Текст книги "Сумерки большого города"

Автор книги: Марина Серова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 11 страниц) [доступный отрывок для чтения: 5 страниц]

Ситуация явно была интересной, и я решила воспользоваться своим преимуществом перед этим неизвестным.

– Кто вы такой, и что вы здесь делаете?! – выпрямляясь во весь рост, громко и гневно спросила я.

Высокий незнакомец вздрогнул от неожиданности и резко обернулся. Его лица я точно ни разу прежде не видела, но, возможно, именно он проник в мой дом и преследовал меня на машине!

Мужчина был уже немолод, у него оказались неожиданно тонкие черты лица. Небрежная, но не спортивная одежда, которая могла бы подойти для такого дела, заставила меня подумать, что передо мной – не профессионал, а случайный человек.

– Могу задать тот же вопрос и вам, – удивительно спокойно для подобной ситуации ответил мне взломщик. – Если вы ожидали, что я испугаюсь и убегу, то вынужден вас разочаровать! Я намерен довести свое дело до конца.

– И что же это за дело? – поразившись его наглости, спросила я.

– То же, что и у вас, – невозмутимо ответил этот странный тип и отвернулся к столу, будто меня здесь и не было.

Изумленная таким поведением, я несколько секунд молча взирала на его спину в потертом пиджаке и усиленно размышляла.

Действительно, поднимать шум и звать милицию – это совсем не в моих интересах, но я же могла оказаться преступницей и пристрелить его на месте! Но раз он так спокойно подставляет мне спину, то, видимо, он знает, что я в него не выстрелю. Знает, кто я такая?

– Вы не боитесь, что я выйду отсюда и тут же позвоню в милицию? – медленно спускаясь по лестнице, обратилась я к странному взломщику.

– Нет, – не поворачивая головы, ответил он. – Вам же интересно, нашел я что-нибудь или нет? А если нашел, то вам захочется на это взглянуть, так что милиция вам тут совсем не нужна.

Я вздохнула – он был чертовски прав! Меня только удивляло, что он не пытается от меня избавиться. Словно я совсем не мешаю его не совсем честным делам! Это как-то не вязалось с образом наемника – члена преступной группировки. Я решила, что мне стоит испытать на нем еще одно мое безотказное оружие – обаяние.

– Судя по этому разгрому, ничего вы тут не нашли, – усмехнулась я. – Деревянные панели простукивали?

– В первую очередь, – отозвался незнакомец.

– Кто вы такой и на кого работаете?

Я спустилась с лестницы и подошла ближе. Теперь я совершенно отчетливо видела, что передо мной – отнюдь не типичный представитель преступного мира. Взломщик больше походил на школьного учителя. Только очков не хватало для полноты картины!

– Зачем вы сюда пробрались? – продолжила я допрос. – Ведь это вы вчера прижали Крапивина? Разве этот тип не рассказал вам, куда он точно спрятал... то, что мы ищем?

– Если бы он рассказал, я бы тут не мучался, – пожал плечами мой собеседник. – Он оказался хитрее, чем я думал, и сбежал от меня на первой же остановке.

– Так вы скажете, кто вы такой? – в сотый раз спросила я, осторожно приближаясь к нему.

– Зачем мне это? – удивился взломщик и, оставив в покое разоренный стол, перешел к стеллажам.

И правда – зачем?

– Тебе стоит поделиться со мной, – я присела на краешек стола. – Возможно, общими усилиями мы найдем искомое быстрее...

Я не успела закончить свою мысль, как услышала стук в дверь. Знакомый мне женский голос позвал хозяина. Я замерла на месте, лихорадочно прикидывая, успею ли добежать до окна в потолке, если у соседки Ивана Григорьевича найдется запасной ключ и она решит заглянуть к нему без спросу?

Мой товарищ по несчастью прекратил свое исследование содержимого шкафа и поспешил к лестнице. Он был ближе к спасительному выходу и двигался на удивление легко и бесшумно. Вряд ли я его опередила бы.

