Текст книги "Верю – не верю"
Автор книги: Марина Полетика
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 11 страниц) [доступный отрывок для чтения: 5 страниц]
– Я не знаю… – задумалась Лина Георгиевна. – Попросить его что-нибудь починить? В конце концов, он – единственный молодой мужчина в нашем кругу.
– А он умеет чинить? – усомнилась Милица Андреевна. – Ты же знаешь нынешних молодых мужчин. Тем более, что он – пианист. Наверняка бережет руки от любой домашней работы.
– Да, ты права. Тогда… тогда… – лихорадочно соображала Лина Георгиевна, – тогда мы пригласим его к моим соседям! У них есть пианино, сто лет стоит, они собираются продавать, но боятся продешевить. Мы попросим Вадима зайти и оценить, в каком оно состоянии.
– Блестяще! – оценила идею Милица Андреевна, и ее собеседница порозовела от смущения. – Решено, так и сделаем! Детали обсудим позже. Кто у нас на очереди?
– Подруг зовут Маша и Арина, – доложила Лина Георгиевна. – Маша работает…
– Не надо! Давай я скажу тебе, что несет ее имя, а ты мне – совпадает ли это с реальностью. Так интереснее.
Она явно была уверена в успехе и хотела преподнести свою информацию как можно эффектнее.
– Итак, Мария. В этом случае все несложно, сейчас мы быстренько… «Мария всегда излучает тепло, ласку, внимание. Мария – натура справедливая и бескомпромиссная, но очень обидчивая и своенравная. Она не показывает внешне своего эмоционального состояния, но в экстремальных ситуациях становится взрывоопасной». – Милица Андреевна сделала паузу и посмотрела на собеседницу.
– Да, Маша очень милая девочка, добрая, веселая, – неуверенно подала ожидаемую реплику Лина Георгиевна. – Воспитанная. Насчет взрывов не знаю. При мне ничего не взрывалось.
– Пойдем дальше, – кивнула Милица Андреевна. – «Неудачи и поражения расстраивают ее, но трагедии из этого она не делает. Хороший организатор, способна добиться успехов на административной работе среднего уровня».
– Да! – обрадовалась Лина Георгиевна. – Когда с мужем развелась, погоревала, но убиваться не стала. Где она теперь работает? В книжном магазине, я вспомнила, Вера говорила! Но раньше Маша была в филармонии администратором. То есть прямо в точку – на административной работе среднего уровня. Потрясающе! Милица, ты волшебница!
– Это не я, а ономастика, – скромно потупилась довольная собой Милица Андреевна. – Читаем дальше: «Преданная мать, отдает всю себя детям. Дети отвечают ей взаимностью и всегда выступают на ее стороне. У Марии сложные отношения со свекровью, если последняя здорова, но она очень заботлива к ней, если та старая и немощная».
– У нее только дочь, – произнесла Лина Георгиевна, – но отношения у них действительно прекрасные. А про свекровь не знаю, надо у Верочки выяснить.
– Это пока неважно. Не будем спешить, если понадобится, уточним. Теперь у нас кто? Арина? Так… Слушай, а она замужем?
– Нет. А почему ты спросила?
– Тут написано, что для брака ей больше всего подходит Вольдемар. И все. Странно. Обычно указано пять-десять имен, а тут одно. Вот я и подумала: где же она, бедная, Вольдемара возьмет? А с каким-нибудь Вовой или тем более Сашей ей, судя по всему, не ужиться.
– В разводе она. Давно уже. Муж ушел к другой женщине. Двое детей.
– «Женщины с таким именем несколько замкнуты и себе на уме, – продолжила Милица Андреевна. – Обладают удивительной интуицией, могут мгновенно схватить подоплеку любого дела, но реакция у них замедленная. Из них получаются хорошие хозяйки и преданные жены. Преданные, но ревнивые». Что скажешь?
– Не знаю, – пожала плечами Лина Георгиевна. – Арина более закрытая, чем Маша, это точно. Я про нее вообще мало знаю. Вот разве что бывшего мужа она очень любит, всегда хорошо о нем отзывается. Но, насколько мне известно, она его совершенно не ревнует, хотя у него другая семья. По-моему, они, как интеллигентные люди, сохранили прекрасные отношения.
