Текст книги "VIP-персона для грязных дел"

Автор книги: Марина Серова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 12 страниц) [доступный отрывок для чтения: 5 страниц]

– Ясно, – ответила я с сомнением. – А что, если они позвонят этой Тамаре Иосифовне и спросят, была ли я у нее или нет и давала ли она мне их адреса?

– Не спросят, – уверенно заявил антиквар, осторожно касаясь пинцетом кусочков фланели на иконе. – По-моему, лак разбух, – пробормотал он, приглядываясь, стал отдирать осторожно кусочки материи и складывать их на тарелку.

– Почему не спросят? – не унималась я. Всякие туманные намеки меня не устраивали.

– Потому, что позавчера Бромель скоропостижно скончалась от сердечного приступа, – ответил Дмитрий Иванович, помешивая в стакане ложечкой вязкую жидкость, напоминающую подсолнечное масло.

– Вот как, – протянула я, вынимая из портсигара сигарету, – это очень удобно для нас, не так ли?

– Курить здесь не надо, – предостерег меня антиквар, указывая на бутыль со спиртом. – Видите, у меня повсюду расставлены горючие материалы, в воздухе пары. Идите на кухню.

– Хорошо, – кивнула я, поднимаясь, – можно последний вопрос?

Дмитрий Иванович кивнул, а я, указав на странный ржавый шестигранный стержень, полый внутри, с отверстием на одной из граней и каким-то крючком у противоположного конца, спросила:

– Вот это тоже ценная вещь?

– Это вообще бесценная, – воскликнул Дмитрий Иванович, сияя глазами. – Кованая железная ручная кулеврина, с приспособлением для насадки, начало пятнадцатого века. Бывает, попадаются развороченные взрывом при сражении, но они не менее ценные, чем неповрежденные. Посмотрите, на ней отчетливо видны следы ковки.

– Я так и думала, – пробормотала я, бросившись к двери. Лекции антиквара начинали сводить меня с ума.

На кухне нестерпимо воняло чесноком и рыбой. Валерия Евгеньевна кипятила какую-то сероватую жидкость в маленькой кастрюльке.

– Что это, суп? – спросила я, заглядывая домработнице через плечо. Она, как всегда, истошно вскрикнула, а затем стала обвинять меня в доведении ее до инфаркта. В кастрюльке оказался клей, который был просто необходим антиквару. Я побыстрее закурила, чтобы табаком заглушить зловоние, исходящее из весело булькающей кастрюльки. В холодильнике я нашла купленные накануне в супермаркете свиные сосиски и, раздобыв кастрюлю, поставила их варить. Сама села рядом на табурет у окна, облокотилась на стол и, размышляя о предстоящем завтрашнем деле, стала пускать к потолку колечки дыма. Часть стола передо мной была засыпана мукой. На муке лежало несколько кусков густого жирного теста и формочки для печенья из белого металла в виде рыбок, колечек, ягод. Была даже одна звезда и рак.

– Нравится? – спросила Валерия Евгеньевна, кивая на формочки.

– Да. Где это вы такие купили? – спросила я, не потому что действительно интересовалась, а чтобы поддержать разговор.

Валерия Евгеньевна воровато оглянулась на коридор и прошептала:

– Я их у Дмитрия Ивановича слямзила. Если узнает, то оторвет мне голову. – Имитируя манеру антиквара говорить, она прокаркала: – Богемия, восемнадцатый век, – и захихикала по-детски.

– Ох и попадет вам, – вздохнула я, делая большие глаза.

– Я быстро спрячу, если он войдет, – прошептала домработница.

– Ну-ну, – подбодрила я, – дерзайте.

Помешав в последний раз гадкое варево, Валерия Евгеньевна посмотрела на настенные часы с кукушкой и пробормотала:

– Угу, готово, – и, сняв с плиты, понесла клей заказчику.

Я слила воду из кастрюли с сосисками, отрезала себе кусок хлеба, неторопливо заварила чай с одноразовым пакетиком, а когда домработница вернулась, составила все это на поднос и отнесла к себе в комнату, чтобы не ужинать в зловонной атмосфере. Не знаю, казалось мне или это было на самом деле, но сосиски отдавали клеем. Я ела их совсем без удовольствия, лишь бы насытиться. Когда я допивала чай, в квартире погас свет. Поначалу я решила, что это у меня в комнате в люстре перегорела лампочка. Однако, подсветив себе зажигалкой, я убедилась, что это не так. Спираль лампочки была целой и даже нерастянутой.

