Текст книги "Демоническая интермедия. Первый экзорцист"
Автор книги: Марина Панова
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 5 страниц)
После судьбоносной битвы у Мульвийского моста в триста двенадцатом году зажиточные граждане высшего общества были сильно обеспокоены и напуганы, а потому начали платить солдатам за личную охрану. Это не было популярно, ведь лишь у немногих имелись лишние жалования, но семья Нимериуса этим не пренебрегла. Такие отряды по своей редкости были схожи с тайной полицией.
Теперь Диаваль как капитан небольшого отряда городских солдат расхаживал по Константинополю и резиденции Нимериуса в золотой военной форме в гордом молчании. Никто даже лишний раз смотреть на него не хотел: лишь некоторые слуги обращали на него внимание, но потом очень скоро снова погружались в свои душные хлопоты.
Диаваль патрулировал территорию, обходя поместье по внешнему периметру и по внутреннему. Он насвистывал себе какую-то популярную мелодию, что играла по радио в метро в тот день, когда он последний раз этим метро пользовался. И настроение у него было приподнятое.
Одежда солдата была свободной, и чтобы привыкнуть к ней после спортивных штанов и модной куртки, нужно было время. Он до сих пор удивлялся полуобнажённым рабам и ремесленникам на улицах, у которых не было средств на существование, а потом переводил взгляд на состоятельных особ, чьи очертания тел виднелись сквозь лёгкие ткани, и понимал, что это здесь было в порядке вещей. Да, здесь было некоторое подобие нижнего белья, но всё равно одежда оставалась очень открытой и не мешающей движению
Однажды Диаваль даже позволил себе представить в подобном одеянии Грейс, и её образ ему очень понравился. Когда-нибудь он подарит ей платье в греческом стиле и сам, вырядившись в свой лучший светлый костюм, поведёт её в ресторан. Да, он сделает это сразу, как закончится война.
С Энтони ему не удавалось пообщаться очень часто, ведь они оба всегда были заняты. И тогда Диаваль предпочёл не общаться ни с кем. Вести разговоры о войне с легионерами – не самое приятное времяпровождение для того, кто эту войну всем сердцем ненавидел. А мирные граждане к нему даже не подходили – в форме он выглядел сурово, хотя на деле был совсем несерьёзным и очень переменчивым мужчиной.
И спустя день он уже начал проводить тонкую параллель с двадцать первым веком: зная о демонской сущности Диаваля, экзорцисты и их семьи побаивались его, как и здесь граждане боялись его формы и оружия. Ночью, когда у него не было смены, он не мог спать – не потому, что демонам не нужен был сон, а потому, что тревожные мысли одолевали его. Он будто чувствовал, что снова превращался в того ужасного бесчувственного демона, коим и был раньше. Это пугало его.
Свернув за угол, он вдруг стал свидетелем одной интересной картины: девушка с ножницами тянулась к персиковому дереву, что росло в саду у Нимериуса, и срезала у него веточки. Она делала это с очень заумным видом и, кажется, хорошо в этом разбиралась. Диаваль не видел её раньше, и её поведение показалось ему подозрительным.
– Юная леди, что это вы делаете? – он подошёл к ней со строгим видом, как и подобало стражнику, однако она его совсем не испугалась.
– День добрый. Я срезаю увядающие и засохшие веточки, чтобы всё дерево не погибло. Такой чудесный у нас сад – негоже в нём расти некрасивому дереву, – она продолжила складывать листья и ветки в корзину, лишь изредка кидая на Диаваля дружелюбный взгляд.
Он не знал, что ответить ей, ведь в ботанике был хуже, чем в истории или математике.
– Я вас видела. Вы ведь наёмник в доме господина Октавия Нимериуса, да? Совсем недавно у нас, – она будто чувствовала, что демону было не с кем поговорить, и сама проявила инициативу.
– Тобиас, – не сразу представился он и заметил, что девушке тянуться к верхушке дерева стало сложнее. – Тебе не нужна помощь? – он поправил шлем так, чтобы было лучше видно его лицо.
