Текст книги "Демоническая интермедия. Первый экзорцист"
Автор книги: Марина Панова
сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 5 страниц)
***
Грейс, всегда весёлая и жизнерадостная итальянка, ещё не привыкла к изменившемуся укладу жизни. До сих пор она сохраняла позитивный настрой и радовалась доброй половине всего, что её окружало.
Её голос ласковым смехом окутал всю квартиру и, казалось, был слышен даже на улице. Сумерки лиловым одеялом укрыли ясное небо, с каждым днем становящееся всё мрачнее, и подарили городу весеннюю прохладу. В мирное время по вечерам огни на набережных сияли подобно маякам, а в самом центре города после полуденной жары жизнь играла новыми красками. Теперь же из красок в Риме остались только серая и темно-синяя.
Энтони кружился в маленькой библиотеке, что занимала целую двухкомнатную квартиру, и готовился к предстоящей миссии: наводил исторические справки насчёт нужного временного периода на определённой территории: четвёртый век нашей эры, Константинополь, который в то время назывался Византием. Попутно вспоминал какие-то аспекты общественной жизни в Поздней античности.
Ему хотелось взять с собой как можно больше вещей, справочников и даже фотокамеру, но начальство запретило ему брать больше, чем требовалось.
Эта библиотека была его укромным местечком, и до сегодняшнего дня никто из Ордена не знал её точного адреса. Здесь в напечатанном виде хранились его наработки, статьи и переводы. Конечно, самые важные материалы имели копии за пределами этой библиотеки и на электронном носителе. Эту квартиру можно было назвать музеем: никаких личных вещей, только исторические книги, артефакты и даже уменьшенный макет одного покинутого города рядом с Фивами.
Перечислять это всё можно было бесконечно, но время поджимало: Диаваль должен был забрать Энтони ровно в восемь вечера, а минутная стрелка уже остановилась на десяти.
– Антонио, парень, ты не мог бы успокоить нашу дорогую Грейс? – с этими словами на пороге появился Диаваль, разорвавший его мысли, словно молния, разрезающая небо во время грозы. – У нашей девочки явно истерика.
– Лучше возьми одежду, которую я тебе подготовил, и не мешай мне, – в задумчивости фыркнул Энтони и чуть не добавил: «И никакая она не наша девочка, Диаваль».
Смех в соседней комнате вскоре сошёл на «нет», и Грейс, всё ещё улыбаясь, молча подошла к ним. Убранные ободком иссиня-чёрные пряди растрепались и густым потоком, будто переливающийся при лунном свете водопад, ложились на её плечи. Она протянула демону свёрнутые ткани красно-золотых тонов и заманчиво вскинула брови.
– А, собственно, что…
– Пожалуйста, не спрашивайте у меня сейчас ничего. Я занят, – его лицо выразило ни столько раздражение, сколько мольбу.
– Хорошо, поняли – приняли.
Они вдвоём многозначительно переглянулись, почти одновременно пожали плечами и удалились в соседнюю комнату, а Энтони снова погрузился в работу. Напоследок он решил ещё раз перебрать плотную кожаную сумку небольшого размера, которая должна была сопровождать его в этом непростом путешествии, и с облегчением выдохнул, когда всё оказалось на своих местах.
Раньше Энтони часто предлагал Диавалю отправиться в прошлое и посмотреть на изучаемую им культуру собственными глазами, но каждый раз получал отказ. Как говорили близнецы Бруно, это было слишком опасно: не только для самих путешественников, но и для будущего. Поэтому все демоны, как и ангелы, не злоупотребляли этой способностью.
Свою повседневную одежду, вслед за Диавалем, Энтони быстро сменил на сшитые им лично образцы, которые какое-то время назад стояли на исторической выставке в университете. И они прекрасно сохранились, как и любая другая вещь, отданная Энтони.
На коричневого цвета тунику, доходящую до колена, он накинул открытый спереди чёрный плащ, лацерну22
Лацерна (лат. lacerna) – это был продолговатый и открытый спереди плащ до колен, который застёгивался фибулой на плече или груди.
