Текст книги "Отпущение грехов"

Автор книги: Марина Серова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 11 страниц) [доступный отрывок для чтения: 5 страниц]

* * *

После того как Курилов нажал на кнопку электрического звонка у самого входа в комплекс, клацнул замок, огромная, крашенная под золото дверь со встроенным в нее пуленепробиваемым тонированным бронестеклом бесшумно отворилась, и на свет божий появилась подозрительная рябая физиономия с топорными чертами. На харе моргнули маленькие черные глаза и с сомнением уставились на Курилова.

– Девчонок вызывали? – педерастическим фальцетом гнусаво пропел Костя и выписал ногами нечто похожее на книксен. Цербер окинул его невозмутимым взглядом, а потом поочередно оглядел меня и девушку из «Анжелики» (которую, кстати, звали почти так же, а именно Анжела). Последняя переминалась с ноги на ногу и пряталась за спиной Курилова, словно не он, а охранник спорткомплекса был главным источником и причиной снедающей ее тревоги и страха.

На лице рябого появилось нечто отдаленно смахивающее на довольную ухмылку, что обнажило разнокалиберные зубы в его рту – начиная от подозрительного тусклого металла, сильно смахивающего на нержавейку, и заканчивая золотыми коронками и двумя белоснежными фарфоровыми консолями.

– А-а, проходите, – проговорил он, и в его руке появилось несколько долларовых бумажек. – А ты куда? – проговорил он, когда Курилов пристроился в след к Анжеле и решительно шагнул к дверному проему. – Тебе только получить бабки, и вали обратно в тачку!

– Давай, – беззаботно произнес Константин и, приняв деньги, внезапно перехватил рябого за указательный и большой пальцы – и завернул так, что тот заверещал, как неврастеничный поросенок при заклании, и, изогнувшись от боли, тотчас получил впечатляющий зубодробительный удар в челюсть… его развернуло на сто восемьдесят градусов, и Курилов, не отпуская жалобно хрустящих пальцев рябого, дослал беднягу в коматоз коротким, выверенным, молниеносным тычком в основание черепа.

Тот ткнулся лбом в стену и медленно сполз, оставляя на белом с синеватыми прожилками мраморе размытую кровавую дорожку.

Курилов проследил взглядом траекторию его фееричного падения и произнес:

– Звыняйтэ, дядьку. Такая робота.

– Ты, Костик, это самое… конкурент, – произнесла я, выставляя в разрез позаимствованной у Светы юбки затянутую в черный ажурный чулок ногу. – Я, как говорится, палец о палец не ударила, хотя…

– Ничего, – перебил меня Курилов, окидывая, можно сказать – ощупывая, меня довольно-таки чувственным взглядом, – сейчас и ты поработаешь. Все-таки зря, что ли, так вырядилась?

По всей видимости, в эти слова вкладывался оскорбительный намек, потому что Курилов гнусно осклабился и добавил густейшим басом, досконально копирующим вульгарные интонации вырубленного им на улице сутенера:

– Ну че, погнали, что ли, на работу, шмары?!

* * *

Спиридон аж присвистнул, когда увидел, как в дверях появились два стройных силуэта, а вслед за ними – рослая фигура темноволосого парня с тонким ироничным лицом.

– Та-ак, живем, братва, – проговорил он и, приблизясь, провел ладонью по моему бедру сверху вниз. – Эту, чур, мне.

– На общак пустим, – как всегда, мрачно проговорил Остап. – А та телка тоже ниче. Новенькие? Что, недавно устроили? – произнес он, подходя к Анжеле и приподнимая ее подбородок.

– Да, – слабо проговорила она.

– А че так стремаешься? Да не боись, мы мужики культурные, никаких беспредельщицких закидонов. Все по понятиям. В точняк, подруга.

– Куда-то ты не туда загнул, Остап, – холодно проговорил Леонид. – Присаживайтесь, девчонки. А этот чего сюда приперся? Тебе заплатил Рябой?

– Чево? – определенно кося под глуховатого тугодума, проговорил Курилов. Я мысленно выругалась, потому что Константин определенно не очень удачно избрал арену для очередного возмутительного шутовства, но в этот момент поймала на себе отсутствующий взгляд пустых, водянисто-серых глаз, подернутых дрожащей влажной мутью.

