Текст книги "Повесть о Жене Рудневой"

Автор книги: Марина Чечнева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 18 страниц)

Пришли даже школьницы старших классов и встали в сторонке, грустно шепчась, понимая, что им, вернее всего, откажут. Жене стало даже, жалко девушек – уж очень у них был обреченный вид.

Наконец подошла их очередь.

– Женя, иди, – сказала Дуся, подталкивая подругу к двери кабинета.

Но Женя вдруг заробела. Ей стало так же страшно, как в то памятное посещение директора Салтыковской школы, когда она поступала в третий класс. Шепотом выговорила:

– Дусенька, милая, ну, пожалуйста… а я за тобой. Видишь, даже голоса нет, очень боюсь.

Вскоре высокая, обитая черной клеенкой дверь приоткрылась и Женя увидела счастливое лицо Дуси. После этого Женя вступила в кабинет без страха.

Комиссия ЦК ВЛКСМ – строгие молодые люди в военных гимнастерках и ремнях, но без знаков различия. Женю отговаривали, узнав, что она единственная дочь у родителей. Глядя исподлобья, Женя упрямо твердила:

– Папа и мама поймут, я должна…

После недолгого молчания один из членов комиссии предложил рекомендовать ее в часть майора Расковой.

В коридоре Женя и Дуся обнялись – успех!

Однако на следующий день все, казалось, пережитые тревоги возникли вновь. На сборном пункте авиачасти Расковой в здании Военно-воздушной академии имени Н. Е. Жуковского кандидаткам с направлением ЦК ВЛКСМ сообщили, что им предстоит пройти медицинскую и мандатную комиссии. И снова девушки стали ахать, шептаться, пугаясь своих реальных и мнимых недостатков.

Мандатная комиссия оказалась строже медицинской.

– Вы представляете, на что идете? – жестко, как будто раздражаясь все более, спрашивал каждую появлявшуюся перед ним девушку очень худой, высокий майор. – Думаете, фронт похож на комсомольский воскресник? На войне каждый день убивают. Вам это известно? На войне нет постелей, нет ванны и душа, очень часто нет еды, но есть смерть, которая таится под кустом и под листом. Вы собираетесь совершить геройский подвиг, а пуля или осколок настигает вас прежде, чем вы успеваете выстрелить сами хотя бы раз. Вы знаете это? Вы умираете, и вас хоронят в безымянной могиле. Вы думали об этом?

Нежное лицо, серо-голубые Женины глаза суровому майору настолько «пришлись не по душе», что он в сердцах отвернулся и стал смотреть в окно, за которым мотались под ветром из стороны в сторону верхушки деревьев Петровского парка. Он даже счел излишним задать ей свой трафаретный вопрос. Настроение майора Женя почувствовала сразу и покраснела.

– Расскажите о себе, – услышала она спокойный женский голос. – Не волнуйтесь.

Женя мельком взглянула на женщину и узнала Марину Раскову, ту самую, о которой она когда-то так беспокоилась, чьим подвигом восхищалась. Гладко причесанные волосы, правильное лицо, красивые глаза и брови, доброжелательная улыбка.

– Учусь на 4-м курсе мехмата МГУ, изучаю астрономию, узкая специальность – переменные звезды. Все экзамены на последней сессии сдала на «отлично», стреляю из пулемета… немного, – заторопилась Женя.

– Вы представляете, что значит служить в авиации? Это прежде всего труд, каждодневный труд, а риск и опасность не меньшие, чем на земле, – перебила ее скороговорку Раскова.

– Да, да, Марина Михайловна, – согласно кивнула Женя.

Председатель комиссии Раскова, в отличие от сердитого майора, смотрела на Женю с симпатией.

– Ну что ж, хорошее знание математики и астрономии штурману будет необходимо. Предлагаю одобрить кандидатуру Рудневой. Можете идти за вещами.

