Текст книги "Экс-баловень судьбы"

Автор книги: Марина Серова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 13 страниц) [доступный отрывок для чтения: 5 страниц]

Глава 5

Но побеседовать с Надеждой Сергеевной мне все-таки пришлось: на следующее утро она позвонила сама.

– Алло, это Татьяна?

– Да, слушаю вас.

– Это Надежда Сергеевна. Я бы хотела узнать, как продвигается дело, и, может быть, сообщить кое-что.

– Вспомнили что-то важное?

– Не то чтобы важное, но ведь вы спрашивали, с кем Анатолий Федотович часто общался…

– Да-да…

– Кроме Владимира Павловича и Верочки, он еще очень часто встречался с одним из студентов, Владиком Незнамовым. Наверное, это не пригодится вам, но раз уж вы спрашивали, я решила сказать.

Я вспомнила впечатлительного юношу, с которым познакомилась во время своего первого визита в Покровский институт.

– А в связи с чем они так часто встречались?

– Владик писал историческое исследование, и Анатолий Федотович ему в этом помогал. Он вообще очень много работал со студентами, вел исторические курсы, часто оставался после занятий… А Владик так привязался к нему… он даже бывал у нас дома, Анатолий Федотович давал ему книги, мы вместе пили чай…

– То есть Влад Незнамов, скорее всего, не имел претензий к профессору?

– Что вы! Конечно, нет! Напротив, он очень любил Анатолия Федотовича, души в нем не чаял!

«За каким же дьяволом ты мне его тогда подсовываешь?» – очень хотелось мне заорать в трубку, но, конечно, я этого не сделала.

Надежда Сергеевна, кажется, и сама почувствовала, что ее информация вряд ли окажется мне полезной.

– Наверное, это для вас несущественно… то, что я рассказала? – неуверенным голосом спросила она.

Я решила ответить дипломатично:

– Отчего же. Я приму вашу информацию к сведению, а насчет того, что существенно, а что нет, в нашем деле никогда нельзя сказать заранее. В любом случае спасибо вам за помощь. Вы не поможете мне уточнить еще одну деталь?

– Да, конечно.

– Вы не можете сказать, от кого именно исходило предложение Анатолию Федотовичу перейти на работу в Покровский институт?

– Это ему предложил ректор, Михаил Исакович, тоже Разумов. Они какие-то дальние родственники, но мы почти не общались, я не знакома с ним близко.

– А как вы думаете, можно предположить, что именно родство явилось причиной такого приглашения?

– Возможно, в какой-то степени. Но не подумайте, что преподаватель такого уровня, как Анатолий Федотович, нуждался в чьих-то протекциях!

В голосе моей собеседницы послышались обиженные нотки, и я поспешила направить ее мысли в другое русло:

– Нет, что вы! Напротив, я имела в виду, что именно сам Анатолий Федотович мог быть чем-то полезен своему родственнику. Я была бы очень признательна вам, если бы вы смогли подсказать мне – чем именно?

– Чем он сам мог быть полезен? – Надежда Сергеевна задумалась. – Даже не могу сказать… Я ведь уже говорила, что не очень вникала в дела мужа.

«Да уж», – подумала я, вспомнив рассказы курсисток и словоохотливой Степаниды Михайловны.

– Мне кажется, что и уровень профессионализма, и опыт Анатолия Федотовича – вполне достаточная причина, чтобы пригласить его на работу, – сказала она.

– Да, конечно.

Я решила, что не стоит разубеждать ее. Чем бы дитя ни тешилось…

– А как продвигается ваше расследование?

– К настоящему моменту у меня сложились две версии, которые я начну отрабатывать в самое ближайшее время.

– А какие именно, можно узнать?

Ну смотри – сама напросилась! Вот не хочешь человека огорчать, бережешь его, так нет же, сам на рожон лезет.

– Не хотелось бы расстраивать вас, но пока наиболее вероятные подозреваемые – это Залесский и Зильберг.