– А как же ваши обязанности, Тобиас? Обрадуется ли dominus, если увидит, что вы отошли от дел? – девушка была очень вежлива и сдержана с ним и никогда не переставала улыбаться.
– Если я приподниму тебя, то они из окон увидят только твою макушку. А я останусь за деревьями, – он указал на виднеющийся среди верхушек сада фасад дома.
– А вы меня так не украдёте, Тобиас? – она сложила очередную ветвь в корзину и повернулась к нему. – Стоит ли мне предупредить отца, что один наёмник нашего господина, довольно красивый и совсем немного смущающийся, может украсть меня? Знаете, это ведь частое явление. Столько людей пропадает, вы знаете? А сколько девушек моего возраста? Что с ними случается? Только боги ведают.
– Если ты так обеспокоена похищениями, то тебе стоит завести охрану.
– Вы предлагаете себя на эту роль? Я подумаю, – она миловидно ему улыбнулась. – А пока вы правда можете мне помочь. Верх деревьев получает больше солнца. Это не всегда для них хорошо.
Удивлённый тем, как смело девушка общалась с ним, Диаваль поначалу опешил и не сразу подошёл к ней.
– Меня зовут Амелия. Я работаю здесь…
– Тогда, Амелия, смотри. Я сейчас присяду: ты сзади сядешь мне на плечи и будешь держаться за шею. За шлем не держишь – он имеет свойство сниматься.
– Вы уверены? Ну, хорошо, я доверюсь вам,– слегка залившись румянцем, она сделала все так, как ей велел Диаваль, и он, придерживая её за ноги, выпрямился. – Как высоко! Вам не тяжело? – в ответ Диаваль только рассмеялся, ведь сил у демонов было в разы больше, чем у смертных. – Скажу честно, я боюсь, – она всё ещё не отпускала его шею, прижимаясь к нему как можно ближе.
– Я держу тебя, все хорошо, – этих слов было достаточно, чтобы Амелия, удобнее взяв ножницы, стала перебирать верхние веточки и отрезать ненужные.
Диаваль лишь изредка поднимал голову, но старался не отвлекаться и не отпускать ноги девушки. У неё было лучших средств для ухода за собой, но её кожа была приятного золотистого цвета и на ощупь казалась лепестком розы. Ткань её туники, наоборот, сделалась грубее, однако продолжала источать дурманящий женский запах. Диаваля, большое значение уделяющего ароматам, можно было по праву назвать парфюмером. И под стать этому он запоминал людей по запаху. Странное качество, простительное демону, чьи органы чувств были гораздо острее человеческих. Удивительно, но чувства в духовном смысле у них отсутствовали.
– Я вижу там Антонио, – она кинула последнюю веточку вниз и сложила руки на его шлеме. – Я видела вас с ним пару раз. Вы, кажется, друзья.
– А ты очень наблюдательная.
– Единственное моё развлечение здесь, это ухаживать за садом и наблюдать за жителями и слугами дома. Я бы так хотела играть на сцене, но, увы, я могу только наблюдать за актёрами со стороны. Запоминаю реплики я ужасно, не буду врать. И на сцене краснею…
– Я тебя прерву ненадолго. Тебя опускать?
– Да-да, уже всё, – она аккуратно слезла с него и подождала, когда он снова выпрямится. – Вы знаете, я так хочу посмотреть пьесу в этом году… Конкурс будет проходить здесь, в Византие. Уверена, Нимериус и в этот раз возьмёт первое место. А вы как считаете?
– Я считаю, что ты можешь обращаться меня на «ты», – в ответ Амелия посмеялась, прикрывая рот ладонью.
– Спасибо тебе за помощь, Тобиас, – она опустила ножницы в корзину и взглянула на его шлем. – Ой, а у тебя там застрял листочек. Дай я сниму… – Диаваль резво снял шлем и озадаченно взглянул на него, но никакого «листочка» не заметил.
Нарочно обманув мужчину, Амелия положила ладонь ему на плечо и поцеловала в щёку. И лицо её от этого запылало розовым, словно закатное небо в середине лета.