Женя вышла из комнаты сияющая, снова и снова слыша голос Расковой и его доброжелательную интонацию. То, что с нею произошло, походило на волшебную сказку, которую она – фантазерка и мечтательница – никогда бы не смогла придумать. Она выскочила за ворота академии Жуковского, взглянула на монотонно серое небо и, тихо, с удовольствием произнося слова, сказала сама себе:

– Идите, Руднева, за вещами. Вы будете служить в авиации. Вам понятно? В авиации!

И тут же возникла мысль: «Что же сказать маме? Самолетов она боится больше всего. Надо что-то придумать».

Перепуганной, побелевшей Анне Михайловне, все еще не привыкшей к мысли, что ее единственная дочь может уйти на фронт, Женя сказала:

– Не волнуйся, мамочка, иду обучать ополченцев пулеметному делу. Буду где-нибудь здесь, недалеко. Собери меня.

Слова «собери меня» показались матери особенно страшными.

В руках небольшой чемоданчик с самыми необходимыми вещами. Родители проводили до станции, поезд долго не шел (пригородные поезда стали ходить редко). Отец бодрился и шутил на ее счет, а мать смотрела обреченно и умоляюще. Поэтому хотелось скорее уехать. Наконец вдали загудело, и Женя, стараясь улыбаться беззаботно, сказала:

– Ну папист, до свидания.

«Э, папист не выдержал тоже – слезы». Мать плакала и целовала ее, не в силах оторваться от своей Жени.

– Мы скоро увидимся, мамочка, обязательно увидимся. Не надо, ну прошу тебя, не надо.

Она шагнула в тамбур и почувствовала облегченье. С обыденным существованием покончено. Дом, школа, университет – это все теперь в прошлом. Начинается новый, опасный, неведомый, быть может, самый важный период ее жизни.

На сборном пункте женской авиачасти Женю ждала приятная неожиданность. Думала увидеть только Дусю Пасько, а тут сразу столько «своих девочек»: Катя Рябова, Руфа Гашева, Поля Гельман, Аня Еленина, Леля Радчикова, Ира Ракобольская. Это замечательно – все-таки будет легче привыкать к армейскому быту среди своих.

– Девочки, милые!

– Женя, Женечка, и ты тут!

– Ну, теперь, Гитлер, держись – звездочеты и астрологи напророчат тебе гибель.

– Маму успокоила, наговорила чего-нибудь?

– Разве маму успокоишь?

– Пошли к дежурному, твою койку тебе покажет.

Казарма выглядит, как девичье общежитие. Ничего военного, единообразного пока нет. На спинках кроватей – разноцветные платья, на полу – домашние туфли, на тумбочках всякие пустяки и мелочи. Впервые с казармой произошло такое превращенье. И точно так же, как в студенческом общежитии после трудного экзамена, уже забравшись в постели, натянув одеяла до подбородка, будущие летчицы и штурманы долго обсуждают все, что с ними произошло за эти два напряженных и насыщенных событиями дня. Вспоминают членов комиссии, кто и что сказал, а чаще других Марину Раскову. Все сходятся на том, что им повезло – учиться и служить под руководством (термин «под командованием» еще не известен) такой замечательной, такой прославленной и такой красивой женщины.

15 октября к вечеру солдатская казарма снова сделалась казармой. Девушкам-добровольцам, которые теперь стали «личным составом части», по приказу Расковой выдали полный комплект обмундирования. Их военная жизнь началась с большого веселья: все было велико. Когда в проходе между кроватями вставал очередной «воин», надевший форму, остальные, еще только примерявшие и рассматривавшие свою обнову, закатывались громким и долгим хохотом, и не смеяться было невозможно. Рукава гимнастерок висели, закрывая кисти рук, брюки-галифе собрались гармошкой и наползали, на огромные сапоги 42-го и 43-го размеров (34—37-х размеров интендантское ведомство предусмотреть не могло), воротники хомутами висели на тонких девичьих шейках.

– Теперь осталось каждой из нас дать на вооружение по пушке, и мы готовы в бой.

– Ой, девочки, не могу, ой, сейчас помру!

– А ну-ка, повернись. Это же не гимнастерка, это бальное платье.