Докукин. Он сидел в самом углу этой просторной, богато отделанной комнаты, вероятно, представлявшей собой предбанник сауны, и вяло, так, как то делала бы беззубая бабка, – словно голыми деснами, – глодал большое яблоко.

– Иди сюда, – проговорил Спиридон и ничтоже сумняшеся приземлил меня на свои колени, после чего одной рукой налил вина, а второй целеустремленно полез в разрез юбки. Остап прихватил с собой Анжелу и удалился в сауну – вероятно, парень не любил терять время даром.

Тем временем между Куриловым и Ольховиком затеялся занимательный разговор.

– Где-то я тебя видел, парень, – проговорил Леонид. – Ну, садись, коли пришел. Ешь, пей, что по душе. Как же это тебя Рябой пустил? Он вашего брата сутенера на дух не переносит.

– А я не дипломированный сутенер, – отозвался Курилов и, взяв со стола огромный апельсин, высоко подкинул его на ладони. Оранжевый шар описал короткую параболу и снова опустился в ладонь, но уже за спиной Константина. – Я только стажируюсь. А вообще я фокусник.

Спиридон хохотнул: диалог показался ему забавным.

– Так ты че… в цирковом училище учился, что ли?

– Можно сказать, что и так, – ответил Костя и вдруг коротким движением, невероятно выгнув кисть, прямо из-за спины запустил апельсином в голову Спиридону, который уже деловито расстегивал мою – то бишь Светину – блузку.

Огромный ярко-оранжевый шар угодил тому в лоб, Спиридон рыкнул короткое ругательство и поднял на Курилова изумленный взгляд свирепых темных глаз – и тотчас же получил от меня прямой удар локтем в под дых.

Сидящий в углу Докукин медленно сполз со стула на пол и прикрыл затылок обеими руками…

– Спокойно, Ольха, – проговорил Курилов, в то время как я встала с извивающегося от боли Спиридона и направила на его шефа извлеченный из висящей на боку маленькой черной сумочки миниатюрный короткоствольный пистолет.

– Ман-густ, – медленно проговорил тот и попятился. Казалось, он вовсе не заметил черного дула моего ствола. Его горящий взгляд был прикован к надменно улыбающемуся тонкому лицу Курилова. И в этом взгляде была такая тяжелая, холодная, истовая ненависть, что мне подумалось… нет, взаимоотношения этих людей не исчерпывались одним ударом в Ольховикову челюсть.

– Так как же я тебя сразу не узнал? – выдавил Ольховик, медленно отступая к стене. – Все комикуешь… фокусник.

– Да паясничаем помаленьку… Леня, – отозвался Константин, медленно приближаясь ко все так же корчащемуся Спиридону. – Да и с чего тебе меня узнавать? Ты меня видел-то всего два раза, да и то искры в глазах мельтешили.

И, взяв со стола массивную хрустальную вазу с фруктами, он меланхолично уронил ее на голову пытающегося было встать Спиридона со словами:

– Пошто боярыню обидел, смер-р-рд?

Это стало последней каплей в данном отрезке личной биографии многострадального господина Спиридонова: он выпучил глаза и глыбообразно рухнул на пол.

– Ты как там, Коля? – спросила я, повернувшись к полезшему под стол Докукину.

– Н-ничего, – пробормотал он и ударился лбом о ножку стула.

– Ничего, Коленька. Сейчас поедем домой баиньки.

– В-в-в… я это…

– А теперь я хотела бы задать несколько вопросов вам, господин Ольховик, – проговорила я. – Не знаю, как вас по имени-отчеству, но это и не суть важно. Будем, как говорится, о главном. Что это вам потребовалось в институтской лаборатории профессора Клинского?

Ольховик криво, по-волчьи оклабился и после длительной паузы произнес:

– Милая моя девушка… я не имею честь знать ни вас, ни вашего основного занятия, но одно то, что вы имеете общие дела с Мангустом, утверждает меня в мысли, что вы отнюдь не проститутка. В отличие от той мымры, которую так оперативно оккупировал Остап. Так вот, милая девушка: могу ответственно заявить, что я не имею ни малейшего представления о том, что вы, по всей видимости, стремитесь из меня выжать. Если вы проворачиваете какие-то махинации с Клинским и этим задротыше… почтенным господином Докукиным, то я, напротив, не имею ни малейшего…

Ольховик говорил бесспорно правильным и грамотным русским языком. Столь правильным, что противопоставить всему этому велеречивому обвалу словесной эквилибристики я могла только стремительное движение, в завершение которого дуло пистолета жестко ткнулось в аккуратно выбритый подбородок Леонида так, что тот попятился к стене и задрал голову столь высоко, будто у него пошла кровь носом.