[Закрыть], имеющую блеклую застёжку на плече. Вместо удобных брендовых кроссовок – кожаные грубые сандалии, которые при продолжительном ношении оставляли мозоли. Но все эти неудобства были необходимы – по задумке, внешне Энтони должен соответствовать тогдашней слуге. А устроиться в дом к уважаемому вельможе им должны ли помочь способности Диаваля. И они ещё не раз помогут им.
Одеяние Диаваля было немного красочнее, однако с ним сильно не заморачивались. Роль демона им ещё была не известна, но Энтони надеялся, что тот всегда будет рядом и в случае чего защитит его. Однако подстраховка была не лишней – разразиться исторический диссонанс, если кто-то в четвёртом веке увидит мужчину в солнечных очках, джинсовой куртке, спортивках и кроссовках «Nike».
– Приветствую, господин, – засмеялся Диаваль и сделал изящный низкий поклон, одну руку предлагая собеседнику, а другую, как истинный джентльмен, убирая за спину. – Ой, кажется, ошибся эпохой.
– Извиняться будешь потом перед историками, – умно заметил Энтони, громко выдохнул и повернулся вокруг своей оси, чтобы ещё раз проверить, не оставил ли он что-то важное.
– Тогда извини, историк…
– Не переживай, – уверенным, но мягким голосом заговорила Грейс и положила ладонь ему на плечо.
Столь незамысловатый жест был олицетворением истинной поддержки, которую она все эти годы дарила Энтони: с того несчастного случая на экскурсии в Пафосе и по сей день. В ответ он лишь кивнул и приподнял уголки губ – так, что рядом с усыпанными веснушками щёками появились милые маленькие ямочки.
– Кхм, ты сегодня обедал? – прервал их идиллию Диаваль, не переставая при этом постоянно поправлять своё новое одеяние.
– А какая разница? – скептически вскинул брови Энтони. – Ну, да, обедал. Энергетик, пара печений и салат, кажется. Не помню. Это какой-то отчёт?
Диаваль поморщился, но тут же натянуто улыбнулся и махнул рукой, как бы переводя тему. Затем они с Грейс дружески попрощались, обнялись и попутно обменялись парой острот. Отстраняясь от подруги, демон с азартом посмотрел на Энтони, будто предвкушая начало авантюры. Его глаза на пару секунд наполнились иссиня-чёрным цветом под стать его тёмной сущности.
В тот же момент неподалёку от их дома раздался громкий хлопок, похожий на взрыв, и ударная волна выбила окна, оставляя на их месте только старые рамы. Энтони, Диаваль и Грейс под действием мощной волны, которая будто толкнула их в спину, потеряли равновесие и уперлись в стену со стеллажом, попутно закрываясь от летящих в лицо осколков и книг с верхних полок. Экзорцистам повезло, ведь до них долетела лишь малая часть битого стекла.
На улице стало светло, как днём, однако это были не солнечные лучи и даже не чудесным образом включившиеся фонари: безжалостный пожар за секунды окутал соседнее здание и стал стремительно пожирать его. Крики со всех сторон наполнили собой воздух вместе с запахом гари и серы. Температура в округе стремительно поднималась. А на их лицах то ли от жары, то ли от паники выступил пот.
– Грейс, тебе нужно уходить отсюда! – крикнул Энтони, все ещё оглушённый взрывом.
Грейс уже хотела ответить парню, но Диаваль быстро сократил расстояние между ними, обхватил её лицо руками и втянул в глубокий, но совсем недолгий поцелуй. По щеке девушки скатилась слеза, она взяла его ладонь и нежно соединила пальцы.
Энтони видел, с каким блаженством Грейс отвечала ему, и после того дня вспоминал эту сцену ещё не раз. Одновременно он был и рад за них, и печален за себя, обделённого такой страстной любовью. Энтони всегда приходилось выбирать между личной жизнью и работой.
Через пару секунд Диаваль отстранился от девушки и приложил два пальца к её лбу – вмиг она исчезла из комнаты, будто её там никогда и не было. Энтони понял, что демон обеспечил ей безопасность и, вероятно, отправил домой. Он с облегчением выдохнул, ловя себя на мысли, что и ему не помешало бы сейчас отправиться в какое-нибудь тихое и спокойное место.