Если бы я бросилась вперед со всей скоростью, то обязательно наступила бы на разбросанные по полу бумаги, коробки и прочие мелкие предметы. Этот шум, несомненно, услышали бы из-за двери. И тогда уж соседка, уверившись, что в мастерской кто-то есть, обязательно вошла бы, воспользовавшись своим ключом.

Взломщик на цыпочках взбежал по лестнице на второй этаж, издевательски поклонился мне и скрылся в открытом окне. Стук в дверь к этому моменту уже прекратился, судя по всему, соседка Ивана Григорьевича ушла к себе.

Я осмотрела разоренную мастерскую – ясно было одно: опередивший меня гражданин так ничего и не нашел. Значит, и мне здесь задерживаться не стоит.

Выйти через крышу – это мне показалось не самой удачной идеей. Во-первых, там мог затаиться мой неожиданный соперник. Во-вторых, дети и бабушки уже наверняка давно вернулись во двор, а слезать с крыши у них на глазах мне не очень-то хотелось. Особенно после того, что устроил в мастерской Ивана Григорьевича неизвестный мне господин. Если вдруг он сам решит заявить в милицию и свалить все на меня, меня быстро опознают.

Так что я подошла к входной двери и долго стояла, прислонившись к ней ухом, пытаясь уловить звуки, доносившиеся с лестницы. Все было тихо, и я осторожно открыла дверь. Как можно быстрее и незаметнее я проскользнула на первый этаж и выскочила из Дома художника.

Но едва я успела добраться до своего гнездышка и сменить свой «костюм взломщика» – джинсы и майку – на более цивилизованную одежду, как зазвонил мой мобильный.

– Татьяна Александровна? – раздался в трубке на удивление встревоженный голос Мухина. – Слава богу, это вы!

– Что случилось, Антон Владимирович? – почуяла я неладное.

– Вы сейчас дома? Не были сегодня у Гончарова? Ничего еще не слышали?

– Что с ним случилось? – терпеливо повторила я свой вопрос.

– Он в больнице! В отделении интенсивной терапии, – взволнованно сообщил Мухин. – На него кто-то напал! Его сильно избили, но, кажется, опасности для жизни нет. Хорошо, что его вовремя нашли...

– Кто это сделал, вам известно? Когда и где все это произошло?

– Подробностей я не знаю, – огорченно признался Мухин. – Мне только что сообщили. Я позвонил Михаилу на мобильный, а его трубку взяла медсестра... Он долго пробыл без сознания, а в больнице не знали, с кем связаться...

– Милиция у него уже была? – уточнила я. – К нему пускают посетителей?

– Как я понял, к нему еще не приходили. Поначалу состояние его было неважным. Теперь ему получше, но никто не спешит с ним побеседовать. Вы хотите его навестить?

– Разумеется, – быстро ответила я. – Может быть, это происшествие и не связано с нашим делом, но мне нужно все выяснить. Советую вам, Антон Владимирович, до уточнения всех обстоятельств соблюдать предельную осторожность! Возможно, вам тоже угрожает опасность.

– Вы так думаете? – засомневался встревоженный бизнесмен. – Но я же ничего толком не знаю! Кому я нужен?

– Наши противники вполне могут думать иначе, – предостерегла я Мухина от излишней уверенности в собственной безопасности.

Он тяжело вздохнул и назвал мне адрес больницы, куда положили Гончарова. Я без промедления поспешила туда.

Я не знала, что меня там ждет, в каком сейчас состоянии Михаил и сможет ли он рассказать мне о происшедшем.

Потратив некоторое время на выяснение номера палаты, где лежал художник, и с трудом уговорив бдительную гардеробщицу пропустить меня без халата, я проникла в травматологическое отделение.

Официально время посещений еще не наступило, но по коридорам бродило немало таких же, как я, нарушителей распорядка. Попасть в палату интенсивной терапии оказалось непросто. Подозрительная медсестра сурово сообщила мне, что дольше пятнадцати минут она мне с пострадавшим беседовать просто не позволит.