– Я, быть может, и милая, но только не для вас…

– Че, Женька, может, отломим ему пару пальчиков? – предложил Курилов и взял со стола массивный столовый нож. – Или отрежем левое ухо… нет, лучше правое. А то из левого у него волосы растут.

– В «Джентльмене удачи» вы говорили совершенно иное, – продолжала я, не обращая внимания на реплику Курилова, впрочем, заключавшую в себе вполне рациональное зерно. – Не буду повторять, только скажу, что мне известно каждое слово вашей беседы с Докукиным.

Ольховик повернул голову, насколько позволяло ему дуло пистолета, и посмотрел в сторону Коли, который все еще сидел под столом и нервно грыз обглодок яблока. Нельзя сказать, что взгляд Леонида заключал в себе хоть малую толику доброжелательности.

– Колись, Леня, – посоветовал ему Курилов, а потом, наклонившись к Докукину, окинул смеющимся взглядом посеревшее от страха длинноносое лицо Коли и его трясущиеся щупленькие плечи. – Женька, это что, и есть твой старинный друг?

– Угу… друг.

И в тот момент, когда я произнесла эту лаконичную фразу, рука Ольховика скользнула по стене и коснулась маленькой матово-белой прямоугольной панели – то ли стеклянной, то ли пластиковой, – которую я первоначально приняла за новую модификацию розетки.

И тут меня словно прожгло ослепительным языком пламени. Потому что глаза Леонида холодно блеснули, и он с силой ударил по панели, она хрустнула и вдавилась в стену, а под ней оказалась маленькая серая кнопка.

– А, гнида! – проскрежетала я и с силой ткнула пистолетом ему в челюсть. Он упал, молча, страшно, ни на секунду не отрывая от меня застывшего взгляда, в котором плясала упругая, гулкая, молодая злоба.

– Это сигнализация, – быстро проговорил Курилов, выволакивая из-под стола окончательно онемевшего Докукина с трясущейся, как у китайского болванчика, головой. – Хитрая тварь, вызвал-таки… уматываем отсюда, сейчас тут будет куча народу.

С него в мгновение ока слетел весь скоморошный задор, а губы плотно сомкнулись, образовав твердую, жестокую складку, когда он подошел к Ольховику и со всего размаху пнул его ногой.

Я подхватила болтающегося, как любитель алкоголя в день рождения Мао Цзэдуна, Николая Николаевича, и бросила:

– Через окно!

* * *

Когда несколько охранников ворвались в помещение, где, отплевываясь кровавой слюной, с пола уже вставал, придерживая челюсть, их шеф, – они недоуменно остановились на пороге, не понимая, кто мог проникнуть в спорткомплекс и нанести такие явственные, хоть и определенно нетяжелые побои Ольховику и его телохранителю и, по сути дела, правой руке Спиридону, который, как всем им известно, был мастером спорта по боксу и в свое время провел несколько боев в первенстве России в полутяжелом весе.

– Ушли? – прохрипел Леонид, морщась от боли в разбитой челюсти.

– Кто? – выдавил один из охранников.

– А… да все равно. Не вам их ловить, болваны. Мангуст… Мангуст прикатил на очередную гастроль.

– Мангуст? – переспросил бритый парень с большой круглой головой, и по его широкому лицу прокатилась плохо скрытая тревога. – Курилов, что ли?

– А-а, – простонал Ольховик. – Чего уж там… и с ним какая-то телка… ему под пару. Нашел шакал волчицу… Да… Где Спиридон?

– Да вон он, на полу… с проломленным чердаком.

– А, ну да, – с трудом выдавил шеф, массируя скулу. – А Остап? Где Остап?

Ответом ему было лишь неопределенное пожатие плеч. Потом один из парней тупо заглянул под стол, за холодильник и даже зачем-то в бар и произнес:

– Его тут нет.

Ольховик, тяжело ступая, направился к двери, ведущей в сауну, и резким ударом ноги распахнул ее.

