Текст книги "Наследница дворянского гнезда"

Автор книги: Марина Серова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 16 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]

Глава 6

С утра я уже была в больнице, где находился последние дни своей жизни Матвей Васильевич Лепнин. Мне во что бы то ни стало надо было узнать, что явилось причиной его смерти. Если он действительно умер не от инфаркта, если ему помогли уйти на тот свет, то нам будет что предъявить Ирине Волковой и Даниэлю Кальму. Когда мы их найдем, конечно. Лязгать зубами на эту парочку, не имея доказательной базы, я не собиралась. Да и не была стопроцентно уверена, что всю кашу заварили они. Единственная реальная зацепка, которая указывала на причастность Ирины к смерти Матвея Васильевича, было ее требование кремировать тело мужа. В нашей провинции к этому способу захоронения пока еще прибегали крайне редко. Но о том, что это именно она настояла на кремации, мы знали только со слов Норбекова.

Я купила в больничном киоске несколько упаковок ваты и бинтов, бахилы, надела принесенный с собой халат и уверенно потопала мимо бдительного мужичка, выполнявшего функцию охранника.

– Куда? – проснувшись, он преградил мне дорогу.

– Перевязочный материал несу, не видите? – строго отчеканила я.

Опытный больничный вышибала несколько оторопел: он привык иметь дело с посетителями, говорящими просительным тоном. Пока он обдумывал свой дальнейший ход, я, твердо ставя ноги в бахилах, уверенно протопала мимо него и шагнула в услужливо раскрывший двери лифт, сперва позволив выйти из него парню в бирюзовом костюме.

Токсикологическое отделение находилось на третьем этаже, дежурной медсестры на месте не было. Это хорошо. Интересно, по какому принципу располагаются женские и мужские палаты? Я стала заглядывать во все по очереди. Если в палате находились мужчины, спрашивала, здесь ли лежит Лепнин Матвей Васильевич. Естественно, шанс найти его соседей по палате был невелик. Сейчас люди долго не лежат в больницах, вполне вероятно, его соседи давно выписались. Я уже поняла, что эта идея не принесла никаких результатов, когда в предпоследней палате меня окликнул вполне молодой еще мужчина.

– Девушка, подождите. Вы разве ничего не знаете?

Я вернулась и с удивленным видом выслушала информацию о том, что искомый мною больной скончался ночью прямо в палате почти две недели тому назад. Чтобы не пришлось изображать безутешное горе, я представилась той же работницей собеса:

– К нам информация не поступила, а в обязанности входит навещать наших подопечных в больнице.

– Что-то вы долго собирались, – упрекнул меня мужчина.

– Просто не могли найти больницу, в которую его отвезли.

– Можно подумать, в городе больниц много, – не отцеплялся он.

– Поймали, поймали, – прибегла к чарам улыбки я, – замоталась, признаюсь. Думала, в больнице за ним и так уход нормальный, вот никак и не могла найти времени, чтобы навестить. Значит, говорите, от сердца умер? Странно. Мне никогда на сердце не жаловался.

– Да я вообще удивляюсь, что такой крепкий и нестарый еще дед состоял на учете в собесе, – признался мой собеседник, – он и после отравления на поправку быстро пошел, и выглядел как огурец. Я думал, лет тридцать еще протянет, и – вот тебе.

– И вечером не жаловался? Не был бледным или задумчивым?

– Хохмил, в карты сыграли. Все как обычно. Он на следующий день выписываться собирался.

Больше никакой информации мне выжать из него не удалось, кроме номера телефона его и еще одного пациента, лежавшего в палате в то же время и уже пять дней как выписавшегося. Значит, Лепнин был здоров, пребывал в прекрасном настроении, никогда не жаловался на сердце? Можно было бы попытаться поговорить с лечащим врачом, но что-то подсказывало мне, что и он не скажет мне ничего нового. Я вернулась в машину. Кто еще сможет мне помочь? Милиция? Если бы тело Матвея не кремировали, можно было бы добиться эксгумации и проверить версию о сердечном приступе. Но это – длинный путь. Проще пойти коротким и прощупать патологоанатома, делавшего вскрытие. Надеюсь, что вскрытие все-таки было. Я немного побродила возле морга, дернула за ручку входную дверь. Она была заперта. Недолго думая, я потянулась к кнопке звонка, и через пару минут из двери выглянул молодой парень жгучего южного типа.

– Тебе чего?

– Мне? Я прачечную ищу, – ответила я.

Сегодня я была практически без макияжа, в простеньком сером плаще, закрывающем колени. Светлые волосы собраны в хвост, сапоги на удобном невысоком каблуке. С подобными серыми мышками парни такого типа не церемонятся.

– Зачем тебе прачечная?

– На работу хочу устроиться, санитаркой. Или прачкой, – подыграла я своему жалкому образу.

– Тогда тебе не сюда, рыбка моя, местным обитателям постирушка уже никогда не потребуется.

– Это морг? – проявила чудеса догадливости я.

– Молодец, сообразила. Если бы читать умела, то и табличку на двери бы освоила.

Он уже собирался закрыть дверь, но я просунула сапог в щель и, распахнув свои серые глазенки, с придыханием спросила:

– А вы патологоанатом? Вы их препарируете?

– Препарируют лягушек. А вообще ты угадала, ласточка моя.

– И не страшно вам тут одному? – попыталась разведать численность сил противника я.

– Я похож на молодую истеричку? – хмыкнул он. – Не страшно. Это моя работа.

Я не стала испытывать терпение парня, убрала ногу и потопала в сторону, где, по указанию работника морга, располагалась прачечная. Убедившись, что меня не видно из окошка морга, развернулась и пошла к машине.

Интересно, какой образ может вызвать доверие у патологоанатома? И нравится ли работникам этого удивительного труда какой-нибудь определенный тип женщин? Не мудрствуя особо, я повернула ключ в замке зажигания и выехала за территорию больничного городка. Дома приготовила рыжевато-медовый парик-каре, контактные линзы цвета первой зелени, ультрамариновое трикотажное платье-мини, высокие коричневые сапоги с мягкими голенищами. Морковная губная помада и нагло-зеленый макияж глаз дополнил мой облик. Парню явно импонируют яркие до вульгарности женщины. Сочетание зеленого, синего и рыжего – то, что надо! На всякий случай я прихватила паричок мышиного цвета и длинное черное пончо, скрывающее и платье, и фигуру. Пригодятся.

Таким образом, вооруженная до зубов, я вернулась к зданию морга и надавила пальцем на звонок. Открыл мне все тот же южный красавчик.

– Я стажер газеты «Горовск сегодня», – сплюнув в первую весеннюю травку комок жевательной резинки и улыбнувшись во все тридцать два зуба, радостно объявила я, – в преддверии Дня работника морга мне поручено взять у вас интервью. Пропустишь? Чего в дверях держишь?

Всегда говорила, что наглые мужчины сами ведутся на еще большее проявление нахальства. Парень посторонился, пропустил меня в здание, закрыл дверь.

– Тебя как зовут? – спросила я, беспардонно оглядывая помещение. – Меня – Элка. Вот, смотри.

Я достала липовое удостоверение, которое изготовила сама из служебного удостоверения своего друга, Антона, реального спецкора этой газеты. Удостоверение я стащила у него давно, отдавать не собиралась, просто отсканировала содержание, набила вымышленное имя, отпечатала на хорошем принтере, наклеила невыразительное фото, перетащила печать с помощью старого шпионского метода – горячего, только сваренного куриного яйца. Это просто – достаточно быстро очистить яйцо, прижать к печати и перенести отпечаток на новое место. Получается бледненько, но достоверно.

– А меня – Миша. Михаил Эдуардович Казанчев, – поправился он.

– Здорово, – восхитилась я.

Роль восторженной дурочки, радующейся всему на свете, как раз прекрасно подходила к данному случаю.

– Слушай, а трупы смотреть пойдем? Мне, в принципе, необязательно, но для создания настроения было бы неплохо. А потом – интервью.

Естественно, в служебное помещение морга идти было вовсе не обязательно, но эта идиотская просьба соответствовала созданному мною образу, поэтому я не побоялась немного переиграть. Нервы у меня были в порядке, особо неприятных ощущений я не испытала. Потом мы вернулись в кабинет Миши, и я начала задавать свои вопросы, положив диктофон на стол и нажав нужную клавишу. Не совсем умные вопросы Элки я перемежала своими и спустя минут сорок имела совершенно противоречивую информацию.

Судя по словам Миши, в тот день, когда умер Лепнин, он не работал, тогда была смена другого врача. Но когда я напомнила ему этот случай, Миша оживился:

– Да, помню, я сам делал вскрытие. Очень интересный случай, абсолютно неработоспособное сердце при полном отсутствии жалоб больного.

– И такое бывает?

– Конечно.

Миша ударился в дебри симптоматики, я же прокручивала в голове варианты подобного положения вещей. То, что Миша подменял другого врача, исключалось. Он сам подтвердил то, что в этот день отдыхал у друга на даче. Почему же парень так уверенно берет на себя ответственность за результаты вскрытия не своего пациента?

– Вот помню, год назад, тоже был интересный случай, – заливался соловьем Миша.

– Извини, друг, не пойму что-то, – грубо перебила его я, – вы как со сменщиком работаете-то? Четные-нечетные? Сегодня – четный день, тот тип помер в нечетный. Чего-то ты путаешь.

– Ничего и не путаю, – обиделся Миша столь жесткому обращению, – просто Семеныч не успел до окончания смены, вскрыл грудную клетку и оставил доделывать мне.

– А разве такое бывает?

– Бывает, если человек пьет, не просыхая. Да чего ты прицепилась к этому случаю? Вполне заурядный, я тебе скажу, случай. А почему ты не спрашиваешь, оживают ли мертвецы по ночам? Все интересуются.

– Оживают?

– Было дело.

Миша взахлеб принялся выдавать мне известные всем байки, мне же не давал покоя вопрос: правду говорил патологоанатом или не совсем? Вроде все было достаточно достоверно и убедительно, и все же…

– А этот Семеныч, – опять перебила я, – из запоя уже вышел?

– Вышел, вышел, – раздраженно ответил Миша, – только тут же и ушел. Да чего ты к нему прицепилась?

– Интервью тоже хочу взять. Мне велели вас всех опросить, – пискнула я, изображая робость в связи со строгим тоном интервьюируемого.

– Можешь быть спокойна, за Семеныча тебе не влетит. Его уже уволили. Сколько можно пьянь всякую держать?

Ясненько, решила я, кажется, от старого ненадежного врача избавились самым беспардонным образом. Приставать к Мише с вопросами о том, где можно найти старика, я не решилась. И так уже, кажется, возбудила в нем неясные подозрения. Больше не упоминая ни имени опального Семеныча, ни погибшего Лепнина, я позадавала ему какие-то не очень умные вопросы, чем окончательно уверила его в своей не совсем полной вменяемости, и на прощание звонко чмокнула в щеку. А чтобы добить окончательно, кокетливо поправила чулки, щелкнув резинкой с силиконовой лентой так, что бедный парень вздрогнул. Теперь, надеюсь, при воспоминании обо мне у него в памяти будет возникать этот щелчок и соответствующая ему картинка, а не нудные вопросы о каком-то там почившем старике и враче-алкоголике.

Как бы то ни было, но найти Семеныча мне было просто необходимо. Съем свой любимый баклажановый парик, если старик не скажет мне нечто важное! Сердцем чую. Опальный патологоанатом, да еще и алкоголик – сокровище для выжимания сведений. Только где мне взять его адрес?

Я села в машину, поменяла рыжий парик на мышиный, накинула пончо, натянула на нос очки в толстой роговой оправе. В регистратуре спросила, куда обратиться по поводу работы, и нашла кабинет старшей медсестры.

– У вас принимают в санитарки? – спросила я замученную женщину в белом колпаке и халате.

– Вы хотите работать санитаркой? – подняла она на меня удивленные глаза.

– Хочу, – подтвердила я.

– Очень хорошо, – несколько растерянно констатировала она, – только… не сочтите за любопытство, почему? Зарплата у нас маленькая, работа тяжелая.

– Мне для трудовой запись нужна, – вдохновенно врала я, – собираюсь в мединститут поступать, а там, говорят, санитарок с руками и ногами отрывают.

– Так это раньше, – улыбнулась моей наивности женщина, – раньше, давным-давно, стаж работы в больнице вполне мог повлиять на поступление. Сейчас совсем другое время.

– А мне сам ректор пообещал, – не сдавалась я, – мы даже с ним поспорили. Если я продержусь у вас месяц, то он зачислит меня вообще без всяких экзаменов.

Надо было видеть, с каким удивлением воззрилась на меня хозяйка кабинета.

– Просто ректор – мой родной дядя, – нашла я аргументированное оправдание столь вдохновенно сочиненному бреду, – родственники пихают меня в экономический, а я хочу посвятить жизнь медицине, а они говорят, что мне у вас не понравится, а я говорю, что это мое призвание. Ну что, берете?

– Берем, – медленно ответила старшая медсестра, – санитарки нам нужны, даже временные. Заодно и сама разберешься, надо тебе это или нет.

– Только мне формулировка в трудовую книжку нужна правильная. И личное дело сотрудника тоже заведите, хорошо?

– Все, что положено по трудовому КЗоТу, – пожала плечами медсестра, – к тому же личные дела не я оформляю, а кадровичка, просто она сейчас в отпуске.

– А можно я посмотрю, как вы личные дела оформляете? А то вдруг что-то не так будет, и прощай, заветный институт. Плакала моя карьера эскулапа.

– Что-то ты глупости какие-то говоришь. У нас постоянно проверки, никто никогда ни к чему не придирался.

– А я курсы только окончила по делопроизводству, так там нас предупредили, что в некоторых организациях в личных делах работников полно ошибок делают. Например, приказ о приеме на работу датирован числом более ранним, чем заявление сотрудника. Для меня такая ошибка может оказаться роковой. Я ведь обещала, что сегодня же подам заявление.

Вряд ли мой экспромт был убедителен, но хозяйка кабинета, видимо, не совсем вникала в мой лепет, для нее важнее всего было как можно быстрее оформить меня на работу и рассказать о моих обязанностях.

– Да смотри ты, господи, – шлепнула она передо мной толстую папку из шкафа, – неугомонная какая. Чтобы ты работала так же бойко, как трындишь.

– А в архив? В архив правильно все оформляете? Я же не собираюсь у вас работать вечно, кто знает, вдруг вы все личные дела – в печь, а мне доказательства нужны будут.

– У нас все как положено по номенклатуре дел, семьдесят пять лет хранится.

– Покажите, – заныла я.

– Думаешь, в шкафу такая масса документов уместится? В архиве они, в подвале. Здесь только за нынешний год.

– Хоть за нынешний покажите, – продолжала капризничать я.

На ее месте я давно бы выгнала нахалку взашей, но то ли у женщины было ангельское терпение, то ли им действительно очень нужны были санитарки на любое время, хоть бы и на час, и она потакала моим дурацким просьбам.

Так перед моими глазами оказалась папка с личными делами сотрудников, уволенных в этом году. Первой, как и следовало ожидать, лежало дело сотрудника с отчеством «Семенович». Я пролистала дело, запомнила домашний адрес и номер телефона, в том числе и мобильного. Спасибо Арише, все детство дрессировал меня, как собаку Павлова, заставляя запоминать расположение предметов, цифровые ряды, не связанные между собой понятия в заданной последовательности.

Для подтверждения своей дотошности я ткнула пальцем в какую-то потертость и заставила бедную женщину оправдываться передо мной. После чего удовлетворенно кивнула и пообещала вернуться завтра.

– Зачем же завтра? Я могу оформить тебя сегодняшним числом. Сама говорила, что для тебя это важно.

– У меня документов с собой нет. Я же не знала, что вы такие оперативные. Так быстро все делаете. Вот и пришла скорее на разведку. Так что все – завтра.

Старшая медсестра попыталась уговорить меня хотя бы написать заявление, но я стояла на своем. И чувствовала себя совершенной негодяйкой. Мало того что обнадежила задерганную женщину, еще и держалась как хозяйка положения. Но другая линия поведения требовала более длинного пути. Можно было бы, например, пробраться сюда ночью в черном с головы до ног и, держа фонарик в зубах, перерыть все документы. Можно было нанять помощника и поручить ему отвлекать хозяйку кабинета, пока я буду искать нужную мне папку. Правда, для начала необходимо было выкрасть у нее ключ. Иногда быстрее и менее хлопотно просто поступить немного по-свински. Не думаю, что я первая санитарка, сбежавшая на первой неделе работы. Хотя мое бегство можно считать рекордом. Ну и что? Вздорная, не совсем умная девица, привыкшая, что все блага жизни валятся ей прямо в руки, начиная от дядюшки-ректора.

Я скоренько распрощалась и быстро, пока из памяти не успели выветриться цифры, вышла из кабинета. В ближайшем туалете записала номера телефонов и адрес на листке блокнота, вернулась в машину и, не теряя времени, набрала номер домашнего телефона Абрама Семеновича. Ответила мне какая-то тетка, не то жена, не то мать. Впрочем, скорее, жена. Узнав, что я ищу ее благоверного, она прочитала мне такую нудную и длинную мораль о чести и достоинстве современной женщины, что я поняла бедного Абрама: теперь ясно, почему он спился. Ни у одного разумного существа не хватит мужества выслушивать эти нотации на трезвую голову. А выслушивать их, судя по всему, приходилось часто. Женщина говорила, как хорошо отлаженный механизм, четко, без пауз и выражения. Поняв, что мужа к трубке она не позовет, я нажала на кнопку отбоя и набрала номер мобильного. Надеюсь, сейчас мне повезет больше. Трубку подняли после третьего гудка.

– Абрам Семенович?

– Он самый, милое дитя.

– Откуда вы взяли, что я дитя?

– Такой нежный голос может быть только у молодой женщины. С возрастом и он, увы, грубеет, как и кожа на руках. Редко кому из прекрасных дам удается сохранить девичьи нотки в тембре. Впрочем, если я ошибаюсь, буду только рад.

Теперь понятно, почему его несчастная супруга так заученно читала мне нотацию. Немолодой ловелас, еще не видя меня, начал флирт, как старая полковая лошадь, с галопа. Впрочем, язык его не заплетался, голос был чист, значит, на данный момент Абрам Семенович трезв. Надо ловить этот момент.

– Мы можем с вами встретиться? – невинным голоском поинтересовалась я, уже зная ответ.

– Конечно, милое дитя. Мне так скучно здесь, в заточении. Только скажите, зачем вам понадобился такой старый хрыч, как я? Если вы от этих, то зря стараетесь. Я свое слово сказал и забирать его назад не собираюсь.

– Я не от «этих», – произнесла я мягко, – я против них.

Если старый патологоанатом имел в виду дело, которым я занимаюсь, то мы по одну сторону баррикад. Если же нет, то мне все равно импонировали его твердость и бескомпромиссность. Он походил на человека, которого трудно как купить, так и запугать.

– Как мне вас найти? По домашнему адресу?

– Ни в коем случае, – испугался он, – там кошмар всей моей жизни. Если вы ей попадетесь, она заговорит вас до смерти.

– Уже попалась, – усмехнулась я, – но вырваться из лап чудовища смогла. Просто нажала кнопку отбоя.

– Тогда вы меня понимаете. Итак, если вы на машине, приезжайте на дачу. Это совсем недалеко от города.

Он назвал мне координаты дачного поселка, и я не стала медлить. Минут через тридцать проехала указатель деревни, за которой располагались дачи, завернула на грунтовую дорогу и, немного поплутав, нашла нужный мне домик. Абрам Семенович логично и четко смог объяснить дорогу. Домик его был деревянный, сложенный из брусьев. Довольно старый, но добротный. Из трубы уютно струился дымок, вишни и яблони, заполонившие участок, выпускали первые лаковые листочки.

Хозяин дачи производил приятное впечатление. Аристократичные черты, прямая спина, гордый профиль, начинающая терять волосы, но аккуратно подстриженная макушка, красиво очерченные губы. На хронического алкоголика он никак не походил, скорее, на отставного офицера. Несмотря на не совсем комфортные условия дачной жизни, был чисто одет и гладко выбрит.

– Я вас так и представлял, – констатировал он, увидев меня за калиткой, – и очень рад, что не ошибся. Вы действительно не от «этих».

– Почему вы так уверены? – заинтересовалась я. – Меня можно было подкупить, уговорить, шантажировать. А что, если сейчас из машины выскочит пара вооруженных до зубов молодчиков? Стекла-то тонированные.

– Значит, я дурак. Дураку – дурацкая смерть, – развел руками он. – Ну что, будем считать знакомство состоявшимся?

– Полина Казакова, – почему-то не смогла представиться чужим именем я.

Мне часто приходится идти на мелкие и более масштабные сделки с совестью, просто благодаря инстинкту самосохранения, но сейчас почему-то я почувствовала: этому человеку можно сказать правду.

– Проходите, Поленька. Хотите – пройдем в дом, а если соскучились по свежему воздуху, можем посидеть в беседке.

Я выбрала беседку.

– Вы из-за того случая, из-за которого я вынужден был уволиться?

– Я представляю внучку Лепнина Матвея Васильевича.

– Значит, я угадал.

Абрам Семенович не заставил меня вдаваться в подробности моей миссии, он сам начал рассказ.

На первый взгляд, тот случай был заурядным: смерть по причине сердечной недостаточности. Больному было за шестьдесят, ничего удивительного в том, что в этом возрасте шалит сердце. Только вот при вскрытии сердце оказалось как у двадцатилетнего юноши, совершенно здоровым. Собственно, и здоровое сердце иногда дает сбой, в этом нет ничего удивительного. Любой знает, что инфаркт могут спровоцировать испуг, несчастье с близкими, даже сильная радость или, простите, оргазм. Но, насколько Абраму Семеновичу было известно, ничего подобного этот больной не испытывал.

Подозрение на воздушную эмболию у патологоанатома появилось чисто на уровне интуиции. Дело в том, что диагностируется она довольно сложно, до сих пор нет четкой методики выявления пузырьков воздуха в кровотоках, и только в полостях сердца, тоже с применением специальной методики, можно выявить воздушные эмболы.

Абрам Семенович старался говорить на понятном мне языке, но иногда все-таки углублялся в тонкости своей профессии. И хотя его рассказ занял достаточно много времени, я не считала, что потеряла его даром.

– Как мог попасть воздух в сердце? – напрямик спросила я, когда он сделал небольшую паузу.

– Чаще всего это происходит при ранениях, ошибке хирурга, неправильных манипуляциях при введении лекарства внутривенно, – прямо глядя мне в глаза, ответил он.

– Лепнин не был ранен? Ему не делали операцию?

– Нарушений кожных покровов я не обнаружил.

– Сколько необходимо ввести воздуха при внутривенной инъекции для того, чтобы возникла воздушная эмболия?

– По-разному, все зависит от скорости введения. От нескольких кубиков до ста пятидесяти миллилитров.

– То есть обычная ошибка медсестры исключается? Невозможно незаметно ввести пациенту даже один кубик воздуха. Я права?

– Абсолютно, если эта медсестра не слепая.

– Как скоро наступает смерть? – не отставала от него я.

– Быстро, в течение минуты. Внезапный приступ удушья, кашель, посинение верхней половины туловища, чувство стеснения в груди, и спустя несколько секунд человек мертв.

– Вы считаете, что его убили?

– Уверен.

– И так прямо написали?

– Написал! – приосанился отставной патологоанатом.

– Что было дальше?

А дальше были грубые просьбы каких-то типов, встретивших его в подъезде. Только теперь я заметила на лице Абрама Семеновича следы желтоватого синяка. На следующий день какой-то добрый человек, позвонивший ему по телефону, растолковал ему, что если он немедленно не исправит написанное, то сам ляжет на стол морга.

– Только не подумайте, что я уволился и уехал из-за того, что испугался этих подонков. Просто стало противно. Отдохну немного, устроюсь на другое место. Меня уже ждут. Профессионалов моего класса в городе больше нет.

– Почему вы не заявили в милицию?

– Не успел. После того, как на меня напали в подъезде, собрался было, но узнал, что тело кремировали. Так что мои слова уже никто подтвердить не сможет. Представил лицо сержанта в приемном отделении, вопросы типа: зачем вам это надо… Тошно стало. Вы меня осуждаете?

– Вы подтвердите свое заключение, если это будет надо? – суховато ответила я.

– Конечно, – засуетился он, – затевать дело, бороться я не стал, а вот помочь – с удовольствием. Даже не сомневайтесь.

– И не испугаетесь, если вам опять угрожать будут?

– Я живу с моей Иришкой. Я прошел все круги ада. Страшнее в жизни уже ничего быть не может, – отшутился он.

– А сейчас сможете коротко записать ваш рассказ?

– А, давайте, – махнул рукой он, – мало ли, что в жизни произойти может. А так хоть правда наружу выйдет.

Он сел писать, я прошлась по саду, чтобы не мешать. Кроме письменного рассказа, у меня была запись на диктофоне, так что подстраховалась я по полной программе.

– Абрам Семенович, – сказала я на прощание, – если вы мне понадобитесь, я вас найду. Только больше никому не давайте свои координаты, пожалуйста. Вы – единственный свидетель убийства очень хорошего человека. Вас могут найти. Кто еще знает о местонахождении вашей дачи?

– Никто, – шкодливо усмехнулся он, – эта дача не моя. Моя – рядом, через два участка, развалюшка фанерная. Просто хозяева этой на три года уехали за границу, а меня присматривать попросили, если что. Вот я и воспользовался их предложением.

– Отлично. Если я вам понадоблюсь, мой номер должен был сохраниться в вашем мобильнике.

Итак, эмболия. Очень удобный и безотказный способ отправления на тот свет неугодных. Кто мог сделать укол Лепнину? Умер он ночью, с момента попадания воздуха в вену до момента смерти прошло около минуты. Сосед Лепнина не просыпался ночью, значит, Матвей Васильевич добровольно позволил себе сделать укол. Вывод: его делала или медсестра, или женщина в медицинской униформе. «Шерше ля фам» – как сказал бы мой Ариша.