Я осторожно открыла белую дверь. В палате, к моему удивлению, было несколько кроватей, стоявших в ряд. Но занята была только одна из них.

На ней лежал очень бледный Михаил. Его глаза были закрыты, и в тишине не слышалось даже звуков его дыхания. Я шагнула вперед, он услышал легкий шорох и приоткрыл глаза.

– В таком виде тебе только трупов играть в кино! И на грим тратиться не нужно, – попыталась я пошутить.

– Нет, трупами я пока не хочу играть, – очень тихо ответил художник, но все же слабо улыбнулся уголками губ. – Посмертная слава меня не прельщает.

– Привет, – с опозданием поздоровалась я. – Что с тобой случилось?

– Я сам не очень хорошо понимаю, – прошептал Михаил и прикрыл глаза. Видимо, ему было тяжело долго держать их открытыми.

– Где на тебя напали? Дома? На улице? – начала я задавать наводящие вопросы, чтобы Гончарову было проще сосредоточиться. Я смотрела на его разбитые губы, ссадины на скулах и синяк, проступивший на его нижней челюсти. Остальное скрывала простыня, но мне не составляло труда дорисовать полную картину в своем воображении.

– Домой пришли... Двое... Никогда раньше их не видел...

Михаил отвечал короткими фразами, иногда он надолго замолкал, собираясь с силами. Глаза он больше предпочитал не открывать.

– Открыл им... Сразу схватили... Расспрашивали про старую картину... Думали, она у меня... Или – что я знаю, у кого. Мне не поверили... Стали бить...

Гончаров замолчал, и я поняла, что продолжения у его рассказа не будет. Нужно все уточнить самой.

– Как они выглядели? Какие-нибудь особые их приметы ты запомнил?

– Я даже и не успел толком... – Михаил попытался приподняться на локте, но это его доконало. Со стоном он опустился на подушку и, запинаясь, пробормотал: – Таня, я не знаю, кто они были... но думаю, что они постараются добраться... и до других участников... этого дела... Их нужно предупредить!..

– Не волнуйся, – я взяла художника за руку. Костяшки его пальцев были разбиты в кровь – наверное, он пытался сопротивляться и, судя по всему, успел съездить кому-то из негодяев по физиономии.

– Ты успел кого-то из них ударить? – поинтересовалась я. – Это уже особая примета, если на лице у того типа остался синяк.

– Может, и остался, не знаю... – попытался пожать плечами Михаил и сморщился от боли. – Я еще не все рассказал... там был один парень...

Но дослушать его мне не удалось. Дверь в палату приоткрылась, и в проеме показалась знакомая мне длинная фигура. Это был все тот же странный взломщик, так ловко улизнувший от меня в мастерской Ивана Григорьевича. Несколько мгновений мы в полном изумлении таращились друг на друга, а потом я, наконец, сбросила оцепенение и вскочила на ноги.

Первое, что пришло мне в голову, – он пришел закончить то, что не удалось типам, избившим Гончарова. Его нужно схватить, пока он снова не скрылся! Дальнейшее произошло очень быстро.

Не ожидавший моего присутствия в палате, мой «знакомый» взломщик замер. Пока он соображал, что тут происходит, я успела подлететь к нему вплотную и заломить его правую руку, которой он придерживал дверь, за спину. Дяденька попытался вывернуться и весьма ощутимо дернулся. Но я была к этому готова.

Дверь со стуком закрылась, отделив нас от людного коридора. Я покрепче перехватила руку своего пленника, и он сдался – обмяк, признав свое поражение.

– Таня, ты что? – услышала я немного окрепший голос Михаила. Он приподнял голову и с изумлением уставился на нас со «взломщиком». – Зачем ты его так?

– Этот человек несколько часов тому назад рылся в мастерской у Ивана Григорьевича, а теперь – неизвестно, зачем – он заявился и к тебе! Нужно выяснить, кто он такой!..

– Я и так знаю, кто он, – обессиленно опускаясь обратно на подушку, пробормотал Михаил.

Я взглянула на прикрывшего веки Гончарова, потом на невозмутимую физиономию моего пленника. Может быть, художник что-то напутал в результате перенесенного им потрясения?

