах, засомневавшись. Что я могла сделать, как помочь?
Я все же решилась, приблизилась, опустилась коленками во влажный мох и провела рукой по мокрой от крови шкуре. Стрела застряла глубоко и сидела крепко, не вытащить. Я растерянно посмотрела на свои испачканные кровью и грязью ладошки, потом положила руку на голову зверя. И, не задумываясь, пожелала, чтобы его мучения прекратились. Хриплое дыхание благодарно оборвалось под моей рукой.
Не знаю, сколько я так просидела, перебирая коричневый мех, только платье стало мокрым от напитанного влагой мха. Я вытерла набежавшие слезы, поднялась и потихоньку пошла вглубь леса, забыв про лист с черникой.
Мне было семь лет.
***
Со временем я привыкла жить в Риверстейне, смирилась с его высокими глухими стенами и даже полюбила их. Все же, была в старом здании своя мрачная прелесть, и потом, это единственный дом, который у меня был.
С годами я научилась существовать в том мире, в котором я жила, утешаться книгами и маленькими радостями обитателей приюта.
И почти перестала убегать в лес.
Только в душе осталась непонятная тоска по простору и ощущение неправильности моей жизни, чего-то утраченного и забытого. Но, как ни силилась я вспомнить, мне это не удавалось.
Глава 8
Спала я плохо. Снежный буран, налетевший на приграничье ночью, разыгрался не на шутку. Ветер выл в печных трубах, как целое сонмище обозленных духов, и грозился выбить жалобно дребезжащие под его напором слюдяные стекла. Казалось, рассерженная природа вознамерилась снести с лица земли в чем-то провинившийся Риверстейн, яростно швыряя на его стены комья ледяного снега, выдирая столетние осины у ворот, и в щепки разнося привратницкую. Сам привратник благоразумно успел укрыться за каменными стенами приюта.
Непогода так зверствовала, что к полуночи никто не спал, и большинство обитателей замка истово молились о спасении своих грешных душ. Только к утру буря стала ослабевать, порывы ветра потеряли ярость и мощь, а вьюга поредела до жидких ледяных завирух, кружащихся у стен.
Неудивительно, что проснулась я совершенно разбитая, с чугунной головой и слабостью в ногах. Моя передышка для выздоровления закончилась, о чем сообщила мне вечером младшая настоятельница, так что с утра я потащилась на занятия. Благо хоть ежедневную пробежку Гарпия сегодня отменила, а то не миновать бы мне хлыста.
Первым уроком значился нововведенный предмет, с преподавателем лордом Дэроллом. Я постаралась затеряться на задних рядах и не показываться на глаза куратору. Слабым утешением для моего самолюбия послужило то, что на занятие мужчина явился с перемотанной тряпицами левой кистью: похоже поскользнулся на обледеневших подъездных дорожках, а может, свалился с истертых ступеней лестницы.
Впрочем, что бы с ним ни приключилось, сочувствовать ему я точно не буду. Тем более что желающих пожалеть красивого лорда и так тьма-тьмущая. Вон та же Рогнеда уставилась на него, как кот на карася. Совсем не подобающе скромной послушнице уставилась! Ну, да то ее дело.
Я неторопливо расставляла письменные принадлежности, вполуха слушая куратора.
– Ветряна Белогорская!– я мысленно застонала. – Может, вы поведаете присутствующим основные постулаты нашего Ордена?
Но почему я?
Вопрос был легким, даже Ксеня, редкостная противница каких бы то ни было знаний, и то была в курсе основных постулатов. Что уж говорить обо мне, книжной мыши, как величала меня подруга.
Я без запинки протараторила постулаты, надеясь, что после этого от меня отстанут. Но не тут-то было.
Скривившись, как от кислых щей, куратор потребовал осветить вехи становления Ордена. Воспитанницы заворочались, прячась за пергаментами. История нашего Ордена была терниста и запутана, но если в общих чертах, то дело обстояло так: в незапамятные времена землю нашу населяли страшные чудовища и демоны. Невиданные монстры были не только ужасны, но и обладали сверхъестественной силой и магией, подпитываясь за счет людей. В основном чудовища людей ели, ну или творили всякие гнусности и непотребства. И все это продолжалось до тех пор, пока людям это окончательно не надоело и, собравшись всем миром, они не пошли войной на демонов, а после долгих и кровопролитных сражений не изгнали их за Черту. Великая Мать, Святая Дева была столь чиста и невинна, что смогла запечатать Черту своей кровью, создав несокрушимое ограждение для мира монстров, пройти через которое они были бессильны. Там, где пролилась священная кровь святой, почва загорелась и сотлела, превратившись в Черные Земли.