– Преданная мужу… преданная мужем… – пробормотала Милица Андреевна. – Ты подумай, какой удивительный русский язык: одна буква меняет смысл просто-таки судьбоносно. Похвально, что они сохранили дружеские отношения. Так редко бывает, согласись… Ой! Уже, оказывается, двенадцатый час! Хорошо, давай на этом остановимся, – понизив голос, сказала она, снимая очки и прикрывая ладонями уставшие глаза. – Все надо обдумать. Сделаем перерыв, а потом ты расскажешь мне, как все происходило в тот вечер, когда пропала брошь.
– А можно я пока твою книгу почитаю? – смущенно попросила Лина Георгиевна. – Если ты устала, то ложись, отдохни, ты же раньше меня встала, а я почитаю. Оказывается, ономастика – так интересно! У нас одна девочка в аптеке есть, неуживчивая, постоянно конфликтует, я не знаю, что с ней делать. Ее Татьяной зовут, вот я и подумала…
– Конечно, читай на здоровье, – великодушно согласилась Милица Андреевна. И, выходя из комнаты, обернулась и добавила: – Вообще-то, Татьяны призваны улучшать мир, создавать нечто новое и бороться с различными несправедливостями и неправдами. Может, она не так уж и неправа, эта ваша Татьяна? – И гордо удалилась в комнату, оставив озадаченную Лину Георгиевну обдумывать услышанное.
Наступил вечер. Сразу после ужина гостья и хозяйка уселись за стол – в комнате Милицы Андреевны было только одно кресло, а сидеть на диване в столь ответственный момент обе дамы сошли неуместным. Обе немного волновались, как отъезжающие на вокзальном перроне, если они сомневаются в успехе предстоящей поездки. Но билеты куплены, места заняты, надо ехать!
– Начнем! – решительно произнесла Милица Андреевна и придвинула к себе толстый том в золотом переплете – один из пяти или шести, лежавших перед нею. – Согласно моей методике…
Она сделала паузу, щеки у нее порозовели, и Милица Андреевна украдкой взглянула на гостью – не слишком ли она лихо забирает? Но та была само внимание, и докладчица успокоилась.
– Мне пришла в голову одна идея. Сыщики из нас с тобой никакие. Я тоже, как ты понимаешь, не в уголовном розыске служила. Но зато работала в библиотеке. Сколько книг перечитала – не упомнить! И теперь захожу каждую неделю, новые беру. Не телевизор же мне смотреть, честное слово!
– Да уж! – поджав губы, кивнула подруга. – Приличные люди нынче телевизор не смотрят.
– И вот что я вспомнила. У Агаты Кристи есть роман, который очень подходит к нашим обстоятельствам. Он называется «Карты на столе». Представь: несколько человек собираются в гостиной, ужинают, дружески беседуют, играют в карты, а потом обнаруживается, что хозяин дома убит.
– Господи! – вытаращила глаза Лина Георгиевна.
– И сделал это кто-то из гостей, разумеется, – продолжала нагнетать обстановку Милица Андреевна. – Все приличные люди. Подумать не на кого. Как в нашем случае. К тому же, ты говорила, что в тот вечер вы тоже играли в карты.
– Надо же… – протянула Лина Георгиевна, неприятно удивленная. – Какое совпадение! А в какую игру они играли?
– Так… Минуточку. Я, честно говоря, не помню. Не обратила внимания.
Вообще-то она была немного уязвлена: это она, как глава всего предприятия, должна была прочитать Лине лекцию о важности мелких деталей при расследовании любого преступления, а тут ее, можно сказать, уличили в некомпетентности. Нет, на будущее нужно быть внимательнее! И Милица Андреевна отправилась за книгой, которая, к счастью, была в ее домашней библиотеке.
– Вот-вот, здесь, кажется. Да, точно – в бридж! Как я могла забыть!
– Нет, мы в «Верю – не верю» играли, – успокоилась Лина Георгиевна. – И какое счастье, что в нашем случае все остались живы! Да пропади она пропадом, эта брошь, если бы Верочка так не убивалась из-за своего Вадима. Хотя это не просто брошь, а память о матери. Ой, а кто убил хозяина-то?