– Ещё раз спасибо.
***
Вечером третьего дня Диаваль ждал Энтони в заранее обговорённом месте встречи: это был скромный уголок в той небольшой части дома, где суетилась прислуга. Небольшой открытый коридор, одной стороной выходящий на внутренний дворик, а другой в сад. Туда пройти было несложно, особенно, в позднее время суток и такому, как он. За колоннами в случае чего они могли спрятаться от посторонних глаз, а любого незваного гостя они бы услышали за пятьдесят метров.
Всё время ожидания Диаваль старался подавить нестерпимое желание прикоснуться к серебряной рукояти меча, без дела болтающегося в ножнах. После первой попытки обнажить оружие, у него ещё горела правая ладонь, а след от ожога будет преследовать его ещё пару дней. Сменить рукоятку он планировал уже завтра, но сделать это нужно было незаметно.
Аккуратные и тихие шаги, подобно кошачьим, послышались с узкой лестницы, предназначенной исключительно для прислуги. Тонкие сандалии, закрывающие ногу по самые лодыжки, ловко спускались с невысоких ступенек, а уже через пару секунд из-за колонны выглянул Энтони, как обычно немного встревоженный и внимательный.
– Что ты там так долго делал? – неважный вид товарища развеселил его.
– Решал интерьерный вопрос, – Энтони вытер со лба испарину.
– Этот богатенький смазливый Минор задумал ремонт? Неужели во всей Империи он не нашёл никого сильнее тебя, – Диаваль в привычной ему манере пихнул друга в плечо. – Да он просто на тебя запал.
– Ты даже не знаешь, как были устроены отношения между рабами и вельможами в этой эпохе. Так что даже не начинай.
– Всё-всё, молчу!
– Да, может, мы перейдём непосредственно к сути? Есть что-то новое? – если дело касалось работы, Энтони всегда проявлял настойчивость и упорство.
– Наш Нимериус переписывается с кем-то из Измира. Я видел это письмо, – он стал говорить заметно тише и наклонился вперёд. – Но то ли я просто тупой и не понимаю древнегреческого, чего вообще физически быть не может, то ли это был совсем не древнегреческий и даже не один из существующих когда-либо языков, – Диаваль осторожно осмотрелся по сторонам и прислушался, но ничего подозрительного не заметил.
– А как ты тогда узнал адресата? – он осуждающе смотрел на своего собеседника, но из-за явной разницы в росте выглядело это комично и по-детски нелепо.
– Я не палю своих пташек… – самодовольная ухмылка перешла в негромкий смех. – Это миленькая служанка, в саду работает. Амелия. Она несла письмо какому-то парню сегодня утром, проще говоря – частному почтальону. Я поговорил с ней, очаровал, поинтересовался насчёт свитка и успел взглянуть него пару раз, но… – он пожал плечами, а Энтони, приложив пальцы к подбородку, задумчиво и тихо сказал что-то. – М-м-м? Повтори-ка.
– Это может быть напрямую связано со скрижалью.
– Если за одно путешествие в прошлое мы найдём и первого экзорциста и ту самую скрижаль, то начальство нас будет посмертно боготворить! – забыв об осторожности, демон повысил голос, но Энтони сразу шикнул на него и приложил указательный палец к губам.
– Пойми, если мы заберём её сейчас, изменится слишком многое. Нам нельзя так рисковать. Ты же сам говорил, что скрижаль должна дожить до двадцать первого века. Включи мозги, Ди!
Окутанные мыслями, его зелёные глаза метались из стороны в сторону, останавливаясь то на бюсте какого-нибудь божества, то на мозаике, то на оплетённых плющом колоннах. Никого из посторонних рядом не было, и это успокаивало его.
– Да я просто решил тебя проверить. Конечно, я знал, что мы не можем забрать скрижаль сейчас. А что насчёт нашего первого экзорциста?
– В биографии Нимериуса сказано, что после пожара в их доме здесь, в Византие, его семью больше не видели.
– Пожар? Замечательно! К чему бы это?