И снова всей казармой овладевал приступ долгого хохота, девушки падали в изнеможении на кровати и, чтобы успокоиться, старались не смотреть друг на друга.

Но как потешно ни выглядели новоиспеченные солдаты, военная форма всех искренне радовала, она означала, что теперь они и вправду в армии.

Отсмеявшись, бойцы Расковой достали ножницы, нитки, иголки и просидели до поздней ночи, подгоняя обмундирование. В сапоги набили бумагу, подрезали рукава и подолы гимнастерок, переделали брюки. Уже отчаянно хотелось спать, глаза слипались, а они все резали и шили, мерили и снова резали, и снова шили. Женя никогда не умела хорошо кроить и шить, поэтому как следует подогнать обмундирование ей не удалось, и форма сидела на ней мешковато. Впрочем, ее это мало беспокоило.

Следующий день был тревожным и хлопотным. Он начался с сообщения Совинформбюро о том, что «положение на Западном направлении фронта ухудшилось». Воздушные тревоги следовали одна за другой, и приходилось то и дело бегать в укрытие. Во второй половине дня было приказано срочно упаковать имущество авиачасти и на рассвете 17 октября прибыть на одну из станций Окружной железной дороги для отправки в тыл к месту учебы.

Сборы много времени не заняли. Имущество части было небольшое, и личных вещей осталось совсем мало. Уложили и завязали заплечные мешки и легли спать пораньше, чтобы по возможности выспаться и встать свежими.

Еще не светало, когда авиачасть выступила за ворота казармы. Шли по знакомым улицам и мысленно прощались с родным городом и домом. Женя почувствовала на глазах слезы, но не вытирала их – в сумраке раннего утра их никто не заметит. Так было не только с нею. Редкие прохожие останавливались и провожали колонну взглядами.

– Храни вас бог, солдатики, – сказала им вслед старушка, не разглядевшая кос, что выбились из-под шапок.

АВИАЦИОННАЯ ШКОЛА

Расстояние от Москвы до Саратова сегодня поезд проходит за 14—16 часов. В октябре 1941 года эшелон, в котором ехали Женя Руднева и ее подруги, этот путь одолел за девять суток. Подолгу стояли на запасных путях, пропускали с востока на запад составы, везшие свежие воинские части. Из таких же, как Женина, теплушек доносился запах лошадей и кирзовых сапог. Мимо двигалась большая отмобилизованная, оснащенная техникой сила. Было радостно видеть, что на защиту Москвы стягиваются подкрепления, определеннее становилась уверенность, что столицу обязательно отстоят, и тем обиднее было уезжать в такой момент в глубокий тыл. Шли в ЦК комсомола, чтобы тут же отправиться на фронт, а теперь приходится ползти в обратном направлении.

– Как же это, Марина Михайловна, все на фронт, а мы в тыл? – спросила Раскову самая бойкая из девушек, когда на остановке командир части вышла проведать своих подопечных. Каждый раз, когда Марина Раскова появлялась у вагонов, девушки выпрыгивали из теплушек, сбегались к ней со всех сторон, наперебой задавали вопросы и жадно разглядывали ее, все еще не в состоянии поверить, что эта героическая женщина существует в реальности и что теперь она их командир.

– Видели города и села, по которым мы проезжали? Видели, что с ними сделала фашистская авиация? Вот за это мы будем им мстить. И на нашу долю работы хватит, только сначала надо выучиться бить фашистов. Неученым нам грош цена!

– Но ведь сейчас решается судьба Москвы!

– В армии, товарищи, надо привыкнуть подчиняться приказам. А пока приказ: учиться!

– Опять «учиться», – проворчал кто-то из студенток.

Город Энгельс расположен напротив Саратова, на левом берегу Волги. Здесь, в соответствии с приказом командующего Военно-Воздушными Силами страны генерала А. А. Новикова, в самый короткий срок необходимо было сформировать три женских авиационных полка: 586-й истребительный, 587-й бомбардировочный и 588-й ночных бомбардировщиков.

