Текст книги "Добро пожаловать в ад"

Автор книги: Марина Серова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 9 страниц) [доступный отрывок для чтения: 4 страниц]

Глава 4
ТЕНИ ПРОШЛОГО

Утром моей первой мыслью было: как же я забыла Любку Митрофанову! Это моя хорошая приятельница, которая, будучи врачом, проходила интернатуру пару лет назад как раз в этой самой клинике и не могла не знать Целикова. В полвосьмого утра, ранее времени, приличествующего для телефонных разговоров, я бесцеремонно позвонила ей, бессовестно выдергивая подругу из утренней закрутки, – в трубке раздавался детский визг и недовольный мужской бас, требующий завтрака и носков. Голос Любы звучал устало; видимо, она уже не в силах была сопротивляться наседающему семейному быту.

– Любовь Андреевна, прости, конечно, что отвлекаю тебя перед началом рабочего дня, но дело не терпит отлагательств! – сказала я.

– Ой, Таня! Наконец ты меня вспомнила! Подожди, я сейчас... – и Любка прокричала в сторону: – Носки твои под диваном, и одень ребенку колготки, в конце концов! Да, Танюш, слушаю тебя.

– Люб, ты же проходила интернатуру в гематологии. Ты, часиком, не знаешь такого врача – Целикова?

– Володьку? Да, конечно, знаю! Его ли не знать? Да это же везде и всегда главный объект для обсуждений!

– Мне надо все про него знать, Люба, все-все и даже сплетни!

– Я уж и не спрашиваю, Тань, зачем это тебе, но, конечно, сейчас все, что знаю, расскажу. Вот только дверь закрою. – В трубке послышались препирания на повышенных тонах, затем хлопнули дверью, и Любка довольным голосом буквально взахлеб начала рассказ: – Ой, Тань, Целиков – это гад, каких мало, вот что я тебе скажу. А бабник такой, что я просто аналогов не нахожу. Ему самое место в музее восковых фигур на выставке «Ловеласы 20-го века». Мы когда с Олькой Быстрицкой в интернатуре там были, Целиков все к ней приставал, но чего-то у них там не вышло... А вообще он ни одной юбки не пропустил. Если честно, мы все были в него влюблены... Конечно, мужик красивый, и деньги у него – бог знает откуда. А в последнее время, говорят, купил себе джип – тоже мне врач! Но такой уж он весь из себя лапочка, приятный да обходительный, душа компании – но гад редкий, вот что я скажу!

– Погоди, – сказала я, немного удивленная услышанным. – Ведь у него молодая и красивая жена вот уже пять лет!

– Да знаю я ее, видала сто раз – Соньку эту. Курва еще та! Она ж его у всех отбила – ну, у бывшей его жены и у Инки этой, его продавщицы, которая из-за него травилась. Из-за него все с ума сходили. Я штук восемь его баб назову – и всех он бросал, и все его до сих пор любят. Ты представляешь, Целиков – гнида какая?!

Я сдержанно согласилась, что действительно гнида, хотя в данный момент он был достоин всяческой скорби и всех возможных венков, в том числе от брошенных им женщин.

– Короче, у него была жена Татьяна, – продолжала Любка, – и сын от нее, лет уже, наверное, двенадцати, он ей изменял-изменял, потом бросил, стал жить с Инкой. А Татьяне с сыном даже имущества никакого не отдал и денег не платил, короче, сука редкая. Инна – та на него молилась, говорят, он с ней обращался ужасно – опять тридцать три любовницы. А потом явилась эта Сонька, всех отбила, женила его на себе и ребенка завела. Я с ним работала, когда он с ней уже жил. Поначалу он на ней как бы свихнулся. Со всеми своими бабами порвал, на одну Сонечку не надышится... Тьфу! Олька Быстрицкая очень страдала. Да что говорить – все вокруг взбеленились... И его возненавидели, и эту Соньку, а они ходят такой красивой парочкой и процветают. Ну а потом что-то там у них с Сонькой случилось, и Целиков опять начал ко всем в клинике и не в клинике клинья подбивать, да только желающих уже мало осталось! Короче, вот такая вот, Тань, «Санта-Барбара». А потом мы интернатуру закончили. Олька замуж вышла, а что там сейчас с Целиковым, не знаю!

– Послушай, ну а как у него там с мужчинами отношения складывались?!