– Да что вы, этого быть не может!

– Увы! Обнаруженные мною факты свидетельствуют об обратном. Но, поскольку ни одна из версий пока что не доказана и не опровергнута, я бы не хотела сейчас вдаваться в подробности. Дня через два я буду иметь на руках конкретные данные и тогда уже смогу сообщить вам что-то более определенное.

– Хорошо… признаюсь, вы очень расстроили меня. Невозможно даже предположить, чтобы Верочка или Владимир Павлович… это в голове не укладывается!..

– Сочувствую вам, но в моей практике не так уж редки подобные случаи.

– Да-да, конечно…

Надежда Сергеевна рассеянно попрощалась и, по-видимому, отправилась переваривать услышанную от меня новость. Как хотите, а про предполагаемый роман Разумова и Зильберг она даже приблизительно не догадывалась! Если он на самом деле был, этот роман.

Закончив разговор с женой профессора, я попыталась придумать, как же мне раздобыть те самые «конкретные данные», которыми я похвасталась минуту назад и на получение которых у меня почти не было шансов.

В самом деле, кто, кроме самого Залесского, может знать всю подоплеку финансовых махинаций на курсах в таких подробностях, чтобы подтвердить или опровергнуть свою – или чью-то еще – причастность к убийству? А если кто-то, кроме него, и знает, с какой стати он будет об этом рассказывать?

Положение было почти безвыходным. Девочки-курсистки, возможно, и не откажутся поговорить, но что им может быть известно? Ведь нужны реальные факты и твердые обоснования. Чтобы точно можно было сказать – да или нет. Возможно, что-то конкретное известно деканатским… но те не меньше самого Залесского заинтересованы в неразглашении. Кому же захочется работу терять? Вот и все. Два канала получения информации, и оба абсолютно бесперспективны.

Придется снова прибегнуть к крайним мерам. Затаиться где-нибудь в укромном уголке Покровского института кооперации и под покровом ночи проникнуть…

И тут меня осенило. Да у меня же есть эффективнейший канал! Без сомнения, весьма осведомленный и наверняка не боящийся потерять из-за такого пустяка работу: очаровательнейший Эрнест Эрастович Спиридонов. Вот кто мне сейчас нужен! Мой герой, мой рыцарь, мой Дон Жуан!

На радостях я даже не подумала о том, что для получения необходимых сведений я должна буду достаточно длительное время находиться в непосредственной близости от Эрнеста Эрастовича и все это время лицезреть его оригинальную внешность. Я думала только – какая я молодец, что о нем вспомнила, – и еще о том, под каким предлогом удобнее всего будет его раскрутить.

Пригласить его на свидание… пожалуй, это слишком смело. Впрочем, учитывая преклонный возраст господина Спиридонова, я не опасалась каких-то поползновений с его стороны. Но мне представились совершенно резонные соображения о том, что атмосфера романтического свидания будет мешать мне поддерживать нужный тон собеседования: он должен был быть сугубо деловым. Нет, предлог должен быть каким-то другим…

И тут я вспомнила, что учусь в милицейской школе, а по новым законам те, кто учится, частично освобождаются от налога на доходы. Ведь уважаемый Эрнест Эрастович – бухгалтер? Вот мы и обратимся к нему за консультацией. Не подскажете ли, как правильно декларацию заполнить?

Очень довольная своей выдумкой, я откопала среди бумаг старый бланк декларации, оставшийся еще с прошлого года, когда я отчитывалась перед налоговой, и поехала в Покровск.

Благополучно переехав мост, я подъехала к остановке автобусов, которые курсировали по маршруту между Тарасовым и Покровском. Припарковав машину, я решила пройтись пешком от остановки до института и выяснить, каким же путем добирался до своего места работы профессор Разумов.

Институт кооперации находился далековато от остановки, но был расположен так, что не имело смысла использовать транспорт, чтобы добраться до него. Городская площадь и две парковые зоны, которые необходимо было пересечь на пути к институту, проще было пройти пешком. Что я и сделала.

Следуя в довольно плотном людском потоке, направлявшемся в сторону института, я поняла, что путь лежит мимо интересующего меня переулка, в котором был убит профессор. Но, осмотревшись повнимательнее, я сообразила – если пройти через переулок, можно существенно сократить дорогу до автобусной остановки. Правда, этот сокращенный путь будет пролегать по различным темным закоулкам и дворам, но для взрослого мужчины это обстоятельство вряд ли могло иметь значение. Возвращаясь с лекций поздно вечером, наверняка он хотел поскорее добраться домой и сокращал путь.

Будем считать, что вопрос – сам ли профессор попал в переулок или его заманили – с этого момента закрыт. С прошлого моего посещения института оставался еще один вопрос – откуда были взяты орудия убийства, но время для разрешения этого вопроса еще не настало. Настанет ли оно вообще когда-нибудь?

Когда я появилась в Институте кооперации, занятия уже закончились и коридоры были пусты. Поднявшись на второй этаж и отыскав кафедру бухучета, я предупредительно постучала и открыла дверь. В достаточно большом помещении стояло множество столов, за одним из которых восседал Эрнест Эрастович собственной персоной и просматривал какие-то бумаги. Больше в помещении никого не было.

Обрадовавшись такому удачному стечению обстоятельств, я лучезарно улыбнулась и направила свои стопы к человеку, на которого сейчас были возложены все мои упования. Он должен был разрешить мои сомнения и внести ясность хотя бы в одну из версий.

– Ах Эрнест Эрастович, как я рада вас видеть! А я шла сюда, все думала, застану вас или нет? – голосом, преисполненным радостного оживления, пропела я.

Справедливость требует отметить, что Эрнесту Эрастовичу понадобилось некоторое время, чтобы припомнить, кто же это так рад его видеть, но для своих лет он сориентировался быстро. А когда вспомнил, то и сам заулыбался, и две фиолетовые глисты на его лице оживленно и плотоядно задвигались.

– А-а, милиция! Как продвигается дело?

– Потихоньку. Но я к вам по другому вопросу… Помните, вы как-то пообещали мне помочь, если возникнут трудности?

На лице престарелого бухгалтера отразилось некоторое замешательство. Он явно силился вспомнить, когда и по какому поводу черт дернул его пообещать мне какую-то помощь.

– Мня-мня-мня, – неуверенно промямлил он, что я со своей стороны истолковала как приглашение к дальнейшему разговору.

– Видите ли, сейчас по новым законам если платишь за обучение, то можно не платить какие-то налоги, но для этого нужно заполнять декларацию. А я в этом совсем не разбираюсь. Вы не могли бы проконсультировать меня?

Узнав, что все далеко не так страшно, Эрнест Эрастович весь превратился в любезность и снова обрел ужимки престарелого ловеласа.

– С превеликим удовольствием, – забормотал он со своим неспокойным взглядом, – присаживайтесь, пожалуйста… да, а ведь я до сих пор не знаю вашего имени…

– Татьяна.

– Очень приятно, Танечка, садитесь, пожалуйста… вот сюда…

Эрнест Эрастович указал мне место очень близко от себя, и мне пришлось занять его, хотя это не вызвало у меня ни малейшего энтузиазма. Но зато сам господин Спиридонов, ощутив мои формы в самой непосредственной близости от себя, засиял, как начищенный унитаз. Фиолетовые глисты расползлись к самым ушам, слегка обнажив коричневые, наполовину сточенные зубы. «Красота – это страшная сила», – почему-то вспомнилось мне.

– Ну показывайте, что там у вас, – поскрипывал своим голоском сладострастный бухгалтер и при этом смотрел почему-то не на бланки деклараций, которые я старательно раскладывала перед ним на столе, а вниз, на мою мини-юбку, которую я надела для пущей соблазнительности и которая и так показывала уже слишком много. Но я, разумеется, взгляда этого «не заметила».

– Вот… декларация…

– Декларация? – с интересом переспросил Эрнест Эрастович, рассматривая мои ноги. – Прекрасно…

Наконец он перевел взгляд на листки, лежащие перед ним на столе.

– Ну и что же тут у нас с декларацией… да она у вас совсем пустая!

– Да, конечно, ведь я говорила вам, что совсем не разбираюсь в этом… Вы не поможете мне ее заполнить?

– Но, милочка, чтобы заполнить декларацию, нужны цифры, данные… доходы, расходы.

– А я все-все помню!

Еще немного поулыбавшись и поиграв глазками, неуемный бухгалтер занялся наконец моей декларацией, и наш разговор перешел в необходимое для меня деловое русло.

Через час с небольшим, объяснив мне все нюансы и тонкости бухгалтерского искусства и вдоволь поприжимавшись ко мне, Эрнест Эрастович закончил свои объяснения по заполнению декларации и, немного утомившись, по моим наблюдениям, потерял бдительность. Настало время перейти в наступление.

– К вам, наверное, многие обращаются за помощью? Ведь здесь все студенты обучаются платно, каждый, наверное, хочет выиграть на налогах?

– Бывает, бывает… обращаются.

– Особенно те, кто сам работает… например, на курсах повышения квалификации…

– Хе-хе-хе, – скрипучим смешком захихикал бухгалтер. – Да они на этих курсах сами от себя свои проплаты скрывают, не то что в налоговую несут их показывать!

– Как это? Ведь, мне кажется, наоборот – получить налоговые льготы…

– Вам кажется, милочка? – с какой-то злой ехидцей уставился на меня Спиридонов.

– Ну… да… а что?

– Кажется ей… когда кажется, креститься нужно! А то, что на этих курсах крутилось, да и сейчас еще крутится, налоговой только дай: она на них таких собак спустит – до своих последних дней не забудут.

– А что – мухлевали они там? – игриво подмигнула я Эрнесту Эрастовичу.

– Мухлевали, не беспокойтесь, – снова заулыбался он, глядя на мои ноги. – Так еще мухлевали, как другим и во сне не приснится! Конечно, сами по себе немного бы они накрутили, но благодаря тому, что сам Разумов там руку держал… в смысле, не тот Разумов, а ректор… они родственники какие-то, седьмая вода на киселе… он профессора и перетащил сюда, чтобы удобнее было свои дела делать. В руки брать опасался, а проводил, как будто курсистки за курсы оплачивают… Только это уж, милочка, не для протокола.

Осторожный бухгалтер запнулся и как-то подозрительно посмотрел на меня. Кажется, он уже раскаивался в сказанном. Призвав на помощь все отпущенное мне природой простодушие, я постаралась изобразить его на своем лице. Увы! К сожалению, не помогло. Эрнест Эрастович явно был недоволен собой, и я поняла: если буду побуждать его продолжить этот интересный разговор, потеряю всякое доверие в его глазах. Впрочем, он и так сказал уже достаточно.

– Ну что, милочка, помог я вам с декларацией?

– Ой, так помогли! – поспешила я рассыпаться в благодарностях, и, признаюсь, почти не лукавила: ведь любезнейший Эрнест Эрастович действительно очень помог мне.

Моя машина так и осталась припаркованной у автобусной остановки, и я могла неспешно пройтись пешком и поразмышлять.

Какие же выводы мы можем сделать из нечаянно оброненной господином Спиридоновым коротенькой фразы, на первый взгляд не очень-то понятной? Если подумать, все становится ясно, и выводы здесь могут быть следующими: по каким-то (пока неизвестным мне) причинам покойный Разумов собирается уходить из Технического университета. Ему нужно искать новое место, и он обращается к своему родственнику, ректору Разумову, который руководит Покровским институтом кооперации. Тот берет профессора на работу и отдает в его ведение курсы повышения квалификации. Имея там надежного человека, ректор может прокручивать деньги, приходящие к нему в виде взяток, как оплату за обучение, и наверняка не ограничивается только этим.