Каждый день в казарме девушек появлялись новые лица. Прибывали летчицы Гражданского воздушного флота, инструкторы аэроклубов, студентки вузов и работницы с производства. В начале ноября приехала в Энгельс и автор этих строк. В аэроклуб под Сталинградом, где я готовила летчиков для армии, пришла наконец долгожданная телеграмма: «Чечневу откомандировать в распоряжение Расковой». Так я очутилась среди моих будущих боевых подруг, с которыми в долгие годы войны делила печали и радости.

Занятия начались на следующий день после прибытия эшелона. Утром во дворе летной школы выстроился весь личный состав части № 122 (так значилась объединенная авиачасть, то есть все будущие три полка). Долго подравнивали строй, неуклюже двигали большими непослушными сапогами. Когда строй успокоился, вперед вышла Раскова.

– С сегодняшнего дня мы начинаем заниматься. Предупреждаю: учиться будет трудно, – громко и внятно заговорила она. – Курс подготовки по летно-техническим специальностям в мирное время осваивают за три года, но мы должны пройти его за несколько месяцев. Работать придется целыми днями, не давая себе поблажек. Это необходимо, чтобы как можно скорее влиться в действующую армию. Я уверена, что этого желает каждая из вас, каждая комсомолка, решившая сражаться с проклятым врагом…

Потом весь личный состав распределили по четырем группам: летчицы, штурманы, техники и вооруженцы. В летную группу вошли летчицы из аэроклубов и ГВФ, в штурманскую – немногие женщины-штурманы, которые тогда у нас были в армии и в ГВФ, а также студентки вузов. Тех, кто имел техническое образование, определили в группы авиамехаников по вооружению, по приборам и по эксплуатации. К великой радости Жени, свыкшейся с мыслью, что станет «вооруженцем», ее фамилию назвали в числе будущих штурманов. Она радовалась и потому, что Марина Михайловна Раскова тоже была штурманом.

К этому времени все девушки были влюблены в своего легендарного командира, все знали ее биографию.

В детстве и юности Марина Раскова никогда не думала и не мечтала об авиации. Она родилась в семье потомственных певцов и музыкантов. Бабушка была профессиональной пианисткой, тетя – оперной певицей, отец – преподавателем пения. Не сразу находит она свое призвание. Сначала, в соответствии с семейными традициями, поступает в Московскую консерваторию, где учится по классу фортепиано. На втором курсе у нее обнаруживается голос, и она решает стать оперной певицей, с жаром разучивает одну за другой арии из опер, но не проходит и года, и желание петь меркнет. Теперь ее интересуют химия и биология – для пения не остается времени. Она покидает консерваторию и идет работать чертежницей в аэронавигационную лабораторию Военно-воздушной академии имени Жуковского. Здесь она попадает совсем в другую среду, оказывается среди смелых людей, которые больше всего ценят мужество и мастерство. В те годы в лаборатории работало немало прославленных штурманов и летчиков и в их числе – известный авиатор Александр Васильевич Беляков. Именно он первым обратил внимание на увлекающуюся, талантливую девушку, понял, что у нее храброе сердце, что она энергична и что чертежная работа очень скоро ей надоест. Однажды он предложил ей стать штурманом и посоветовал поступить на заочное отделение Ленинградского авиационного института. Так бывшая студентка консерватории, а ныне чертежница «заболевает» небом, находит свое истинное призвание. В совершенстве овладев штурманским делом в Научно-исследовательском институте гражданской авиации, Раскова одновременно проходит всю пилотскую программу в аэроклубе и в двадцать три года становится преподавателем академии имени Жуковского. Страсть к небу, полету, скорости стала главной страстью ее жизни, которой подчиняются все другие желания. Авиатор (летчик или штурман) должен быть ловким, смелым, и Раскова прыгает с парашютом, занимается гимнастикой, бегом, греблей на двухвесельной лодке и байдарке. С 1934 года она – непременный участник воздушных парадов над Красной площадью. К этому времени Марина Раскова становится высококвалифицированным штурманом. И не случайно, что именно Марина Раскова приняла участие в беспосадочном перелете Москва – Дальний Восток.

