Текст книги "Танец мотыльков над сухой землей"

Автор книги: Марина Москвина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 11 страниц) [доступный отрывок для чтения: 5 страниц]

* * *

Мы с карикатуристами празднуем Первое апреля в клубе «Петрович». Я смотрю, у меня нет вилки.

Сергей Тюнин берет со стола первую попавшуюся вилку, неизвестно чью:

– А вот вилка – тебя не устраивает?

– Я боюсь брать чужие вилки, – отвечаю. – Можно подцепить какое-нибудь мелкое, но досадное венерическое заболевание.

Он эту вилку тщательно вылизывает и дает мне.

– На, – говорит, – возьми и спокойно ешь.

* * *

В книжном магазине «Москва» ко мне подрулил бородатый поддатый мужик с увесистой болотного цвета книжищей стихов. И говорит:

– Вы только взгляните, какая замечательная книга.

– Нет, я не могу ее у вас купить, – отвечаю, наметанным взглядом вижу, что автор.

– Да не у меня, – говорит, – а в кассе.

– Нет, нет и нет! – произношу окрепшим голосом.

– Вы хотя бы посмотрите – кто тут в предисловии – Окуджава, Слуцкий! Не надо покупать, черт с вами, просто посмотрите!!!Возьмите в руки, повертите, хотя бы полистайте для приличия. Увидите – вам понравится.

Хотела ему сказать: брось, дружище, не подходи, не проси. А он не отпускает, опутывает нитями своей биографии:

– Вам кажется, я пьяный? Да, я выпил коньяку, принял для расширения сосудов. У меня был микроинфаркт, мне врач прописал. А если вы не прочтете хотя бы пару стихотворений, со мной что угодно может случиться. И вы будете виноваты!..

Тогда я отвечаю:

– Что ж, я ознакомлюсь с вашей книгой, но только в том случае, если вы ознакомитесь с моими – вон они лежат – мои романы, рассказы и повести, будьте любезны, а это книги моего мужа, отца и сына… Куда же вы?

Но его и след простыл.

* * *

В помощь российским хосписам издательство «Эксмо» выпустило сборник современных российских писателей. Вдруг обнаружили, что мою повесть подписали Маканиным, а Маканина – Москвиной.

– Хорошо, именно вас перепутали, – облегченно вздохнула издатель книги Надежда Холодова, – хотя бы объясняться только с Маканиным. А если бы Маканина перепутали с Акуниным?! Или Пелевина с Лукьяненко?!

* * *

Директор Первого хосписа в Москве Вера Васильевна Миллионщикова приветливо приглашала меня:

– А вы приходите к нам в хоспис, когда устанете – просто так, душой отдохнуть…

* * *

Дочь Веры Миллионщиковой, Нюта Федермессер, на благотворительном концерте в хосписе, чествуя спонсоров, рассказала анекдот:

«Умер один бизнесмен. Его подхватили – и прямо в ад.

– Как же так? – возмутился он. – А ну-ка устройте мне встречу с Богом! Я столько сделал пожертвований! И за это платил, и за то, и за вон то…

И вдруг послышался глас:

– А мы вам деньги вернем…»

* * *

В автобусе у меня за спиной звучит монолог:

– Нередко в обычной жизни люди купюры в лапшу рвут. В семейных ссорах деньги перемазывают чернилами и мазутом, пишут послания, заворачивают огрызки…

Я обернулась и посмотрела на этого человека. У него на лице было неподдельное страдание.

* * *

– Только фильмы ужасов примиряют меня с жизнью, – говорит Леня. – Посмотрел «Чужой против хищника» – и сразу на душе легче.

* * *

Писателя Александра Торопцева задержали в метро – он прошел без билета. Позвали милиционера, стали требовать штраф. Саша сказал милиционеру:

– Давай на спор: кто сделает три хлопка? Если ты сделаешь три хлопка, то можешь меня забирать и даже дать мне срок. Но три хлопка надо сделать, отжимаясь от земли. Я сейчас три не сделаю – я не в форме, а только два.

«И тот дал слабину, – торжествовал Торопцев, – вступил со мной в этот чепуховый разговор, а потом и вовсе меня отпустил!»

* * *

Старушка в поликлинике – мне:

– Мы-то с вами многое повидали. А молодежь? Что они видели в жизни?