Этого достаточно, чтобы вчистую исключить из числа подозреваемых неприятнейшего господина Залесского. За то, что с их помощью крутились деньги (а отчасти и за молчание), и Залесский, и Разумов наверняка получали «откат». А поскольку ректор – родственник Разумова, то именно с приходом профессора Залесский получает возможность иметь дополнительные доходы. То есть Разумов был для него чем-то вроде дойной коровы, и нужно было быть круглым дураком, чтобы желать ему смерти. А Залесский – не дурак. Далеко не дурак, подумала я, вспомнив, с какой легкостью он раскусил меня при первом свидании.

Наверное, в глубине души я хотела, чтобы именно Залесский оказался виноват. Конечно, со стороны частного детектива, который в любой ситуации должен оставаться беспристрастным, такая предвзятость достойна осуждения, но, нарушив мое инкогнито при первой встрече, он нанес слишком сильный удар по моему самолюбию. Однако, как бы ни хотелось мне противоположного, сведения, полученные мною от Эрнеста Эрастовича, полностью снимают подозрения с Залесского и убеждают меня в том, что версия, на которую я надеялась больше других, лопнула.

Я была разочарована, но не удивлена. Это и предсказывали мне гадальные кости – «много разочарований». Да и противоположности налицо: тот, кто казался наиболее вероятным преступником, имеет самое твердое алиби из всех, какие только могут быть. Залесский не только не имел оснований желать смерти Разумова, а был кровно заинтересован в его долгой жизни и процветании. Заинтересован материально – а какой же интерес в нашем испорченном мире может быть сильнее этого?

Я села в машину и, разочарованная и убитая противоположностями, поехала домой.

Во всем этом есть и положительные моменты. Например, то, что количество версий сократилось и хоть на полшага, но приблизились вы, Татьяна Александровна, к финалу. Постарайтесь сосредоточиться на этом, а не на постигших вас разочарованиях.

Рабочий день еще не закончился, и я заехала в лабораторию забрать образцы крови, которые отдавала на экспертизу. Бегло просмотрев отчет, я убедилась, что, как я и предполагала, кровь на трупе, на листьях и траве, собранных мною с места преступления, а также на доске с гвоздем – одна и та же. Хорошо, что хоть в этом разочарование не постигло меня.

Совпадение образцов крови давало не так уж много. Разве что подтверждало вещи, и без того очевидные. Например, что преступление совершено именно в том самом переулке и той самой доской с гвоздем, которая была обнаружена мною на свалке.

Поставив машину и поднявшись к себе, я сделала кофе, закурила и попыталась определить, каким же должен быть ход моих дальнейших действий.

Из двух основных кандидатов у меня осталась только Зильберг, и никто не гарантирует мне, что версия насчет ее причастности к убийству так же бесславно сойдет на нет, как и версия с Залесским. А если не он и не она, то кто? Неужто и вправду случайные прохожие?

Из косвенных кандидатов оставалась еще жена профессора, да еще этот мальчик, любитель исторических расследований… И еще возникший откуда ни возьмись высокодолжностной родственник.

Попробуем проанализировать его возможную причастность. Если он приглашает Разумова на работу, имея при этом в виду, что тот может помочь ему беспрепятственно прокручивать левые доходы, то единственное, за что он может этого родственника неожиданно возненавидеть, – это шантаж. Впрочем, причиной может быть и любовная интрига, но учитывая их возраст – вряд ли. В таком возрасте больше ссорятся из-за места на больничной койке, чем из-за девочек.

Итак – шантаж. Был ли у профессора Разумова смысл шантажировать ректора Разумова? Он имел благодаря своему покровителю высокий и стабильный доход, кроме того, наверняка под общей ширмой проворачивал и свои дела (а здесь вполне возможен и встречный шантаж). Нет, пожалуй, в положении профессора пытаться шантажировать своего родственника и начальника означало пилить сук, на котором сидишь. Кроме того, если бы ректор захотел убрать его, то наверняка нашел бы более солидные, а главное – более надежные способы.