– О! С мужчинами было хлеще. У нас там зам главного – Заточный Андрей Андреич, он всегда с Целиковым дружил – общие компании, рыбалки, баньки и все такое, вместе взятки брали за госпитализацию... Ну ты понимаешь! Но я всегда знала: Заточный зуб на него давно точит!

– Почему?

– Ну а как ты думаешь?.. Целиков, рядовой врач, а всегда с бабками, при новой тачке, при красавице жене, и все бабы ему на шею как гирлянды новогодние вешаются, а Заточный, этот оголтелый карьерист, сколько ни пашет, все у него вечно хуже: квартира у черта на рогах, тачка старая, жена – тоже, а самое главное – все бабы в клинике только на Володю не надышатся! Так мало этого, Целиков взял один раз на Новый год и отбил запланированную Заточным для себя медсестру – Наташу, это еще давно было. Но Заточного, по-моему, это совсем достало, в общем, он начал Целикову на работе мешать, больных к нему не присылает, подрабатывать ему не дает, а у Целикова карманы еще больше от денег пухнут! И где он их берет – никто не понимает! Они с Сонькой начали за границу ездить, потом, говорят, вот джип прикупили. А на какие деньги – один бог знает!

Интереснейший Любин рассказ в этом месте был прерван возмущенными воплями ее сына и мужа, требующих немедленного обслуживания перед уходом в детский сад и на работу и кормежки манной кашей и яичницей каждого соответственно, поэтому наш телефонный разговор был быстро свернут. Но информации он, конечно, мне прибавил.

Не выходя из дома, я смогла составить себе представление о моральном облике покойного и его общественных характеристиках. И то и другое, конечно, оставляло желать лучшего. Владимир Целиков – герой, любовник и муж-рогоносец, по-видимому, был не очень-то обременен высокими принципами и глубокой порядочностью. Перед моим внутренним взором выстроилась вереница обиженных и брошенных им женщин – они рыдали, потрясали кулаками воздух и посылали ему вслед проклятия. На переднем плане маячила его бывшая жена с ребенком, не получающие помощи от процветающего папаши, а также какая-то полумифическая жертвенная Инна. По другую сторону находилась молодая жена Соня, ушлая пройдоха, умудрившаяся наставить рога великому донжуану, а также таинственная Света на «Опеле». Разъедаемый черной завистью друг-карьерист Заточный, наточивший зубы на Целикова, и любовник-киллер его жены довершали картину, сопутствующую его таинственному убийству.

Тени прошлого вставали из пучины прожитых лет и закрывали настоящее. Целиков сам вымостил свою дорогу в ад и сам прошел по ней, перешагивая через людей, – нет, право, мне уже не было его так жалко!

Как-то не укладывался этот его заказ о слежке за женой в рамки его характера. Хотя тот, кто обманывает, как правило, сам никому не верит.

Однако, Танюша, сейчас нет времени углубляться в психологические изыскания – пока нераскрытое убийство висит в воздухе, а круг подозреваемых можно раздуть до необъятного размера. В него придется включить всех обиженных любовниц, брошенных женщин, завистливых сослуживцев, а также денежных должников и таинственных деловых партнеров. Один бог ведает, из чего получал деньги убитый, на какие такие нетрудовые доходы покупал дорогие иномарки!

Убийство могло быть как заказным, так и лично исполненным – за годы практики мне приходилось сталкиваться со случаями, когда люди, не имеющие никакого отношения к стрельбе, умудрялись при необходимости произвести точнейший снайперский выстрел. Конечно, заказать убийство киллеру брошенным одиноким женщинам могло быть не по карману. Но я же не знаю ничего наверняка – может, одна из них вышла замуж за нового русского или иным путем страшно разбогатела и решила отомстить бывшему возлюбленному.

Имеется в наличии и в непосредственной близости с покойным также и профессиональный киллер – хотя у меня есть равные шансы подозревать как Абзаца, так и всех остальных. Единственного, кого я могу исключить, так это Соню. Целикова мужа не убивала – она имеет другие грехи и, видимо, много чего знает. Но мужа она не убивала.

Заточный? Квартира – на окраине, скромные доходы – конечно, киллера заказать он не мог. Самостоятельно хлопнуть Целикова – вполне.

Остаются невыясненными Володины денежные дела и должники, за чем мне пора отправляться к печальной вдове Соне. А также пора мне уже плести паутину вокруг Абзаца – независимо от того, виновен он тут или нет, Абзац должен ответить за все былое. Прошлое – оно не отпускает, пока все не искупят свои грехи.