* * *

Выступаем с Седовым с Саратовском ТЮЗе. Только стали разыгрывать его сказку специально пошитыми мной куклами, как из этих кукол вылетела моль и заметалась в прожекторах софитов.

Я бросила все и побежала за ней, пытаясь прихлопнуть.

Седов:

– Марин, ты не забыла, где мы находимся?

* * *

Звонит из Екатеринбурга художник Саша Шабуров:

– Я открыл в Екатеринбурге п-памятник – литературному герою. 280 кг металла на него ушло. Это памятник… Человеку-невидимке!.. Постамент и два следа: один – мой, один – его.

* * *

Сидим в кафе с поэтом Еременко. Он уронил на стол пепел от сигареты, лизнул палец, прилепил пепел и съел.

– Запомни, – сказал он. – Пепел – он стерильный. Любой пепел!

* * *

Еще будучи уральским художником, Александр Шабуров приехал с выставкой в Москву.

– Как тут у вас, в М-москве, медленно из гостей в гости п-передвигаться, – ворчал он недовольно. – Вчера был т-только в восьми гостях, а в Свердловске усп-певаю за вечер в гостях д-двенадцати-п-пятнадцати побывать. Причем из восьмых пришлось уйти уж очень быстро. Мой д-друг, у которого я живу, – мы с ним вместе ходили – так нап-пился (я-то не п-пью и не к-курю), что через десять м-минут упал лицом в салат. И н-нам пришлось удалиться к себе домой, рискуя обидеть хозяев столь стремительным визитом.

* * *

– Ты счастлив? – спрашиваю я у Шабурова.

– Да – в общем и целом, – он отвечает. – …А куда деваться-то?

* * *

Старый приятель попросил написать добрые напутственные слова на книгу его подруге.

– Да ты напиши сам, – сказала я ему, – и поставь мое ничем не скомпрометированное до этой просьбы имя.

* * *

Едем в машине – Татьяна Бек, Дина Рубина и я. Таня говорит:

– Я была на вечере Окуджавы, и там все закричали «браво», и я тоже крикнула «браво». А мне женщина рядом сказала: «Надо кричать не „бра́во“, а „браво́“, иначе вы не прорветесь, не выделитесь… Я старый квакер, я знаю!» Можете взять это себе, – предложила нам Таня, – использовать в романе.

Пауза.

– Я тебе уступаю, – величественно сказала мне Дина.

* * *

Мы с Диной Рубиной заглянули в буддийское издательство «Открытый мир», а там на стенке висит большой портрет далай-ламы.

– Ой, как на Стасика Митина похож! – обрадовалась Дина.

– Да ничего подобного! – воскликнула я, чтобы хоть как-то сгладить ситуацию.

– Похож, похож, – говорит Дина, – ты не видела, как он постарел.

* * *

Марина Князева, мастер устного слова, кавалер ордена русско-французских культурных взаимоотношений:

– Ты знаешь, какой со мной в Страсбурге случился конфуз? Я с детства любила Гете. И вот иду по улице и неожиданно в тумане на площади возникла фигурка с длинными развевающимися волосами, в пальто с поднятым воротником… Я подошла, а это памятник Гете. И я разрыдалась. Я плакала и в голос причитала: «Ну, вот мы с тобой и встретились, Вольфганг!»

* * *

Докладываю радостно Седову, что по моему письму его рукопись включили в Федеральную программу, теперь дадут деньги на издание, выйдет книга.

Седов – с негодованием:

– Кому ты рассказываешь об этом?! Нет, ты соображаешь? Если ты заглянешь ко мне в душу, ты увидишь, что там горит костер, и на этом костре горят книги, все до одной, в том числе и моя!!!

* * *

– Зачем ты выбросила мои ботинки? – кричит Леня. – Да, молния на них сломалась, ну и что? Утром встал, надел, скотчем прихватил и пошел, а вечером отодрал и лег, потом утром опять прихватил!..

* * *

– Я такой была красильщицей раньше, – говорила Люся. – А сейчас развожу краску, завариваю, кладу предмет, а когда вынимаю – вода стекает, а он остается такого цвета, какого и был. Так что теперь у меня художественный свист выходит на первое место.

* * *

Позвонили из Союза писателей и спросили – какого я года рождения?

– А то у нас тут написано – 1854!

– Так и есть, – я им ответила.

Не стала разочаровывать.