– Доктор, – ответила Милица Андреевна, не желая углубляться в подробности. – Ты еще больше расстроишься, если узнаешь, что все гости, а их было семеро, на поверку оказались отъявленными преступниками.
– Литературный вымысел! – возмутилась Лина Георгиевна. – Они любят понакрутить. Не хочешь же ты сказать, что кто-то из наших гостей…
– Но кто-то же совершил кражу, – мягко напомнила Милица Андреевна.
– Конечно, Вадим – разве это не очевидно? Девочек мы знаем много лет!
– Пока ничего нельзя сказать с уверенностью. Ведь на самом деле ты мало что знаешь о тех двух молодых женщинах, которых защищаешь.
– В общем, да, – вынуждена была согласиться Лина Георгиевна. – Но Вера знает больше.
– Значит, мне следует поговорить с Верой. – Милица Андреевна аккуратно записала что-то в новенькой тонкой тетрадке. – Согласно схеме расследования, я должна встретиться со всеми участниками того вечера, чтобы составить о них определенное мнение, а потом…
– Что потом? – Лицо Лины Георгиевны выражало напряженное внимание. Видимо, выражение «схема расследования» произвело на нее должное впечатление.
– Посмотрим, – пожала плечами Милица Андреевна. Не могла же она ответить собеседнице, что в романе Эркюль Пуаро, побеседовав со всеми подозреваемыми… стал допрашивать их по второму кругу. – Во всяком случае, мы сумели взглянуть на произошедшее с разных точек зрения и узнать, кто кого подозревает. И сделать выводы.
Вид у Лины Георгиевны был озадаченный.
– Дело в том… – начала она нерешительно. – Понимаешь, мы никому из гостей не сообщали о пропаже броши. Вера сказала только мне.
– Почему? – удивилась Милица Андреевна. – Борису – понятно, чтобы не волновался. А остальным?
– Неловко как-то. Получается, что мы всех подозреваем. Это нехорошо. Вера так решила.
– То есть никто не в курсе дела, и расспрашивать нам некого, – усмехнулась Милица Андреевна. – А как тогда вести расследование?
– Я ведь даже Верочке не говорила о том, что поехала проконсультироваться с тобой. Честно говоря, неизвестно, как она отнесется к тому, что мы с тобой затеяли, – созналась Лина Георгиевна и виновато посмотрела на подругу.
– Я знаю, что мы сделаем! – вдохновилась Милица. – Ты познакомишь меня с братом и скажешь, что я хотела бы заказать ему свой портрет. Например, что я давняя поклонница его творчества! Таким образом, я смогу побывать на месте преступления, а это немаловажно. Хотя, конечно, вряд ли можно надеяться на то, что спустя столько времени там найдутся какие-нибудь улики.
Способность вдохновенно врать и импровизировать Милица Андреевна открыла в себе только что и совершенно неожиданно, и этому открытию сама удивилась.
– Боря будет в восторге! – восхитилась Лина Георгиевна. – Как ты замечательно придумала, Милочка, дорогая! Естественно, ему уже давно никто ничего не заказывал, сейчас много хороших молодых художников, но ведь каждый творческий человек верит, что оставил след в искусстве, о нем помнят… Боречка будет счастлив с тобой встретиться и познакомиться. И нарисовать твой портрет, конечно! Он до сих пор каждый день работает в мастерской. Силы у него, конечно, уже не те, что раньше, но рука твердая и глаз точный. Тебе понравится!
– Ну вот и отлично. А как ты меня представишь?
– М-м… Моей одноклассницей? – предположила Лина Георгиевна.
Милица Андреевна поперхнулась.
– Да, но… – с трудом подбирая слова, начала Милица Андреевна, которая никак не могла согласиться с тем, что те девять лет, на которые гостья старше хозяйки дома, погоды не делают. Между прочим, Лина уже оканчивала школу, когда Милочка пошла в первый класс!
