Текст книги "За что боролись…"

Автор книги: Марина Серова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 9 страниц) [доступный отрывок для чтения: 4 страниц]

– А вы, гражданин, лучше озаботьтесь своим драгоценным здоровьем, – с трогательной внимательностью напомнил патрульный. Потом он снизошел и до меня. – Это ты, Тань? Че не заходишь?

«Гм, а что я забыла в их РОВД?» – подумала я.

– Дима, выполни одну мою просьбу, и я обязательно навещу на днях, – коварно пообещала я.

– Хоть две, дорогая! – галантно козырнул сержант Дмитрий.

– Отпусти этого товарища, а? Как тебя – Костя Казаков, да?

– «Не запирайте, люди, плачут дома детки!..» – фальшиво завыл Казаков, демонстрируя полное отсутствие вокальных данных.

– Казаков, кретин, задрай хлебало! – крикнул Кузнецов. – Где это ты так нажрался?

– «Ну я ж пил из горлышку, с устатку и не евши… что ж вы хотите?» – продолжал гнусить тот.

– Димочка, ну пожалуйста! – Я улыбнулась и вложила в голос все обаяние и чувственность, какие смогла из себя выжать.

– Вали отсюда, Высоцкий! – и с этими словами сержант произвел профилактическое касание спины заблудшего гражданина дубинкой. – Не забудь, Тань! Ты обещала.

Машина ППС уехала под дикое завывание Казакова: «…Вы не глядите-е, шта-а Серрежа фысе киваи-ить… он соображаить… ен усе понимаить… а шта-а-а мычит, так ето он от волнення… от осознання… так сказать, и просветлення!..»

– Еще один подарочек! И тоже Костя, – пробормотала я. – Уж и везет мне сегодня!

– «Р-р-разбудит утром не петух, пррокукарекав… серржант подымет… тоись как чилавеков!..» – прогрохотал Казаков и упал лицом в сиденье.

– О господи! – взмолилась я. – За что?!

Глава 5

– С тобой, Кузнецов, только трупы коллекционировать, – сказала я, паркуя машину на стоянке возле «Конфидент-клуба». – Сначала Светлова хотел забрать, потом вот это чудо. – Я ткнула пальцем в направлении испускающего витиеватый храп Казакова. – Ну и надышал он тут!

– Зато клопов выведешь, – отпарировал Кузнецов. – Ладно, пойдем к Вано.

Я довольно прилично знакома с увеселительными заведениями города, но в «Конфидент» попала в первый раз. Несмотря на ранний час – всего-то около восьми вечера – тут было уже довольно людно. Безусловно, это место нельзя назвать гей-клубом в полном смысле этого слова, но существа, явно испытывающие неудовольствие по поводу своей половой принадлежности, встречались на каждом шагу. Непосредственно на входе мы наткнулись на жеманного молодого человека в белых джинсах, больше похожих на лосины. Очевидно, он был знаком с Кузнецовым, потому что завлекательно подмигнул накрашенным косым глазиком и сделал попытку хлопнуть Костю ниже пояса.

– Привет, Кости-а-а, – нараспев промурлыкал представитель сексуальных меньшинств.

– Здорово, педрила! – нелюбезно буркнул Кузнецов. – Романовского не видал?

– Не-а-а. А ты тут…

– Свободен, – сказал Кузнецов басом и потянулся за пистолетом.

Навязчивый педераст ретировался.

– Задвинулся «герой», ублюдок и гонит, – злобно откомментировал Костя, и мы направились к стойке бара. Мы – это я и Кузнецов, потому что Лена Бессонова осталась в машине присматривать за Казаковым, оберегать, так сказать, его сон.

– Здорово, Вано, – сказал Кузнецов кудлатому бармену в цветастой рубашке и кожаной жилетке. – Как жизнь?

– А, Кузнецов, – не поднимая головы от стойки, на которой шло священнодействие – смешивание коктейля, ответил бармен. – Все в полном… А ты что-то не заходишь. Выпьешь?

– Валяй. Кальвадос у тебя есть?

– Кальвадос есть, а что это от тебя сивухой несет?

– Тогда дайте две порции, пожалуйста, – вмешалась я.

Вано оторвал взгляд от бокалов, которыми активно манипулировал, и посмотрел на меня.

– Вы с Кэстом, сударыня? – вежливо произнес он. – Сию минуту.

– С чем? – не поняла я.

– Не с чем, а с кем – с Кэстом, – пояснил Кузнецов. – Так меня зовут друзья. А ты не боишься – за рулем-то?