* * *

Мой издатель Надежда Холодова иной раз пропадет куда-то, не пишет, ничего, а ты сидишь без пфеннига и уже хотел бы продвинуть дело. Вот она звонит после такого перерыва, а Леня тянет мне трубку и говорит:

– Иди, это твоя последняяНадежда…

* * *

Сережка – маленький – спрашивает:

– Я не пойму, мы хорошо живем или плохо?

* * *

Вернулась домой, рассказываю:

– Захожу в журнал «Дружба народов» в отдел прозы: «Новые писатели нужны в литературе?»

Серега, не дослушав:

– …Нет, что вы! Старых-то никак забыть не можем.

* * *

– Если б ты знала, – сказал Леонид Бахнов, – как мне пришлось из-за тебя сражаться с корректором. Она хотела у тебя переменить все знаки препинания – на противоположные!

* * *

В 80-е годы художник Анатолий Орехов и Леня Тишков отправились на заработки в Тюменскую область – расписывать детские сады. Толя был толстяком, решил худеть, да и вообще они старались поменьше тратиться. Письма шли очень долго, поэтому я им послала телеграмму:

«Кампанию похудения одобряю и поддерживаю».

Им ее отдали на почте, они смотрят – одно слово заклеено. Что такое? Оторвали бумажку – а в слове «похудения» пропущена буква «д».

* * *

Карикатурист Виталий Песков шагает по Цветному бульвару, а ему навстречу бывший сотрудник «Литературной газеты», немного спившийся – в обеих руках авоськи с бутылками, брюки расстегнуты.

Виталий ему:

– Ты б хоть ширинку застегнул!

А тот развел руки в стороны и отвечает:

– Не на что!

* * *

Якову Акиму принесли телеграмму от Марка Соболя и Григория Граубина – из Забайкалья, из города Красный Чакой:

«Пока еще глотка глотает, пока еще зубы скрипят тчк»

* * *

Дочь Якова Акима, Ира, зашла в Чите к писателю Григорию Граубину. Ее сопровождала церковная женщина, знавшая Граубина исключительно понаслышке и даже не мечтавшая очутиться у него в гостях.

Обе они были поражены непритязательностью быта известного писателя на фоне его очевидного духовного богатства.

– Жилище Гоши, – сказала Ира, – можно было бы назвать приютом отшельника, все ветхое, полуразрушенное, – если бы не шкура питона, висевшая на стене и своим экзотическим видом нарушавшая представление о запредельной бедности простого читинца. Хотя церковные люди умеют скрывать эмоции, моя спутница не выдержала и выказала свое изумление. На что старик Граубин воскликнул горделиво: «Это я его убил!..»

* * *

Про Марка Соболя кто-то отозвался уважительно:

– Он хоть и старый был, но ухажеристый.

* * *

В Нижнесергинский книжный магазин, к удивлению односельчан Лени Тишкова, завезли книгу «Самоучитель стриптиза», внизу помельче – подзаголовок: «Стриптиз в домашних условиях». Новенькое, с иголочки, глянцевое издание. А рядом на полке – выцветшая от времени, пожелтевшая брошюра: «Грибы у дома».

– Вот как в разные времена манипулируют нашим сознанием! – заметил Тишков, глядя на это странное соседство.

* * *

Я рассказала Ковалю, что была на приеме у психотерапевта и мне установили два синдрома: синдром Отелло и синдром «перелетных птиц».

– У вас, Юрий Осич, – спрашиваю, – нет ли подобных синдромов?

– «Перелетных птиц» – пожалуй, – ответил Коваль. – А вместо синдрома Отелло у меня синдром Дездемоны.

* * *

Яков Аким и Юрий Коваль после открытия «Книжкиной недели» пригласили нас с Бородицкой в ресторан под названием «НИЛ» («Негодяи и Лизоблюды», – Коваль расшифровал), вроде филиала Дубового зала Дома литераторов.

Сначала все было на широкую ногу: соленая форель, борщ, хаш, мы наелись, напились, а нам все подносят закуски, горячее на необъятных тарелках, графинчики с коньяком. В какой-то момент Юрий Осич заерзал и стал намекать, дескать, здесь, вообще-то, все очень дорого. Но внезапно проголодался и заказал долму. Потом Бородицкая ушла. Мы пировали втроем. Тут пробил час расплаты и обнаружилось, что им не хватает. Я достаю кошелек.

Яша – гордо:

– Я у Марины не возьму.

