Текст книги "Экс-баловень судьбы"

Автор книги: Марина Серова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 13 страниц) [доступный отрывок для чтения: 5 страниц]

Глава 4

Утро хотя и не внесло безоблачной ясности в мои мысли, но зато подарило позитивный настрой, благодаря которому я приняла твердое решение: следовать намеченному плану, несмотря на все разочарования и противоположности, которые могут меня ожидать.

Сегодняшний день должен быть посвящен Вере Иосифовне Зильберг, одной из коллег профессора Разумова по Техническому университету, с которой он, по словам жены, продолжал поддерживать отношения. На этот раз ехать в Покровск было не нужно. Я оказалась перед дверью кафедры общественных дисциплин, которой, как выяснилось, заведовала Вера Иосифовна, в самом начале рабочего дня.

Но, к моему удивлению, на рабочем месте ее не оказалось.

– Вера Иосифовна уехала на научную конференцию. А вы по какому вопросу? – с любопытством посмотрела на меня секретарша, немолодая уже женщина с маленькими бойкими глазками на востреньком личике, чем-то напоминающая старуху Шапокляк.

Похоже, снова придется рассказывать историю про милицейскую школу.

– Я хотела бы побеседовать о профессоре Разумове. Я собираю дополнительные сведения по этому делу по заданию своего руководителя дипломной работы. Я оканчиваю обучение в школе милиции, – с доверчивой улыбкой сообщила я.

– Ах молодежь! – тоже с улыбкой, но уже с материнской, посмотрела на меня женщина. – Девушка, и на тебе – милиция! Не страшно?

– Что вы, это так интересно – расследования, преступники… вот и по этому делу… – попыталась было я навести женщину на нужную мне мысль, но сбить ее оказалось не так-то легко.

– Вот именно – преступники… Девушка должна выбирать женскую профессию – быть учителем или врачом…

Я почувствовала: если ее сейчас не остановить, словоохотливая дамочка еще долго будет объяснять мне свою систему разделения профессий по половым признакам. Поэтому решила поставить вопрос ребром:

– Вы знаете, что профессора убили?

Ничуть не меняя выражения глаз, смотрящих на мир с оживленным любопытством, Шапокляк изобразила на своем остреньком лице гримасу печального сострадания.

– Да, нам сообщили. Это очень печально. Мы все хорошо относились к Анатолию Федотовичу, когда он работал здесь. И Вера Иосифовна, она тоже… страшно огорчилась.

Невооруженным глазом было видно, что моей собеседнице не терпится высказаться на какую-то весьма интересную для нее тему, но она не знает, как начать. Не имея представления, о чем может пойти речь, я опасалась задавать наводящие вопросы, чтобы это похвальное желание не улетучилось от какого-нибудь моего неосторожного намека.

Чтобы добиться успеха и позволить секретарше высказать все, что было у нее на душе, я решила пойти другим путем и прибегнуть к уже много раз оправдавшей себя классической схеме. Правда, на этот раз у меня не имелось в запасе ни конфет, ни шампанского, но это было делом поправимым.

– Вы знаете, – голосом, преисполненным дружелюбия, сказала я. – Вера Иосифовна, наверное, будет еще не скоро, а дождаться ее мне необходимо. Может быть, мы с вами пока попьем чайку? Я сбегаю, куплю что-нибудь вкусненькое…

Но оказалось, что гостеприимство своей собеседницы я явно недооценила.

– Что вы, деточка, не нужно никуда бегать! Тут у нас не казарма, кусочек печенья к чаю найдем.

– Ой, мне так неудобно, получается, что я напросилась…

Но добрая тетя Шапокляк уверила меня – ничего подобного, она все равно приблизительно в это время всегда пьет чай и ей будет только приятно, если я составлю ей компанию.

Конечно, я предпочла бы кофе, но, понимая, что в чужой монастырь со своим уставом не ходят, я во второй раз с того времени, как начала расследовать это дело, занялась распиванием чаев с обслуживающим персоналом высших учебных заведений. То, что именно чай – наиболее распространенный напиток в этой среде, было мне хорошо известно, и нарушать эту давнюю традицию было бы неправильно.