– Да, ты права, – согласилась Лина Георгиевна. – Моих одноклассниц Боречка может и припомнить, ведь они бывали у нас дома. Все, что касается прошлого, он помнит отлично, я порой просто диву даюсь! Ну тогда…
– Зачем огород городить? Я просто твоя соседка! Тем более, что это правда.
– Чудесно! Я прямо сейчас позвоню брату! – вдохновилась Лина Георгиевна. – И завтра пойдем к ним, нам надо успеть поговорить с Борей, пока Веры нет дома, она по понедельникам работает до четырех.
– Возьми с собой книгу, почитаешь, – великодушно предложила Милица Андреевна, борясь с обидой. Сказать же такое – одноклассница! Но дело прежде всего. Кроме того, вероятно, Лина Георгиевна плохо видит.
– Непременно! Глаз не сомкну, пока не прочитаю! – заверила Лина Георгиевна.
– Здравствуйте, Вера Борисовна! – В дверь кабинета музыки заглянула девчушка лет шести.
– Здравствуй, Катюша! Проходи. Ты сегодня одна, без мамы?
– Мама пошла в магазин, он в десять открывается.
– Ну что ж, мы и без мамы справимся, правда?
Но отвернувшись к шкафу, чтобы достать ноты, Вера вздохнула: она больше любила, когда на уроке присутствовала Катина мама. Тогда они просто занимались. А если мамы не было, хитрая Катерина большую часть времени изводила на посторонние разговоры и отвлекающие вопросы. Вера Борисовна ничего не могла с ней поделать, ведь она – педагог и говорить ученице что-то вроде: «Если ты немедленно не закроешь рот и не начнешь играть, то дома никаких мультиков!» – не имела права. Она должна быть корректной, терпеливой и с улыбкой повторять одно и то же, потому что дети, которые у нее занимались, делали это, как правило, не по своей воле. Мама с папой разорились на покупку пианино и нарисовали себе картину: их чудесный, трудолюбивый и талантливый ребенок виртуозно играет что-нибудь этакое (практика показывает, что вершиной родительских амбиций чаще всего является «Лунная соната»), а гости утирают слезы зависти и умиления…
Вера училась в музыкальной школе-десятилетке при консерватории. Туда брали по конкурсу действительно талантливых детей, они видели музыку своей профессией и с самого детства привыкли проводить за инструментом по нескольку часов в день. Они так и вырастали – за инструментом. Здесь, в районном доме творчества, который до сих пор все, даже дети, по привычке называли «Дом пионеров», занимались дети, которые с программой и нагрузками обычной музыкальной школы не справлялись, а родители все еще тешили свое самолюбие надеждой на то, что Вера Борисовна сотворит чудо. Дети сопротивлялись, как могли, с годами сопротивление гасло, они смирялись с неизбежным… но тут программа обучения заканчивалась и они расставались с Верой Борисовной, чтобы больше никогда в жизни не подходить к инструменту.
Странно, но Вера Борисовна их отлично понимала. И думала, что они, вероятно, даже отчасти правы в своем упорном сопротивлении. Она сама, например, была девочкой усидчивой и очень послушной, и если папа-художник и мама – учитель начальных классов захотели, чтобы дочь училась музыке – пожалуйста, она стала учиться. И все пошло по накатанной колее: одиннадцать лет музыкальной школы, пять лет консерватории. Господи, сколько часов, месяцев, лет своей жизни эта послушная девочка провела за инструментом?! А что в итоге? Районный дом творчества, смешная зарплата, капризные, не имеющие музыкальных наклонностей дети, требовательные мамаши, начальство с ежегодно прирастающей кучей маразматических требований… Если бы в детстве Вера орала и лезла под стол или хотя бы вот так, как сейчас шестилетняя Катюшка, тихо и изящно уворачивалась бы от «музыкального воспитания», очевидно, ее жизнь сложилась бы иначе.
Она вздрогнула, очнувшись от особо громко вколоченного аккорда, в котором к тому же вместо положенного ми-бемоль Катя обошлась просто ми. Оказывается, Катерина обрадовалась, что учительница о ней забыла без всяких отвлекающих маневров с ее стороны, потом соскучилась и стала играть домашнее задание – над простеньким «Маршем Барбоса» они бились уже второй месяц. Да, пожалуй, сегодня присутствие Катиной мамы пошло бы на пользу им обоим, смутившись, подумала Вера и виновато зачастила:
– Катюша, правая ручка – ми-бемоль. Все четверти ровные, не торопись. А то у тебя Барбос не марширует, а скачет галопом. И вовремя бери до левой… Вот теперь молодец!