– Откуда? – на всякий случай не ослабляя хватку, спросила я.

– Не знаю, что бы эти ребята со мной сделали, если бы не он, – снова открывая глаза, прошептал Михаил. – Когда он прибежал на шум, они меня бросили. Его они просто оттолкнули и убежали. Он вызвал «Скорую» и оставался со мной, пока не привез в больницу. Его зовут Олег.

– Но... – начала я, сама не зная, что хочу сказать.

– Отпустите мою руку, Татьяна Александровна, – попросил взломщик. – Я не убегу больше. Придется нам с вами поговорить, раз уж так сложились обстоятельства.

– Если вы помните, то я именно это в прошлый раз вам предлагала, – неохотно ослабив захват, ответила я. – Ваше бегство отнюдь не способствовало появлению у меня доверия к вам! И, кстати, откуда вы знаете, как меня зовут?

– Мне о вас все рассказали, – уклончиво ответил долговязый Олег.

– И вообще, кто вы такой и на кого вы работаете? – я не собиралась удовлетворяться такими невнятными ответами.

– Ну, если подойти к вопросу формально, – потирая пострадавшую руку, протянул Олег, – то я ни на кого не работаю – денег-то мне не платят.

Увидев выражение моего лица и почувствовав, что сейчас может пострадать не только его рука, но и что-нибудь, гораздо более ценное, он, наконец, сдался.

– Игорь Семенович Райский, мой дядя, – сказал Олег.

Я ошарашенно присела на краешек постели притихшего Михаила. О старом реставраторе я уже и думать забыла!

– Он тоже охотится за картиной?! – охрипшим голосом спросил художник. – Я всегда считал его человеком, преданным искусству в большей степени, нежели своим интересам. Не могу поверить, что всю свою жизнь я так заблуждался!

– Вы вовсе не заблуждались, – покачал головой Олег. – Вернее, почти не заблуждались. Да, мой дядя, хочет найти эту картину, но не для того, чтобы спрятать ее в своей личной коллекции или выгодно перепродать. У него иная, благородная цель!

– Благородная? – усомнилась я. – И для этого он посылает своего племянника порыться в чужой студии? Если он что-то знает о старинной картине, которую явно пытаются вывезти из страны, почему бы ему не поделиться этой информацией с милицией?

– В этом нет смысла, – вздохнул Олег. – Он предупреждал, что, возможно, мне придется с вами столкнуться, и просил, если не удастся избежать объяснений, проводить вас к нему. Вы не возражаете?

Бояться мне было нечего, и поэтому я охотно отправилась вместе с Олегом в гости к Райскому. Еще раз.

Уже знакомые мне бабушки, сидевшие на лавочке у подъезда пятиэтажки, проводили нас внимательными взглядами. Весь путь от больницы до дома Райского мы проделали почти в полном молчании. Племянник старого реставратора отличался удивительной сдержанностью и в ответ на все мои вопросы просил меня подождать до нашего прихода к Игорю Семеновичу.

Олег в дядину дверь не позвонил, а постучал каким-то особенным образом, и ему открыли без всяких вопросов и длительного ожидания. Старичок встретил своего родственника на удивление ласково, а затем обратился и ко мне:

– Ну, наконец-то! Я уже и не надеялся вас снова увидеть, Татьяна Александровна! Обещали заходить, навещать старика, а сами...

– Игорь Семенович, нам предстоит серьезный разговор, – сурово прервала я оживившегося старичка. – Я не знаю пока что, какую роль лично вы играете во всем происходящем, но мне уже очень интересно!

– Это очень долгая история, Татьяна Александровна, – вздохнул Райский и повел нас в кухню.

Как и в прошлый раз, я заметила, что двери в жилые комнаты плотно закрыты.

На этот раз приготовлением чая и кофе занялся Олег, а Райский, расположившись напротив меня на стуле, принялся рассказывать свою историю.