И воцарились мир и благоденствие. Пресветлая Мать дала жизнь первому правителю объединенного королевства людей, оттого и звалась Прародительницей. Наши правители, потомки Великой Девы, несут в себе толику той самой первой святой крови и считаются хранителями Черты. Без них наш мир обречен на новое вторжение демонов. Если это случится, всех людей, несомненно, ждет страшная и мучительная смерть.
Последователи Матери-Прародительницы, святые старцы, были призваны, чтобы поддерживать и укреплять долг каждого по охране нашего хрупкого мира от мира магии и чудовищ. После посвящения в Оке Матери, купания в круглой купели с ледяной водой, которая есть в каждом святилище, послушницы становятся «просветленными и зрящими истину» и отправляются в поселения нести свет знаний людям.
Вот, собственно, и все, что я рассказала, по возможности проникновенно. В ученической повисла благоговейная тишина. Благоговели послушницы, понятно, не перед моим рассказом, а перед подвигом Матери-прародительницы.
Я пристально рассматривала чернильницу, опасаясь поднять глаза на куратора. Молчание затягивалось. Нерешительно подняв голову, я удивленно воззрилась на мужчину. Удивленно, потому что была уверена, что столичный лорд сейчас расхохочется на весь Риверстейн, такие смешинки били чечетку в его ореховых глазах!
Но, конечно, мне показалось. Вряд ли куратора из Старовера могла рассмешить история Ордена. Естественно, лорд Даррелл не рассмеялся, даже не улыбнулся, однако все так же молча продолжал меня рассматривать. Я замялась, не понимая, можно ли мне уже сесть или будут еще вопросы.
– Хорошо, – угрюмо бросил он. – Садитесь.
Я свалилась на лавку, чувствуя, как дрожат коленки. Но, хвала небесам, на сегодня от меня отстали. Старательно записывая то, что он рассказывал потом, я не поднимала глаз, но всей шкурой ощущала тяжелый взгляд нового куратора, и от этого взгляда мне становилось страшно.
***
К обеду в трапезную явилась Ксеня. Бледная и слабая, она все же пришла и, решительно отмахнувшись от вопросов послушниц, присела рядом со мной.
Я радостно вскрикнула и обняла подругу. На душе сразу стало легче и веселее, хоть я и не собиралась пока обо всем ей рассказывать, опасаясь Ксеню нервировать. Но отделаться от вопросов настойчивой подружки было не так-то просто, поэтому я махнула рукой и решила все ей выложить.
Мы схоронились в маленьком закутке левого крыла, в котором прятались по детству.
Начинала я неохотно, «со скрипом», но потом разговорилась, даже кое-что изобразила в лицах. И все-все ей выложила: про тусклую змейку – Аргард, про Черные Земли, про терзающий меня Зов и пропавших детей. И даже про Данилу и его «сны».
Несдержанная Ксеня слушала на удивление молча, ни разу меня не перебила, только губы кусала от беспокойства.
На последних фразах я выдохлась, захлебнулась и умолкла. Ксеня же рассматривала кольцо у меня на пальце.
– Ты не думаешь, что я сошла с ума? – жалобно спросила я.
– Конечно, нет, – удивилась подруга. – И потом, я помню, бабушка рассказывала мне сказки… Вернее, я думала, что это сказки. Про магов, населяющих наши земли, про волшебство и дивных существ… Возможно, не все в этих сказках выдумка. В любом случае я верю, что с происходящим надо разобраться.
– Да, но как? – беспомощно спросила я. – Что мы можем сделать?
Ксеня похлопала меня по спине.
– Давай не будем бежать впереди кобылы, а поедем в телеге… Куда-нибудь да приедем. Надо найти этого твоего Данилу и поговорить с ним, может, что путное и придумаем. А сейчас идем на чистописание, пока нас не кинулись искать. Кстати, этот рогатый, может, и со мной силенками поделится? Тоже расцвету аки роза!