Затем Диаваль молча повернулся к парню, и его лицо засияло ядовитой ухмылкой – прямо, как и перед взрывом. В такие моменты Энтони по-настоящему боялся его.
Сначала Энтони почувствовал колючий холод, а потом стал стремительно падать в окутанную тьмой бездну. Он слышал и ощущал стремительные потоки воздуха и материи, со скоростью света проносящиеся мимо. Открыть глаза Энтони так и не решился и лишь сильнее зажмурился. Тело сковало давление извне, а сердцебиение то и дело прерывалось, лишая его возможности дышать, но длилось это не больше мгновения.
И вдруг он упёрся ладонями в нагретую солнцем каменную стену, частично поросшую молодой зелёной лозой. Листики у этого растения были маленькие и колючие – на щеках у него тотчас же появились бледные розовые царапины. Ещё несколько секунд Энтони простоял неподвижно и не желал двигаться с места ни на сантиметр, будто всё ещё не мог вернуть контроль над телом или просто боялся.
– Чуть правее, и ты со скоростью света снёс бы колонну, – Диаваль схватил парня за капюшон тоги и чуть приподнял над землёй, тем самым окончательно приводя в чувства.
Впервые взглянув на Византий, юный экзорцист на всю жизнь влюбился в него. И много позже он с трепетом будет вспоминать этот миг.
Триста двадцать девятый год, середина апреля. Город, которому через год суждено было стать столицей Римской Империи, ещё не был набит золотом и богатствами, как это представляли многие, но его ценность оттого не угасала. Старинные для глаз экзорцистов, но на деле совсем недавно отстроенные здания: от внушительных домов вельмож до скромных жилищ рабочих и ремесленников – приковывали к себе взгляд, как и наряженные в древние одежды жители. По количеству украшений и вышивок, а также по яркости ткани Энтони с лёгкостью мог определить статус того или иного гражданина.
Они очутились в отдалённом уголке пристани под тенью небольшого балкончика и оттуда могли наблюдать, как маленькие жилища с оранжевой крышей у самого подножья холма постепенно превращались в более зажиточные виллы, тлеющие на фоне Ипподрома в центральной части города и переходящие в просторные императорские владения. Около того Ипподрома скопилось много народу, оттуда доносились восторженные крики и свист – видимо, сейчас там проводили кровожадные гладиаторские бои или скачки на колесницах.
Раньше этот город считался греческой колонией и назывался просто Византий. Теперь же самые смелые именовали его Византий-Новый-Рим, хотя такого статуса он ещё не приобрёл. Царский дворец был уже почти достроен, и сам Константин со всем своим двором и семьёй начал стремительно перебираться сюда. А за высшими сановниками и императорской семьёй всегда следовали богатства, за ними – средний класс.
Город расцветал на глазах, и это было не только заслугой наступившей весны: подданные съезжались сюда со всех уголков Империи, корабли с шёлком и драгоценностями из Азии причаливали в акваторию порта всё чаще, а на улицах царили мир и гармония.
– У меня нет слов…
Энтони не смог договорить, ведь его организм явно не оценил путешествие во времени: живот скрутило, и тот обед, о котором его спрашивал Диаваль, резко подступил к горлу. Он закрыл рот обеими руками и бросился к краю только-только отремонтированной пристани.
– Одни эмоции. Вижу, – с насмешкой продолжил демон, пока его товарищ стоял на коленях и отчищал свой желудок.
– Нам нужно найти дом Нимериуса. В его биографии было сказано, что он одним из первых вместе с Императором перебрался сюда в триста двадцать девятом, – Энтони утёр губы и подбородок тыльной стороной ладони и медленно поднялся на ноги. – Нужно устроиться к нему… Я ведь это уже говорил? – он вновь приложил руку ко рту, сдерживая тихий ик.
– Да, ещё нам нужно на собеседование сходить и договор заключить, ага, – Диаваль похлопал друга по спине и прищурил глаза от яркого полуденного солнца. – Может, мне просто вселиться в этого нашего философа? И направить на верный путь, так сказать, – Энтони снизу вверх посмотрел на него.