– Для начала я хочу вас заверить, Татьяна Александровна, что причинять вам какие-либо неприятности или водить вас за нос никогда не входило в мои планы. Дело в том, что вы неожиданно рассказали мне о картине, которую я очень давно пытаюсь найти.

– Очень давно? Откуда вы о ней знаете? Что это за картина?

– Не спешите, Татьяна Александровна! – поднял руки Райский. – Я начну с самого начала, если позволите.

Я кивнула и приготовилась слушать, изредка поглядывая на молчаливого Олега, тенью маячившего за спиной у своего дяди.

– Олег, наверное, уже сказал вам, что для меня эта картина, как Святой Грааль, – усмехнулся Райский. – Он никогда не верил, что мне удастся ее найти, и сейчас не верит. Верно, Олежек?

– Угу, – кивнул тот, не обратив никакого внимания на то, что его назвали детским именем.

– Так что он мне помогает только из чувства долга. Не сердитесь на него – это ведь я все затеял.

– Я и не сержусь. Что же вы такое затеяли и зачем?

– Вы принесли мне удивительную новость, я уже и не думал, что когда-нибудь эта вещь вновь всплывет на поверхность...

Для меня эта история началось еще в то время, когда я заканчивал училище реставраторов в Переславле-Залесском. Место это уже и во времена моей молодости было тихим и захолустным. Никаких событий или ярких происшествий. Я много и с удовольствием читал. Тогда-то я и узнал впервые о существовании этой картины. Она была написана в 1527 году, в Голландии, достаточно известным художником того времени – Грюнбергом, а называется они «Натюрморт с голубым кувшином».

– Я никогда не слышала о таком художнике и об этой картине, – нахмурилась я, начиная подозревать, что меня водят за нос.

– Олежек, принеси нам альбом Грюнберга и мою папку, – обратился к племяннику Райский, видимо, уловив мои сомнения.

Олег вручил мне альбом. Папку же забрал Райский, но открывать ее он пока не спешил. Я с интересом принялась изучать иллюстрации, заодно просмотрев данные об издательстве и о тираже. А Райский продолжил свою историю:

– Этот художник принадлежит к так называемым «малым голландцам», и его работы всегда высоко ценились. А сейчас суммы, за которые можно продать его полотна, просто баснословны! Время и история сделали работы таких мастеров, как он, экспонатами самых престижных мировых музеев.

В Россию эта его картина попала еще в XVII веке, во времена Екатерины. Один из молодых дворян ее двора женился на представительнице угасавшего голландского рода. Для голландцев это было унизительно, но выгодно. Молодая жена привезла на новую родину немало вещей из родительского дома. В том числе, и картину, которая всегда висела в ее комнате. Так этот натюрморт и оказался собственностью рода Анисовых.

На протяжении почти двух веков вполне законным путем переходил от одного владельца к другому. Так, к началу двадцатого века он оказался в коллекции богатого владельца суконнодельческой фабрики города Переславля-Залесского. И у него эту картину похитили! Сама история похищения была очень громкой и подробно освещалась в местных газетах того времени. Чтобы не показаться голословным, я зачитаю вам кое-что...

Игорь Семенович порылся в пухлой бумажной папке и достал оттуда несколько старых машинописных листков.

– Это выдержка из предписания прокурора окружного суда для начальника полиции для принятия мер по розыску похищенного и похитителей. Можете взглянуть!

Я взяла в руки пожелтевшую бумагу и вчиталась в непривычный шрифт:

«Шестнадцатого июля сего года около двух часов утра в г. Переславле-Залесском в доме купца Афанасьева по улице Валовой, пять, совершена кража двух картин: портрет Никиты Афанасьева кисти неизвестного художника и «Натюрморт с голубым кувшином» кисти Грюнберга. Обе картины весьма ценны: первая – на две тысячи рублей, вторая – на двадцать тысяч...»