По мере того как наши души согревал ароматный напиток, беседа становилась все доверительнее, и я уже чувствовала, что вот-вот моя собеседница, которую звали вовсе не Шапокляк, а Подпалова Степанида Михайловна, откроет мне то заветное, что знала она по интересующему меня вопросу.

– Какие были у них отношения? – спросила я, в очередной раз восхитившись тем, какое вкусное у Степаниды Михайловны печенье.

– Ах деточка, если бы вы знали, какие сложные иногда бывают у людей взаимоотношения! – взгляд Степаниды Михайловны сделался романтическим и загадочным.

Я навострила уши.

– Конечно, Вера Иосифовна старалась не подавать виду… серьезный преподаватель, к тому же теперь – такая должность у него… Но ведь мы, женщины, все чувствуем сердцем?

Я с готовностью кивнула.

– С того времени, как они разошлись с мужем… не знаю, какая была причина, но Вера Иосифовна сильно переживала и, чтобы как-то отвлечься, всю себя посвятила работе. Анатолий Федотович… он всегда был так предан своему делу, подолгу пропадал в институте. Бывало, мы уже все уходим, а они все спорят, обсуждают какие-то проблемы… Ну и…

– И что?

– Ах деточка, что может быть, когда мужчина и женщина постоянно находятся вместе? Конечно, между ними, в конце концов, возникают не только профессиональные чувства. Но вы не подумайте: никаких скандалов или неприличных сцен! Ведь оба они уже достаточно взрослые люди, Анатолий Федотович женат… Думаю, они боялись признаться в этом даже самим себе! Но такое не скроешь… Все мы знали, и все сочувствовали им. Ведь Надежда Сергеевна ни в чем не виновата, она прекрасная женщина, все любили ее… Так все оказалось запутано, что и не распутаешь. С какого-то времени мне стало казаться, что Надежда Сергеевна что-то подозревает. Разумов стал реже встречаться с Верой Иосифовной, они начали ссориться. Однажды – сама я не присутствовала при этом, мне рассказали, – они поругались очень серьезно. Не прошло и недели, как Анатолий Федотович уволился и стал работать в Покровске. Надежда Сергеевна тоже ушла. И даже, насколько я знаю, больше никуда не устроилась. А Вера Иосифовна после развода с мужем так и не вышла второй раз замуж.

– Вы хотите сказать, что профессор Разумов уволился из-за своего романа с Зильберг?

– Не знаю, из-за романа или нет, но одно время они проводили очень много времени друг с другом, а потом поссорились, и Анатолий Федотович ушел, – явно не желая нести ответственность за свои слова, несколько обтекаемо высказалась Степанида Михайловна.

А профессор-то, оказывается, мастер на все руки! И денежки успевал крутить, и романы. А жена, значит, зациклилась на преподавании иностранных языков и не ведала, что у нее под носом творилось? Если верить общительной Степаниде Михайловне, она о чем-то догадывалась, но насколько реальное подтверждение эти догадки получили – вот что хотелось бы знать!

– А Надежда Сергеевна не могла застать… какую-нибудь неподходящую сцену? Для того, чтобы уволиться с работы, тем более они работали здесь не один год… Разумовы достаточно долго работали в университете?

– О да! Анатолий Федотович учился здесь, потом поступил в аспирантуру… и так далее, пошел по восходящей. Он – наш, коренной…

– Ну вот, видите! Он лучшие годы свои отдал университету – и вдруг ушел. Согласитесь, причина должна быть достаточно серьезной.

– Не знаю. Возможно, и было что-то… С нами они свои чувства не обсуждали. Только по каким-то намекам догадываешься… Анатолий Федотович человек был закрытый, необщительный, и Вера Иосифовна лишнего слова никогда не скажет. Когда она с мужем разводилась… и видно было, что переживает, а спросишь: «Нет, ничего, все нормально». Тяжело иногда с ними, – с усталой улыбкой сказала Степанида Михайловна, как говорит о своих питомцах воспитательница детского сада в конце напряженного трудового дня.

Ясно: именно себе она отводила роль заботливой няньки, призванной следить за всеми проказами и глупостями, которые по неопытности своей совершают непутевые шалуны-преподаватели.