– Тогда мне придётся лично изгнать тебя.
Демон ухмыльнулся, приобнял его за плечо и посмотрел на возвышающийся на холме город, выглядевший, как компьютерная графика или чересчур правдоподобные декорации к историческому фильму. Им казалось, что пройдет ещё пара секунд и кто-нибудь из съёмочной группы крикнет «снято», а картина Византия на заднем фоне медленно откатится в сторону. Но прошло уже больше минуты, а город всё ещё кипел жизнью прямо перед ними.
– Как там говорят? Все дороги ведут в Рим? В нашем случае, в Византий.
Глава
II
Резкая подножка, толчок в грудь, и юноша свалился с ног, поднимая в воздух мелкие песчинки и оттого сухо кашляя. Его противник приставил деревянный меч для тренировок к горлу побеждённого и по-дружески засмеялся. Затем, не глядя и всё ещё смеясь, кинул деревяшку в сторону. Надо сказать, породистым кобылам в конюшне, находящейся совсем рядом, тогда повезло, ведь оружие приземлились буквально в паре метров от них.
Пара зевак, наблюдавших за уже завершившейся тренировкой, обменялись пожеланиями здравия друг другу и совсем скоро разошлись. На задний двор в отличие от внутреннего можно было попасть с улицы и миновать наёмников. Хозяева этого дома были не прочь тех гостей, что желали посмотреть на тренирующихся друзей. В любом случае, никто из грабителей не стал бы проникать в дом, увидев двух молодых парней с оружием. Во всё остальное время территорию охраняли тщательнее.
Парни, будущие легионеры, наконец, остались одни, освобождённые от любопытных взглядов незнакомцев, но не от похотливых взглядов друг друга.
Зачесав назад ярко-рыжие, алеющие в лучах заката волосы, Миас протянул руку побеждённому другу. С губ Минора, валяющегося на песке, слетел короткий смешок. Обхватив его предплечье, он рывком встал на ноги. И даже поднявшись, не стал отпускать его и, наоборот, лишь сильнее сократил расстояние между ними.
Губы сначала коснулись его щеки, а потом подарили терпкий поцелуй. И Миас не мог на него не ответить, ведь сам целый день ждал этого сладкого чувственного момента.
Минор медленно потянулся к тонкому поясу друга и взял его двумя пальцами, будто начиная новую игру с известными только ему правилами. Затем укутал Миаса в крепкие объятия, ладонями гуляя по тканям одежд и покрывшейся испариной спине. От этих прикосновений тот сдавленно рыкнул и скрыл последующий стон за кроткой усмешкой.
Разгоряченные после тренировки и жадного поцелуя они тяжело дышали, а их лица были покрыты лёгким пунцовым румянцем. Сердцебиение обоих было чуть быстрее обычного, и оно не собиралось успокаиваться. Парни сдержанно улыбнулись, благодаря друг друга за очередной чудесный бой и за не менее чудесную компанию.
– Мне уже пара идти, ты же знаешь.
Миас наигранно закатил глаза и усмехнулся, а Минор умело поймал эту усмешку и обратил в новый поцелуй. Молодые и нетерпеливые, они хотели большего.
– Если ты останешься на ужин, никто не будет против. Ты же друг семьи. Я хочу видеть тебя рядом.
– Вам сейчас не следует принимать гостей, – вспомнил Миас и кинул на него настойчивый взгляд.
– Да, я помню, – Минор опустил голову и отстранился.
– Ты же знаешь, что я не специально напомнил об этом, – он положил руку ему на плечо, а затем весело потрепал мягкие каштановые волосы. – Пожелай своему отцу здравия от меня.
Минор снисходительно улыбнулся и проводил внимательным взглядом уходящего к воротам Миаса. Тот ещё пару раз обернулся и блеснул своей завораживающей широкой улыбкой, что уже пару лет разбивала сердца всех девушек столицы. Миас определённо пользовался популярностью у противоположного пола, но до сих пор его скупой отец не видел смысла в свадьбе: выгодную партию для юноши из богатой семьи ещё нужно было поискать.