А Юра:

– Яш, ладно тебе, давай возьмем! Не будем ее обижать. Маринка – это же человек, а не девушка!..

* * *

Яков Лазаревич Аким поздравил дочь Иру с Рождеством. Она поблагодарила, но заметила:

– Хотелось бы, чтобы это поздравление было более осмысленным.

* * *

В доме ремонт, я упаковываю вещи, смотрю – у Лени сумка какая-то потрепанного интимного вида. Заглянула, а там пожелтевшие письма – пачки! Выудила одно, объятая ревностью, на конверте адрес: «Мурзилка», «Чемоданчик»… Это были письма детей в редакцию про инопланетян.

* * *

– Какой тебе роскошный свитер Маринка связала! – сказала Дина Рубина Тишкову и спросила у меня: – А почему ты не свяжешь ему штаны? И пояс верности туда бы ввязала, опять же – от радикулита хорошо.

– Да пусть она скажет спасибо, – вскричал Леня, – что я ей в жизни доставил хотя бы мало-мальские страдания! А то вообще было бы не о чем писать!

* * *

«Цыганский» писатель Ефим Друц:

– Вы когда-нибудь слышали пенье цыган? Уверен, что никогда! Так я вам это устрою! У меня жена была цыганка, я кочевал с их табором. Вы должны прочитать пять моих книг – и вы все обо мне поймете. И позвоните мне.

– А в ваших жилах течет цыганская кровь? – спросила я, затрепетав.

– Ни капли! – вмешалась в разговор Ира Медведева. – Фима – просто еврей. И сколько можно доить одну корову? Там в вымени не осталось ни капли!

* * *

Подруга моего брата – про их одноклассницу:

– …Она может не смочь прийти на вечер выпускников. Ведь у нее восемь собак. Она была врачом, а потом стала экстрасенсом и поняла, что не в состоянии жить с людьми. Теперь живет с собаками. И она там не самая главная! Самая главная у них – одна большая и умная собака…

* * *

Приехала в Переделкино и сразу передвинула мебель в номере – по-своему разумению наладила «фэн-шуй».

На что горничная мне сказала строго:

– Будете уезжать – поставьте все на место.

Оказывается, в этой комнате всегда останавливается слепой поэт Эдуард Асадов – тут каждая вещь для него должна быть привычна и под рукой.

* * *

Вспомнила, как в Доме творчества в Коктебеле он стоял на набережной с тростью, и лицо его было обращено к морю.

* * *

Эдуард Асадов – за столом в Переделкине:

– Серафимы, Херувимы… Кто их там разберет, эту небесную канцелярию. Вот попадем туда – увидим. Если бог даст, что Бога нет, тогда не увидим ничего.

– Экий вы богохульник, – отзывается его собеседник.

– Я – да, – отвечает Асадов. – У меня свои отношения с Богом. Но больше никому не советую.

* * *

Наш дядя Толя всю жизнь собирает марки, меняет, покупает, отслеживает.

– Немецкие марки времен войны? Это интересно! – он говорит. – Но только без Гитлера, этого мерзавца.

* * *

Моему папе Льву прописали уколы. Но нам все время некогда забежать к нему.

– А я могу выйти в метро, – предложил Лев. – Договариваемся – какой вагон: передняя или задняя дверь, поезд подъезжает, двери открываются, а я уже стою со спущенными штанами. Леня быстро делает укол, двери закрываются, я надеваю штаны, а вы едете дальше.

* * *

Асар Эппель, узнав о том, что переводчик Миша Липкин ходит в семинар к нему и к нам с Бородицкой, воскликнул:

– Ходить к Маринам и ко мне – это все равно, что бегать за продуктами в «Седьмой континент» и в «Пятерочку»!

– Правда, он не оговорил, – заметил Миша, – кого подразумевал под «Пятерочкой», а кого – под «Седьмым континентом».

* * *

Режиссер Татьяна Скабард снимала фильм про Леню Тишкова для программы «Острова». Они ездили на Урал, в маленький затерянный между сопками городок Нижние Серги, где родился и вырос Леня. Снимали родной деревянный домишко на краю озера с печной трубой, баб с коромыслами, детишек на салазках.

В конце фильма Скабард спросила:

– Лень, ты чувствуешь себя по-настоящему русским человеком?

– Я чувствую себя человеком мира, – ответил Тишков.