Слушая ее, я вдруг вспомнила о противоположностях и разочарованиях, которые посулили мне гадальные кости, и подумала, что к рассказу моей собеседницы нужно относиться с некоторой долей здорового цинизма.

В самом деле: вряд ли ее непосредственная начальница только тем и занимается, что раскрывает ей душу в личных беседах. А уж покойный профессор, будучи мужчиной, тем более не должен был иметь склонность обсуждать свои личные дела с этой словоохотливой дамочкой.

Высказывать свои сомнения Степаниде Михайловне я не стала, наоборот, в самых изысканных выражениях поблагодарила ее за интересную беседу. Заслышав в коридоре четкие звуки цокающих каблуков, я поспешила помочь моей собеседнице поскорее убрать следы нашего чаепития, правильно догадавшись, что цоканье это производит не кто иной, как сама Вера Иосифовна Зильберг.

Дверь открылась, и я увидела невысокую представительную женщину, по возрасту – давно за сорок, но все еще достаточно хорошо выглядевшую. При виде ее общительная Степанида Михайловна как-то беспокойно засуетилась, а Зильберг, ни слова не говоря, вопросительно посмотрела на нее, желая узнать, что это за посторонние личности находятся в предбаннике ее кабинета.

– Это по поводу Анатолия Федотовича… из милиции… – поспешно заговорила секретарша.

– Из милиции? – немного удивившись, окинула взглядом Вера Иосифовна мой не очень представительный вид.

– Не совсем из милиции… – нарисовав одну из самых очаровательных своих улыбок, принялась я исправлять положение. – Я пока учусь, и руководитель диплома поручил мне собрать дополнительные материалы по этому делу.

Не могу сказать, что на лице Веры Иосифовны отразился безудержный восторг по поводу этой новости, но, немного подумав, она все-таки пригласила меня в свой кабинет.

Скинув плащ и предложив мне присесть, она заняла свое руководящее кресло и начала беседу именно так, как я и предполагала:

– Вряд ли я смогу сообщить вам что-то важное. С тех пор как Анатолий Федотович уволился из университета, мы почти не общаемся. Кстати, почему вы решили обратиться именно ко мне? Его теперешние коллеги гораздо больше могли бы сообщить вам о нем.

– С его теперешними коллегами я уже беседовала, и они ответили на все интересующие меня вопросы, – немного приукрасила я ситуацию. – А к вам мне посоветовала обратиться жена профессора Разумова, Надежда Сергеевна. Она рассказывала, что вы довольно тесно общались…

В свете того, что поведала мне секретарша, мне была очень интересна реакция Веры Иосифовны на мое упоминание о жене профессора, и я специально не стала уточнять, кто именно и с кем тесно общался. Но, увы, гадальные кости оказались правы: даже в такой мелочи меня не преминуло постичь разочарование. Великолепная Вера Иосифовна не выразила на своем лице ни малейших эмоций по поводу услышанного и так ловко оставленной мною недоговоренности. Она ответила просто, что одно время они с мужем действительно тесно общались с семьей Разумовых, но дело это давнее, и контактов они давно уже не поддерживают.

– Однако Надежда Сергеевна говорила, что вы продолжаете… продолжали общаться с профессором и после того, как он уволился из университета.

Лицо мадам Зильберг отобразило едва заметную досаду, какая бывает, когда вам надоедает муха, но почти в ту же секунду приняло свое обычное непроницаемое выражение.

– Иногда у нас возникали общие дела по работе…

– А какие именно, вы не могли бы уточнить?

– Не думаю, что это имеет отношение к делу, которым вы занимаетесь.

– И все-таки хотелось бы знать. В нашей работе никогда нельзя заранее предсказать, что может относиться к делу, а что – нет.

Вера Иосифовна тяжело вздохнула, выражая неудовольствие моим чрезмерным упорством, и сказала, кажется, первое, что пришло ей в голову:

– Иногда у нас проводятся совместные межвузовские конференции, семинары… Поскольку мы раньше работали вместе, нам легче было решать некоторые организационные вопросы. По этому поводу мы и встречались.

То есть отвечать ты не хочешь. Ладно, так и запишем. Я перешла к другой теме.

– А почему Разумов уволился из университета? Ведь, насколько я знаю, он проработал здесь большую часть своей жизни?