Миас был старше Минора всего на шесть месяцев, но они сильно сказывались внешне. Миаса уже можно было назвать мужчиной: высокий рост, хорошо подкаченное тело, особенно, спина, огрубевшие черты лица… Минор был рядом с ним мальчишкой с мамиными глазами, стройным худым телом, юношеским, даже женским выражением лица и ломающимся голосом. Но умом и сообразительностью Минор отличался в выгодную для себя сторону.
Положив оружие на место и вытряхнув из кудрей весь песок, Минор привёл одежду в порядок и поспешил в особняк с рельефами33
Релье́ф – выпуклое изображение на плоскости, разновидность скульптуры, в которой изображение создаётся с помощью объёма, частично выступающего из плоскости фона.
[Закрыть] на глади стен и высоким треугольным фронтоном44
Фронто́н – завершение (обычно треугольное, реже – полуциркульное) фасада здания, портика, колоннады, ограниченное двумя скатами крыши по бокам и карнизом у основания.
[Закрыть] с красочными образами смелых героев и богов из легенд. Ремесленники и строители больше полугода трудились над каждой деталью этого дома, над каждой мозаикой и каждой резьбой. И теперь Нимериус с сыном, приехавшие в Византий одновременно с императором за полмесяца до сдачи работ, следили за последними этапами строительства. Во многом художникам помог особый взгляд на произведения искусства у матери Минора, Кассандры, что чаще остальных приезжала сюда вносить изменения в изначальный проект. Её муж, творческая и неоднозначная натура, такую самодеятельность только поддержал.
Сегодня Октавия Нимериуса не было целый день, и это ничуть не радовало его единственного шестнадцатилетнего сына. Он должен был вернуться уже к ужину, но как обычно задержался во дворце по просьбе императора.
В столь тяжёлые времена, совпавшие с переездом в чужой город, только отец и Миас могли вернуть юноше надежду на лучшее. И вот их снова не было рядом.
Минор сидел в обеденном зале и наблюдал за тем, как румяный закат постепенно уходил с балкона и скрывался за острыми верхушками молодых кипарисов. Слуга, невысокий чашник, уже был готов исполнить любую прихоть своего хозяина, но он, кроме молока с мёдом, не желал ничего.
Вскоре со стороны балкона, открывающего вид на внутренний дворик, появился немолодой человек в серой лацерне, почти полностью лишенной украшений. Его русые волосы до лопаток давно потеряли своё очарование, а серые пряди с каждым новым потрясением становились всё заметнее. Несмотря на недавнюю моду у мужчин носить строгие короткие стрижки, Октавий не изменял своим принципам. К тому же, ему как философу подобный вид придавал ещё большее уважение и почёт.
– Хочу, чтобы ты знал, отец: сейчас я хочу вернуться домой, – Минор махнул рукой чашнику, и тот налил Октавию в кубок разбавленного вина. – Сейчас дни скорби. Этот дом опустел, стал ещё холоднее… Пока что у меня с ним связаны только плохие воспоминания. Мне здесь не нравится.
– Не заставляй меня спорить с тобой, Минор. Я сам до сих пор ношу тёмные одежды и полностью разделяю твои чувства, – строгим, но утомлённым тоном Нимериус заставил сына задуматься над его замечанием, однако этот эффект продлился ненадолго. – Мы должны быть рядом с императором. Он полагается на нас и понимает…
– Да, и уже заставляет тебя думать над новой пьесой для своего праздника! Он ничего не понимает. Золото затуманивает ему глаза.
– Константин оказал величайшую честь нашей семье, когда посетил проводы твоей матушки. Не высказывайся о нем так.
– Но ведь он даже не говорил с ней при жизни, – Минор сделал глубокий вдох и откинулся на мягкую спинку обитого восточными тканями кресла.
Его рука помассировала лоб, убрала назад мешающиеся волнистые пряди до мочек ушей и медленно легла на стол. Поставив кубок на место, Нимериус на противоположном краю стола выпрямился и краем глаза взглянул на раскаявшегося сына.