К этому перелету она готовится тщательно и долго, участвуя почти во всех сложных рекордных полетах предвоенных лет. Организуются скоростные гонки по маршруту Москва – Севастополь – Москва, и Марина Раскова, впервые в жизни проведя в воздухе шестнадцать часов, занимает в них шестое место. Вместе с Полиной Осипенко и Верой Ломако она участвует в героическом перелете из Севастополя в Архангельск на гидросамолете. В результате был установлен мировой рекорд, отважных женщин правительство наградило орденами Ленина. И наконец 24 сентября 1938 года… Утром диктор радио объявил: «Сегодня экипаж в составе трех летчиц В. С. Гризодубовой, П. Д. Осипенко и М. М. Расковой на самолете «Родина» начал беспосадочный перелет Москва – Дальний Восток»… Три летчицы 1938 года, как и нынешние космонавты, шли неизведанными путями. Они установили мировой рекорд дальности беспосадочного полета среди женщин и продемонстрировали высокие летные качества отечественного самолета.

Когда началась война, слушательнице академии имени Фрунзе Марине Расковой было двадцать девять лет. Друзья, родные уходили на фронт, а она оставалась в Москве – был приказ учиться. Случались налеты – спешила в штаб противовоздушной обороны, бежала на помощь, тушила пожары. Но ее энергичная натура требовала активного действия, тем более когда речь шла о защите Отечества. В дни тяжелых неудач нашей армии ей пришла в голову счастливая мысль – создать женскую авиачасть. На ее призыв откликнулись сотни девушек, и немаловажную роль в их решении сыграло то, что звала их именно Раскова, одна из членов экипажа самолета «Родина».

В биографии Расковой девушек-добровольцев привлекало и обнадеживало то, что она так же, как и они, пришла в авиацию не из аэроклуба и не в ранней юности. Не раскрывая своей тайны, почти каждая поставила целью быть, «как Раскова», во всем. Девушки стали ходить, «как Раскова», держать голову, как она, и даже причесываться «по-расковски» – гладко, с пучком на затылке. Правда, от такой прически пришлось отказаться. В первый же день пребывания в Энгельсе среди девушек разнесся слух, что их собираются остричь. Разговоров по этому поводу было много. Девушки возмущались, хотели жаловаться майору Расковой, но к вечеру стало известно, что «Приказание штаба особых полков от 25 октября 1941 года», в котором говорилось о стрижке, подписала сама Раскова. Приказ гласил:

«Всему личному составу приказываю: пройти стрижку волос.

Устанавливаю для всего личного состава сбора единую прическу: перед – на пол-уха и под польку – затылок.

Ношение других видов причесок только с моего персонального в каждом отдельном случае разрешения».

В условиях военного времени такая мера была необходима. Поворчали, повздыхали, но остриглись. В брюках, в сапогах, теперь еще и остриженные, они внешне совсем перестали походить на девушек.

На следующий день после стрижки Женя, войдя в столовую, услышала за спиной голос одной из университетских подруг:

– Смотрите-ка, девчата, какой хорошенький паренек стоит у колонны.

У колонны стояла Женя, Она, смеясь, обернулась и подруга растерянно всплеснула руками:

– Ой, да ведь это Женя Руднева!

На несколько дней к Жене прилипла кличка «хорошенький паренек».

Вставали в половине шестого утра, и еще до завтрака начинались занятия. Штурманы один час выстукивали морзянку на радиотелеграфном ключе. Потом вместе с летчиками выполняли упражнения на счетной линейке, изучали полеты по карте. Уже при свете дня шли завтракать, а затем снова в классы: десять часов лекций и семинаров ежедневно. При официальном десятичасовом рабочем дне учиться приходилось по шестнадцать часов в сутки. Топая сапогами, строй входил в столовую на обед, и тут же, в ожидании, пока дежурные принесут первое, девушки доставали учебники, конспекты, разбирали задачи, так что застольные разговоры тоже велись на учебные темы. После отбоя будущие штурманы до поздней ночи засиживались в штурманской комнате, прокладывали маршруты по карте. Предстояло постигнуть основы аэронавигации, научиться распознавать местность, ориентироваться в самой темной темноте. С первых дней учебы командиры и преподаватели все делали для того, чтобы будущие авиаторы осознали: от их умения будет зависеть не только выполнение боевых заданий, но подчас и их собственная жизнь. «За пробелы в знаниях на войне расплачиваются жизнью», – повторяли инструкторы. Для девушек это стало аксиомой. Верная правилу доискиваться до сути дела, Женя не стеснялась забрасывать преподавателей вопросами.