При этом вопросе лицо моей собеседницы стало не просто непроницаемым, а каким-то железобетонным.

– Здесь у него не было достаточных возможностей для карьерного роста, – проговорила она голосом, в котором уже явственно слышались признаки раздражения, – а в Покровске ему предложили более высокую должность и пообещали некоторые перспективы в будущем.

– Но едва ли он решился бы бросить учебное заведение, где проработал столько времени, имел уже какую-то репутацию и статус, основываясь только на одних обещаниях?

– Я ведь сказала вам: ему сразу предложили положение более высокое, чем то, которое он занимал здесь. Кроме того, ректор Покровского института приходится ему каким-то дальним родственником, так что, кроме обещаний, у Разумова были и некоторые гарантии.

– А не могли быть причиной его увольнения какие-то личные мотивы?

– Какие? – Мадам Зильберг явно избегала смотреть мне в глаза.

– Мало ли какие… Например, любовная интрига…

Удивление, выразившееся на лице моей собеседницы, выглядело таким искренним, что я даже немного смутилась.

– Любовная интрига? Что за вздор?

Играет? Или все интересные сведения, которые сообщила мне Степанида Михайловна, – не более чем досужие домыслы скучающей секретарши? Но если все наоборот и удивление Веры Иосифовны наигранно, надо признать – актриса она великолепная. Однако, если ее задача – скрыть истину, то моя – истину эту установить. Я продолжила атаку.

– Согласитесь, в случае с профессором Разумовым простого предложения переменить место работы явно недостаточно. Наверняка существовала некая первопричина, предопределившая такое решение. Если не интрига, то… не знаю… скандал какой-то…

По лицу моей собеседницы я поняла, что попала в точку. Оно опять сделалось железобетонным, и, кажется, я потеряла последние шансы добиться от нее каких-то сведений.

– Лично я не знаю другой причины, кроме той, которую уже назвала вам. Если же вам этого недостаточно, вы можете использовать все свое воображение для того, чтобы придумать причину, которая вам понравится больше.

– Но возможность любовной интриги вы все-таки отрицаете?

– Простите, девушка, но если вы склонны повсюду видеть любовные интриги, даже в самых обыкновенных, прозаических вещах, то вам следовало бы заниматься не расследованиями преступлений, а сочинением любовных романов. А сейчас прошу извинить: у меня много работы.

В голосе Веры Иосифовны звучали уже нескрываемые раздражение и недовольство. Что-то тут нечисто! Но было совершенно очевидно, что мадам Зильберг больше ничего не скажет, причем не только сегодня, но и позднее, если бы мне вдруг понадобилось еще раз обратиться к ней за комментариями. Похоже, я имела неосторожность разозлить ее.

Ладно, не все коту масленица. Мне не оставалось больше ничего, как вежливо попрощаться и убраться восвояси. Степанида Михайловна сидела за своим секретарским столом, опустив глазки с видом провинившейся школьницы. Похоже, она думала, что все это время мы обсуждали ее оригинальную версию увольнения профессора Разумова, и она боялась, что я сейчас начну предъявлять ей претензии в несостоятельности такой версии.

Но претензий я предъявлять не стала, а так же вежливо попрощалась с секретаршей, как и с ее начальницей, и, выбравшись на свежий воздух, попыталась привести в порядок мысли и систематизировать сведения, полученные мною в результате двух очень разных разговоров с двумя очень разными женщинами.

Секретарша чересчур откровенна, начальница чересчур скрытна – вот вам и первая противоположность. Вторая в том, что иногда слишком подробное изложение каких-то событий преследует только одну цель – отвлечь внимание от других. Тогда возникает вопрос: пыталась ли секретарша своей неуемной откровенностью отвлечь мое внимание или изливала все, что у нее на душе, без всякой задней мысли?

Теперь – Зильберг. Явно старается что-то скрыть. Но что? Какие-то факты, которые могут иметь отношение к убийству профессора, или просто нелицеприятный случай из своей биографии?

Практический результат пока только один – я получила еще одного кандидата, у которого тоже мог быть мотив если уж не устранить, то, по крайней мере, навредить профессору Разумову.