И увидел то, что, в принципе, планировалось изначально… но не в такой момент.

На краю маленького бассейна сидел Остап. На его обычно угрюмом лице плавало слепое, полнокровное наслаждение, он даже прикрыл глаза, словно боясь расплескать его. По здоровенному телу парня время от времени пробегали смятые конвульсии мучительного, будоражащего удовольствия… он жмурился и время от времени издавал раскатистый мурлыкающий звук, который с тем же успехом воспроизводится на свет божий сытым, умиротворенным жирным котом.

Причиной всей этой истомы, кажущейся такой оскорбительно неуместной на фоне последних событий, была Анжела, которая, приспособив к своей ротовой полости внушительный агрегат бандита, поддавала – вероятно, с перепугу – такого орального секс-жару, что Остапа просто переклинило и заколбасило. Вероятно, никакая минетных дел мастерица доселе не ублажала его так виртуозно.

В глазах Ольховика появилось неуловимо жуткое выражение, которое, несомненно, отбило бы у его подчиненного тягу к плотским удовольствиям дней этак на пять, увидь он лицо своего шефа.

– Вот до чего доводит неуемная тяга к беспорядочной половой жизни, – потемнев лицом, тихо, но внятно проговорил Леонид и, когда тело Остапа выгнулось в преддверии накатывающегося оргазма, выхватил из кобуры рядом стоящего охранника пистолет и дважды выстрелил прямо в голову своему недавнему работнику. Так опростоволосившемуся. Не заметившему ни позора своего шефа, ни того, как внезапно и неотвратимо рухнула на него смерть.

Хотя оргазм многие тоже любят сравнивать с маленькой смертью…

Глава 5 Ралли спорткомплекс «Святогор» – поселок Заречный

Мы выскочили из спорткомплекса, выпрыгнув из бокового окна второго этажа, и бросились к докукинскому «Хендэю». На бегу Коля путался в нижних конечностях, как будто у него их было не две, а, скажем, восемь, но тем не менее передвигался с такой поразительной скоростью, что добежал до своего стоявшего метрах в семидесяти от «Святогора» автомобиля, опередив меня едва ли не на треть общей дистанции.

При этом он так смехотворно разбрасывал на бегу длинные сухие ноги и так уморительно размахивал руками, что, несмотря на серьезность сложившейся ситуации, я не смогла удержаться от отрывистого, вырывающегося из меня как бы фрагментами смеха.

Докукин на полном ходу врезался в боковую дверцу машины, густо икнул, с его переносицы сорвались очки и, хрястнув о крышу кузова, нырнули в сгущающийся полумрак подворотни. Сам же их хозяин сдавленно простонал и, схватившись за ушибленное колено, коротко взвыл, опустившись прямо на асфальт.

Тут подоспела я. Схватила Колю за шкирку и буквально впихнула в салон, как четверть часа назад сделал то же самое с разговорчивой путаной Светой Курилов.

Кстати, о Курилове. Я только успела свалиться на водительское кресло и наскоро перевести дух, как сбоку подрулила черная «Ауди», и в приоткрывшемся окне показалась темноволосая голова Кости.

– Ну че, куда направляемся… агент Никита? – спросил он, не стирая с лица белозубой улыбки.

– А ты что, с нами? – машинально спросила я, как всегда, выудив из его вопроса немалую порцию едкой иронии.

– А как же. Вдруг вас за соседним углом поджидает теплая компания автоматчиков, и мы с тобой даже потолковать не успеем, не говоря уж о чем-то более существенном… типа поужинать, – лукаво добавил он, а потом, как-то сразу посерьезнев, решил: – Ладно, трогаем отсюда… хоть в Большой театр, но только подальше от милых подручных милого друга Леньки.

– Тогда держись за мной, – проговорила я и сорвала машину с места так, что завизжали шины, а вяло тычущийся носом в собственную грудь Докукин подскочил на месте и разразился тирадой, из коей красноречиво следовало, что его машина досталась ему тяжким и непосильным трудом и потому обращаться с ней следует аккуратно, как… даже сравнить не с чем…

* * *

– Куда мы едем? – спросил он после минутного молчания – уже после того, как я проигнорировала его причитания касательно тяжкой судьбы вверенного ему судьбой «Хендэя».

– А ты куда думаешь?