– Вам, наверное, интересно узнать, что же представлял собой этот голландский натюрморт? – поинтересовался Райский. – Фотографий его, разумеется, нет, а возможно, их и не делали, но существуют словесные описания полотна, которые позволяют нам судить о размере картины. Она была сравнительно небольшой. Всего лишь тридцать пять сантиметров на пятьдесят. Уже в XIX веке картина сильно потемнела от покрывавшего ее лака и пошла сетью мелких трещин, что внушало владельцу определенные опасения за ее сохранность в дальнейшем.

Он считал, что краска может осыпаться, и подумывал о том, чтобы нанять художника, который бы смог как-то закрепить старые краски. Тогда еще почти не было профессиональных реставраторов, и художники подновляли картины в зависимости от собственных представлений.

– Картину удалось найти уже тогда? И с чего вы взяли, что наша картина и эта – одно и то же полотно? – перебила я Райского, уклонившегося куда-то в сторону от сути разговора.

– Не спешите, Татьяна Александровна, – поднял палец старичок. – Сначала послушайте про ограбление. Шестнадцатого июля в начале третьего часа пополуночи служанка купца Афанасьева проснулась оттого, что ей почудились чьи-то приглушенные крики. Выйдя во двор, она уже отчетливо услышала: «Караул, жулики!» – откуда-то со стороны конюшни. Как потом выяснилось, тревогу поднял конюх, запертый в подвале злоумышленниками. Когда служанка открыла подвал, тот сказал: «Несчастье у нас! Идите, проверьте двери! Меня сюда воры засадили». И действительно, задняя дверь дома была взломана. А в гостиной не досчитались двух картин. Конюх сообщил, что ему угрожали револьвером и ножом трое мужчин, которые и бросили его в подвал, предварительно связав.

Поначалу полиция не смогла найти никаких следов преступников и пропавших картин. Купец почти смирился с этой пропажей, но тут произошло нечто неожиданное. В полицейский участок поступили сведения о том, что незадолго до кражи в доме Афанасьева один из местных красильщиков заказал в ремесленном училище щипцы «разжим для растяжения». Такими щипцами можно было легко взломать замки и в крепких дверях особняка. В этот же день красильщика доставили в полицию.

Поначалу он отрицал сам факт заказа щипцов, но потом, уличенный работниками училища, сознался и сказал, что об этом его попросил его давний знакомый. Этот человек пригрозил красильщику смертью, если он его выдаст.

Казалось бы, теперь все должно было проясниться. Все подозреваемые оказались в руках у полиции. Требовалось только заставить их заговорить. Но это оказалось совсем непросто! Каждый из подозреваемых стремился оправдать самого себя и обвинял в преступлении остальных. Докопаться до правды и, самое главное, найти пропажу так и не удалось. Все подозреваемые получили разные сроки каторги, но так и не открыли место, где они спрятали свою добычу. Видимо они еще надеялись воспользоваться ею после возвращения из ссылки.

Однако картина пропала не бесследно. Вновь она появилась в поле зрения искусствоведов и историков уже после революции, когда часть населения бежала за границу, побросав почти все свое имущество. Что тогда точно произошло, неизвестно, но картина оказалась в списке национализированных в ярославской губернии произведений искусства и была отправлена, судя по документам, в Ярославль. Но это было уже время гражданской войны, а ценности тогда редко удавалось перевезти без хлопот.

След голландского натюрморта вновь потерялся на многие десятилетия. Я бы и не подумал, что он сохранился, если бы сам его не увидел! Собственными глазами!

Тут Райский ненадолго замолчал и, не дожидаясь наших вопросов, продолжил:

– Я видел ее у одного коллекционера, в Ленинграде, в восьмидесятые годы. Меня наняли, чтобы ее отреставрировать, и я хорошо рассмотрел картину. Это был подлинник – сама работа и подпись автора в углу не оставляли сомнений.

– А как владелец картины объяснил вам ее существование? – заинтересовалась я.

– Он утверждал, что... просто нашел ее! – улыбнулся Райский. – Не смейтесь – на этом свете все возможно... У нас ведь была бурная история. Возможно, кто-то спрятал ее – еще во времена гражданской войны, или позже, в Великую Отечественную, опасаясь немцев. Есть масса примеров тому, как большие ценности люди находили спустя десятки, а то и сотни лет – в каких-то старых домах, в подвалах и на чердаках...