И мы дружно захихикали.
На урок Ксеня не пошла, свернула в каморку Данины. Я забеспокоилась, что все ей выложила, а ведь хотела не беспокоить! Вон бледная какая, слабая…
Но подруга успокаивающе мне подмигнула.
– Что ж это я по доброй воле обучаться пойду? Да никогда! Лучше еще поболею!
Но я видела, что чувствует себя Ксеня плохо, выздоравливает медленно. Хотя, чему я удивляюсь, прошло так мало времени, пара дней всего. Однако от разговора мне стало веселее. Ноша, разделенная на двоих, становится вдвое легче. А если считать и Данилу – моя оказалась поделена на троих. Спрашивать о парне у травницы я побоялась, чтобы она не забеспокоилась, да и чем объяснить свой интерес? И все же, почему он не пришел? И смогу ли я сегодня улизнуть в часовню?
Так ничего и не придумав, я отправилась на урок чистописания.
Мистрис Бронегода сегодня была удивительно рассеянной. Похоже, прибытие столичного куратора внесло порядочную сумятицу в размеренную жизнь Риверстейна. Настоятельница принарядилась. Парадный чепец, сиреневое платье, лицо благостное, а сама она вся сладкая и тягучая, словно патока. Даже подозрительно.
Как оказалось, подозрения мои были не беспочвенны. Только мы разложили на столах тетради и обмакнули перья в чернильницы, дверь распахнулась, и в ученическую явился лорд Даррелл собственной персоной. К сожалению, только я была против его присутствия на уроке, хотя благоразумно об этом промолчала. Остальные послушницы заметно оживились, выпрямили спинки и кокетливо надули губки. Для них скучнейший урок стал развлечением.
Единственная, кто разделял мое негодование, – мистрис Бронегода. Ей совсем не нравилось вести занятие под пристальным вниманием проверяющего. Однако деваться ей было некуда, и она, поскрипывая недовольно зубами, начала диктовать. Перья заскользили по пергаменту, послушницы записывали, куратор, кажется, скучал. Периодически он прогуливался между рядами, посматривая в наши записи и нервируя этим воспитанниц. Мне уже начало казаться, что он просто развлекается, наблюдая, как при его приближении руки учениц начинают мелко дрожать, а жирные кляксы украшают тетради и поверхность стола.
Сама я твердо решила, что не доставлю ему такого удовольствия. Поэтому, когда лорд остановился за моим плечом, нахально через него заглядывая, я не подала виду, что заметила это. Хотя не почувствовать шевелящего волосы дыхания над ухом было весьма сложно, даже при моей извечной рассеянности.
Я сосредоточенно писала, куратор так же сосредоточенно сопел мне в затылок.
Нет, все-таки это невыносимо!
Не выдержав, я резко обернулась, почти уткнувшись носом в его лицо. Зеленые глаза с прищуром скептически меня рассматривали. Я насупилась и уставилась на него. Лорд хмыкнул, разогнулся и, чуть ли не насвистывая, пошел по проходу.
А я мрачно обозревала огромную кляксу, украсившую мои записи.
Мистрис Бронегода, ожидавшая окончания занятия не меньше меня, раздала нам задания для самостоятельной подготовки и с радостным вздохом отпустила. Послушницы потянулись к выходу, бросая на куратора кокетливые взгляды. Он же даже не смотрел в нашу сторону, напряженно застыв возле окна и вглядываясь вдаль.
Однако, когда я торопливо собрала тетради и пошла к двери, лорд Даррелл очнулся от созерцания окрестностей и, в два шага догнав меня, преградил мне дорогу.
– Госпожа Белогорская, – я удивленно воззрилась на него.
Послушниц не принято так называть, большинство из нас не высокого сословия. Та же Ксеня родилась в простой деревенской семье, как и многие девочки здесь. У богатых и состоятельных обычно находились родственники, способные присмотреть за осиротевшим дитятей, а заодно и за оставшимся ему наследством. К нам обращались просто по имени, а после посвящения к имени добавлялось звание «просветительница» или «настоятельница» в зависимости от выбранного пути. Неужели лорд не знает об этом?