– Отец, прости, я правда сейчас поступил неправильно, говоря так. Но я хотел бы верить, что ты и вправду понимаешь мои чувства. Я не хочу допустить недоразумений между нами, – голос был сдержан, но очень печален. – Плутон забрал у нас с тобой Кассандру, а теперь император забирает у меня тебя.
– Ты чувствуешь себя здесь одиноко, я вижу это. Но ты должен радоваться, что Зосим со своей семьёй переехал сюда даже раньше нас. У тебя есть компания. Миас хорошо на тебя влияет.
Минор выдержал паузу, вырисовывая на столе какие-то фигуры и каждый раз тревожась и нервничая при упоминании этого имени, столь приятного на слух. Он очень боялся, что их тайна лживыми и преувеличенными слухами разойдётся по всему Византию, и тогда их семьям нельзя будет пересекаться вообще. Репутация их отцов будет запятнана, а карьера – загублена… И он должен был, наоборот, радоваться, что все вокруг считали их лишь друзьями детства. Но тревожные мысли глубоко засели у него в голове.
– Я до сих пор думаю о том дне.
– Я тоже. И как ты, вижу её образ ночью и оттого не могу спать, – Нимериус поковырял еду тоненькой медной вилкой и убрал её в сторону.
– Ужин, однако, не задался, – постарался разрядить обстановку Минор, но тотчас же нарочно покашлял и тяжко вздохнул: – Почему боги разгневались на нашу семью?
Они подавленно переглянулись, и даже молчаливый чашник проникся их горем.
– Я собираюсь посетить сегодня храм Весты и Юноны. Ясный вечер для прогулки, отчищающей мысли и разум от всех тревог. Но я знаю, что ты не пойдёшь со мной, ведь ты был там сегодня утром.
– Ты прав. Как всегда.
– Молитвы и дары должны задобрить богов. Но сильно надеяться на них, конечно, не стоит.
Лицо Октавия, а в особенности – широкие седые брови, отразило тревогу и тяжесть мыслей. Минор, без слов понимающий отца даже в самые тяжёлые времена, понял причину его сомнений и резко вышел из-за стола. Грусть слетела с его лица лёгким полотном.
– Ты ставишь под сомнение наших богов? Если так и будет продолжаться, то они ещё сильнее разозлятся на нас. Отец, не ты ли учил меня всем тем молитвам, которые я сейчас знаю? Не ты ли с матушкой каждый вечер рассказывал мне истории о богах, основателях великого Рима? Неужели ты поддерживаешь эту «единую веру», о которой все сейчас так бурно говорят?
– К чему такие резкие выводы, сын мой?
– Я хочу найти разгадку. И только боги… наши боги помогут нам в этом, – он с мольбой взглянул на отца. – Мама поклонялась им. Они не могли допустить её смерти просто так. Есть же какая-то причина. Я тоже злюсь на них за это, но эта злоба ни к чему хорошему не приведёт. Нам нужно снова получить их благословение.
– Наконец, я слышу от тебя правильные слова, – начал рассуждать Нимериус. – Я никогда не сомневался в наших покровителях, Минор. Я усомнился лишь в их причастности к смерти моей жены. Я не могу поверить, что наши боги на такое способны. Эта загадка не даёт мне покоя.
Минор быстро осознал свою ошибку и буквально возненавидел себя за предрассудки и импульсивность. Он слишком часто выносил приговор, не подумав, а потом жалел об этом ещё несколько дней. Только отец мог оспорить решение Минора, а потому после каждого их разговора второй проводил тяжёлую бессонную ночь. А порой и не одну.
– Кто по-твоему сделал это? Боги защищали её. Они бы не позволили никому другому… – его голос дрогнул. – Тронуть её. Боюсь, так они пытаются сказать нам что-то. Но что?
– Никто, даже я, не может знать все, Минор.
– Да, и нам остаётся только молиться, – с этими словами он покинул обеденный зал.
Ещё несколько минут Нимериус сидел в напряженном молчании. Рядом остывал ужин. Пальцы его левой руки подушечками часто-часто касались красочной благородной скатерти, будто играли на лютне или растушёвывали пигмент на камне. Глаза также встревоженно метались из стороны в сторону, будто старались найти знакомое лицо в толпе.