– Видимо, это именно тот момент, когда мы должны забрать его. Видишь? Тут всё сходится. А со скрижалью нет – её осколки добрались до нашего времени без посторонней помощи. Нужно хотя бы иногда обращаться к истории, Ди. И не прикидывайся, что…
– Да ты гений, Антонио, – восхищённо перебил его Диаваль, но тот опустил этот момент.
– Если честно, то я и сам это знаю… А пока что нам остаётся только наблюдать за ним и не попадать в неприятности. Будь осторожен, знаешь. Здесь столько богов. Необыкновенно и ужасающе одновременно. Сейчас всё ещё идёт их эпоха. Хоть пока что и есть свобода вероисповедания, это должно скоро измениться. Мутная история. Не в пользу богов, конечно. Что тогда будет? Страшно представить их гнев. Но пока в каждом доме, если ни в каждой комнате, стоит по статуе какого-то божества или его мозаика. И если они увидят в тебе угрозу, то… Сам понимаешь. А я не планировал оставаться здесь навечно.
***
Улицы Измира были переполнены любопытными греками, непроходимым потоком стекающими на пристань и главную улицу города, чтобы поприветствовать прибывшую из Рима аристократию. Порт в тот день был переполнен зеваками, а вся видная гавань Эгейского моря усеяна судами.
Город постепенно приходил в упадок и в размерах становился всё меньше и меньше, поэтому власть имущие прибыли сюда восстановить его былое могущество. А вместе с ними в полис прибыли и богатства. Если бы сюда когда-нибудь пожаловал император, то после него улицы были бы буквально усыпаны золотом и серебром.
В полдень, в самый разгар жары и человеческого любопытства, против толпы бежал двенадцатилетний мальчик, а ветер уносил летевшие в его сторону ругательства и оскорбления. Худые ноги в высоких сандалиях наступали на пальцы прохожим, поднимали пыль и песок в воздух, спотыкались о подножки, но мальчик всё равно продолжал бежать.
Одежда этого ловкого сорванца и озорника не сильно отличалась от одежды рабов, но в отличие от них он был свободным гражданином и с гордостью носил это звание. Священнику, приютившему его шесть лет назад, он до сих пор был безмерно благодарен.
Мальчик пробежал весь город от запада на восток: от многолюдной гавани с грузовыми ладьями и барками до одиноко стоящих домиков на холмах, окружённых виноградниками и оливковыми рощами. В одном из таких скромных и отдалённых жилищ он и остановился.
Из аркообразных окон тянулся терпкий запах лечебных трав, а на веранде в круглых клумбах росли редкие заморские растения: огромные красные бутоны приманивали пчёл и бабочек, по высоким травинкам с белыми круглыми лепестками текла тонкая муравьиная дорожка…
Ворвавшись в дом, мальчик испугал мирно спящую кошку – она инстинктивно зашипела и изогнулась крутой дугой. Не заметив у очага своего наставника, Измаила, он рванул к лестнице и в несколько широких шагов одолел её.
– Вам письмо. Из Византия, – своим приходом мальчик взбудоражил царящую в комнате гармонию, и мужчине пришлось оторваться от своих записей.
Скромные тёмные одежды выдавали не скорбящего человека или невольного, а священника. Когда-то его называли жрецом, к нему обращались за помощью и советами, а теперь он оборвал с внешним миром почти все связи. Только его ученик, Тит, перед каждым воскресным днём бегал на рынок и покупал им еды ровно на семь дней.
Гонения на христиан после ухода жестокого Диоклетиана утихли, однако до сих пор большинство граждан в Империи придерживались язычества. В любой момент закон о свободе вероисповедании мог измениться, поэтому выдавать свою принадлежность к непопулярной у знати религии было опасно. Даже в наступившее мирное время.
Измаил прошёл долгий путь от языческого жреца к христианину и теперь с осторожностью и трепетом изучал иудейские писания, вечерами дополнял их и чувствовал, как благодать наполняла всё его тело. Он нашёл правильный путь и теперь хотел обратить в истинную веру весь римский народ.