Не дожидаясь ответа, он повернулся к Вано и спросил:

– Романовского видел?

– Был прошлой ночью с Деменцем, с ними еще какая-то «клава» ошивалась. Доошивалась.

– А что такое? – встревоженно спросил Кузнецов.

– «Пришили» их – Деменца и его «волыну» – сегодня днем.

– Да ну?! – воскликнул Кузнецов и повернулся ко мне. – Еще один! А ты сомневаешься, рамсы тут путаешь! А Федю Дементьева пристрелили. Черт!

– А, он тоже из команды… – по моей спине заструился неприятный, обжигающий холод, я прикусила губу и уставилась в стойку бара, усиленно пытаясь собрать воедино обрывки мыслей, завертевшихся в голове…

– Как это вышло? – глухо выговорил Кузнецов. – Где?

– Да прямо в дементьевской квартире. Они туда пошли отсыпаться после ночной тусовки здесь. Романовский проснулся, пошел за пивом. Приходит через десять минут, а там… В общем, чисто сработали, коззлы!.. Только я не понимаю… зачем…

– Не понимаешь? Да после этих… ну, с «Атлантом» спутались, и… – во взгляде Кузнецова блеснула ненависть, и я поспешно схватила его за руку:

– Тише ты! Успокойся… Что еще сказал Романовский? – повернулась я к бармену.

– Сказал, что ему очень повезло. Не пойди он за пивом, и ему тоже капец приключился бы. Ваш кальвадос! – Вано пододвинул нам две рюмки, и мы сели за угловой столик в самом затемненном месте клуба.

– Ну и что делать? – пробормотал Кузнецов. – Ведь уже двое… Вишневский и Дементьев. И пидор наш уцелел чудом. А Казаков и Ленка… – он так и подскочил на месте. – Они там одни в машине!

– Сиди спокойно, – попыталась урезонить его я. – Они там куда в большей безопасности, чем мы здесь.

– Ага! – Кузнецов повернулся ко мне всем телом и приблизил лицо так, что мы едва не столкнулись лбами. – До тебя, наконец, дошло, что все это не бредни Вишневского и Светлова!

– Хорошо, хорошо, – отмахнулась я, – я верю им. Но где нам найти Романовского и, главное, эту пресловутую лабораторию?

– Светлов говорил, что она на каком-то заводе, – пробормотал Кузнецов, допивая порцию до конца. – Завод, завод… Если это от «Атланта»…

– Нефтеперерабатывающий завод, – медленно выговорила я. – Пакет акций… контрольный пакет его акций принадлежит «Атланту-Росс»!

На ум пришли слова Анкутдинова о том, что он никак не может утрясти дела с акциями этого завода. Это не к тому, что я уверилась в виновности Анкутдинова, а просто мостик от одной мысли к другой, решила я.

– Может быть, может быть, – допустил Кузнецов, – хотя шансы не все… Все равно нужен Романовский. Даже если это тот завод, где ее, эту лабораторию, искать? Он же огромный.

– А кто такой вообще Романовский? Что, он действительно должен много знать?

– Думаю, да. Он всегда был самым умным из нашей команды, и ему Лейсман доверял. Ему и Вишневскому. Я предполагаю, что им стало известно о каком-то новом замысле Лейсмана, и… вот так. С некоторых пор я стал подозревать, что все мы лишь жалкие подопытные кролики в одном большом эксперименте.

– По вопросу изменения интеллекта под действием перцептина, так?

Кузнецов кивнул.

– Нам платили деньги, – пробормотал он, – большие деньги. Можно было закрыть глаза. Вот мы и закрываем глаза – сначала Вишневский, потом Дементьев. Навсегда. Кто следующий? Романовский?

– Вот кретин! – выругалась я.

Кузнецов поспешно поднял голову, вероятно, пытаясь уразуметь, чем же он меня так разгневал. Но тут же понял, что эти слова относились не к нему.

В клуб, приволакивая левую ногу и натыкаясь на стены, столики и дверные косяки, входил Казаков (дневаливший у дверей «голубой», уже пристававший к Кузнецову, теперь грязно домогался Казакова). За незадачливым пьянчужкой уныло брела Бессонова.

– Ща угонят тачку твою, – сказал Кузнецов. – Небось настежь ее оставили…

Я встала и пошла проверять, в коей мере был справедлив прогноз Кузнецова.

* * *

– Они здесь, – сказал бармен, придерживая одной рукой мобильник у уха, а другой мешая соломинкой коктейль.

– А Романовский?

– Должен быть.

– Иванова с ними?

– Это такая…

– Да, такая!.. Она частный детектив, идиот, и нечего пялиться не по делу.

– Тогда здесь… – ничуть не смущаясь подобной отповедью, сказал Вано. – А как насчет финансов, господин…

– Дело сделаем, тогда и получишь!

– Но с Дементьевым уже решили, а я и цента не видал.

– Ах ты гнида пидорская! Ты за кого нас держишь, а?

– Все понял. Значит, после.

– О це добре. Ну, бувай, хлопче, – уже миролюбиво сказал голос в трубке, сбиваясь на украинский акцент.

– Козел! – выругался Вано, разъединившись. – Шоб ты салом подавился, хохол поганый!

* * *

– М-м-м… – красноречиво выговорил Казаков, роняя свое пропитанное алкоголем тело на стул. – Вы че меня кинули там?..

– Скажи спасибо, что от мусоров отмазали, – ответил Кузнецов, с возрастающим пессимизмом разглядывая свою пустую рюмку.

– А эта шалава куда шеманулась? – буркнул Казаков.

– Машину закрывать, идиот. Садись, Лен, ты че там ходишь, – обратился Кузнецов к растерянно озирающейся Бессоновой.

– Накатить охота, – пробормотал Казаков. – А че это за мымра такая?

– Протрезвеешь, объясню, – пообещал Кузнецов, – а пить тебе уже хватит.

– Это точно, – сказала я, занимая свое место за столом. – Ну что, выпьем шампусику? Четыре мартини с шампанским, – обратилась я к официанту.

Когда тот принес четыре бокала с коктейлем, я снова заговорила с Кузнецовым:

– Надо же, машина на месте, и они ее даже закрыли.

– Разве я п-похож на идиота? – обиженно встрял Казаков.

– Есть немного. Кстати, Лен, загадывай желание, ты сидишь между двумя Костями.

– И ты между двумя Костями, – пробормотал Казаков, пуская в бокал пузырьки.

– А у меня свои кости имеются, – ответила я и извлекла из сумочки свои гадальные принадлежности.

– А это че за кубики Рубика? – спросил Кузнецов.

– Сейчас посмотрим, – отмахнулась я, – эти кости дают больше, чем вы с Казаковым.

30+15+8.

– «Вам откроются неизвестные ранее факты», – процитировала я по памяти. – Наверно, придет этот ваш Романовский.

Кузнецов и Бессонова смотрели на меня с явной иронией, а Казаков тупо пробормотал:

– Тоже мне, рулетка в Монте-Карло…

* * *

Романовский все-таки пришел. Это был молодой человек лет двадцати пяти, невысокий, стройный, одетый так, чтобы максимально подчеркнуть несомненные достоинства своей изящной фигуры. На нем были водолазка, жилетка поверх нее и белые джинсы «Levi’s» 501 – так называемые «педерастические». Лицо его, бледное, некрасивое, с глубокими, ввалившимися темными глазами, выражало смертельную усталость.

Увидев нас, он вздрогнул всем телом и, убыстрив шаг, двинулся к нашему столику.

– Вот он, – сказала Бессонова, – садись к нам, Сережа, ты нам нужен.

– Принеси мне водки, – коротко бросил тот официанту и, присев за наш столик, взглянул на Кузнецова.

– Я искал всех вас, – сказал он. – Костя, ты уже знаешь?

– И про Дементьева тоже.

Романовский судорожно сглотнул и вопросительно глянул на меня.

– Я частный детектив Татьяна Иванова, – тотчас же ответила я, справедливо истолковав его недоуменный взгляд. – Меня нанял отец Влада Вишневского расследовать обстоятельства гибели его сына.

– И Светлова тоже? – хрипло спросил Романовский.

– Светлов жив. Мы были у него в больнице.

– Он велел передать тебе: «Светлячки исчезают с рассветом», – вмешался Кузнецов.

Романовский оторопело уставился на него, застыв на месте и хлопая ресницами. Потом взял со стола водку в рюмке и выпил одним глотком.

– Так, – коротко выговорил он. – Ясно.

– Ту же фразу перед смертью повторял Вишневский, – вспомнила я. – А вот за тем, что вы знали, знаете или собираетесь узнать, – мы сюда и пришли, – сказала я.

Мои взволнованные слова прервал далеко не самый мелодичный храп в дупель пьяного Казакова, который, очевидно, сочтя наше общество куда как скучным, поспешил в объятия Морфея.

– Н-да, – процедил Кузнецов и снова повернулся к Романовскому: – А еще, Серый, Светлов сказал нам, что ты знаешь, где находится лаборатория по синтезу перцептина.

Романовский сцепил перед собой руки с судорожно переплетенными пальцами и ответил:

– Лейсман, наверно, тоже догадался, что я знаю. Это мой смертный приговор.

– Наш тоже, – в тон ему сказала Бессонова.

– Так, – поспешила вмешаться я, – давайте все по порядку. Хоть что-то в моей голове прояснится, а то прямо-таки одни наркоманы, параноики, алкоголики и…

– …и педерасты! – пробулькал Казаков, зачем-то просыпаясь, но, впрочем, не отрывая лица от поверхности столика.

Романовский усмехнулся и задержал на мне взгляд глубоких темных глаз.

«Они же все на этом перцептине, – мелькнуло в голове, – наверно, он меняет человеческую индивидуальность в корне…»

– Вам с ними сложно? – сочувствующим тоном спросил Романовский. – Сейчас они все пьяные, и это хорошо. Трезвые мы куда хуже. Правда, Казаков?

– В-в-водку любишь?.. Эта-а трррудная ввыада!.. – промяукал тот голосом насмерть простуженного и пьяного Ильи Лагутенко из «Муми-тролля».

Романовский придвинулся ко мне поближе и заговорил тихим, усталым, серьезным голосом:

– Все началось год назад. Один человек… я не знаю его настоящего имени, мы все называли его Светлячком… так вот, он изобрел препарат, который назвал перцептин.

– Называли его Светлячком? – переспросила я. – То есть вы видели его? Или хотя бы кто-то из вас?

– Не перебивайте, – спокойно отвечал Романовский. – Нет, мы не видели его. С ним общался, очевидно, один Лейсман. Так вот, он синтезировал этот психостимулятор, по сравнению с которым все препараты аналогичного действия казались настойкой валерьянки для истеричных старушек. Это выяснилось из первых же опытов с перцептином, которые он проводил на мне.

– Он проводил? Значит, вы все-таки видели?..

– Да не видел я его! Нам давали препарат, и мы со Светловым…

– Светлов?!

– Он и получал его от самого Светлячка. Хотя иногда я подозревал, что Светлов и есть Светлячок.

– Заманчивая гипотеза, – засмеялась я, – но уж слишком все просто. «Светлячок» – кличка от фамилии Светлов? Я не думаю, что это так, господин Романовский.

– Теперь и я тоже, – произнес тот. – Я более или менее знаю Светлова и, взвесив все «за» и «против», признал, что он не может быть тем человеком, который создал этот препарат.

Насколько я понял из слов Светлова, тогда этот Светлячок работал в каком-то НИИ и имел связи с мафией. Мафия легализовалась и действовала под вывеской солидной фирмы «Атлант-Росс». Теперь подробнее о перцептине…

– Простите, – снова осторожно вмешалась я, – вы говорите, что мафия легализовалась и существует под вывеской фирмы «Атлант-Росс». Но фирма существует с 1992 года и имеет прекрасную репутацию, между тем как перцептин изобретен год назад…

– Ну да, – перебил Романовский, – собрались бывший адвокат мафии Анкутдинов, бывший наркоторговец Лейсман – выпускник МГИМО, между прочим! – и не бывший, а самый что ни на есть настоящий бандит и убийца Новаченко и создали фирму. Ну хорошо, это не мафия, это хуже. Это честная, солидная, богатейшая фирма. Но они сеют смерть, и через год никакие отморозки не сравнятся с ними по количеству и, главное, качеству этой смерти, дорогостоящей, высокоинтеллектуальной, элитарной… Я говорю о перцептине. Это страшная вещь. Она делает человека богом и выше бога, чтобы потом превратить в животное и ниже животного – какого-нибудь похотливого вонючего бабуина. Для наглядности скажу, что для среднего в интеллектуальном плане человека абсолютный эффект восприятия – до девяноста процентов запоминаемой информации, тогда как так называемая долговременная память фиксирует лишь около десяти-пятнадцати процентов, может – до двадцати пяти. Грубо говоря, вы можете, не напрягаясь, выучить неизвестный вам язык за время, необходимое для беглого просмотра учебника. Максимум два-три часа.

– И все это сохраняется после прекращения действия препарата? – спросила я, глубоко потрясенная услышанным.

– До шестидесяти процентов запоминаемой информации, мы называем это «светлячковой» информацией. Причем при повторном применении перцептина утраченные тридцать-сорок процентов данных снова всплывают в памяти. Грубо говоря, если вы применяете препарат пару месяцев, то становитесь ходячей библиотекой имени Ленина.

– И это произошло с вами?

– Можно сказать, что так. После того как Лейсман попробовал препарат на мне, Светлове и – позже – Вишневском, у него родился замысел проекта «Светлячки». Он набрал команду для игр «Брейн-ринга» и начал накачивать ее перцептином. Они не знали об этом, только догадывались… Полные дозы получали только я, Вишневский и Светлов. А Кузнецов, Бессонова, Казаков и Дементьев принимали в принципе те же дозы перцептина, но получали они их в бокале с тонизирующим напитком, а мы – внутривенно. Поэтому их еще можно лечить, и даже успешно лечить, а я и Светлов обречены на слабоумие, деградацию и смерть.

– Ты все знал и молчал об этом, – резко бросил Кузнецов. – Какие же вы после этого ублюдки!

– Вишневский не хотел молчать, – глухо ответил Романовский, – и он умер.

– Он собирался довести все до сведения ОБНОНа? – спросила я.

– Честно говоря, он боялся идти туда, и не потому, что пугался ответственности, а только оттого, что думал – все в ОБНОНе давно куплены Анкутдиновым и иже с ним.

– Светлов называл их «Тимур и его команда», – слабо улыбнулась Бессонова, допивая через соломинку коктейль.

– Честно говоря, я не знаю, как погиб Вишневский, – продолжал Романовский, – вероятно, ему попросту ввели смертельную дозу перцептина. Ему повезло…

– Повезло?! – поразилась я.

– Разумеется. Четыре месяца на перцептине – это смерть. Потенциальная, скрытая, она уже сидит в тебе, и ты уже мертв, но не знаешь об этом, потому что чувствуешь себя богом. Но главное – ты перестаешь быть человеком. Или бог, или животное, больное и умирающее животное – без чувств, без желаний, без мысли. Пусто. Через два-три дня, если не достану перцептин, я стану таким. И тогда смерть.

Он резко повернулся к Кузнецову:

– А ты рассказывал, как великолепен перцептиновый отходняк?!

Кузнецов насупился и, с силой сжав кулак так, что побелели костяшки пальцев, процедил сквозь зубы:

– Ублюдок…

– Препарат вызывает один замечательный побочный эффект, – пояснил Романовский, – всплеск полового влечения. На пике своего действия перцептин не вызывает явного скачка либидо, но, когда действие препарата кончается, желание застилает глаза, и не остается ничего, кроме одной жадной, животной страсти… Это настолько нестерпимо, что ты кидаешься на первое попавшееся существо противоположного пола… а иногда и одного… и занимаешься любовью бесконечно, до полного изнеможения и даже боли.

Я вдруг вспомнила безумные глаза Светлова и Вишневского в ту ночь… Да, Романовский прав.

– Иногда отходняк заставал нас в офисе «Атланта», где мы штудировали литературу, завезенную по указанию Лейсмана, и тогда…

– Сергей, замолчи! – возмущенно крикнула Лена, краснея. – Я не потерплю…

– В этом участвовала и одна из секретарш Анкутдинова, и подружка Дементьева, – добавил Романовский. – Они тоже принимали…

– Да заткнись ты, ур-р-род! – рявкнул Кузнецов, хватив рукой по столику. – Лучше расскажи про лабораторию.

– А что лаборатория? – спросил Романовский. – Мы попадем туда…

– …вместе с милицией, – добавила я. – У меня есть в ОБНОНе знакомые, которые совершенно точно не подкуплены Анкутдиновым. Я даже думаю, таких там подавляющее большинство, и, если будут доказательства, мы найдем управу на всех: и Лейсмана, и Новаченко, и на их шефа. Так где эта лаборатория?

– Она находится на территории нефтеперерабатывающего завода. Такое серое двухэтажное здание, где раньше была заводская лаборатория по установлению и определению параметров бензина, выпускаемого заводом. Сейчас эту лабораторию по распоряжению директора завода, а фактически Лейсмана, перевели в другое место, а в этом здании поместился центр по синтезу перцептина. Оборудование, надо сказать, великолепное, все компьютеризировано, в общем, как в тупых американских фильмах про злобных и гениальных маньяков-изобретателей.

– Так… А что означает фраза «Светлячки исчезают с рассветом»?