– Руднева любого профессора замучает, – с изумлением говорили девушки, узнавшие ее только в Энгельсе.

– Женечка верна себе, – улыбались ее бывшие сокурсницы. – Пока все не поймет, не отступится.

Теория Жене давалась без большого труда – сказывалась усидчивость и привычка к регулярным занятиям; хуже обстояло дело с практикой. Не давался прием морзянки на слух. Наверное поэтому, из всех условных знаков радиообмена она в первую очередь усвоила «слышу плохо», «не поняла» и «давайте медленнее».

Мучала Женю и строевая подготовка. В строю она то и дело сбивалась с ноги, тут же начинала поправляться и путалась снова, сразу же густо краснела, ожидая замечания инструктора: «Руднева, ногу!»

– Если бы ты не обращала на это столько внимания, у тебя все получалось бы само собою. А тут, когда вся в напряжении, когда стараешься, чтобы лучше было, получается хуже. Ты все время думаешь: правая рука, правая нога… – говорила ей Катя Рябова.

– Правда, Катюша, правда!

– Я по себе знаю. Надо меньше задумываться: той или не той рукой машешь.

В краткие минуты отдыха иные девушки, чтобы посмешить подруг, копировали Женину манеру ходить в строю. Подражательница сутулилась, нарочно спотыкалась, цеплялась ногой за ногу, потом шла, как марионеточный Петрушка, командовала: «Направо!» – и тут же поворачивала налево, изо всех сил выворачивая носки сапог. Жене такие сцены были неприятны и обидны, ей хотелось убежать и спрятаться. Но она ни разу не одернула любительницу повеселиться и только натянуто улыбалась, делая вид, что ей тоже смешно. А вечером, после отбоя, Женя выходила на улицу одна и, сама себе давая команды, училась маршировать и делать повороты. На дворе было темно и пустынно, никто ее не видел, и никто над ней не смеялся, она отчитывала себя, когда сбивалась, и удовлетворенно хмыкала, когда повороты и другие элементы строевого шага ей удавались.

Напрасно передразнивали Женю – малые и большие трудности были у всех: у летчиков, штурманов, техников и вооруженцев. Мне, например, не давались ночные полеты. Однажды я вернулась из полета в подавленном состоянии – очень неудачно приземлилась, едва не разбила машину.

Спрыгнув на землю, я в сердцах бросила подруге:

– Не выйдет из меня ночника! Видишь, какая неудачная посадка…

– Надо сделать так, чтобы вышел, Чечнева! – раздался из темноты резкий голос Расковой.

– Все равно не выйдет! – стояла я на своем.

Марина Михайловна подошла поближе и внимательно посмотрела на меня. Я опустила глаза.

– Это у нее пройдет, товарищ майор, – вступилась за меня Надя Попова.

– Вот что, Чечнева, успокойся, не нервничай. Выше голову! После войны хочу видеть у тебя ордена. Не меньше двух!

– Так уж и двух!

Раскова засмеялась.

– Три можно, а меньше двух не пойдет!..

Марина Михайловна повернулась и зашагала к другому самолету. Я видела, как она с завидной легкостью вскочила на плоскость крыла и стала что-то объяснять летчице.