– В кои-то веки решила снять фильм о чистокровном русском! – всплеснула руками Скабард. – С таким трудом отыскала его среди несметных полчищ метисов и мулатов, так он оказался – человеком мира!..

* * *

Люсин приятель Гена Маслов заранее поставил себе памятник на кладбище, где отразил все свои достижения и регалии.

– А теперь, – сказала Люся, – Маслов хочет напечатать альбом – кого он любил и кто любил его.

Я спрашиваю:

– А это будут два разных альбома?

– Наверное, один, – ответила Люся, – он собирается его издать за свой счет.

– Чтобы разослать по библиотекам? – спросил Леня.

* * *

Желая отдохнуть от сухумской разрухи, Даур Зантария кочевал по Москве. Некоторое время он обитал у нашей подруги, художницы Лии Орловой.

Она ему:

– Абхазский сепаратист, закрой за мной дверь!

– Иди-иди, – отвечал он, – клерикалка, мракобеска, обскурантистка…

* * *

– Я был в Пицунде, – рассказывал мне Даур, – пустой пляж, пустое море. Идешь – никто не мешает, правда, никто и не помогает. Денег нет вообще! Абхазских еще нет в природе, а русские не имеют хода. Впрочем, и русских ни у кого уже нет. Лия хотела поехать в Абхазию. Но там такая шпиономания, ее арестовали бы как шпионку. Сейчас там нельзя одной тихонько купаться в море. Неопытная, но энергичная служба безопасности не дремлет. Они схватили незнакомого чеченца. А где-то в болгарском романе читали, что нужно вколоть аминазин, чтобы развязать ему язык. Но вкололи такую дозу, что он только сказал «Аллах акбар» и умер. Повсюду царит ужасная мистика: в этого бес вселился, в того вселился дьявол, везде видят чертенят. Сидят, как в колодце, пять лет – совсем нет никакой связи. Местные дельцы, имеющие спутниковые телефоны, на моих глазах поднялись на гору – пытались установить связь, – но туман, то, се, – ничего не получилось. Я все там роздал, кроме любви к тебе, ибо любовь к тебе – это то, из чего я состою!

* * *

– Когда я упал с инжира, – он говорил, – а как может быть иначе, если такой туберкулезник, как я, залез на инжир, ты знаешь инжир? – к нам вся деревня сбежалась – кто чачу несет, кто помидоры, кто баклажаны, ты знаешь баклажаны? Это такие огурцы, только фиолетовые!..

* * *

– Я оброс, – жаловался Даур, – и теперь похож на Бетховена в абхазском исполнении. Что мне делать? Идти в парикмахерскую по сравнению с твоей стрижкой – все равно, что отправиться в публичный дом вместо родного пристанища. Я понимаю, ты очень занята. Это я только и делаю, что ращу себе волосы.

* * *

– Ну вот, теперь совсем другое дело. Шагаю по улице – все смотрят на меня, говорят: «Сам так себе, но прическа – пиздец!»

* * *

Я – Лёне:

– Дай Леве свой носок, он тебе заштопает. Его в детстве баба Мария научила отлично штопать.

– На лампочке? – спрашивает Леня. – Так и вижу – он берет лампочку в руку, и она загорается от его руки. Не ярко, но достаточно, чтобы видно было, что штопаешь. Так он штопает, штопает, устает, лампочка гаснет, а он все уже как раз заштопал.

* * *

– Надо при любом удобном случае всем предлагать что-нибудь заштопать, – говорит Лев. – Теперь это никому не нужно, а звучит очень мило.

* * *

Зубной врач Алексей Юрьевич:

– Однажды мы проводили профилактику на часовом заводе. У нас там был стоматолог Паша, всегда пьяный, всегда! И вот он в таком состоянии орудует бормашиной, и вдруг ему становится плохо. Он все бросил, встал, и его стошнило. Тогда он поворачивается и говорит: «Приема сегодня не будет, доктор заболел». В конце концов его выгнали, но только за то, что он, рассердившись, щипцами схватил за нос заведующего стоматологическим отделением и таким образом водил его по коридору. Вообще, – завершил этот рассказ Алексей Юрьевич, – я так люблю разные истории про знаменитых врачей, особенно про доктора Чехова…

* * *

Алексей Юрьевич – моей сестре Алле, сидящей у него в кресле с открытым ртом:

– Я чувствую себя ваятелем, а вы – глыба мрамора.