Нахлынувшие на меня с утра пораньше философские размышления создали подходящий настрой для гадания, и я достала магические кости. В моей голове четко загорелся главный вопрос начала расследования: «Убийство Целикова связано с его любовными или же денежными делами?»

Кости, звонко упавшие на стеклянный столик, повернулись ко мне цифрами: 30+16+7. Значение этой комбинации сводилось к следующему: «Ничто не делается злодеем без расчета и ожидаемой выгоды!»

Я запустила обе руки в волосы... Мои кости подали мне сигнал, и его надо обдумать! Эти символические слова можно было растолковать скорее всего как то, что Владимира убили из-за выгоды. То есть ревность, несчастная любовь, отчаяние брошенной женщины здесь могут быть и ни при чем. Расчет и выгода руководили таинственным злодеем. Или злодейкой. Значит, будем искать, что за расчет и какая выгода могут быть получены кем-либо от его смерти. Вскорости я уже припарковывала машину возле дома Целиковых неподалеку от зеленого «Крайслера» Абзаца...

Глава 5 БАБУШКИНО НАСЛЕДСТВО

Дверь открыла Соня в обличье черной вороны, и я ступила в мертвящую тишину огромной квартиры. Зеркало в коридоре было покрыто черным платком, пахло спиртным и валерьянкой.

– Проходи, проходи, – глухим голосом сказала она, передвигаясь, как сомнамбула, в сторону комнаты. – Здесь никого нет. Похороны только завтра, все родственники без чувств, а... он... лежит в квартире своей мамы. Я специально здесь тебя дожидаюсь.

Я прошла следом в просторную комнату неправильной формы и в доли секунды оценила окружающую обстановку: все дышало хорошим достатком. Телевизор в полстены, кожаные диваны, дорогая аппаратура. Но на сегодняшний день здесь все дышало бедой, постигшей обитателей квартиры.

– Вот здесь мы и... жили, – сказала Соня, усаживая меня в кресло. – Да, теперь я здесь жить уже не смогу. Буду продавать квартиру или менять, но здесь мы с сыном жить не будем. Что-то меня терзают какие-то страшные предчувствия!

– За этим я к тебе и пришла, – сказала я. – Чтобы услышать все предчувствия, предложения и по возможности факты. И чем все это будет ближе к правде, тем скорее я смогу тебе помочь! Мне нужно подробно знать, чем Володя занимался, весь круг общения и все его дела... И не только его, но и твои, Соня!

Она уставила на меня свои черные непрозрачные глаза, словно запуская в мою душу поглубже щупальца.

– Да, я все сейчас тебе расскажу! И покажу тоже. Хотя я не верю, что его убили из-за этого! Об этом никто знать не знал! И не мог!.. Его убили совсем по другой причине... Но я теперь боюсь этого и боюсь тут жить!

Я спокойно ждала, пока она не разродится объяснениями. И дождалась.

– Начну все по порядку. Вова раньше зарабатывал деньги на фарцовке. У него в Питере были какие-то дальние родственники. Я их и не знала, он туда ездил, покупал там аппаратуру, а здесь все продавал. Зарабатывал не много, но и не мало, короче, жить можно. Мы поженились, когда он уже был в разводе. Его бывшая жена теперь замужем, а с Вовой они расстались страшными врагами – я этих подробностей не знаю, это было до меня. Короче, дело совсем не в этом. Она к его убийству отношения никакого иметь не может, ее вообще сейчас в Тарасове нет, она в Италию за кожаными куртками поехала – торгует ими, у нас общие друзья есть, так что я знаю. Она тут не при делах, и сына их с Вовой она уже давно с новым папой воспитывает. А вот что самое главное я хотела рассказать: у Вовы вдруг в Питере оказывается какая-то двоюродная бабка, или седьмая вода на киселе... И эта бабка, будучи совершенно одинокой как перст, помирает себе и оставляет Вове как какому-то внучатому племяннику, или кому там еще, все свое имущество, которое состоит из комнаты в коммуналке – ее Вова там в Питере продал – и еще кое-чего. Пойдем, Таня, я тебе это покажу!

Соня с видом заговорщика почему-то на цыпочках пошла впереди меня и отперла ключом дверь в комнату, где, судя по всему, должна была находиться спальня. Но моему изумленному взору предстала весьма странная картина: на голом полу возвышалась куча старого и попахивающего хлама, в котором можно было разглядеть перевернутые облезлые стулья, комодик, какие-то шкафчики. Приглядевшись повнимательней, можно было понять, что этому хламу не одна сотня лет. Воображение потрясало огромное двухметровое чучело медведя с разверстой клыкастой пастью и злыми глазами.