– Н-не знаю… может, по тетям?

– Ну уж нет, – проговорила я. – По тетям… определение-то какое выискал.

– А куда? – беспомощно спросил он.

– К тебе домой, куда же еще.

– В-в-в… в Заречный?

– У тебя есть другой дом? – еврейским контрвопросом ответила я.

Сложно даже описать, какое смятение появилось на его крысиной мордочке, когда я заявила ему, что мы едем прямиком в Заречный.

– Н-нет, – замотал головой Коля, а потом из него на манер рвотных спазмов, хрипло распирая гортань, вырвалось какое-то дребезжащее сипение и бульканье… он сделал даже попытку выскочить на ходу из машины, но я вовремя схватила его за плечо и тряхнула так, что едва не вытрясла душу из тщедушного тельца. Он что-то сдавленно заверещал, но угомонился.

– Не дури, Докукин, – произнесла я. – Не сегодня-завтра тебе придется возвратиться туда. И чем скорее это произойдет, тем лучше.

Он сжался, а потом сказал, что лучше бы я оставила его у Ольховика: там хотя бы светло, тепло и безопасно.

При слове «безопасно» я покосилась на него как на полоумного, но увидела в маленьких водянистых глазках такую мольбу и такой всепоглощающий безотчетный страх, что подумала: быть может, ему в самом деле было там куда более комфортно, чем в Заречном – поселке на самом краю города, в котором после девяти часов вечера на улицах не оставалось ни души… с затопленным кладбищем и старухами, которые рубят себе руки и умирают на пороге собственного дома.

Я невольно содрогнулась, только допустив, что хоть что-то из рассказанного Докукиным – этим материалистом из материалистов! – могло быть правдой… Мало ли в наше время чудес, которые долгое время считаются бессмысленными, нелепыми, абсурдными небылицами, а потом выплывают во всей красе – и оказывается, что тот смех, который так долго расточали в адрес считавшегося невозможным явления, может легко оборачиваться воплями и стылым заматерелым ужасом в широко распахнутых глазах.

– Ты не понял, – наконец произнесла я. – Я переночую с тобой.

Он медленно повернулся и измученно – вероятно, тут больше ипохондрии, чем реального физического страдания, – спросил:

– Правда?

– С тех пор как ты предложил мне руку и сердце, я не могу говорить тебе неправду, – не удержалась я от иронии: ну не люблю, когда давят на жалость и строят из себя пресвятого мученика Себастьяна. – Более того, твоя безопасность гарантирована: с нами едет Курилов, и, по всей видимости, он тоже захочет у тебя переночевать, потому как я изложила ему твои страшилки… а этот товарищ таков, что с ним предпочтет не связываться самый отчаянный черт – если он действительно повадился бродить по Заречному.

– Если бы ты побывала там, не стала бы так шутить, – проговорил он и отвернулся. Потом, все так же не смотря на меня, спросил: – Этот Курилов… он что, твой любовник?

– Ты то целомудрен до неприличия, Коля, то начинаешь говорить пошлости, – улыбнулась я, резко выворачивая на оживленную трассу Новоастраханского шоссе. – Этот мой любовник, как ты говоришь, этот Курилов… я не видела его больше года, он только сегодня приехал в наш город и, между прочим, тут же принял участие в не самом безопасном мероприятии. Неизвестно, что бы произошло с тобой, не помоги мне Костя. И это, заметь, совершенно бескорыстно. Так что если ты собираешься дуться на Константина только потому, что он есть, – это совершенно напрасно и неуместно.

– Угу… – мрачно протянул Докукин.

– Кстати, – я невольно улыбнулась, – где тебя выучили так быстро бегать?

– А-а… это в секции. Я же кандидат в мастера спорта по легкой атлетике.

– Да ну?

– А это когда еще живы были родители… они все думали, куда бы меня отдать, а то совсем, как они говорили, тщедушный… в бокс нельзя, в плавание – комплекцией не вышел, разве что только в шахматы… фигурки передвигать. А потом отдали в легкую атлетику. Ну вот… я и стал бегать на стайерские дистанции.

– А что же дальше не бегаешь?

– Да ну их, – махнул рукой Докукин. – Я все время выигрывал, потому что половина моих соперников от смеха сходила с дистанции. Говорили, что у меня очень оригинальный стиль бега.