– От кого, мальчик мой? – безучастно спросил Измаил и поставил перо в маленькую аккуратную чернильницу.
– От господина Октавия Нимериуса. Думаю, вам стоит его прочесть только потому, что оно написано нашим с вами новым алфавитом, – Тит указал на свёрток папируса, спустился с лестницы и протянул его учителю.
– Это не новый алфавит, Тит. Мы с Октавием придумали его много лет назад.
Наградив мальчика удивлённым взглядом, Измаил вдруг переменился в лице и добродушно улыбнулся, как всегда улыбался по утрам и во время чтения молитвы. Эта улыбка была исполнена светом и благодатью. Оторвав печать на свитке, он терпеливо развернул его и окинул оценивающим взглядом. Потом начал читать его про себя, мысленно переставляя буквы местами и непонятный для обывателя шифр превращая в плавно льющийся текст.
Произношение этого шифра было несложным, но более продолжительным, чем его написание. Однако, никто ещё не видел нужды в том, чтобы читать его вслух. Для обозначения одного знака по половине бралось две буквы: первая была из древнегреческой азбуки, вторая – из кельтской. Знаки получались неровными и схожими на египетские и месопотамские иероглифы, а быструю речь было просто не разобрать. Такой способ шифрования был идеален для тех, кого ищет власть и кто хочет сохранить свои намерения в тайне.
– Такого не может быть! Нимериус сдался, – резюмировал Измаил сразу, как оторвался от письма. – Наш дорогой друг предал свои каноны. И он хочет, чтобы я помог ему понять священные писания нашего Бога, библейского Бога, Тит, – он хлопнул рукой по столу и усмехнулся. – Кто бы мог подумать, что после нашего конфликта на религиозной почве он сам попросит моей помощи? Удивительно!
– Так, вы поможете ему? – аккуратно поинтересовался Тит и взял на руки ту самую кошку, незаметно последовавшую за ним.
– Это мой долг, – Измаил вдруг посерьёзнел, но эта строгость быстро сошла на «нет». – Каждое утро я буду молиться, чтобы Нимериус не пожалел о принятом решении и внёс свой особенный вклад в наше общее дело, – его взгляд скользнул по священным писаниям, в хаотичном, творческом порядке разложенным на столе.
– А почему он обратился к вам? – Тит с любопытством наклонил голову вбок, продолжая поглаживать медного цвета загривок стройной молодой кошки. – Что могло так потрясти его, язычника, чтобы он написал вам?
– Боюсь, что Нимериус и его сын столкнулись со злыми духами. С демонами, мой мальчик, – Измаил взял письмо и указал на тот абзац, где Октавий описывал состояние своей жены перед смертью. – Как ты помнишь, это называется одержимостью. Нетипичное поведение, избегание серебряных предметов и священных мест. «Странные очи», – задумчиво процитировал он. – Наверное, Нимериус имел в виду, что они были чёрные. Да, именно так.
– Тогда мы поможем ему! Мы ведь почти придумали молитву от одержимости.
– Почти, Тит, ещё многое нужно уточнить и применить на практике. Надеюсь, что он тоже поможет нам. Здесь ещё уйма работы. Мне одному не справиться…
– А как же я, учитель?
– Да, Тит, как я мог забыть тебя, – он снова засиял доброй старческой улыбкой.
И они продолжили обсуждать их непростое ремесло и личность Нимериуса. Та самая огненно-рыжая кошка, вальяжно разлегшаяся на коленях у Тита, внимала каждое их слово. А её яркие изумрудные глаза не отрывались от фигуры Измаила, будто видели в нём добычу и при том – не малую.
Глава
III
Императорский дом можно было без преувеличения назвать дворцом. Октавий в последнее время зачастил с визитами туда, однако Константину это только симпатизировало – они с ещё тройкой граждан высшего сословия во всех подробностях планировали народные гуляния в начале лета. На этих же встречах можно было узнать самые свежие новости политики, экономики и военного дела. Хоть Нимериус не раз выражал свою нелюбовь к войнам, большую часть времени их беседа была занята именно ею.