Из-за двери послышался садистски довольный голос Дмитрия Ивановича:

– Не старайтесь включить свет. Это я его отключил с щитка в коридоре. Мы в девять часов всегда ложимся спать, и я не хочу, чтоб из-под вашей двери пробивался свет.

– Это уже ни в какие ворота не лезет! – закричала я возмущенно. – Я не младенец, чтобы в девять укладываться.

– Разговор окончен, – донеслось из-за двери, – как я сказал, так и будет. Не нравится – убирайтесь!

– Все, конечно, хорошо, вот только, боюсь, в потемках поколю всю вашу посуду да мебель переломаю, – сказала я, подпустив в свой голос искренней обеспокоенности, – за все-то я заплатить не смогу, а если еще с вашей старогрузинской иконой что случится, то мне и жизни не хватит расплатиться с вами.

– Не двигайтесь одну минуту, я сейчас включу свет, – почти закричал Дмитрий Иванович с другой стороны двери. Раздались быстрые шаги в направлении прихожей, потом вспыхнул свет. Дмитрий Иванович вошел ко мне в комнату и с критическим видом осмотрелся.

– Я на раскладушке не сплю, – проследила я за его взглядом на мою постель на полу, указала на сложенную раскладушку, – можете забрать, она мне не нужна.

Старик молча схватил раскладушку под мышку, посмотрел на сложенную в углу посуду, затем на массивный шкаф красного дерева и проверил кровать. В конце осмотра, он предупредил:

– Будьте осторожнее с полировкой. За мебелью скоро придут клиенты, чтобы никаких пятен или царапин.

– Понятно, – проговорила я четко.

– Не жгите попусту электричество, – продолжал антиквар распекать меня, – подготовились ко сну и выключайте. Ночью встали оправиться – включили, выходите из комнаты – выключили.

Слушая его, я испытывала огромное желание сказать, что боюсь темноты, но за эту шуточку я бы точно мигом вылетела с работы. Так что мне оставалось тупо кивать и мычать – да, господин, нет, господин, будет исполнено, господин.

Уловив что-то в моем взгляде, антиквар помрачнел.

– Вы не воспринимаете меня всерьез?

– Что вы! – делано ужаснулась я его предположению. – Я сама обеспокоена энергетическим кризисом, развивающимся в нашей стране, и готова сделать все, чтобы исключить непродуктивные потери электрической энергии.

У Дмитрия Ивановича на скулах заходили желваки. Чтобы отвлечь старика от опасных мыслей на счет моей компетентности, я сделала предложение:

– Надо бы проверить ваш телефон на предмет прослушки.

– Можно обойтись без этого, – с надменным видом скривился антиквар. В его глазах ясно читалось: «Девочка, кому ты говоришь о прослушке?»

– Это совершенно новая технология, – не сдавалась я, – компьютерная программа при подсоединении компьютера к линии сама тестирует сеть. Результат выдается на компьютер. Достоверность девяносто девять целых и девяносто девять сотых процента.

– Ой, ну хорошо. Попробуйте. Что для этого нужно?

– Да ничего. Моток телефонного провода и компьютер, – бодро ответила я. – Я прямо сейчас подключусь, а к утру будет результат.

Дмитрий Иванович с минуту задумчиво сопел, пронзая меня недобрым взглядом.

– Давайте, подключайтесь, – решил он в конце концов.

Я быстро размотала телефонный провод, подключилась в разрыв линии в коридоре и присоединила провод к ноутбуку. Все действие заняло три минуты. Дмитрий Иванович зорко следил за мной. Когда я закончила, старик потребовал, чтобы я немедленно ложилась спать и выключила свет. Я сделала вид, что ложусь, выключила свет, но когда антиквар ушел и в доме стало тихо, я в быстросгущающихся сумерках подсела к компьютеру, побродить по сети и поискать ответы на интересующие меня вопросы. Главным образом мне хотелось выяснить, как выглядят настоящие антикварные вещи. Те, что я видела в квартире Дмитрия Ивановича, казались мне старьем, пыльным, полуразрушенным временем хламом, может быть, за редкими исключениями. Например, кровать с балдахином и прозрачным занавесом, рядом с которой я спала, выглядела неплохо, еще шкаф, секретер в кабинете Дмитрия Ивановича и стулья. Чтобы не потонуть в дебрях гигабайтов информации, я разыскала своего интерактивного друга Юзера, который в обычной жизни трудился на одном из оборонных предприятий инженером-конструктором.