– Бабушкино наследство, – догадалась я. Ничего, впрочем, особенного. Медведь, конечно, стоит немало, но мебелишка совсем неважнецкая. Насколько я понимаю, большой антикварной ценности не представляет.

– Дворянка какая-то бабуля была, – сказала Соня с какой-то ненавистью. – Иди сюда – смотри самое главное. Этого никто здесь, кроме нас с Володей, не видел.

Один из шкафчиков стоял задней стенкой к двери, я обошла его. Это был довольно высокий сервантик со стеклянными дверцами, весь заставленный, насколько позволяет судить мой неэкспертный взгляд, серебряными и бронзовыми статуэтками бесчисленных купальщиц, раздевальщиц, нимфочек и Венерочек. Несколько посещений Эрмитажа и других очагов культуры могли подсказать, что статуэтки вполне могли стоить приличных денег не только в наших деревянных, но и в их твердо конвертируемых. Среди них выделялась бронзовая женская головка с безупречными легкими чертами, точеным носом, длинной шеей и с веночком на гордом челе, над чем красовалась надпись: «Голова богини Дианы, работа г-на Левалье, XVII в.». В нехитром произведении искусства чувствовалась странная колдовская притягательность.

– Хороша Диана, – сказала я, тыкая пальчиком в стекло серванта, не особо, впрочем, впадая в изумление, а несколько усомнившись в исключительности этой вещи. Питер, конечно, славится искусством подделок. Там такую Диану можно купить на Невском за пять рублей.

– Это подлинник – вот в чем дело, – сказала мне теперь уже хозяйка Дианы, словно прочитав мои мысли. – Все фигурки – литое серебро и бронза, это редкий антиквариат. Самая дешевая из них стоит две тысячи долларов, а Диана... За Диану петербургский скупщик антиквариата предлагал сто пятьдесят тысяч... баксов, разумеется!

Соня раскрыла шкафчик, взяла Диану в руки, скорбно глядя в ее невидящие глаза, и сказала ей:

– Все из-за тебя, сука!

А затем дала мне ее. Холодный гладкий металл, заметная тяжесть и старинное искусство словно заряжали ладони энергией. Я погладила ровные щеки Дианы-красавицы. Лицо живое, кажется, вот-вот улыбнется. Скульптура заканчивалась на ключицах – жаль, не отлил мастер ее плечи и грудь. Но ее лицо завораживало. Действительно, дьявольская игрушка. Завораживает.

У Сони дрожал подбородок, глаза метали ненависть:

– Ты думаешь, это принесло счастье? Вот что это принесло – убили отца моего сына... И нас тоже убьют – меня и ребенка...

– Подожди, – сказала я, с трудом отводя взгляд от головы и устанавливая ее на место. – Ты думаешь, все связано с этим? Рассказывай, кто про это все знал и как это очутилось в вашей квартире?!

– Короче, Вова совсем не обрадовался этой бабке. Возни с ней было – не пересказать. Мы почем знали, что там у ней за хлам по комодам и сервантам лежит. Конечно, медведь впечатлил – он тоже стоит будь здоров. Ну, комнату Вова продал с грехом пополам, икона там еще была – икону продал, купил джип. А потом я говорю: все, хватит рисоваться, возвращайся в Тарасов, и нечего по Питеру гулять, пока не догулялся. Город большой, знаешь ли, охотников до добра много. Он одну статуэточку эксперту оттащил – ее чуть с руками не оторвали. Говорят, редкая ценность. Про Диану я уже говорила – для специалистов и коллекционеров это мечта и находка. Хотели мы, конечно, это все скопом продать и за границу навечно уехать, да решили немного подождать – пока малыш подрастет... Да и страшновато было. Мы все это запаковали как следует да на джипе в Тарасов и перевезли... И медведя даже в мешке к крыше прикрутили.

– Кто об этом знает? – спросила я, невольно повышая голос.