Разумеется, к следующему занятию Катерина все забудет, ни разу ни сядет к инструменту, и ноты басового ключа не выучит. Но к отчетному концерту, до которого осталось две недели, они доучат еще «Мазурку», если не по нотам, то «с рук», и все пойдет своим чередом. Что ж, она милая и воспитанная девочка, и далеко не самая трудная ученица. А ее, Веры Борисовны, профессия – не самая плохая на свете. Во всяком случае, именно музыка, ставшая ее судьбой, работой, хобби и досугом, – именно музыка всегда давала ей смысл в жизни. Конечно, есть еще папа. И появился Вадим. Как бы Вера была счастлива, если бы не эта история с проклятой брошью! Нет, нельзя так говорить, ведь это мамина брошь.
– Вера Борисовна, вы уже закончили? – В приоткрытую дверь заглядывала, улыбаясь, Катина мама. И оставалось лишь надеяться, что Катя не расскажет маме, как плодотворно прошел сегодняшний урок.
В понедельник утром Лина Георгиевна и Милица Андреевна встретились в скверике возле оперного театра в половине десятого. Борис ждал их к одиннадцати, а им еще предстояло обсудить несколько важных вопросов. Лина Георгиевна хотела протереть газетой скамейку, на которой не высохла утренняя роса, но Милица Андреевна удержала ее.
– Давай пойдем в кофейню? Там посидим и за чашечкой кофе все обговорим.
– Хорошо, – нерешительно протянула Лина Георгиевна. – Я, честно говоря, никогда не была ни в какой кофейне. Как-то все… Да и не с кем.
Милица Андреевна тоже никогда не была в кофейне. Дочь с зятем пару раз приглашали ее в ресторан на семейные праздники, а с внуком Дениской, когда был маленький, тайком от матери ходили в запрещенный «Макдоналдс» есть запрещенные и оттого казавшиеся еще более вкусными гамбургеры. Но сегодня она решила непременно посетить кофейню. Негоже приступать к столь важному делу, обсудив план на лавочке в скверике, хоть погода отличная и солнышко греет по-летнему. Им, строго говоря, не должно быть никакого дела до погоды – работа есть работа, воробьи и солнышко тут ни при чем. А кофейня – это и современно, и респектабельно. Знаменует начало нового жизненного этапа и соответствует важности возложенной на нее миссии.
Разумеется, она немного волновалась: в кофейне официанты, а она с ними никогда не общалась лично. Но в кофейне милая девушка, явно студентка, которая подрабатывает в свободное время, приняла заказ вежливо и доброжелательно, отсоветовала брать крепкий кофе по-турецки и порекомендовала фирменный капучино. И даже спросила: с корицей или шоколадом? Расслабившиеся дамы позволили себе шагать не в ногу: Милица заказала капучино с корицей, а Лина – с шоколадом. Да еще и неведомо что означавшие круассаны. Гулять так гулять. Чувствуя себя Штирлицем, который обсуждает детали с пастором Шлагом в кафе в Берне, Милица Андреевна собралась приступить к делу. Но Лина Георгиевна ее опередила:
– Мила, я полночи опять вертелась, не спала, все думала, что и как тебе рассказывать, чтобы все по порядку, даже записала для памяти. И еще… Вот ты мне вчера про Агату Кристи рассказывала. Ну, там, где гости в карты играли и хозяина убили. А что там дальше?
Но Милица Андреевна, как сотрудник библиотеки, хотя и бывший, терпеть не могла, когда ее просили пересказать содержание какой-нибудь книги, и никогда не шла на поводу у таких просителей, даже у внука Дениса. Она была убеждена, что книги надо читать. Поэтому ответила уклончиво:
– Там много разных событий. А это вот и есть круассаны, да? Надо же, я о них столько слышала.