Он считал меня по заочному знакомству парнем по кличке Охотник, занимающимся частным сыском. Юзера всегда интересовали подробности дел, детали убийств, хитроумные заговоры, запутанные преступления. Не обделенная фантазией, я неустанно снабжала его информацией. Не важно, что половина из того, что я рассказывала, было выдумкой. Юзер гордился тем, что участвует в расследованиях, а я экономила кучу времени. На этот раз Юзер свел меня с неким типом по кличке Аристарх, специалистом в области антиквариата.

Аристарх буквально завалил меня информацией, которую я сразу не в силах была переварить. В глазах зарябило от стран, эпох, стилей. Репродукции калейдоскопом прошли перед моим взором, усилив хаос. Я выключила компьютер и посмотрела на часы – половина третьего. Ничего себе засиделась. Единственное, что я уяснила за это время, проведенное в сети, – это то, что, возможно, мой наниматель занимается подделкой икон. Все признаки налицо, варка в бульоне досок, клей, воняющий рыбой и чесноком, сырые яйца, вещества в бутылках в его кабинете, спирт, масло, запах смолы. Если Дмитрий Иванович подделывает иконы, то может подделывать и остальное. Покупают же антиквариат состоятельные люди. Некоторые из них имеют криминальное прошлое и способны за то, что их кинули, вышибить кидальщику мозги.

Передо мной замаячило еще одно направление расследования. Однако я не могла представить, как идти по этому пути. Клиенты в основном люди скрытные. Я не смогу подобраться к ним на пушечный выстрел, да и Дмитрий Иванович не позволит их беспокоить. Единственная возможность – дела антиквара станут настолько плохими, что он сам признается, кого обжулил.

Оторвавшись от размышлений, я посмотрела на антикварную кровать. В голову пришел законный вопрос – почему я должна валяться на полу, если рядом есть кровать? Отодвинув прозрачный занавес, я аккуратно села на кровать. Скрип, показавшийся мне от неожиданности выстрелом, прорезал тишину. Я вскочила с кровати, та в отместку скрипнула еще раз.

– Интересно, услышали это в соседней комнате? – подумала я и в ответ на свои мысли уловила быстро приближающиеся шаги. «Черт, камера наблюдения», – мысленно вскрикнула я.

Уничтожив следы пребывания на музейной редкости, я стрелой нырнула в свою разобранную постель, натянула до подбородка простыню и захрапела. Дверь моей комнаты отворилась. Шаркающие шаги пересекли порог, вспыхнул свет. Я сонно потянулась, зажмурилась и простонала:

– Что случилось? Этовы, Дмитрий Иванович? – Я специально не открывала глаза, чтобы не встречаться с его взглядом-рентгеном.

– Я слышал, как скрипнула кровать, – обвиняюще начал антиквар.

– Это у соседей наверху, – пробубнила я, закрываясь от света рукой.

– Чепуха! Наверху квартира пустует. Ее сдают, но сейчас там жильцов нет, так что некому там скрипеть, – возразил он. Прошел мимо меня, потрогал кровать – она заскрипела. Краем глаза я видела хищную улыбку, мелькнувшую на лице Дмитрия Ивановича.

– Так, скоро явится клиент, а свежая доска рассохлась, – протянул он, – завтра надо будет убрать дефект.

– Я спать хочу, – жалобно проговорила я, уткнувшись лицом в подушку.

– Ухожу, – проворчал антиквар и предупредил: – Учтите, у меня очень чуткий слух.

– Учту, – прошептала я с закрытыми глазами.

Свет погас. Звук шагов антиквара затих, и я провалилась в сон.

5

Утром, не теряя времени, я приступила к проверке конкурентов Дмитрия Ивановича. После скудного завтрака из магазинных пельменей с двумя чашками экспрессо, я села за телефон.

Салов отозвался сразу. Я сказала ему все, что советовал Дмитрий Иванович. Антиквар клюнул на наживку, предложил встретиться через час у него дома. У Илюмжинова со мной разговаривал автоответчик. Я оставила номер своего сотового и взялась за директора школы искусств. Но его дома не оказалось. Трубку взяла мать. Женщина пообещала передать сыну, что я звонила.

С Головановым у меня возникли проблемы. Я только успела представиться, как Богдан Иванович понес меня последними словами. Ко мне он обращался почему-то во множественном числе, кричал, что на «нас» найдет управу. Обещал дойти до обкома партии. На мои вялые попытки заговорить он реагировал с яростью быка, атакующего красную тряпку. Я отняла от уха трубку и дала послушать Дмитрию Ивановичу.

– Все, крышу снесло, – дал свое заключение антиквар, счастливо улыбаясь, – недолго ему теперь осталось. Найдутся родственнички, которые сбагрят его в дом престарелых, а коллекцию попросту растащат.

Сказав последнее, Дмитрий Иванович крепко задумался. Улыбка медленно сползла с его лица, и он внезапно рванулся в кабинет. Вначале я не поняла его поведения, но потом, увидев старика, спешащего с записной книжкой к телефону, поняла. Дмитрий Иванович боится, что коллекцию Голованова растащат без его участия. Дрожащими от возбуждения пальцами, он кое-как набрал номер, прислушался.

– Вера Васильевна, это Дмитрий Кострюк, да, да, – затараторил антиквар внезапно в трубку. – Нет, у меня есть совесть, я просто хотел спросить, не знаешь ли ты телефон дочери Голованова. Мне надо с ней срочно поговорить. Нет, я не собираюсь ее объегоривать.

Я чувствовала себя лишней при этом разговоре, поэтому я сказала, что отправляюсь на встречу с Саловым.

– Идите, идите, – обрадовался Дмитрий Иванович и едва не самолично вытолкал меня за порог.

Я вышла из подъезда. Ценная икона покоилась у меня в сумочке. В утреннем небе счастливо щебетали птицы, радуясь небольшому похолоданию, произошедшему за ночь. Я посмотрела в небо – дождь сегодня не исключается.

«Фольксваген» дожидался меня на стоянке у супермаркета, но до него я не дошла. Мое внимание сразу привлекла машина с работающим двигателем, прижавшаяся к тротуару. Обычная белая «двадцать четвертая» «Волга». Я двинулась через улицу, и тут же «Волга» рванулась со своего места, понеслась прямо на меня. В последнее мгновение мне удалось увернуться. Падая на асфальт, я успела разглядеть номер машины, а также одного из пассажиров. Он глянул через заднее стекло на дорогу, чтобы посмотреть, что со мной произошло. Это был Василий, любимый внук антиквара.

– Вот, значит, как, – сказала я себе, следя за исчезающей в транспортном потоке машиной. – Придется теперь поговорить с Васькой по душам.

Вдруг ужас пронзил мое тело. Я посмотрела вокруг, ища выскользнувшую из рук сумочку. Она валялась на тротуаре в пяти шагах от меня. С сильно бьющимся сердцем я подскочила к ней, бережно подняла и открыла. Икона в результате инцидента осталась неповрежденной. Я достала ее из сумочки и внимательно осмотрела.

– Слава богу! Ничего.

Судорожно вздохнув несколько раз, я убрала икону и принялась отряхиваться. Мне же еще как-никак с людьми встречаться.

Несмотря на тренировки, я все-таки получила несколько синяков на теле, ссадила руки и колени об асфальт. Однако более тяжелых последствий удалось избежать. Воспользовавшись туалетом в супермаркете, я привела себя в порядок, вызвала такси и на нем отправилась по нужному адресу. «Фольксвагеном» я воспользоваться не решилась, так как опасалась, что в нем меня ожидают сюрпризы. Проверять же некогда, человек ждет.

Салов Павел Иванович проживал на пятом этаже девятиэтажного здания на Краснознаменной улице. Я нажала на звонок на обшарпанной металлической двери и через несколько секунд услышала кашель, затем хриплый надтреснутый высокий голос.

– Кто там?

– Это Опарина. Мы с вами договаривались о встрече, – сбивчиво заговорила я, демонстрируя волнение. – Я принесла икону. – Выхватив ее из сумочки, я приблизила икону к дверному «глазку», через который меня внимательно изучали. К тому же, выходя на дело, я оделась соответствующе, чтобы не пугать и не вызывать подозрений. На мне была простенькое ситцевое платье ниже колен, белые туфли на низком каблуке, с кожаными бантами у подъема. Волосы я небрежно зачесала назад, а на нос напялила уродливые очки. Оценив мой усыпляющий бдительность наряд, а также икону, Салов распахнул передо мной двери. – Мне заходить? – неуверенно спросила я, переминаясь с ноги на ногу.

– Да, быстрее, – буркнул Салов, втащив меня внутрь.

Его квартира сильно смахивала на квартиру Дмитрия Ивановича – вся была завалена хламом.

– Куда мне? – спросила я, подслеповато щурясь на окружающие предметы. – Пусть думает, что я дальше своего носа не вижу, – решила я, разыгрывая слепую.

– Проходите на кухню, – предложил Салов жестом. Он был маленький, тщедушный, морщинистый и совсем седой. Однако двигался быстро, а взгляды на меня бросал цепкие. Мы сели на кухне на табуретах.

– Ну, давай сюда, что принесла, – нетерпеливо сказал Салов.

Протянув ему икону, я огляделась и спросила:

– А где ваши домашние?

– Я живу один, – бросил он, сосредоточенно изучая икону через увеличительное стекло. – Жена давно умерла, а дети разъехались.

Он замолчал. В уголках губ залегла горькая складка, серые глаза потухли. Посмотрев на меня внимательно, он спросил:

– А с вами что произошло? Упали, что ли?

– Машина чуть не сбила, – ответила я, – отскочила в последний момент.

– Да, сейчас лихачей развелось, – протянул Салов равнодушно. Его больше занимало состояние иконы, чем моя персона.

– Вначале по совету Тамары Иосифовны я ходила к Кострюку. Он предложил мне за икону пятьсот долларов, – призналась я, сжимая и разжимая пальцы в замок.

– Господи, прости ее грешную! – воскликнул Салов, заслышав мои слова. – Да как она вам могла такое посоветовать? Кострюк же шарлатан, подлец и бандит. Я с ним двадцать лет работал и знаю, что это за человек.

– Думаете, он хотел меня обмануть? – дрожащим голосом спросила я, сжав пальцы так, что они побелели.

– Конечно, хотел обмануть! – удивился моей недогадливости Салов. – Если икона подлинная – потянет на меньше, чем на шестьсот – шестьсот пятьдесят долларов.

– Надо же! – восхитилась я. – Целых шестьсот пятьдесят долларов, на сто пятьдесят долларов больше. Для моей зарплаты учительницы английского это целое состояние.

– Конечно, я не могу отдать деньги прямо сейчас, – огорчил меня Салов. – Необходимо произвести экспертизу. Я покажу ее специалистам. Оставьте икону здесь и приходите через неделю.

– А вы мне расписку дадите? – смущенно произнесла я.

– Расписку! Вы мне не доверяете? – вскричал Салов, вскакивая со стула. – Тогда нам не о чем разговаривать! Уходите отсюда! Идите к этому бандиту Кострюку.

– Ну что вы так кричите? Успокойтесь, – сказала я, – и знайте, что Кострюк говорил про вас, что вы бандит.

– Я? Вот скотина! – побледнел от ярости Салов. – А он не рассказывал, как, пользуясь служебным положением, нагло грабил людей?

– Нет, не рассказывал, – пробормотала я, – но когда я у него была, к нему приходила милиция.

– Вот видите! – обрадованно воскликнул Салов. – Его арестовали?

На лице Салова расплылась счастливая улыбка, глаза заблестели.

– Нет, наоборот. Это на него было покушение. В Кострюка стрелял снайпер, – ответила я. – Легкое ранение в голову. Но знаете, он следователю сказал, что вы скорее всего заказчик этого преступления, и просил установить за вами слежку.

– Какая он все-таки тварь! – завопил Салов, теряя над собой контроль. – Да я в жизни ни на кого руки не поднял, а он такое на меня. Ну я с ним разберусь!

– Ну, я пошла, – сказала я и поднялась с табурета.

– А икону что, не оставите? – подавленно спросил Салов, следя, как я убираю ее в сумочку.

– Я еще подумаю, – ответила я. – Все-таки эта вещь дорога мне, как память.

– Плачу семьсот! – с жаром предложил Салов и зашелся кашлем.

– Нет, спасибо. Я подумаю до завтра, – ответила я.

– Семьсот двадцать пять! – не отставал он.

Я еле вырвалась из квартиры, стала спускаться вниз, а вдогонку мне понеслось по гулкому пространству подъезда:

– Восемьсот! Слышите, восемьсот!

– Поговорим завтра, – в ответ закричала я.

Оставленный в квартире рядом с телефоном передатчик исправно транслировал сигнал на приемник в моей сумочке и на «горошину» в ухе. Если преступник, которого я ищу, это Салов, то после моего ухода он обязательно предпримет какие-нибудь шаги. Я села напротив подъезда на лавочку у плакучих ив так, чтобы объект меня не заметил, и стала слушать. Однако ничего интересного не происходило. Было слышно, как Салов ходил по квартире и материл Кострюка. Позднее он начал что-то читать. Слышался шелест страниц. Шаркающие шаги, громыхание посуды, вновь шаркающие шаги. Я даже начала засыпать. Вряд ли этот старый пень был причастен к покушению. Интуиция подсказывала мне двигаться дальше. Если Антон согласился оплатить расходы, то можно организовать за Саловым слежку.

Решив оставить передатчик в квартире Салова на некоторое время, я вернулась домой к антиквару.

Дмитрий Иванович как раз демонстрировал высокому полному мужчине в стального цвета костюме персидский ковер, висевший на стене. Мужчина подозрительно посмотрел на меня мутно-голубыми глазами и отвернулся, сосредоточившись на будущей покупке.

– Хорошая нить основы, эластичный плотный ворс, – расхваливал Дмитрий Иванович свой ковер, – не поврежден, лишь навязана новая бахрома. Покупатель внимательно рассматривал ковер, мял его, тер лицевую сторону, заглядывал на изнанку. – Ковер хранился у меня на складе, с соблюдением всех норм обслуживания, – уверял Дмитрий Иванович. – Вы же видите, он не подновлялся, не выгорел.

– Цена меня устраивает, товар тоже, но мне нужны еще пара похожих ковров – один в спальню, другой в кабинет.

– Я подберу для вас что-нибудь, – пообещал Дмитрий Иванович. – У меня есть несколько ковров, но их надо проверить, как они перенесли хранение.

– Тогда я кликну своих парней, пусть свернут и отнесут в машину, – предложил клиент.

– Конечно, – кивнул антиквар. – Только скажите вашей прислуге, чтобы ни в коем случае не выбивали его. Раз в неделю пылесос или мягкой щеткой – и порядок. И слишком тяжелую мебель постарайтесь на него не ставить.

– Можете не переживать о ковре, так как он уже мой, – оскалился клиент.

Я пошла на кухню, а Дмитрий Иванович остался следить за ребятами, явившимися за ковром.

– Печенmе будете? – предложила Валерия Евгеньевна.

– Это что, с рыбками и звездочками? – усмехнулась я, заваривая себе кофе в бокале. – Давайте попробую.

Валерия Евгеньевна поставила передо мной блюдо с печеньем. Я взяла одно, откусила кусочек и, разжевав, еле заставила себя проглотить, тщетно стараясь, чтобы на лице не проступило отвращение. Тесто у печенья оказалось чересчур соленое, отдавало маринадами и еще непонятно чем.

– Нравится? – спросила женщина, улыбаясь. – Вместо сыворотки я положила туда старый рассол от помидоров, не выкидывать же.

– Просто великолепно! – воскликнула я, запив противное печенье кофе.

За покупателем ковра хлопнула входная дверь.

– Чаевничаете? – воскликнул счастливый Дмитрий Иванович, вваливаясь на кухню. – Что тут у вас? – Заметив печенье, он мгновенно изменился в лице. – Ты что ж, делаешь, дура! – заорал антиквар не своим голосом на домработницу. Я поспешила выскользнуть из кухни, чтобы буря случайно не задела меня. – Ты жжешь антиквариат девятнадцатого века в духовке! – вопил с надрывом Дмитрий Иванович.