– Да никто. Скупщик антиквариата в Питере, мы к нему зашли да вышли. Там никто за нами не следил – это точно. А здесь... Здесь уж наверняка никто не мог знать. И родители наши не знают. Они знают, что была только коммуналка да старье какое-то, и все... В эту комнату никто не ходил. Это здесь полгода лежит – за полгода у нас гостей в доме не было... Сын сюда не ходил – не разрешалось... Жили как на пороховой бочке – пока не взорвались! Дожили вот. – Соня продолжала, уже глотая слезы: – С этого наследства все и пошло наперекосяк. У нас с Вовой была такая любовь, а с этой бабкой все рухнуло... Вова от меня отошел, отдалился, стал каким-то чужим, мне не доверяет ни в чем, бесконечно подозревает...

– У него были для этого основания? – постаралась помягче спросить я.

– Эх, да что уж теперь! – махнула она рукой. – Ну, появился у меня другой... Мне было тогда так плохо, так одиноко, а тут подвернулся такой вроде бы настоящий мужик...

Я постаралась изо всех сил сдержать наплыв отрицательных эмоций, нахлынувших при сравнении Абзаца с настоящим мужиком. Вот уж действительно – на вкус и цвет!..

– Но я любила и люблю Вову! – всхлипывала Соня. – А с этим мужиком было так... Как отдушина при плохом настроении.

– А ты ему, случайно, об этом не говорила? – поинтересовалась я, тыча пальцем в сервант.

– Ой, что ты, что ты! – замахала она руками, как мельница. – Да зачем мне это? Я с Вовой расставаться не собиралась – просто мне было так обидно, что он стал мне какой-то чужой, да и я его заподозрила в измене... Короче, тут подворачивается этот сосед... такой сильный, грубоватый немножко, ну, в общем, в моем вкусе!

Я изо всех сил постаралась не сплюнуть в сторону – сдерживало присутствие невозмутимой Дианы. Все-таки искусство и предметы старины как-то облагораживают, заставляют сдерживать отрицательные эмоции. Рядом с такой вот безмятежной извечной красотой даже киллер Абзац представляется в образе галантного кавалера семнадцатого века.

– А чем он занимается, твой сосед? – спросила я с невозмутимым видом.

– Н-не знаю точно. Всякими разными делами – как все сейчас. По образованию он, представляешь, музыкант – окончил Тарасовскую консерваторию.

Я так и села на подоконник.

– Кто? Этот твой сосед?

– Ну да. Я же говорю – по образованию. У него и скрипка есть, то есть футляр всегда лежит в комнате. Да бог с ним, Таня, какая разница? У нас чисто сексуальные отношения. И то были. Теперь я буду искупать былые грехи и вымаливать прощение.

– А тебе не показалось некоторым несоответствием такая мужественная внешность твоего друга и эта его скрипка? – попыталась я отвлечь Соню от дум покаянных, с трудом сдерживая смех.

– Не показалось, – отрезала Соня, давая понять мне неуместность расспросов о ее любовнике в день смерти мужа. Ясно все: святая простота Соня, юрист, между прочим, не видит под носом своим огромного слона – в футляре-то от скрипки киллер Абзац хранит что-нибудь наподобие винтовочки с оптическим прицелом.

– Соня, это очень важно – если ты хочешь, чтобы я нашла убийцу твоего мужа, подумай, кто знает о коллекции?! Может, кто-то видел, помогал выгружать, может, ты или Вова хоть как-то намеком проговорились?

– Я – не проговаривалась! А уж Вова не знаю. Ищи у его любовниц... Их поспрашивай. Он тоже, прости меня, господи, был жук еще тот! Да, мы это привезли, сами все в дом перетащили в коробках и в мешках. Людей, конечно, во дворе было полно.

– И сосед этот твой не интересовался, что это вы перетаскиваете?

– Я сказала, что аппаратуру, ящики-то были от «Сони». Да, никто не знал и не видел.

Ясно, никто ничего ни ухом ни рылом, а врача-то хлопнули. Можно было бы ведь и просто квартиру ограбить! А уложить выстрелом Вову не означает завладеть богатством в виде антикварной коллекции!

Но тем не менее при наличии таких вот недешевых вещичек в квартире человека не могут убить просто так! Да, покамест у Татьяны Александровны Ивановой в голове небольшой затор. У покойного, помимо этого антикварного хлама, еще и куча брошенных женщин за спиной, и какие-то там должники – словом, мотивов для его убийства могло быть предостаточно, а также и желающих хоть отбавляй. Есть от чего вскипать мозгам несчастного детектива!