В первые десять лет правления Константин заслуживал похвалы, но когда в его руки попала безграничная власть над Империей, он стал жёстче относиться к своему народу и расточительнее – к своим придворным льстецам и друзьям, которые зачастую являлись одними и теми же людьми. К закату своих лет он стал мелочным и тщеславным, цеплявшимся за любую похвалу и желавшим говорить только о своей персоне.
Но он не утратил страсти к роскоши и пышности, а потому почти каждый визит его любимейших льстецов превращался в целый официальный прием. Слушать критику по этому поводу ни от высших сановников, ни от жрецов, ни от семьи он не желал.
И хоть Константин и был расчётлив и всегда старался решить вопрос выгоднейшим для Империи способом, в вопросах религии в последнее время он был не уверен. Он знал, что рано или поздно прогрессивное христианство победит, но он не мог выбрать их сторону из-за собственных убеждений и нравов.
– Знаешь, Октавий, я нахожусь в томном и нетерпеливом ожидании твоей новой пьесы, – Август, рядом с которым шёл Константин и Октавий, многозначительно поднял брови. – Ещё целых два месяца! Ужас! Почему апрель и май не могут пройти быстрее? Два месяца ожидания…
– Такого же ожидания, что испытывает юноша перед первой брачной ночью, я полагаю? – остро заметил император и потянул руку к рабу, что шёл чуть в стороне с тарелкой винограда и фиников.
Все немного посмеялись, переглядываясь и учтиво друг друга подначивая.
Август в прошлом был офицером, но решил обзавестись семьёй и пойти в политику, чтобы пробить своему роду дорогу в высшие чины. И получилось у него это блестяще, ведь теперь он и император, словно старые друзья, ходили по дворцу и в свободной форме обсуждали насущные вопросы. Однако, он и Нимериус всё равно обращались к Константину официально.
Август Гровий был деловым человеком и, поймав новую цель, гордо шёл по головам своих соперников.
В Византий он приехал сразу, как только было объявлено, что здесь будет строиться императорский дворец. Он спонсировал самых талантливых архитекторов и постройку больше половины заведений: от борделей в центре города до судов и многочисленных храмов. Ничего в городе теперь не проходило без его участия. Можно даже сказать, что его влияние в Византие было больше, чем у самого императора.
– Как кстати пришлась тема бракосочетания сейчас, – Август восхищённо хлопнул в ладоши. – С переездом сюда, я только и думаю о том, как бы выгоднее отдать свою младшенькую. Сколько кандидатов просят её руки. Целый букет родов, если не сад!
– Не мудрено. Она не только божественно красива, но и имеет за плечами большое приданое. Прости, огромнейшее приданое, – учтиво заметил Нимериус, хотя в последний раз видел дочь Августа примерно шесть лет назад.
– Все в этом городе считают мои деньги! – они посмеялись.
– Такая же проблема, – Константин озорно подмигнул ему. – И я не хочу напоминать моему хорошему другу о недавней утрате, – он вдруг положил ладонь, пестрящую кольцами с драгоценными камнями, на плечо Октавию, и тот насторожился. – Но твоему дому не хватает женской нежности и заботы. И Минору, я уверен, тоже.
– На самом деле, я размышлял об этом на досуге, – понимая, к чему клонил император, Нимериус постарался улизнуть от ответа и скорее перевести тему. – Но это вызовет столько забот. Не хочу жаловаться, но свободного времени у меня немного. Мы же участвуем в приготовлении… – он хотел договорить, но его не дослушали.
– Не смеши меня! Это самые приятные хлопоты, которые у тебя только могут быть. Когда я организовывал свадьбу своей старшенькой, это было чудесно… – вдруг Август остановился и так глубоко и резко вздохнул, будто, наконец, прозрел. – Подождите, – он перевёл встревоженный взгляд на императора. – Кажется, я понял, к чему вы клоните. Вы хотите сосватать Августину и Минора.
– Да неужели! Как долго до вас двоих доходило, – спутники Константина многозначительно переглянулись.