– Да не трогала я его! – кричала в ответ Валерия Евгеньевна со слезами в голосе. – На черта он мне нужен, твой антиквариат.

– А что это за рыбки такие? – разорался старик. – Ты их сама, что ли, вылепила, да? Вручную вылепила? Отвечай, дура волосатая!

Не выдержав оскорблений, Валерия Евгеньевна в слезах убежала к себе в комнату и закрылась там. Антиквар поспешил за домработницей и с криком стал ломиться в закрытую дверь:

– Ты мне за каждую форму заплатишь из своей зарплаты!

Поостыв, Дмитрий Иванович направился в рабочий кабинет. Я переоделась и явилась к антиквару.

– Мне только что позвонил Илюмжинов, велел сейчас приехать, – сообщила я Дмитрию Ивановичу.

– Езжайте, но будьте с ним поосторожнее, – велел он, отрываясь от полирования деревянного щита, покрытого тонким слоем застывшей белой массы. – Я закрою за вами дверь.

Илюмжинов проживал в четырнадцатиэтажной новостройке на седьмом этаже. Дверь открыл сразу, не суетился, не паниковал. Уверенность чувствовалась во всем его облике. Высокий, смуглый, подтянутый, с черными смеющимися глазами. На вид лет сорок, не больше. Одет он был в расшитый шелковый халат, на ногах – какие-то восточные тапочки с загнутыми кверху носами. На шее – толстая золотая цепь с выгравированными на ней нечитаемыми знаками.

Вежливо поздоровавшись, он предложил мне войти. Когда Илюмжинов закрывал дверь, на его указательном пальце блеснул крупный рубин в массивном перстне.

Мы прошли в большую, со вкусом обставленную гостинную. Илюмжинов усадил меня на диван, открыл бар и предложил что-нибудь выпить, но я отказалась, сославшись на абсолютное неприятие спиртосодержащих жидкостей. Тогда он налил мне минералки, а себе плеснул текилы.

– А где же все антикварные вещи? Я думала? у вас тут все завалено, – удивилась я.

– Нет, знаете, у меня есть отдельное помещение, – с полуулыбкой сказал Илюмжинов. – Здесь, в квартире, я держу только те вещи, которые используются в обиходе или украшают интерьер. Ничего более.

– До вас я была у Кострюка, потом у Салова. У них все завалено разной рухлядью, ступить негде, – пожаловалась я и добавила. – Уж думала, у всех антикваров так.

– Нет, как видите, – пожал плечами Илюмжинов, не спеша потягивая текилу. – Вы, значит, от Кострюка ко мне звонили? То-то, думаю, высветился знакомый телефончик. И как он поживает? Жив, здоров?

– На здоровье не жалуется, – ответила я, а затем, понизив голос, проговорила: – Представляете, на него недавно было покушение. Снайпер стрелял прямо через окно. Пуля попала в голову.

– Плохой, значит, снайпер, – вставил замечание Илюмжинов с малозаинтересованным видом. – Может просто хотели попугать?

– Не в обиду будет сказано, но Кострюк в организации покушения обвиняет вас. Он при мне следователю так и сказал, – заявила я Илюмжинову.

Илюмжинова нисколько не смутили мои слова.

– У него что, есть какие-то доказательства? – спросил он холодно.

– Я не знаю, – призналась я. – После этого мы с Кострюком распрощались.

– Ладно, что вы там принесли? Давайте, поразите меня, – улыбнулся Илюмжинов.

Я дала ему икону. Он бегло осмотрел ее и положил на стол со словами «занятная вещица».

– Вы, наверно, происходите из знатного грузинского рода, коли у вашей бабушки имеются такие штуки? – спросил он, не спуская с меня глаз.

– Если честно, то я даже не знаю, не интересовалась, – соврала я, пряча ободранные руки. Мой отец русский. Ездил в Тбилиси в командировку и привез оттуда мою мать. Иконы мне прислали по почте в посылке уже после смерти бабушки ее родственники. Они выполняли последнюю волю умершей.

– Как фамилия вашей мамы до замужества? – спросил Илюмжинов, мягко улыбаясь.

– Нона Гегешидзе, – сымпровизировала я, как могла.