– Это кодовое название операции по свертыванию проекта «Светлячки». Потом расскажу поподробнее, это не суть важно.

– Как убили Дементьева? – спросила я.

– А… Я подозреваю, что нас вели от самого «Конфидента» или сразу знали, куда мы пойдем.

– А кто знал, куда вы шли?

– Ну… – уклончиво буркнул Романовский. – Перед уходом я сказал Вано…

Я посмотрела на суетящуюся за стойкой фигуру бармена и вернулась к разговору.

– Их застрелили профессионалы?

– Контрольный выстрел в голову, никто ничего не слышал, среди бела дня – профессионалы, что тут скажешь?

В это время проснулся Казаков и громко потребовал выпить. К нему тут же подскочил какой-то педерастичного вида манерный молодой человек в полупрозрачном кружевном джемпере на голое тело и поволок к стойке бара.

Казаков, сердито урча, пошел за ним. Его перспективы выпить стремительно улучшались.

* * *

– Эх, и кретин! – буркнул Кузнецов, глядя на кривляющегося и извивающегося Казакова, который, будучи безнадежно пьян, почти висел на улыбающемся педерасте под звуки мелодичной композиции Джорджа Майкла.

– Он что, тоже «голубой»? – спросила я.

– Какое там… – махнул рукой Романовский. – Он просто идиот, а не «голубой».

– Нам пора, – напомнила я. – У нас еще много дел.

– Да ну? – удивился Кузнецов, помешивая соломинкой очередной коктейль. – Каких еще там дел? Время уже около двенадцати.

– Я тоже не хочу здесь задерживаться, – сказал Романовский, – сейчас пойду выпью последнюю, и все.

Романовский сел у стойки бара и начал цедить коктейль. В этот момент из-за соседнего столика поднялся мужчина и подошел к Сергею.

Играла музыка, и я не услышала бы его слов даже вблизи… Вдруг Романовский резко оттолкнул собеседника и, лавируя между столиками, пустился бежать к выходу.

Негромкий хлопок выстрела потонул в грохоте музыки. Романовский вздрогнул всем телом на самом выходе из зала и повалился лицом на столик, опрокидывая стоящие на нем бокалы и пепельницы.

Через мгновение я очутилась у стойки бара и опустила прихваченный мною стул на голову киллера. Тот вскрикнул и упал навзничь. Из-за столика вскочили трое и бросились на меня, выхватывая оружие. Один выстрелил в Казакова, крутившегося рядом в обнимку с педерастом. Последний вскрикнул и, оскалив зубы в предсмертной гримасе, повалился на пол, увлекая за собой чудовищно пьяного Казакова, который, по всей видимости, не заметил ни выстрела, ни раны своего партнера по танцам.

– На пол! – заревел Кузнецов на Бессонову и, выхватив подарочный пистолет Новаченко, трижды выстрелил в бандитов. Небезуспешно, потому что один из нападавших схватился за плечо, а две бутылки на витрине бара разлетелись вдребезги.

Пользуясь замешательством бандитов, я с разворота ударила одного ногой в живот, добавив после этого все тем же стулом по здоровенной бритой шее. Громила ткнулся носом в пол и злобно взвыл.

Второй свалил ударом кулака подоспевшего Кузнецова и наставил на него дуло пистолета, однако Костя непостижимым образом извернулся и ударил ногой по стволу уже в момент выстрела. Пуля угодила в стену.

Все так же лежа на полу, Кузнецов ударил бандита другой ногой прямо в промежность. Тот выронил пистолет и, схватившись руками за покалеченное причинное место, дико заверещал. Третий бандит сидел на стуле, прислонившись к стене, и держался за плечо, сквозь пальцы сочилась кровь и каплями падала на пол.

– Уходим, быстро! – крикнула я.

Бессонова уже была у выхода. Кузнецов, схватив за шкирку шлепающего губами Казакова, проволок его через весь зал и буквально швырнул вниз по лестнице.

– А я у пидора баксы надыбал… – бессвязно пролепетал тот, вываливаясь на улицу. – Стырил, пока скакал… А где он?

– Застрелили твоего пидора, – мрачно ответил Кузнецов, запихивая Казакова на заднее сиденье моей машины. – И Романовского тоже. Да и тебя, идиота, только потому не грохнули, что нажрался в говно, дятел.

– Быстро, быстро! – проговорила я, вставляя ключ в зажигание.

– Вот тебе и куча дел! – резюмировал происшедшее Кузнецов, захлопывая дверцу.