– И как раньше нам не приходило это на ум?
Нимериус не мог высказать своё несогласие, ведь тогда он упал бы в глазах императора и навлёк на себя и Минора серьёзные проблемы – от предложение Константина нельзя было отказываться. Вот только он не догадывался, что своим согласием сделает не лучше.
– Твоя семья ведь так близко! – рассмеялся Август, но непонятно было, по-настоящему ли он радовался. – Как я мог не заметить такую выгодно кандидатуру?
– Потому что тебе мешало пузо! Ты даже ног своих не видишь! – заметил Константин и постукал друга по округлому животу, вновь прерывая их беседу на хохот.
Признаться честно, Октавию никогда не нравились шутки императора, и относился он к нему с осторожностью, ведь в том положении, в которое попал Нимериус, любая ошибка могла стоить жизни. Как говорится, друзей нужно держать близко, а врагов – ещё ближе. И Октавий с семьёй был в опасной близости с императором.
Нимериус никогда не стремился взобраться на самую вершину римского общества, но его талант и ум очень пригодились при дворе: сборищу умелых обманщиков, хитрецов, взяточников и молчаливых убийц требовалась рассудительная голова на плечах. И её место по праву занял Октавий.
– Всё! Решено: ваши дети играют свадьбу.
– Да, отличная партия, – Август всё также льстиво улыбался и вновь звонко хлопнул.
– И пусть это случится до начала лета! Вы слышите? Это указ императора. Не медлите с помолвкой и на неё обязательно меня пригласите. Как друга обеих семей, так сказать. Ваши пташки получат от меня и соответствующие подарки, и полезные советы. А свадьбу, так и быть, разрешаю вам отпраздновать в тёплом семейном кругу и без меня.
– Всё-таки прекрасно, когда друзья становится семьёй.
– Да, и не слова больше. Идите уже обсуждать количество внуков и наследство. А меня ждут мои пенаты!
Император начал театрально махать руками и гортанно смеяться, как бы приказывая им расходиться, но из-за его плотного телосложения эти движения получились нелепыми и несуразными. Однако никто: от Нимериуса до раба, держащего поднос с фруктами в тени портика77
Портик (лат. porticus, от porta – проход, навес) – в классической архитектуре – выступающая часть здания, крытая галерея, образованная колоннадой или аркадой, имеющей собственное перекрытие: антаблемент, увенчанный аттиком или треугольным фронтоном.
[Закрыть], не издал ни звука. Все сохраняли дружелюбное и податливое выражение, боясь, что их уличат в государственной измене и казнят на главной площади на рассвете.
***
В Византие каждый день для Энтони был загружен не столько работой, сколько новой информацией, что счёт времени просто терялся. Пока он заканчивал с делами поздним вечером, румяное солнце уже выкатывалось из-за горизонта, и весь город выходил на площадь.
Но у Энтони всё же было два маленьких промежутка свободного времени, которые он, по правде говоря, тратил не на сон, а на исследование дома или на общение с Минором – юноша постоянно хотел от него что-то, и Энтони ввиду своего положения не мог отказаться.
Тем вечером Нимериуса долго не было в поместье: как позже узнал Энтони, его позвал к себе Константин, чтобы обсудить празднование его дня рождения в начале лета. В амфитеатре по такому случаю должен был состояться конкурс трёх пьес, и Октавий как обычно принимал в нём участие. Ну, а всем гражданам: и бедным, и богатым, и иностранцам, уже не терпелось устроить в своих жилищах пиры и насладиться весёлой и беззаботной праздничной атмосферой. Это томное ожидание чувствовалось даже в воздухе.
Время отъезда Нимериуса удобно совпало с ежедневной тренировкой Минора: каждый вечер перед ужином юноша дрался на мечах с Миасом и тем самым подготавливал себя к военной службе. В тринадцать лет Минор впервые поднял меч и теперь ни на день не расставался с ним, все грезя о том, как будет защищать Империю от разбойников и персов рука об руку с верным товарищем. Поистине детские мечты, переросшие теперь в твёрдую жизненную цель.