– К послушницам не обращаются «госпожа», – брякнула я.
Куратор посмотрел задумчиво
– Ну что ж, Ветряна… Ведь так вас зовут? Я хотел бы попросить показать мне Риверстейн. Вас это не затруднит? Так сказать, на правах старожила этого прекрасного заведения!
Мне снова показалось, что он насмехается. Но лицо лорда было на редкость серьезным. Тут до меня дошло, о чем он меня просит. Просит, ха! Подобные ему только приказывают, даже если и облекают свои слова в просительную форму.
Я растерялась, не зная, что сказать. К счастью, вмешалась мистрис Бронегода.
– Лорд Даррелл, прошу прошения, но я не думаю, что это…
– Прощаю, мистрис Бронегода, – серьезно ответил ей куратор и отступил, весьма красноречиво пропуская меня вперед. Мне ничего не оставалось, как выйти за дверь в сопровождении лорда, оставив позади озадаченную настоятельницу.
В коридоре я остановилась в нерешительности.
– Какую часть здания вы бы хотели осмотреть, лорд Даррелл? – спросила я, не поднимая глаз.
– Шайдер.
– Что, простите?
– Меня зовут Шайдер.
Я упрямо выпятила подбородок.
– И все же… Так какую часть Риверстейна вам показать, Лорд Даррелл?
Лорд улыбнулся. Меня в дрожь бросило. И, к сожалению, от страха.
– На ваше усмотрение, Ветряна. Хотя, думаю, мы начнем с западного крыла.
Я пораженно вскинулась.
– Но, лорд Даррелл, западное крыло сейчас заброшено, все жилые помещения, трапезная и ученическая расположены в восточном крыле!
– Вот и замечательно! – неведомо чему обрадовался куратор и уверенно пошел в сторону заброшенного крыла, оставляя меня плестись сзади. Непонятно, кто кому показывает приют! Сдается мне, мужчина и без меня прекрасно здесь ориентируется, по крайней мере, до левого ответвления прошагал, ни разу не сбившись. А ведь темные коридоры приюта весьма запутанны!
Западный холл встретил нас пылью и кое-где паутиной. Сквозь давно не мытые окошки робко сочился дневной свет, ложась на пол желтыми дрожащими квадратами. Я пару раз чихнула, вытерла нос и боязливо застыла, озираясь. То, что осматривать здесь решительно нечего, было ясно еще в коридоре.
Лорд важно прошелся по холлу, оставляя в пыли четкие отпечатки своих сапог.
– Здесь слегка… неубрано, – извиняющимся тоном сказала я.
– Да, я заметил, – куратор резко повернулся. Я подавила в себе желание отшатнуться. Нервничала я все сильнее. Зачем мы пришли сюда? Странный он, этот лорд.
– Может, нам стоит вернуться? – сказала я. В гулкой пустоте холла мой голос прозвучал так жалобно, что стало стыдно. Ну что я, в самом деле! Не съест же он меня. И уж вряд ли позарится на мою девичью честь. В приюте полно более симпатичных объектов для страсти. К тому же более сговорчивых!
Я густо покраснела от этих мыслей. И покраснела еще больше, когда осознала, что лорд оторвался от созерцания развешенной по углам паутины и теперь очень внимательно рассматривает меня. И что самое противное, я уверена, он догадался по моему пунцовому лицу, о чем я подумала! И губы его дрогнули в насмешке. Ужасно стыдно!
Я закусила губу и вздернула подбородок. Не позволю над собою смеяться! Пусть он хоть трижды лорд и хоть четырежды столичный, а смеяться над собой не позволю!
Словно в ответ на мои мысли сквозняк вихрем пролетел по коридору и с размаха хлопнул дверью холла, взметнув облако пыли.
Я снова чихнула.
Куратор не сводил с меня глаз.
– Очень странно, – неожиданно пробормотал он.
– Что, простите? – со злостью спросила я и серьезно вознамерилась отсюда убраться. Пусть сам тут красотами любуется! Вот сейчас разворачиваюсь и…
– Ветряна, а расскажите о себе.
Такой простой вопрос остановил меня, когда я уже почти отвернулась.
– Что вы хотите узнать? – удивилась я.
– Все. Кто ваши родители?