– Прошу тебя! – Лина Георгиевна, не обращая внимания на появившиеся перед ней чашку кофе и круассаны, умоляюще сложила перед собой ладони. – Я до вечера не доживу! Это так увлекательно!
– Там еще один труп появится, – неохотно сообщила Милица Андреевна. – И потом найдут убийцу. Ты с шоколадом заказывала? Тогда твоя чашка – вот эта.
– Еще один? – насторожилась Лина Георгиевна. – А кто – труп? Как-то это все… Это тебе уже не впервые, а я, знаешь ли…
– Да не бойся ты! – заторопилась Милица Андреевна, не желая при этом разубеждать подругу, изрядно преувеличившую ее профессиональный опыт. Так получилось, что Милица Андреевна, проработав в милиции в общей сложности, как в сказке, тридцать лет и три года, с трупами никогда не сталкивалась, разве что на фотографиях. – Не надо понимать все буквально! К тому же я уверена, что в нашем случае ничего подобно не случится, с какой стати?! У нас всего-навсего кража, а не убийство. Зачем ты принимаешь все близко к сердцу? Ты же сама сказала, что художественное произведение не следует понимать буквально.
– А может, ты у меня несколько дней поживешь? – вдруг предложила Лина Георгиевна. – Да-да! Я тебя не отпущу. На работе отгулы возьму. Я, между прочим, в отпуске лет пять не была. А теперь возьму. Запросто. К тому же нам будет удобнее… все обсуждать.
– Я не знаю… – растерялась Милица Андреевна, замерев с куском круассана во рту. – С одной стороны, конечно… Если я не помешаю…
– Ни в коем случае! – заверила ее Лина. – И мы не будем распыляться! Семья и ее благополучие важнее всего. Наш долг – помочь Борису и Вере.
Допив кофе и по достоинству оценив французскую штучку круассан, дамы приступили к самому важному: Лина Георгиевна, как очевидец событий, должна была предоставить Милице Андреевне… нет, не показания, но детальный отчет о том, что произошло в доме ее брата в тот злополучный вечер. Лина Георгиевна отнеслась к делу серьезно: извлекла из сумки листочки, исписанные совершенно неразборчивым «врачебным» почерком, и приступила к рассказу, периодически сверяясь со шпаргалкой. Милица Андреевна, во всем любившая порядок, на листочки косилась с уважением, слушала внимательно. Потом достала вчерашнюю тонкую тетрадку и тоже стала что-то записывать. И хотя со стороны это выглядело странно, они не боялись, что официантка попросит их освободить столик, раз чашки уже пусты. Они видели, что за соседними столиками сидят молодые люди и девушки и тоже что-то записывают, правда, не в тетрадки, а в компьютеры, но их никто не выгоняет. В общем, кофейня – заведение стоящее!
Лина Георгиевна очень волновалась: расследование начинается! Она и представить не могла, что это будет так увлекательно! По ее словам, все произошло следующим образом. Первой пришла она сама – с пирогом, затем Арина. Вадим не то задержался, не то заблудился и явился одновременно с Машей. Вскоре они сели за стол – Лина Георгиевна добросовестно перечислила меню того вечера, не забыв присовокупить, что покупные салаты, безусловно, отличаются от домашних в худшую сторону, хотя Веру убедить в этом невозможно. Затем она и Борис разговаривали с Вадимом в гостиной, девочки курили в кухне, то есть курила Арина, Маша не курит, Верочка тем более, боже упаси! Вера осталась разогревать пирог – тесто в тот раз поднялось просто отлично! – а они уселись играть в карты. Вадим, то ли стесняясь, то ли еще по какой причине, всем верил и постоянно проигрывал. Борис радовался, потому что раньше проигрывал он. Ели пирог. Верочка играла на пианино. Они играли с Вадимом в четыре руки – просто сказка! Хотя Верочка очень стеснялась и говорила, что Вадим – пианист мировой величины, а у нее и руки уже не те, и вообще… Пили чай с тортом, еще немного посидели и стали расходиться по домам. Арине вызвали такси. Ее, Лину, посадили на трамвай – остановка возле дома, Машу, кажется, Вадим с Верой пошли провожать. Все. А утром Вера позвонила и сообщила, что пропала брошь. Они подождали, когда Борис уйдет в поликлинику, и перерыли весь дом – комнаты, кухню и ванную.