Потом он вдруг резко поднял голову и уставился на чашника в другом конце зала. По спине слуги пробежал холодок, заставляющий тотчас же выпрямиться и опустить плечи.
– Ты? Я не видел тебя прежде. Да, на твоём месте был Лиам. Подойди-ка.
Октавий общался учтиво со всей своей прислугой и с низшими слоями населения, но, конечно, без лишних почестей и благодарностей. Он не видел смысла кричать или избивать тех, кто выполнял всю грязную работу за него, как не видел смысла и чрезмерно хвалить их за это.
Молодой парень, на вид на пару лет старше Минора, но ниже ростом, быстро приблизился к господину. Это был Энтони, и он превосходно отыгрывал свою роль. Даже за столь короткий промежуток в два дня он успел узнать о Нимериусе и его сыне достаточно, чтобы сойти за «своего». Например, то, что совсем недавно они при сверхъестественных обстоятельствах потеряли Кассандру – верную жену Октавия и мать Минора. С другими рабами он общался только по делу и в случае внезапной потребности потренировать свои знания латыни и древнегреческого – в четвёртом веке в Римской Империи это были главные, официальные языки.
– Ещё вина, dominus55
Dominus (с лат.) – господин, хозяин.
[Закрыть]? – когда он наклонился к нему, высоко заделанный пучок забавно подался вперёд, а неубранные пряди легли на лоб.
– Пожалуй, откажусь, puer66
Puer (с лат.) – раб, «мой мальчик».
[Закрыть], – Нимериус сделал сдержанный жест кистью. – Что случилось с тем, кто занимал твоё место прежде? Говори, если тебе это известно, – замолчав, он взял из глубокой тарелки с виноградом несколько спелых ягод.
Октавий Нимериус не только здесь, но и в Риме поддерживал дисциплину среди рабов не силой, а языком. Иногда речь бывает также остра и коварна, как и сабля разбойника в пустыне. Нимериус искренне верил, что бить розгами за проступок мог любой дурак, а вот объяснить и внушить необразованным рабам, почему же то или иное действие зовётся проступком, – не каждый. Но если слова не переубеждали сорванца, приходилось уподобляться большинству и брат в руки розги.
– Лиам устроил поджог одного христианского храма, dominus. Его казнили на месте, – ответ нисколько не удивил Нимериуса: он остался также не заинтересован и вдумчив, как и прежде.
– Это ты знаешь. Буду надеяться, что место чашника рядом со мной не сделает тебя богохульником.
– Вы что, dominus, – снисходительно заметил Энтони, однако уже и этой безобидной фразой позволил себе слишком много.
– Надо занять тебя делом. Так, слушай. Спустись к поварам и прикажи им немедленно испечь четыре солёные лепёшки и вместе с горячим медовым молоком подай их моему сыну. Если его не будет в своих покоях, поставь их подальше от балкона, окон и сквозняка. Я знаю, в новом месте он долго не может освоиться.
По подавленному взгляду ясных голубых глаз Энтони понял, что всё это время Нимериус думал только о Миноре. Он беспокоился за судьбу сына, мысли которого были тревожны и в какой-то степени даже неправильны, и всей душой хотел помочь. Но как Октавий мог направить сына на верный путь, если сам ещё не оправился после смерти жены?
– Что-то ещё, dominus?
– Да, проследи за тем, чтобы от этого всего шёл пар. Ну же, ступай.
Совсем скоро, как Нимериус и планировал, он посетил жрецов. И ради сына навестил также святилище Ювенты в храме Юпитера и Минервы. В своё совершеннолетие каждый юноша приносил жертву этой богиня, чтобы та впредь оберегала его и помогала, и Октавий захотел напомнить ей о своих обязанностях. Минор же почти никогда не молился богам за себя и своё здравие, беспокоясь только о близких.
Серебряная ночь и её тёплые порывы снимали тяготы прошедшего дня. Нимериус возвращался из храма в привычной задумчивости и спокойствии.