– Но, судя по всему, эта картина в очередной раз пропала? – нахмурилась я.

– О да! Это был очень драматический эпизод! – оживленно закивал Райский. – Именно поэтому я так упорно ее искал! Я уверен, что тогда действительно ее похитили, а ее нынешний владелец, кем бы он ни был, получил ее незаконным путем.

– Что же произошло в те годы?

– Это очень неприятная история, – нахмурился старый реставратор. – Дом, в котором жил пригласивший меня владелец картины, сгорел дотла. Хозяин погиб на пожаре. Следствие пришло к выводу, что это – результат несчастного случая, но я им не поверил! Родственники хозяина нашли на пепелище кое-какие семейные ценности, а я обнаружил закопченные остатки рамы. Но ни следа обгоревшего холста! – Старая картина, – это, прежде всего, толстый слой масляной краски, покрытой прочным лаком, плюс грунтовка, пропитывающая холст. Все это горит медленно и плохо. Даже при сильном пламени в местах крепления холста к раме и подрамнику, должны были остаться следы всех этих веществ, покрывавших холст и постепенно плавившихся. Но там было только дерево. Холст кто-то вынул до того, как рама занялась огнем.

– Вы хотите сказать, что нынешний хозяин картины может оказаться не только тем давним вором, но и убийцей? – спросила я. Мне кое-что пришло в голову.

Старый реставратор молча кивнул.

– Хорошо. Теперь расскажите мне о той игре, которую вы затеяли вместе с Олегом, – перешла я к более насущным проблемам.

– Игре? – переспросил Райский. – Это отнюдь не игра для меня, Татьяна Александровна! Может, это самое важное, что я собираюсь сделать за всю свою жизнь! Я смогу ее вернуть! Я один видел ее в восьмидесятые и всегда верил, что она тогда не сгорела. И когда вы мне рассказали, что случилось с Мишиными «Сумерками», я сразу заподозрил, что так незаметно хотели провезти другую картину. Я полагал, что это может быть она...

– У вас нет никаких доказательств, – покачала головой я. – Пропала ваша картина в Ленинграде, а вывезли ее из Москвы.

– Это несущественно, – легко отмахнулся Райский. – Главное, что сейчас нужно – найти ее. Но я не хотел, чтобы она снова попала в руки какого-нибудь частного лица, вроде вашего Мухина. Тогда этот шедевр снова никто не увидит! Именно потому, что вы работаете на Мухина, я не стал рассказывать вам о своих предположениях и даже запутал вас версией о тайнике в раме.

– Хотели запутать, – усмехнулась я. – У вас это не слишком-то хорошо получилось.

– Извините, но я решил, что лучше мне начать действовать самому, – вздохнул Райский, но виноватым он при этом вовсе не выглядел. – Правда, мне пришлось привлечь племянника... Сначала я попросил его проследить за вами и по возможности узнать, что вы затеваете. Мне требовалось быть в курсе вашего расследования.

– Так это вы ездили за мной по пятам?! И проникли в мою квартиру?! – уставилась я на возившегося с посудой Олега.

– Да, это был я, – невозмутимо кивнул тот. – Раньше мне не приходилось заниматься такими вещами, так что вы быстро меня раскусили.

– Для того, кто никогда не увлекался шпионажем, слежкой и взломом, у вас все просто прекрасно получилось, – прищурилась я, с новым интересом разглядывая племянника реставратора.

– Дело в том, что Олег всегда очень интересовался всякими такими делами, – принялся объяснять Райский. – Работой спецслужб и прочим... Самому ему служить не пришлось – зрение слабое. Но он, кажется, прочитал все книги по этим вопросам, которые только есть на белом свете.

– Что вы хотели найти в моей квартире? – задала я давно мучавший меня вопрос.

– Да ничего, – пожал плечами Олег.

– То есть?! – возмутилась я. – Что за чушь?!