Повисла долгая пауза. Милица Андреевна что-то дописывала в своей тетрадке. Лина Георгиевна наклонилась к столу и снизу вверх вопросительно заглядывала подруге в лицо.
– Так, все ясно, – положив ручку, подвела итог Милица Андреевна.
– Что? – оторопела Лина. – Тебе уже все ясно?
– Нет-нет, я не это имела в виду, – смутилась Милица. – Ты обо всем подробно рассказала. Кстати, брошь постоянно была у Веры на платье?
– Да, вроде бы, – забормотала Лина Георгиевна.
– То есть ты не помнишь. Ты предполагаешь. А мне надо знать точно, – строго произнесла Милица Андреевна. – Придется спросить у Веры. И еще: торт был со свечками?
– А как же! Всегда со свечками бывает, только, конечно, не сорок три, а…
– Когда принесли торт, свет в комнате выключали?
– Да. Было так красиво!
– А кто принес торт в комнату?
– Боря, он всегда это делает, это традиция, а мы пели: «С днем рожденья тебя».
– А Вадим сидел за столом рядом с Верой?
– Конечно, как же иначе? Они ведь… Ну, то есть…
– Да, ты права: этот вопрос теперь под вопросом, – подвела итог Милица Андреевна и храбро помахала официантке, мол, девушка, принесите счет. Она видела, все посетители так делали.
– С утра побрился, и галстук новый в горошек синий я надел, – мурлыкал себе под нос Борис Георгиевич, прилаживая поверх белой рубашки галстук, правда, не новый и не в горошек. – Я ходил… И я ходила… Я так ждал… И я ждала… Тьфу ты!
Галстук завязываться категорически не желал. Обычно он существовал в почти завязанном виде, и по торжественным случаям Борису Георгиевичу оставалось лишь надеть его и подтянуть узел к воротничку. Но на сей раз галстук обнаружился развязанным, и Борис Георгиевич вспомнил, что в последний раз надевал его на прием у главы города, куда приглашали ветеранов войны. И там посадил на галстук пятно, пролив сок. Он очень волновался, даже руки тряслись. Вот и сейчас дрожат, не слушаются… ах, проклятый галстук! Он схватил телефонную трубку и нетерпеливо набрал номер.
– Вера! Алло! Вера! – закричал он, не дожидаясь, пока смолкнут гудки.
– Да, папа! Что случилось? – Голос у дочери был взволнованный. Она всегда пугалась, когда он звонил.
– Зачем ты развязала галстук? Ты же знаешь, что я не умею завязывать!
– Не кричи, пожалуйста, я все прекрасно слышу. – В голосе дочери прозвучало облегчение: слава богу, не сердечный приступ и не гипертонический криз, а незавязанный галстук. – Я его постирала. И вывела пятно. Я не думала, что он тебе понадобится. Ты, кажется, никуда не собирался. К тому же придет медсестра ставить уколы.
– Ко мне придут гости! И никакая медсестра мне не нужна! Мне уже некуда ставить ваши уколы! Придут гости! Я же тебе говорил! Лина приведет мою… поклонницу! Она хочет, чтобы я нарисовал ее портрет, а ты… – едва не задохнулся от негодования Борис Георгиевич.
– Папа, ты прекрасно можешь обойтись и без галстука.
– Но ко мне придет незнакомая дама! – кипятился отец.
– Ты совершенно прав, папочка, но… Она же явится к тебе не с официальным визитом, а как к художнику, – на ходу выдумывала аргументы Вера, одной рукой придерживая трубку, а другой энергично ускоряя вялый ритм польки, которую играл сидящий за пианино мальчик. – Поэтому ты вполне можешь надеть джинсы и рубашку в клетку. Она висит справа в шкафу. Это будет даже больше соответствовать…
– Ты думаешь? – засомневался отец.
– Ну что за художник в костюме с галстуком! – поспешила закрепить успех Вера. – Так чиновники одеваются, а не люди творческих профессий у себя в мастерской. Даже президент теперь часто ходит на встречи без галстука – ты сам видел по телевизору. Кстати, ключи от мастерской лежат на своем месте, возле зеркала.