Виды, открывающиеся с вершины города, ещё полгода назад нахваливала Кассандра. Свежий, ещё не потонувший в грехах Византий нравился ей гораздо больше разросшегося грязного Рима, который уже сложно было назвать великими или святым. Переезд сюда она считала добрым знаком.
И вот теперь прах Кассандры, доброй и ласковой женщины, покоился в хладном кувшине вдали от любимых ею земель. Но ведь эти же земли и погубили её…
Нимериус никогда не хватался за прошлое, но каждый раз учился на нём, всегда жил настоящим и не стремился заглянуть в будущее. И с самого детства учил этому Минора. И даже в эти тяжёлые времена он старался оставаться бдительным и не предаваться отчаянию, показывая сыну пример и тем самым его поддерживая. Других способов Октавий не видел: он не мог утешить сына словами, хоть и являлся красноречивым поэтом и философом, не мог публично выразить всю ту отцовскую любовь, что испытывал к своему единственному чаду, ведь это умалило бы честь юноши в глазах общественности…
Но, несмотря на все свои принципы и девиз наслаждаться каждым прожитым днём, Нимериуса успокаивала мысль, что совсем скоро он встретится со своей женой по ту сторону реки душ, сможет снова услышать её мелодичный голос и почувствовать запах лаванды, что источали её мягкие каштановые волосы… Минор, ещё сохранивший юношеские черты, был немыслимо похож на неё, и иногда это приносило им обоим необъятную душевную боль.
Но пока Октавий был жив, он горел желанием раскрыть причину погибели Кассандры и непременно сделать это вместе со своим сыном. Ещё в тот роковой день, склонившись над охладевшим телом жены, Нимериус поклялся найти убийцу любой ценой.
Сделав круг по городу, Октавий приблизился к поместью с восточной стороны и обратил взгляд на тёплый оранжевый свет, льющийся из покоев сына. Еще одна невысокая фигура буквально ходила за ним по пятам, и Нимериуса это обстоятельство заинтересовало. Минуя наёмную стражу, он поднялся на второй этаж и сбавил шаг в коридоре, отделяющим его покои от покоев сына. Там капитель колоннады дорабатывали ремесленники: фигуры уже были вырезаны из камня, и оставалось только раскрасить их синей и золотой красками, каждая капля которых стоила целое состояние.
– Я считаю, что эти цветы стоит поставить у балкона. Им нужен свет, – по голосу Энтони казался ведающим в этом вопросе человеком.
Октавий подошёл к распахнутой двери и остановился у самого порога, но так, чтобы юноши его не заметили и не услышали. Он видел лишь часть одной из комнат и почти сразу заметил некоторые изменения: пятнистая шкура леопарда, которого Миас вместе с Минором задушили собственными руками на охоте две недели назад, уже висела на другой стене.
– Я не разбираюсь в растениях, но звучит правдоподобно…
В комнате раздался шелест листьев.
– Она умирают. Нужно будет обязать садовника ухаживать за ними. Скажешь об этом Амелии, когда встретишь её. И да, поставь цветы у окна, как ты и сказал.
– Сейчас, dominus…
Голос Минора и его спокойное снисходительное настроение, потерявшее все подавленные нотки, обрадовало Нимериуса. Юноша даже рассмеялся пару раз, помогая рабу перетаскивать тяжёлые сундуки. Заняться обустройством новых покоев – превосходный способ отвлечься и сделать этот дом хоть немного роднее и уютнее.
Октавий тепло улыбнулся, спрятал кисти в спадающие широкие рукава тоги, как всегда любил, и отправился в свои покои.
***
Организация городской стражи во времена Империи была очень запутанной, особенно, после упразднения Константином преторианской гвардии. И даже Диаваль, теперь стоящий чуть ли не во главе всех городских когорт, не мог полностью разобраться в своих обязанностях. При их выполнение не могло быть и речи.
После расформирования преторианской гвардии на плечи городских солдат и ликторов легла защита общественного порядка и предотвращение пожаров. Некоторые, подобно наемникам и тщательно отобранные, могли служить императору или его приближённым, являясь не то, чтобы телохранителями, ступающими по пятам и никого к не своему господину не подпускающими, а скорее просто охранниками покоев или целого поместья.