Такой Раскова была всегда. В трудные минуты на помощь приходила именно она, майор Раскова. Каждый день она вела занятия по штурманскому делу, терпеливо объясняла все премудрости профессии; по вечерам заходила в казармы, интересовалась, как мы учимся, как кормят в столовой, как живут наши родители. Часто рассказывала о своих полетах, заводила разговор о литературе, музыке, живописи, ее суждения были тонкими и квалифицированными. Девушки слушали ее восхищенно, запоминая каждое слово, с восторгом разглядывали ее красивое, энергичное лицо с выразительным размахом бровей, четко очерченным ртом, в углах которого всегда скрывалась улыбка. Что и говорить, на первых порах после устроенной домашней жизни строго регламентированный армейский быт, да еще в военное время, к тому же для девушек, казался излишне суровым, даже пугал. И счастье, что в самом начале нашей военной карьеры рядом была Раскова – умный, чуткий, очень добрый человек. Само по себе то, что такая женщина, как Марина Михайловна Раскова, служит в армии, служит долго и успешно, имеет достаточно высокое звание, действовало на девушек ободряюще. И действительно, с каждым днем они приобретали черты, присущие военным людям: привыкли отдавать честь командирам, научились армейскому обращению по званию, а не по имени-отчеству, как «на гражданке»; появилась строевая выправка (правда, только не у Жени, она по-прежнему сутулилась), привыкли отвечать: «Слушаюсь!», «Так точно!»; говорить: «Разрешите обратиться?», «По вашему приказанию прибыла».

Как ни мало оставалось свободного времени, однако девушки продолжали перешивать и ушивать свою великанскую форму. Уже не было видно шинелей до пят, гимнастерки теперь сидели ладно, по фигуре, а шапки больше не сползали на глаза. Понемногу овладели нелегким искусством наворачивать портянки и с удовольствием демонстрировали друг другу свое умение. Вот только с размером сапог ничего нельзя было поделать.

Женя внимательно присматривалась к тому, как подруги, сидя на нарах, переделывают обмундирование, пыталась им подражать, тоже что-то ушивала, укорачивала, подвертывала, но получалось у нее все-таки плохо. Посмотришь – пародия на солдата: рукава свисают, гимнастерка мешок мешком, а носки сапог загибаются вверх.

А девушкам обязательно нужно было выглядеть подтянутыми. Вместе с ними в военном городке учились и готовились к вылету на фронт летчики и штурманы-мужчины, которые относились к женщинам в военной форме неизменно скептически. Встречая строй девушек, летчики останавливались и смотрели на них с усмешкой, а девушки, зная, что над ними посмеиваются, маршировали особенно усердно, от излишнего усердия сбивались с ноги и тем веселили мужчин еще больше.

– Представляешь, лейтенант, что станет с Гитлером, когда разведка донесет ему, что барышни вылетели на фронт?! – говорилось нарочно громко, чтобы девушки слышали.

– Думаю, удар его хватит, боюсь, не выживет.

– Точно не выживет. Добьют они его. А ты видел, какие самолеты для них привезли?

– Нет, а что?

– Специальные. Такие маленькие да уютные. Снаружи розовые, в цветочек, а некоторые в горошек, и бордюрчик по фюзеляжу пущен. Загляденье! А внутри все шкафчики да полочки. Отдельный шкафчик для верхнего платья, коробка для шляп и специальная полочка для бомб тоже предусмотрена, а как же!

– А ботики куда ставить?

– Там все есть.

«Это уж совсем глупо, – думала Женя, внимательно следя за своим шагом, – ведь видят, в каких мы сапожищах, могли бы посочувствовать и помолчать».

В конце концов, эти насмешки тоже шли на пользу – они подстегивали упорство воспитанниц Расковой в их стремлении опровергнуть «истину», будто летать, а тем более воевать в воздухе не женское дело.

Со своей стороны девушки относились к курсантам мужского пола настороженно и подозрительно, – дружбы не получалось.

Однажды в начале зимы две слушательницы из штурманской группы встретили в столовой троих знакомых по университету студентов, которые приехали служить в соседнюю авиачасть. Ребята очень обрадовались встрече, посадили девушек за свой стол, а после обеда они вышли все вместе и прошлись до казармы, весело вспоминая университет, студенческую жизнь. Постояли у входа минут пять и разошлись. Когда обе студентки вошли в казарму, смеясь и все еще переживая радость встречи и приятного разговора, они не сразу заметили, что остальные девушки смотрят в их сторону сумрачно и неодобрительно. Через минуту на собрании университетской комсомольской группы разбиралось «персональное дело» провинившихся. Суждения были строгие и даже жестокие.