Племянник Райского вздохнул и пустился в явно неприятные для него объяснения:

– У меня была коллекция отмычек. Я давно ее приобрел, она раритетная, изготовлена еще в двадцатые годы. Никогда ею не пользовался, но теоретически я знал – как. Решил попробовать, когда узнал, что ваша квартира пуста. Дело оказалось не таким уж сложным, как я думал. Когда дверь открылась, я вошел, и, раз уж так вышло, то мне нужно было осмотреться. Правда, мне это не помогло – ничего полезного для дела я не нашел.

– Прекрасно! – фыркнула я. – Покопались у меня просто из любопытства!

Олег молча отвернулся, оставив мою реплику без ответа. Обстановку попытался разрядить Райский.

– Я предлагаю нам с вами, Татьяна Александровна, заключить мирный договор, – старик разломил шоколадку и протянул мне кусочек. – Сейчас мы столкнулись с людьми, решившимися на открытое насилие. Я не хочу, чтобы эти люди нашли картину раньше нас или – даже вас! И тем более, я не желаю, чтобы при этом кто-то пострадал. Я давно знаю Мишу Гончарова, и меня очень огорчило это происшествие с ним...

– Зачем вы мне? – нахмурилась я. Мне не требовались помощники, да еще такие своевольные! – Я вам нужна, а вы мне – нет.

– Татьяна Александровна, у меня есть полезные для вас сведения. И Олег тоже может вам пригодиться. Вы же теперь и сами в опасности!

Я невольно покосилась на племянника реставратора – защитник из него никакой, – переломится от первого же удара. Разве что для мелких поручений сгодится. А вот информация, обещанная мне Райским, и правда, могла оказаться полезной...

– Мне не требуется помощь в расследовании, – покачала я головой. – Но, возможно, мне понадобятся кое-какие сведения из области искусства, которыми я не располагаю. Так что никакого союза заключать с вами я не собираюсь. Разве что вы согласитесь беспрекословно мне подчиняться и исполнять все мои требования.

– А вы поделитесь с нами тем, что вы узнаете? – деловито осведомился Райский.

– Если сочту нужным, – уклончиво ответила я.

Реставратор вздохнул и оглянулся на племянника.

– На таких условиях мы с вами сотрудничать не станем, – неожиданно ответил он. – Что ж, я рад, что мы прояснили все эти недоразумения. Удачи я вам не желаю, нам она больше понадобится! До свидания, Татьяна Александровна! Уверен, мы еще увидимся.

* * *

– Что-то случилось? – спросила я у полковника Кирьянова, без предупреждения заглянувшего ко мне в гости.

Я, конечно, догадывалась, с чем это, вероятно, связано, но в моих интересах было не слишком активно это демонстрировать.

– А ты не понимаешь? – усмехнулся Киря. – Те люди, с которыми ты в последнее время постоянно общалась, похоже, находятся в опасности. Думал, тебе это известно.

– Я слышала только об избиении Михаила Гончарова, – нахмурилась я. – Еще кто-то пострадал? Но прошло всего несколько часов после нападения на художника!

– Пока нет, но, судя по всему, это лишь дело времени, – хмуро ответил Киря. – Я не знаю всего того, что известно тебе, так что прошу тебя либо поделиться со мной информацией, либо самой предпринять меры. Хоть какие-нибудь! Предупреди тех, кто может пострадать.

– Если никто больше не подвергся нападению, то что же тебя заставляет так беспокоиться о безопасности этих людей? – не поняла я.

– Ты ничего не знаешь об обыске, который кто-то устроил в мастерской некоего Литвинова Ивана Григорьевича? – Киря смерял меня подозрительным взглядом. – Этот художник утверждает, что он с тобой знаком.

– Ах, да. Я помню его! Что у него искали?

– Он говорит, что понятия об этом не имеет, – недовольно ответил полковник. – Но считает, что с этим как-то связана ты – обыск случился как раз после твоего визита. За тобой могли следить?

– Нет, в тот раз это было невозможно, – покачала я головой.

– И ты не знаешь, кто мог напасть на Гончарова и устроить этот обыск?