Я вспомнила, как комично мельтешили сегодня на бегу, разлетаясь во все стороны, ручки-ножки Докукина, и мысленно присоединилась к былым соперникам Коли по беговым дорожкам: с таким человеком бежать рядом просто невозможно…

* * *

Поселок Заречный был в самом деле довольно мрачным и безлюдным местом.

Он располагался на самой окраине Заводского района города – района, заслуженно снискавшего себе репутацию наиболее криминального. Как будто бы неподалеку, а на самом деле не меньше чем километрах в трех-четырех, а то и пяти от Заречного, на мрачном фоне дымного неба четко прорисовывались контуры двух огромных труб, над которыми непрестанно стояли султаны густого черного дыма. Там находился крекинг-завод. Гарь и чад от него беспощадными удушливыми щупальцами спрута расползались по всему микрорайону, отравляя и без того несладкую жизнь местных обитателей.

А обитали в Заречном преимущественно люди преклонного возраста. Сам поселок, по сути, представлял собой скопище сбитых у волжского побережья деревянных и кирпичных домишек, преимущественно одноэтажных. Мрачное двухэтажное здание котельной стояло на правах местного небоскреба. Мимо него пробегала давно заброшенная, проржавевшая ветка железной дороги, обрывавшаяся у причала, который, как это ни банально звучит, тоже не функционировал.

То, что в Заречном с удивительной скромностью именовалось дорогой, представляло собой труднопроходимый микст полосы препятствий (в том числе водных – огромных зловонных луж с бензиново-мазутными разводами) и исполосованного гусеницами танкодрома. Сказать, что на этой дороге было много выбоин, ям и колдобин, – значит погрешить против истины. Она сама была одна сплошная выбоина.

Тем более, что асфальт на ней встречался только эпизодически и фрагментарно.

– Н-да, – процедила я, включая ближний свет. – Прямо скажем, не автобан Гамбург – Франкфурт-ам-Майн. Как тут вообще можно жить?

Сказав это, я въехала в какую-то особо демоническую выбоину, в результате чего машину подкинуло на полметра вверх и занесло в сторону.

– И ведь выпендрился, Докукин: купил для этого роскошного гетто белый автомобиль с низкой посадкой! – в сердцах воскликнула я и тут же прикусила язык – машину снова тряхнуло так, словно в нее вцепился подвыпивший великан и теперь в белогорячечном восторге таскал во все стороны.

В этот момент зазвонил сотовый.

– Слушаю, – проговорила я, с трудом ворочая прикушенным языком. – Курилов? Как, ты еще жив? А то эта трасса Париж – Дакар из кого угодно душу вытрясет. Что? – Я повернулась к Докукину и произнесла: – Он спрашивает, есть ли тут продуктовый магазин или че-нибудь наподобие?

– Есть, – отозвался тот. – Это надо проехать по дороге почти до конца, до старого подъемного крана, а потом свернуть налево, потом направо, через заброшенный сад, – и там будет такой ларек… только, наверно, он уже закрыт, потому что…

Я истерически расхохоталась, прерывая унылый тенорок Коли, и почти крикнула в трубку:

– Ты слышал весь этот краткий путеводитель для любителей острых ощущений?

– Ну да, – послышался иронический голос Константина. – Надо сказать, впечатляет. Но шутки шутками, а жрать-то охота, а у твоего дружка, поди, ничего спиртно… то есть, я хотел сказать, съедобного.

Докукин словно слышал его слова.

– У меня, к сожалению, еды особой нет, – произнес он. – Погреб на прошлой неделе заклинило, открыть не могу… там всякие соленья… картошка…

– Что же это ты, Коля? – укоризненно произнесла я. – Денег навыигрывал бог знает сколько, а принимаешь пищу в старых добрых традициях трехразового питания – в понедельник, среду и пятницу?

– В общем, так, – послышался голос Курилова. – Вы, это самое… ищите дом гражданина Докукина, а я повторю это ралли по кочкам и сгоняю в город за хавчиком. Как это мы сразу не догадались?

– А ты потом нас найдешь?

В ответ послышался издевательский смех, и я вспомнила, кем на самом деле был по образованию Курилов и как ему нужно было постараться, чтобы не найти, пусть даже среди ночи, молочно-белый автомобиль в маленьком поселке даже не городского типа…