– Я сирота, лорд Даррелл. Как и все в этом приюте.
– Да, понимаю. Где вы родились?
– Я не знаю, кто мои родители и откуда я, лорд Даррелл. Меня нашли настоятельницы у ворот Риверстейна тринадцать лет назад в одной холщовой рубашке и теплом платке. Никаких опознавательных гербов, знаков или надписей на одежде не было. По виду мне было около пяти лет. И так как в дальнейшем никто за мной так и не явился, я осталась жить в приюте. Мои воспоминания начинаются с Риверстейна. Так что, увы, я не могу просветить вас по этому вопросу.
Все это я оттарабанила сухо и равнодушно, не позволив даже малюсенькой эмоции пробиться в столь несодержательный рассказ. Надеюсь, это отобьет у него охоту приставать с расспросами.
Но, похоже, особым тактом лорд не отличался.
– И все тринадцать лет вы прожили здесь?
– Да, лорд Даррелл.
– А ваше имя? Кто назвал вас так?
Нет, он точно не в своем уме!
– Имя мне дали настоятельницы. Просто перечислили имена, пришедшие на ум, на это я откликнулась. Не понимаю, что здесь странного, – не сдержалась я. – Это имя не редкое в Приграничье. Как и фамилия.
– Да, конечно…
Лорд снова застыл, уставившись на меня. Мне показалось, что он что-то бормочет себе под нос. Святые старцы и Пресветлая Матерь! Точно не номальный! Чем еще объяснить столь пугающее поведение?
Я подозрительно уставилась на мужчину и осторожно отодвинулась от него. Так, на шажочек. Он и не заметил. Потом еще на один. И еще…
– Лорд Даррелл, вам дурно? – пискнула я. – Позвольте, я сбегаю за водичкой? Знаете, у нас очень хорошая водичка, родниковая, вам поможет…
Еще шажочек… Главное дойти до двери и выскочить в коридор, а там дам деру так, что и сам демон не догонит!
Двумя шагами мужчина догнал меня и почти весело сказал:
– Непременно попробую вашей целебной водички, Ветряна! Вот прямо сейчас и попробую! – и галантно распахнул передо мной дверь.
Обратный путь мы проделали в молчании. Мужчина о чем-то напряженно думал, а я мечтала скорее избавиться от его общества. В коридоре я облегченно вздохнула. Лорд Даррелл же кивнул мне, пробормотал, что дальше найдет дорогу и сам, и быстро пошел в другую сторону. Я недоуменно посмотрела ему вслед и отправилась в трапезную. В конце концов, лорды – лордами, а обед по расписанию.
На трапезу я чуть не опоздала. Когда вошла, послушницы уже споро стучали ложками. Я приветливо кивнула раскрасневшейся Авдотье, но она словно не заметила. Кухарка сосредоточенно о чем-то думала, скользя невидящим взглядом по залу и теребя в руке холстину. Странно недоуменное выражение время от времени появлялось на ее лице, сменяясь столь же странной улыбкой.
Я не стала к ней подходить, бочком протиснулась за крайний столик, села. Еще раз покосилась на Авдотью. Та все так же улыбалась, рассматривая стену. Если так дальше пойдет, Риверстейн нужно будет переименовывать в «приют скаженных и стукнутых». В кого ни ткни, все не в себе!
Не удивительно, что нам и куратора подобного прислали, как говорится, свояк – свояка…
Недобрым словом помянутый, в дверях появился обозначенный лорд. За ним обезумевшими гарпиями неслись настоятельницы, что-то истово ему втолковывая и даже предпринимая попытки преградить лорду дорогу.
– Лорд Даррелл! – голосила Божена, – лорд Даррелл!!! Поверьте, вам совершенно не на что здесь смотреть!! Я вас уверяю! Все, абсолютно все предписания соблюдены…
– На втором этаже для вас накрыт замечательный обед…– вторила ей мистрис Бронегода.
– Вам совсем не место в общей трапезной, – шипела Гарпия.
Лорд лишь отмахивался от них, как от назойливых мух.
Явление столь живописной компании в дверях вызвало невольный кашель, охи и спазмы из-за не туда попавшей похлебки.
– Лорд Даррелл!– уже откровенно взвыла Божена. – Это немыслимое нарушение правил…