Значит, на данный момент в качестве основной кандидатуры рассматривается Зильберг, а в качестве дополнительных – жена и мальчик. Пока что мне неизвестно, что каждый из них делал в ночь убийства. Насчет мальчика и его друзей я выясню это позже, а вот что касается уважаемой Надежды Сергеевны, это можно сделать прямо сейчас. Должна же я сообщить ей о том, что прелестнейший Владимир Павлович вышел сухим из воды! Не стоит говорить ей, что мне необходимо установить ее алиби. Возьмет и опять расплачется. Скажу, что должна узнать точное время, когда она звонила в милицию и когда позвонили ей – с сообщением о найденном трупе.

– Алло, Надежда Сергеевна?

– Да, это я.

– Татьяна Иванова вас беспокоит.

– Очень рада вас слышать. Выяснили что-то об убийцах?

– Пока только о том, кто не причастен к убийству. Могу с полной уверенностью сообщить вам, что Владимир Павлович Залесский не имеет к этому отношения.

– Ах, но это и так было очевидно!

– Напротив, были данные, которые убеждали в обратном.

– Вы говорили, я помню… Но теперь все выяснилось?

– В отношении Залесского – да.

– Вы хотите сказать, что Верочка… Вера Иосифовна все еще под подозрением?

– К сожалению, да, но отработкой этой версии я займусь в самое ближайшее время. Если она также окажется непричастной к делу, вы очень скоро узнаете об этом. А сейчас у меня есть к вам один вопрос.

– Да, пожалуйста.

– Вы не могли бы точно припомнить тот вечер, когда ваш муж не вернулся с лекций, и по часам расписать мне, в какое время он обычно приходил, когда вы позвонили в милицию и когда позвонили вам, чтобы сообщить о… о том, что его нашли?

– Постараюсь… Приходил Толечка обычно часов в десять или чуть позже. Вечерние занятия заканчивались в девять, пока придет автобус… около часа уходило на дорогу. У меня в тот вечер тоже были занятия, я занимаюсь репетиторством, я говорила вам…

– Да.

– Ко мне приходил мальчик, он ушел в восемь часов. Я стала ждать Толечку и к десяти, как обычно, разогрела ужин, но его все не было. Потом я прилегла на диван и задремала. Проснулась около четырех утра и, видя, что мужа все еще нет, начала беспокоиться и позвонила в милицию. После этого так и не смогла больше уснуть, а в два часа дня мне позвонили из морга…

Чувствовалось, что говорить ей тяжело и она с трудом удерживает всхлипывания, нет-нет да и прорывающиеся сквозь слова, но в этот раз моя впечатлительная собеседница держалась молодцом.

– За все это время никто не приходил к вам, не было ли каких-то подозрительных звонков?

– Да нет, не было.

– Вы точно помните?

– Да, абсолютно точно.

Что ж, поздравляю, Надежда Сергеевна, – алиби у вас нет!

Я попрощалась со своей клиенткой, пообещав сообщить ей новости, как только они появятся, и внесла ее в список возможных подозреваемых. Правда, по моим личным ощущениям, она меньше, чем кто бы то ни было, подходила на роль возможного убийцы или заказчика убийства, но ощущения к делу не подошьешь. Как профессионал, я обязана проверить все версии, а подтверждать что-то или опровергать я должна, только оперируя фактами.

Именно сбору этих самых фактов я намеревалась посвятить следующий день. А именно – фактов, касающихся жизни и деятельности Веры Иосифовны Зильберг – Железной Леди из Технического университета. Поскольку после нашей последней встречи к контактам со мной Вера Иосифовна, скорее всего, не расположена, факты эти мне придется собирать без ее помощи.

Для начала подойдет самый классический прием – слежка. А уж там сориентируемся по ходу событий.

Наметив несложный план завтрашних действий, я отправилась спать.