– Я прекрасно помню, где ключи! – обиделся Борис Георгиевич, который вечно искал их по всей квартире, если дочери не было дома. – А ты скоро придешь?
– К двум. Или к трем, надо еще в магазин заехать. Все, папа, у меня урок! – заторопилась Вера. – Напои их чаем, только не из пакетиков, а с нормальной заваркой, тетя Лина знает, где что.
– Тетя Лина знает… – проворчал Борис Георгиевич, кладя трубку на рычаг. – Будто я сам, без тети Лины, не могу. Запросто…
На самом деле он плохо ориентировался в кухне. Да и что ему там делать, если Вера давно запретила отцу пользоваться газовой плитой после того, как он сжег пару кастрюль, забыв их на огне. На обед она оставляла ему суп в термосе и хлеб, этого вполне хватало до вечера. А уж вскипятить воду в электрическом чайнике, который выключается сам, и бросить в стакан бумажный пакетик отец в состоянии. Вера вечно преувеличивает его возраст и немощь. Хотя, конечно, годы дают о себе знать, и восемьдесят семь – не шутка. Но и изображать из себя немощного старика он никому не позволит! У него даже поклонницы еще есть! Так что насчет ковбойской рубашки и джинсов дочь права. Успокоившись и продолжая напевать привязавшийся мотивчик, Борис Георгиевич убрал галстук на место и принялся искать джинсы.
Дом, где жили Вера и Борис Георгиевич, был самой обыкновенной на вид пятиэтажкой, окна выходили на проспект Ленина. Весь первый этаж когда-то занимал гастроном «Центральный», и сюда приезжали со всего города, чтобы купить колбасы или зефира, которые здесь «выбрасывали» чаще, чем в захолустных магазинах городских окраин. Теперь магазин умещался на площади своего бывшего кафетерия. «Центральный», как «Титаник», почти сразу утонул в бурном море рыночных перемен. На плаву остались не гиганты, а расторопные маленькие суденышки: в бывшем колбасном отделе располагался обувной, в кондитерском – магазин сотовых телефонов, а в овощном и бакалейном разместился ресторан быстрого питания. В общем, обитателям дома вряд ли можно было позавидовать: с одной стороны под окнами гремел трамвай и вечно стояли в пробке машины, со двора неустанно сновали грузовички, подвозившие коробки с товаром.
Те, кто мог, давно уехали из старого дома в места более комфортные для проживания, но Вера и Борис Георгиевич были привязаны к своей квартире. Здесь прошла целая жизнь, сюда Верочку принесли из роддома, а главное, на последнем, пятом этаже были оборудованы мастерские – просторные, с окнами от пола до потолка. При советской власти подобные мастерские полагались лишь членам Союза художников, да и то далеко не всем, а самым избранным. Получить в свое распоряжение квартиру в этом доме и мастерскую на пятом этаже для любого художника было равносильно прижизненному признанию классиком. Поэтому от квартиры с мастерской никто при жизни и не отказывался. В собственность мастерские оформлять не разрешали, за аренду в последние годы приходилось платить деньги, и не малые. К тому же теперь Борис Георгиевич едва поднимался на свой четвертый этаж и все реже выбирался на улицу. Но в семье и речи не заходило о том, чтобы переехать или просто отказаться от мастерской. Да Вера и понимала, что папа чувствует в себе силы жить, пока у него есть возможность каждый день уходить к себе в мастерскую, рисовать этюды, наброски, просто приводить в порядок старые холсты.
Вот и сейчас, нарядившись в брюки и ковбойку, Борис Георгиевич решил перебраться в мастерскую, чтобы хоть чем-то занять себя до прихода гостей. Он почему-то волновался, даже руки немного дрожали. Признаться, давненько никто не обращался к нему с заказами. Да и вообще не вспоминал о том, что есть такой художник Борис Максимов, заслуженный, между прочим, художник России, и в свое время у него отбоя не было от почитателей таланта. Устраивались выставки – и персональные, и международные. Столько лет прошло, а люди, оказывается, помнят!