– Вы понимаете, где вы находитесь и какая сейчас обстановка? – спрашивали их.

– Вы слышали, что такое воинская дисциплина?

– Ваше поведение, мягко выражаясь – легкомысленно, а если точнее…

– Это же позор на весь университет, на весь наш коллектив!

Теперь, когда прошло более тридцати лет, видишь, какой пустяшной была причина девичьего гнева. Но тогда, в Энгельсе, существовала атмосфера сурового аскетизма, ревнивого отношения к воинскому долгу, к чести своего армейского коллектива. Все это можно понять. На фронтах идет жестокая борьба, а мы – в тылу. Мужчинам армейская служба дается куда легче, а мы мучаемся. Мы мечтаем «утереть нос», «доказать» этим насмешникам и гордецам, что «девушки не хуже», а тут двое из нас позволяют проявить к себе со стороны сильного пола покровительственное отношение, принимают приглашение сесть к столу и т. д. и т. п. Как бы там ни было, «виновные» дали слово, что ничего подобного больше не повторится.

Наступило 7 ноября. В этот день авиачасть № 122 принимала воинскую присягу. Накануне в женской казарме суета не утихала до двух часов ночи. Утюгов было всего пять, а нужны они были всем. Поэтому установили пять очередей и каждой девушке отпустили на глаженье не более трех минут. Дежурная по каждой очереди следила за соблюдением срока с часами в руках и через три минуты бесстрастным голосом говорила: «Ваше время истекло».

– Ну еще полминуты, один рукав остался, – упрашивала не успевшая управиться девушка.

– Как, девчата?

Мнения разделялись, и дежурная своей властью давала дополнительно 20 секунд…

Утром команда «Подъем!» прозвучала особенно бодро. Особенно вкусным был завтрак, особенно вежливыми были преподаватели. В середине дня отутюженные, в начищенных сапогах добровольцы выстроились в спортивном зале. Не успели построиться, как прозвучала команда «Смирно!», и в дверь вошли начальник летной школы, комиссар школы, начальник сбора женских авиаполков майор Раскова, другие командиры и преподаватели.

Женя волновалась, ждала своей очереди читать присягу! И наконец:

– Руднева!

Почти не глядя в листок с текстом – она его выучила, мысленно повторяя слова за теми, кто читал до нее, Женя звонко произнесла:

– «…вступая в ряды Рабоче-Крестьянской Красной Армии, принимаю присягу и торжественно клянусь сражаться, не щадя крови и самой жизни для полной победы над врагом…»

Когда она закончила и снова встала в строй, у нее появилось знакомое, давно испытанное чувство. Она вспомнила: так же было шесть лет назад, когда в райкоме комсомола ей вручали комсомольский билет. Это одновременно радость и опасение – она принимает на себя почетную и вместе с тем очень трудную обязанность и дает клятву ее выполнить. Пустых обещаний Женя никогда не давала, а тут не просто «обещаю», но «клянусь». Если она не выполнит клятву, то жить она не сможет, это она знала хорошо. Отсюда – тревожное чувство.

Сначала военная форма, теперь присяга – все ближе и ближе к заветной цели – стать настоящим бойцом. Скорее бы на фронт…

В середине ноября на средней Волге утвердилась зима. Снег скрыл земные краски, спрятал детали ландшафта, белыми чехлами накрыл деревья. С реки дули резкие, злые ветры, свистели и выли упорно и угрожающе. Вставать по команде «Подъем!», когда город еще во сне, не видно ни огонька, ни дымка над трубой, становилось все труднее. На утренний туалет отводилось десять минут, и девушки, еще толком не проснувшись, должны были срочно одеваться и умываться. Нелегко привыкнуть к такому темпу. Галя Докутович, учившаяся вместе с Женей в штурманской группе, описала эту неприятную процедуру в шуточном стихотворении: