Текст книги "Куда уж хуже. Реквием заговорщикам"

Автор книги: Марина Серова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 17 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]

Глава седьмая
Рюрик

– Я не хочу встречаться с Машей. Она оказала нам гостеприимство, а я, выходит, развлекаюсь с ее любовником или другом? Лучше скажи, как мне выбраться отсюда, не встречаясь с ней…

Пока мы разговаривали, звонок внизу просто-таки разрывался.

– Как хочешь, можно выйти через окно. На кухне. Спрыгнешь, там низко.

Я бросилась к лестнице и уже через мгновение распахивала кухонное окно. Я старалась делать это незаметно, чтобы звонивший или звонившая ничего не услышали. Паша пошел открывать. Услышав голоса, я поняла, что уже пора, и спрыгнула вниз, на землю. Мне повезло. Во-первых, оказалось действительно низко, а во‑вторых, меня трудно было разглядеть в густых зарослях жасмина. Была еще одна деталь, которая сильно меня устраивала: передо мной светились оранжевым электрическим светом окна рюриковского дома. Да и сам гений был отлично виден. Он сидел в своем инвалидном кресле или коляске с книгой на безжизненных коленях, укутанных клетчатым красно-черным пледом, и читал. Я только одного не могла понять: как это можно читать при искусственном освещении в черных очках. И вообще, к чему ему эти странные очки, которые лишь привлекают к себе внимание, но реальной пользы наверняка не приносят. Мне хорошо видна была его комната: сплошные стеллажи с книгами, стол, кресла и несколько стульев. Интересно, что происходило в данный момент в голове этого ЛИДЕРА? Искушение поговорить с ним было так велико, что я и не заметила, как осторожно приблизилась к его крыльцу, поднялась на него и позвонила. Сразу же раздался лай многочисленных собак, и лай этот был ужасен. Дверь приоткрылась, я увидела высохшего желтого старика с яйцеобразной головой, в круглых отвратительных очках. У него было такое непропорциональное и просто омерзительное лицо, что меня чуть не стошнило.

– Вы кто такая? – спросил старик надтреснутым голосом, едва удерживая высыпавшую на крыльцо свору собак. А точнее, лоснящихся и рвущихся растерзать меня ротвейлеров. Их было пять или шесть, но в первый момент мне показалось, что их несколько десятков.

И такая сила исходила от этого старика, что я почувствовала себя перед ним просто букашкой. Никем. Мне даже показалось, что я стала меньше ростом. Я догадывалась, что происходит, но все же собрала остаток сил и спросила:

– Могу я поговорить с Рюриком?

– Он занят. А вы из какого корпуса?

– Из центрального.

– Тогда что же вы мне ничего не говорите? Заходите. Он ждет вас.

Меня? Час от часу не легче. Сейчас он примет меня за какую-нибудь повернутую на политике активистку и будет выслушивать план переустройства общества. Мне почему-то сразу вспомнился вопрос, который достался мне на экзамене: ленинский план построения социализма. Я спутала его с планом восстания и понесла что-то про захват телефона, телеграфа и почты… Словом, странно, что за подобную ахинею мне поставили «пять». Быть может, преподаватель был с похмелья и ничего не заметил?

Я вошла в дом, и в нос мне ударил запах старости и болезни. И еще псины. Ничего хуже этого сочетания я еще не встречала. Больше того, здесь пахло смертью, и какой-то леденящий холод тотчас коснулся моих ног.

– Как холодно, – заметила я, перешагивая через миски с остатками мяса: я, оказывается, нарушила собачью трапезу.

Старик увел собак на кухню и закрыл дверь. Затем сделал мне знак следовать за ним на лестницу. Я поднималась за ним, и лицо мое чуть не касалось его засаленного пиджака и мешковатых серых штанов. Мерзкий старик, мерзкий запах старости и болезни. Возможно, что я уже заранее, задетая за живое свастикой, настроилась на встречу с Рюриком крайне отрицательно. И это еще мягко сказано. Я не представляла, о чем буду говорить с этим человеком, но я уже была в доме и отступать было поздно.

– Он очень болен, – сказал старик, – поэтому постарайтесь изложить ему свой план в двух словах. Надеюсь, план этот существует и в машинописном варианте, как у остальных… И учтите, он примет вас в виде исключения. Сами подумайте, каково ему принимать столько народу.

Я кивнула головой, внутренне содрогаясь от услышанного. Что же сейчас будет? Сразу же за лестницей тянулся узкий коридор. Насколько я сориентировалась, комната Рюрика должна была находиться сразу направо. Там, во всяком случае, я его только что видела. И действительно, старик постучал в правую дверь, подождал немного и открыл ее нажатием на ручку.

– Только недолго, – предупредил он меня напоследок. И закрыл за моей спиной дверь.

* * *

Когда я вошла, Рюрик даже не повернул головы. Тогда я обошла его сзади и встала таким образом, чтобы он был ко мне обращен в три четверти: он продолжал сидеть лицом к окну. Сначала мне показалось, что передо мной вообще мумия.

– Добрый вечер, – произнесла я как можно проникновеннее – так обычно и разговаривают с тяжелобольными людьми. Он вздрогнул и повернул голову. Черные очки, скрывавшие пол-лица, обратились на меня.

– Вы кто? – услышала я снова высокий мальчишеский голос. Так бывает, когда мозг продолжает свое развитие, а тело не поспевает за ним. И на подростковом физиологическом фундаменте строится взрослое сознание. Он был какой-то хрупкий. Как мальчик. Даже морщин не было. Только легкая синева тщательно выбритых впалых щек. На руках – узкие черные перчатки.

– Меня зовут Таня. Я остановилась у Маши Плужниковой. Скажем так, я оказалась здесь случайно, и они, мои друзья, заинтересовали меня идеями вашего движения. Не могу сказать, что я сильна в политике, но какие-то основополагающие моменты я себе уже уяснила. Прочитав текст воззвания, я не могла не заинтересоваться вами. Вы слышите меня?

– Да, слышу, – казалось, он говорил с трудом. – Вы хотите быть с нами?

– В общем-то, да. У меня есть средства и связи, я могла бы принести пользу. Так случилось, что на сегодняшнем утреннем мероприятии я услышала о каком-то задании, но в чем состоит его суть, пока не знаю. Мне не хотелось показаться невежественной перед человеком, который проводил меня сюда, поэтому я сделала вид, что пришла к вам с уже готовым заданием. Вот, собственно, и все, что я хотела сказать. Объясните, в чем суть задания, и я сделаю все, что смогу.

– Прекрасно. Мне нравится такой подход. Надеюсь, вы понимаете, что страной управляют НЕПРОФЕССИОНАЛЫ.

Я промолчала. То, что мне пришлось сказать ему, и так далось мне с трудом.

– Так вот. Через неделю мы начинаем наступление. Мы разработали подробнейшую программу покушений и очень надеемся, что у нас все получится. У нас есть достоверные сведения, где и когда будут находиться первого августа президент и его окружение, все правительство и прочие неугодные нам люди. Их много, но и нас немало. Покончим с ними в один день и поставим своих людей…

– Подождите, – сорвалось у меня, – почему вы мне все это говорите?

– А разве вы пришли не за этим?

– А вы не боитесь, что я, выйдя отсюда, расскажу об этом всему миру?

– Я ничего не боюсь. И это знают ВСЕ. Раз вы здесь, раз вы остановились у моих друзей, я верю вам. Кроме того, мало ли что говорят друг другу люди, вы никому и ничего не докажете. И еще: уже поздно. Машина завертелась. Вы видели сегодня наших сторонников. Это сильные и здоровые люди, они четко знают свое дело. У них рука не дрогнет. И в ваших интересах быть с НАМИ. В зависимости от того, как вы проявите себя в эти трудные дни, будет решаться вся ваша дальнейшая судьба. Вот ответьте мне – вас устраивает сегодняшнее положение вещей в политике? Да или нет?

– Вы и сами знаете ответ, – пробормотала я, чувствуя себя совершенно незащищенной перед этими мертвенно-черными очками, за которыми скрывались глаза этого человека. Это был нечестный поединок взглядов. Очки скрывали от меня его душу.

– Поэтому не будем тратить время. Шитов вас проводит, чтобы оформить вступление и документы по передаче средств. Кто знает, быть может, уже в скором времени у нас будет новая банковская система, а пока деньги поступают в казну самыми разными путями. Да и не только деньги… Вы хотите у меня что-то спросить?

– О задании…

– Понимаю ваше нетерпение. Дело в том, что задание, которое я давал членам движения, заключалось в том, чтобы они представили мне личную программу действий на первое августа. И когда мы будем подводить итоги, сразу станет ясно, кто и насколько эффективно потрудился на благо нашей страны. Это все не пустые фразы. Мы долгих девять лет готовились к этой акции. И ничто нам уже не сможет помешать.

– Неужели никто из государственных военных ведомств ничего не знает о вас? В такое невозможно поверить.

– Знают. Большинство их них и являются членами нашего народного движения. Слава богу, и среди них есть умные и стоящие люди. Они направят оружие туда, куда им прикажем мы.

Он замер, прислушиваясь к чему-то… И до меня стал постепенно доноситься нестройный хор голосов. Словно к дому шла целая толпа людей.

Рюрик подъехал на своей коляске к окну:

– Ко мне пришли. Вам надо уходить.

– Подождите, еще один вопрос. Я приехала из другого города. У меня там много единомышленников. Эти люди будут рады оказать вам помощь. Я смогу выйти отсюда беспрепятственно? Тогда бы я завтра же утром вылетела к себе домой и подняла бы людей. У нас в городе полный политический разброд. Люди не знают, к кому примкнуть. Все разочаровались… Я говорю избитые фразы, но это правда… Позвольте мне и моим друзьям – это и мои телохранители – завтра утром выехать отсюда. Я знаю, кто сможет помочь нам и оружием…

– Как хорошо вы сказали: «нам». Вы поедете, когда захотите. Подойдите ко мне…

Я подошла к нему, не зная, что он намеревается со мной сделать.

– Позвольте мне пожать вашу руку. – с этими словами он вытянул вперед свою тонкую руку и едва ощутимо пожал мою. – А теперь подайте мне вон ту папку…

Я дала ему черную кожаную папку, из которой он достал какой-то бланк, затем извлек из нагрудного кармана ручку и расписался.

– С этой бумагой вас выпустят отсюда хоть сейчас. Постойте, вас ведь четверо? Напишите своей рукой цифру 4.

Я написала. Попрощалась с ним и вышла. Меня сразу же взял за руку старик, как я поняла – Шитов.

– Я предупреждал вас, что он болен, а вы пробыли у него столько времени, – проворчал старик, подталкивая меня почему-то в сторону, противоположную той, где находилась лестница. – Не переживайте, просто здесь внизу толпится пятнадцать человек, они ждут встречи… Вы подождите, а я за вами приду и вас выпущу. – И он запер меня в комнате, расположенной напротив комнаты Рюрика. Я сразу же оценила невозможность подслушать их разговор. Хотя и так было ясно, что здесь, в Нагорном, готовится грандиозный государственный переворот, подобного которому еще не знала история. Это вам не расправа с Чаушеску. Это нечто посерьезнее и побезумнее.

Оставшись наедине со своими мыслями, я должна была признаться себе, что больше всего при встрече с этим ненормальным Рюриком я боялась ГИПНОЗА. Я так много прочитала об этом в последнее время. Особенно сильное впечатление на меня произвел роман некой Алины Маркиной, которая весь сюжет объемной книги построила на деятельности группы людей, обладающих этим даром и заставляющих какого-то крупного генерала убивать неугодных им людей. Это выглядело крайне неубедительно, фантастично, но эта сила, этот дар гипноза реально существует, и поэтому следовало помнить о нем. Я была уверена, что и Рюрик при вербовке в свои ряды использовал подобный дар. Возможно, сам Рюрик – как существо, состоящее из плоти и крови, – заболел, растрачивая свою силу на вербовку и сам истощаясь донельзя. Глядя на это полумертвое неподвижное тело в инвалидной коляске, можно было прийти к выводу, что у него и сил-то осталось как раз на то, чтобы привести задуманное им дело в исполнение.

Итак, первого августа произойдет массовое истребление президентского кабинета и правительства. Полетят сотни голов. Прольется кровь. Что делать? Неужели и Министерство внутренних дел за Рюрика? В это невозможно было поверить. Мне стало тесно и душно в этом доме. И, признаюсь, страшновато. Я подошла к окну и вдруг обнаружила, что оно открывается… Через минуту я уже спускалась по виноградной лозе (а если быть точнее, то по веревке, послужившей основой буйных зарослей дикого винограда). Спрыгнув на землю, я осмотрелась: это была практически глухая стена дома, не считая окна, из которого я только что вылезла. Вокруг дома стоял черный и холодный лес. Леденящий холод так и продолжал исходить откуда-то снизу… Словно был не конец июля, а март с его холодной почвой и заморозками. Я спешила домой, если так можно было назвать коттедж, в котором мы остановились, где живут испорченные на корню, гнилые изнутри существа с жизнерадостными веселыми лицами и блестящими глазами, не ведающие того, что творят… А если ведают, тогда что?.. Я шла по лесу, освещенному тусклыми маленькими фонариками, и не могла понять, где я нахожусь. Дом Рюрика остался где-то позади вместе с домом Паши. При воспоминании о Паше, о несоответствии того, чем я занималась этим вечером с разницей в несколько часов, у меня загорелись щеки. В нескольких метрах от меня готовился заговор почти что мирового масштаба, а я развлекалась в свое удовольствие, начисто забыв обо всех нравственных устоях. Размазывала персики по телу такого же сладострастника, как я, и мне в голову не приходило, что я нахожусь в опасности. Неужели ГИПНОЗ?

Ерунда. Просто такова моя сущность, и надо уметь признавать за собой грехи.

А уж когда я вспомнила Павла с его спокойной манерой разговаривать и смотреть прямо в глаза, мне стало совсем не по себе…

Куда я направлялась? Где находится дом Маши и Стаса? Я уже хотела было вернуться к Паше, чтобы попросить его проводить меня, как заметила впереди какое-то свечение. Это был не фонарь, а что-то совсем другое. Я сбавила ход и теперь шла почти не дыша, боясь с кем-нибудь встретиться… Свет исходил мощным прозрачным столбом из вентиляционной отдушины. Это было удивительное зрелище. Создавалось впечатление, что под землей был день, когда в лесу наступила ночь. Это какие же мощные там должны стоять светильники, чтобы освещать лес из отдушины!

Мне в голову пришла совершенно идиотская идея пробраться под землю через эту самую трубу, с которой кто-то сорвал маскирующий детский грибок. Но труба узкая, это-то меня и остановило.

И вдруг откуда-то из глубины земли, словно в самом ее сердце что-то вздрогнуло, да так, что задрожали стоящие по обеим сторонам от лесной дороги сосны, послышался нарастающий гул турбин, земля под ногами задрожала… Я испугалась и легла прямо на тропу. Зажмурила глаза. Наверно, вот так начинается землетрясение. Я не понимала, что происходит. И пришла в себя только тогда, когда гул подо мной стих и перешел в небо, куда-то вверх, к звездам. Не было ни молнии, ни града, но за несколько километров от меня в синем небе вспыхнули зеленые и красные огни…

Я была так утомлена, едва держалась на ногах от голода, а голова моя кружилась, словно глобус на школьной парте, что, когда я услышала спасительное: «Таня, это ты?» – даже не сразу сообразила, кому принадлежит этот голос. Ко мне бежал человек. Им оказался Павел. Он схватил меня и прижал к себе. Телячьи нежности.

– Где ты была? Мы все переполошились.

– Потом расскажу. Мне бы поесть, помыться и поспать.

* * *

Интересно было взглянуть на лица Маши и ее друга в момент моего появления в доме. Всегда беспечные, на этот раз они выглядели испуганными. И навряд ли причиной их испуга было беспокойство по поводу моего исчезновения. В условиях, в которых мы находились, можно было ожидать самого худшего, вплоть до повторения трагического случая с лосем. А почему бы и нет? Разве не могла я попытаться перелезть через ограду по каким-то своим причинам? Ведь они не предупредили нас открытым текстом, что мы в принципе находимся в плену. И про ток высокого напряжения тоже ничего не сказали. Поэтому испуг на их физиономиях можно было приписать страху перед Рюриком и всем командованием этого, как я уже начала догадываться, военного лагеря, который находился в пике напряжения перед грандиозной смертельной акцией. Согласна, что мой приезд в Нагорное и встреча Маши с отцом были для нее настолько несвоевременны, что это просто невозможно выразить словами. Как дочь своего отца она не могла хотя бы чисто внешне не оказывать мне знаков внимания. Но как Маша Плужникова, попавшая под влияние Стаса, изменившего все ее представления о жизни, она внутренне должна была сопротивляться моему здесь пребыванию. Я и трое моих помощников мешали естественному ходу событий. Мы были чужаками, причем любопытными и в силу этого опасными. (Чего нельзя было, кстати, сказать о моих телохранителях, которые никак не проявляли своего любопытства и всю дорогу играли в теннис, да по нескольку раз на дню наведывались в столовую). Короче – отдыхали.

Больше того, мне уже как-то не верилось, что Маша со Стасом ездили каждое утро в Москву, только чтобы поесть булочек с горячим шоколадом. Наверняка они посещали Пушкинскую площадь как связные, каким-то образом обменивались там информацией.

– Таня, где же вы пропадали? – бросилась ко мне Маша и взяла за руку, словно проверяя, не призрак ли перед ней. – Мы обошли весь лагерь… (Наконец-то я услышала истинное название этого места: лагерь.) С вами все в порядке?

– Абсолютно. – Я смотрела на нее в упор и пыталась понять, видела ли она, как я выпрыгиваю из окна Паши, и вообще, не блефовал ли он, когда говорил о том, что она может приревновать его ко мне. А что, если к нему приходила совершенно другая женщина? Или мужчина?

Маша была красивой девочкой, и, не скрою, мне доставила удовольствие мысль о том, что я провела несколько часов в постели с Пашей. Возможно, и этот факт имел отношение к моему внутреннему протесту против всего, что я сегодня увидела и услышала.

Я понимала, что выгляжу не лучшим образом. Мои прыжки из окон, лежание на лесных тропах да и вообще мои действия на протяжении всего дня сказались на состоянии одежды и особенно волос. Конечно, мне бы не мешало помыться и причесаться. Но еще больше мне не помешало бы поесть.

Поэтому, увидев перед собой накрытый для ужина стол с массой холодных закусок, я, забыв обо всех приличиях и подчиняясь лишь инстинкту самосохранения (и закону чревоугодия), набросилась на еду. Где-то боковым зрением я видела стоящих в комнате Машу, Стаса и Павла, но мне в тот момент не было до них никакого дела.

Маша выручила меня, проронив растерянным голосом:

– Пора к столу, – и уже более громко и уверенно (надо же, успела научиться властвовать над людьми) крикнула: – Катя, подавай пельмени!

После холодной курицы, салатов, пельменей и десерта я чуть не уснула прямо за столом.

Во время ужина велась дежурная беседа о теннисе, мячах, подачах и прочей чепухе.

Я упорно молчала. А после ужина, вернее, насытившись и не дожидаясь конца трапезы для всех остальных, я встала из-за стола и, сославшись на усталость, побрела в ванную. По пути я встретила Катю с подносом грязной посуды. Я попросила принести мне что-нибудь переодеться. Мне показалось, что Катя, пожалуй, единственное существо среди обитателей этого дома, нейтрально относящееся ко всему готовящемуся и происходящему. Интересно, знает ли она что-нибудь о заговоре?

Но спрашивать ее с видом полного дилетанта было опасно: она наверняка проинструктирована на этот счет своими хозяевами. И кто знает, вдруг эта ее жизнерадостность и улыбка на лице – тоже маска, как и у Маши? Все они оборотни. И их надо опасаться.

«Оборотень» в виде Кати принес мне шампунь, махровый халат и прочие необходимые мне в тот момент вещи. Вплоть до ночной рубашки. Это было так забавно. И трогательно. И вот я стояла в этой коротенькой кружевной рубашке в ванной комнате, пропитанной запахами шампуня и дезодорантов, мыла и прочих домашних запахов, наслаждаясь чистотой во всех ее проявлениях, зная между тем, что под моими ногами, глубоко под землей, наверняка находится подземный аэродром, откуда выпархивают огромные стальные монстры, несущие смерть. Стоп. Каким образом военные самолеты могут совершать взлеты с этого аэродрома? Об этом не могут не знать ТАМ, наверху. И вдруг страшная догадка осенила меня: а что, если люди из военного министерства позволили лагерю расположиться на легальном, настоящем аэродроме? Что, если военачальники причастны к акции, запланированной на первое августа? И вся техника, которой нафарширована земля под моими ногами, ГОСУДАРСТВЕННАЯ, а использовать ее собираются в АНТИГОСУДАРСТВЕННЫХ целях? Иначе как объяснить такой размах происходящего? Но, с другой стороны, зачем им какая-то кучка долларов от частного лица, пожелавшего вступить в ИХ ряды? А почему бы и нет? Деньги никогда не бывают лишними. Рассуждая подобным образом, я вышла из ванной и поплелась на второй этаж, в спальню. Легла и подумала, что сразу же засну, но впечатления прошедшего дня, превратившись в пестрый клубок обрывочных видений и ассоциаций, только заставили мое сердце биться сильнее.