– Я вроде слышал эту фамилию, – задумчиво произнес Илюмжинов. – Скажите, а почему Кострюк не купил вашу икону?

– Он не не купил, – возразила я. – Он предложил мне пятьсот долларов, а я сказала, что подумаю до завтра над его предложением. Салов вообще предложил восемьсот, но после какой-то экспертизы, я потребовала с него расписку, а он раскричался и выгнал меня.

– Хитрый жук, – рассмеялся Илюмжинов. – А Кострюк тоже хорош, нечего сказать.

Я неуверенно улыбнулась, не зная, что тут добавить.

– Извините меня. Я должен был позвонить и совсем позабыл, – хлопнул себя по лбу Илюмжинов. – Оставлю вас на минутку. – Взяв со столика телефон, он ушел на кухню. Я на цыпочках прокралась за ним и притаилась за аркой в гостинную. Илюмжинов говорил очень тихо, но я улавливала некоторые слова. – Приезжайте… Вдвоем… выйдет из моего подъезда, темно-каштановые волосы, серые брюки, белая кофточка с рукавами, симпатичная.

Я быстро прокралась обратно к дивану, а через несколько минут вернулся хозяин квартиры. Блистая голливудской улыбкой, он в непринужденной манере повел разговор о мастерстве грузинских художников. Я из вежливости делала вид, что мне очень интересно.

– Как я понял, у вас имеется не одна икона, а несколько? – осторожно спросил Илюмжинов.

– Да, четыре штуки, – соврала я, – лежат у меня дома. Еще красивое ожерелье с бирюзой.

– Очень интересно, очень, – он встал, подошел к окну гостиной, которое выходит во двор, постоял немного и вернулся на диван.

– И сколько вот эта икона стоит? – спросила я. – Сама-то я не разбираюсь, одна надежда на вашу порядочность.

– Ваша икона – подделка, и цена ей рублей пятьсот, – сказал Илюмжинов с сожалением, – извините, но это правда. Не советую ее больше никому предлагать, чтобы вас не приняли за мошенницу. Мне она, в общем-то, не нужна, однако, чтобы вас как-то ободрить, я готов дать вам триста рублей.

– Нет, спасибо, – подавленно пробормотала я, – оставлю икону себе, как память о бабушке.

– Как хотите, ваша воля, – пожал плечами Илюмжинов, протянул мне икону, – забирайте и до свидания. Извините, но мне надо работать.

Изображая, что расстроена, я приблизилась к окну и невзначай выглянула на улицу.

– Какой хороший вид у вас из окна, – заметила я. – Хотела бы я жить в квартире с таким видом.

Илюмжинов сказал, что не сомневается в этом, и, взяв меня под локоть, повел к двери, призывая не расстраиваться. – Возможно, остальные ваши вещи окажутся подлинными, непременно заезжайте ко мне через денек-другой.

Я же думала о крепких парнях, поджидавших меня у подъезда. Они явно скучали, подпирая серебристую «Шеви-Шеву», навороченную до невозможности.

Дверь захлопнулась за мной, я вызвала лифт, но вместо того, чтобы спуститься, поднялась на самый верх. Вскрыв простенький резной замок, я через служебное помещение вышла на крышу. Илюмжинов проживал в среднем подъезде двенадцатиподъездного дома, имевшего форму буквы Х. Я дошла до первого подъезда, вскрыла замок на другой двери, а потом спустилась вниз. Парни Илюмжинова напряженно ждали моего появления на том же месте у шестого подъезда. Я быстро прошла вдоль стены и свернула за угол. Вроде бы мой маневр прошел незамеченным. По крайней мере, я надеялась на это.

Когда я уже ехала в такси, на мой телефон пришло сообщение от Литвина. Он предлагал мне приехать прямо в школу искусств.

«Что ж, в школу искусств, так в школу искусств», – подумала я, хотя в душе не сомневалась, что если кто-то и мог организовать покушение, так это Илюмжинов. Как он моментально связался со своими головорезами, чтобы они меня обчистили. Директор школы искусств меньше всего годился на роль подозреваемого.

Георгий Вениаминович Литвин больше смахивал на жердь, на которую по какой-то надобности напялили белый костюм. Худое лицо, большие карие глаза, усы? похожие на черную жесткую щетку.