Что ни говори, баба – кремень! Такая если уж вобьет что-нибудь себе в голову – через себя перепрыгнет, а сделает… Но… если причина действительно в любовной интриге, то более подходящей кандидатурой для мщения была бы жена профессора! Разве что любовь оказалась не взаимной, и мадам Зильберг решила отомстить Разумову за невнимание к своим чувствам?

Что же она скрывает? Замечание о любовной интриге она перенесла гораздо спокойнее, чем мой намек на скандал. Или так хорошо сыграла, или предполагаемый скандал не имел отношения к интимным чувствам?

Я сидела в машине и неторопливо покуривала сигарету, прикидывая, на что бы могли навести меня полученные сегодня дополнительные сведения. Ясно одно: четко вырисовываются две версии, по одной из которых вероятный заказчик – Залесский, по другой – Зильберг. Проверять их алиби не имеет смысла. Предположение, что они могли бы самостоятельно принимать участие в расправе над профессором, я не рассматривала даже теоретически. Если преступление действительно совершено кем-то из них, несомненно, они сделали это чужими руками.

Итак, задача на ближайшее время – вплотную заняться любезнейшим господином Залесским и выяснить, что в действительности он собой представляет, каковы были его отношения с покойным профессором, а также собрать все возможные сведения о загадочной мадам Зильберг, и в особенности те, которые она всеми силами старается скрыть.

Если имеет основание версия о любовных отношениях Разумова и Зильберг, получается, что у жены профессора тоже был мотив? И весьма существенный! Обманутая женщина способна на самые отчаянные поступки. Надежда Сергеевна не производит впечатления коварной убийцы, но, следуя рекомендации своих гадальных костей, я старалась не забывать о противоположности и о разочарованиях, поджидающих меня в этом запутанном деле.

Задумавшись, я не заметила, что уже давно начало смеркаться, и обратила внимание на то, что вечер уже довольно поздний, только когда меня ослепил свет фар поворачивающей в переулок машины. Спохватившись и сразу вспомнив, что я сегодня так и не смогла нормально пообедать (если не считать чая с печеньем, которым я угощалась больше трех часов назад), я завела машину и, ощущая весьма чувствительные позывы голода, поехала домой.

Поднявшись к себе, я первым делом загрузила в микроволновку очередной полуфабрикат и, через некоторое время успокоив желудок, удобно устроилась на диване с чашечкой кофе и сигаретой, размышляя о том, какую же из двух наметившихся версий мне начать отрабатывать первой.

Последнее время профессор работал в Покровске – и убили его именно там, в непосредственной близости от места работы. Можно предположить, что версия с Залесским – наиболее предпочтительная.

Но если принять во внимание, что, чем дальше от места преступления, тем меньше вероятность подозрений и именно в этом заключается удобство совершения преступления для мадам Зильберг, то версия с ней тоже имеет право на первое место.

Если говорить о мотивах, то у Зильберг они слишком уж загадочные, а у Залесского – вполне очевидные. Могли они денежки не поделить? Могли. Вот вам и мотив.

В таком случае первое место остается за господином Залесским. Тем более что в городе Покровске осталось еще несколько вопросов, связанных с местом преступления, на которые я пока так и не получила ответов. А именно: по каким тропам профессор Разумов ходил с работы и на работу и как он оказался в роковом переулке? Все это тоже надо прояснить. Решено – завтра еду в Покровск.

Уже ложась спать, я вдруг вспомнила замечание, которое вскользь промелькнуло в нашем разговоре с Верой Иосифовной Зильберг. Как там она сказала? «…ректор Покровского института приходится ему каким-то дальним родственником…» Да, именно! Это тоже не мешало бы уточнить. Жена ничего не говорила ни о каких родственниках. Редко общались? Но тогда с какой стати родственник стал бы предлагать профессору какие-то должности? А если они поддерживали отношения, то почему жена профессора ничего об этом не упомянула?

Уф-ф… Не хватало еще, чтобы к числу возможных кандидатов на убийцу добавился этот неведомый родственник, появившийся как черт из табакерки. Версии множатся, но ничего похожего на настоящую пока не видно.

На этой оптимистической ноте я и погрузилась в сон, так и не позвонив своей заказчице. Продвигалось расследование пока что не очень-то бойко, так что и сообщать ничего не хотелось.