Если, конечно, виной всему бабушкино наследство, то у Сони есть все основания волноваться и за себя, и за сына. Да, дело серьезное... И пора мне уже как можно скорей его разрешать, чтобы не произошло еще что-нибудь похуже. Я собирала в кучку разбежавшиеся в разные стороны мысли, и одну из них, очень важную для меня, никак не удавалось додумать до конца. В голове почему-то вертелось слово «наследство».

– Теперь это все твое? – спросила я Соню, обводя рукой комнату, имея в виду, конечно, бабушкины игрушки.

– М-мое, – неуверенно сказала она. – И моего сына. Ох, боюсь я, боюсь! Не знаю, что теперь и делать. Продавать это страшно, жить с этим еще страшнее!

Да, стервозная на вид красавица Соня оказалась явно не в силах справляться с таким вдруг навалившимся грузом. Что ж, ее можно понять. Ей вполне хорошо жилось среднеобеспеченной жизнью в уютном гнездышке со спекулирующим мужем и любовничком под бочком, а свалившееся бог весть откуда странное и непонятное богатство плюс потеря мужа, конечно, вышибает из колеи. Значит, теперь у нас Соня владелица сокровищ. И Сонин сын...

Она прервала мои размышления приглашением выпить кофе и покурить, каковое я не без удовольствия приняла. Дверь в сокровищницу заперлась на ключ, который был упрятан в коробочку с нитками на полке.

Я убедительно попросила Соню никого ни за что домой не водить и с любовником не встречаться, на что она возмущенно возопила:

– Что?! Да что я, не в своем уме, что ли? Да ноги ничьей здесь не будет! Теперь главное – выяснить, кто сделал это... С Вовой... Если это не связано с этими бабкиными штуками – то еще полбеды, как-нибудь придумаю, как от них получше избавиться. А если... но не может быть. Лично за себя я ручаюсь – от меня никто узнать не мог. Да, был у меня любовник. Но, клянусь тебе всем на свете, он ни разу здесь не был и понятия не имел об этих вещах!

– Как давно у вас с ним начались отношения?

– Да с полгода назад... – задумчиво сказала она.

Да, и «бабкины штуки» здесь как раз полгода. Если она не говорила Абзацу, то как он мог узнать про эти цацки? Да и знает ли?

Вот что предстоит мне срочно узнать. Абзац – подозреваемый номер один. Но надо вспомнить и о других.

За чашечкой кофе и сигареткой я выслушивала Сонины рассказы о Володиных должниках. Дело выглядело примерно таким образом: заработав на торговле аппаратурой некоторые деньги, Владимир отдал их двум приятелям-коммерсантам под хорошие проценты. Проценты и тот и другой вовремя вернули, а вот основные суммы – пять и семь тысяч долларов – пока не вернули и, по словам Сони, «компостировали мозги».

После свалившегося как снег на голову наследства Володя даже махнул рукой на эти долги, но, конечно, получить их обратно не отказался бы. При этом Соня никак не могла себе представить, чтобы один из должников мог совершить убийство.

Один – Тимошин Александр – приличный семейный человек, не очень удачливый бизнесмен, всеми и всегда напаренный и облапошенный. С него были взятки гладки.

Второй – Бурдовский Сергей – был темной и мрачной фигурой, непонятно чем занимался и ранее очень с Володей Целиковым дружил, а потом, как это нередко бывает, «деньги раздружили».

От Сони я получила точные адреса обоих товарищей, а также адрес бывшей Володиной жены. Узнала я, что она заведует большой джинсовой секцией в известном магазине.

На этом наша беседа и исчерпалась, так как позвонила Сонина мама и безутешной вдове срочно потребовалось идти к горюющему скопищу родственников и взваливать на свои хрупкие плечики весь груз организации похорон и прочего.

Мне оставалось только упросить ее напоследок быть предельно осторожной, никуда носа не совать, одной не ходить, сына держать у бабушки. Она клятвенно пообещала мне с соседом не общаться, а для обеспечения охраны ходить пока по улице в сопровождении двоюродного брата.

И я покинула ее квартиру, размышляя обо всем подозрительном Володином окружении, из которого почему-то вдруг стала настойчиво выдвигаться вперед Света. Та самая, от которой он вышел и нашел свою смерть.

Чуяло мое сердце, что именно эта темная лошадка занимала в данном забеге лидирующие позиции... Абзац и Света сразу же начали терзать мою душу смутными сомнениями. И если насчет Абзаца мое мнение и может быть сильно предвзятым, то эта Света, лично мне ничего плохого не сделавшая, все же наполняет сердце недоверием.

А в своем недоверии я редко ошибаюсь...