* * *

– Людей тех не будет, – он говорит, – а мои пломбы останутся жить в веках.

* * *

– А это живопись у вас на стенах? – спрашивает Алла, зная, что Алексей Юрьевич увлекается рисованием.

– Нет, – он отвечает, – это плесень.

* * *

Дина Рубина приехала в Киев, к ней подошел сотрудник музея, очень интеллигентный, сказал, что счастлив с ней познакомиться и так далее.

– Я это слушала равнодушно, можно даже сказать, не слушала. И вдруг он говорит: «Дело в том, что я ничего не читал вашего. Но по предисловию к „Дням трепета“ Марины Москвиной понял, что вы настоящий писатель».

* * *

– Не каждый, кто держит калам, сможет написать кетаб! – говорил Даур. – Кетаб, Мариночка, – это книга.

* * *

Еще он говорил:

– Книгу нужно нюхать, каждую страницу целовать… а читать умеют все.

* * *

– Абхазы любят, когда русские писатели пишут про Абхазию, – посмеивался Даур. – «Утром взошло солнце. Но это было особенное солнце… И шорох криптомерий, и запах агав…», как писал Паустовский. Но агавы – не пахнут. Не пахнут – и все. У меня росла агава. Ну – не пахнет, что ты будешь делать?

* * *

Мой папа Лев ждет меня около Театра Ермоловой. Там начинается спектакль по пьесе Теннеси Уильямса в переводе Виталия Вульфа, друга Льва. Виталий Яковлевич выходит на улицу раз, второй, меня все нет, папа злится, я опаздываю на полчаса по техническим причинам, короче, наш поход в театр полностью провалился. Лев встречает меня разъяренный и произносит в великом гневе – чистым ямбом:

– К чему привел богемный образ жизни —

Вне времени, пространства… и зарплаты!!!

* * *

После выхода книги, посвященной карикатуристу Олегу Теслеру, нам позвонила жена Сергея Тюнина, Ира, и сказала, что хочет выпустить тоже такую книгу о Тюнине – пока он жив.

– Ой, – зашептала она, – до свидания, ключ в замке, это Тюнин идет.

* * *

Дина Рубина:

– Во мне появляется дьявольская харизма, когда я кого-то куда-то устраиваю. Ну, друзей ладно. Но и врага! Я начинаю любить этого человека, я высвечиваю его как божественный литературовед: все в тени – только он под прожекторами на пьедестале.

* * *

Три недели была в Уваровке с Илюшей и Вероникой. В субботу вечером происходила смена караула. Я ехала на электричке в Москву, а Леня – из Москвы в Уваровку. По дороге переписывались – где кто. Между Можайском и Бородино я написала: «Скоро встретимся!» А через несколько минут мимо полетела как вихрь электричка. Ввух! – наши электрички промчались мимо друг друга, все произошло так быстро, что окна слились в одну сплошную линию. Я заметалась, кинулась к телефону и ничего не успела написать. Но в кульминации этого ревущего пролета мне пришла sms-ка:

«ВСТРЕТИЛИСЬ!»

* * *

Ветеринар Надежда Ивановна:

– Это от тебя мне звонила пожилая дама с придыханием? У ее чихуахуа понос, и она ссылается на тебя? Не смей никому давать мой телефон. Как ты не понимаешь, я уже стольких вылечила от поноса, что больше уже моя душа не вмещает этого диагноза.

* * *

– Я ехала от вас, – рассказывает Надежда Ивановна. – Ну, знаешь, поздно вечером какие люди в метро едут? Никакие! Кто сидя спит, кто – стоя. И вдруг в вагоне пятеро подвыпивших мужчин случайно собрались, пять казаков, даже не знакомых друг с другом. И они запели. Как они пели! Ведь недавно была годовщина потопления «Варяга». Я подумала: счастливые люди, как они могут вот так стоять и петь, мы уже так не можем!..

* * *

– Я часто прихожу в уныние, – жалуется моя сестра Алла. – Раньше Люся всегда подбадривала меня, говорила, что я прекрасная и ослепительная. А что теперь? Мне так не везет! Например, сейчас я хочу снести стену. А мне не разрешают. Говорят, в доме трещины, и если я снесу несущую стену – завалится весь дом.

* * *

Седова пригласили в арт-клуб «МуХа» на Новый год сыграть Деда Мороза. Седов в свою очередь порекомендовал меня на роль Снегурочки.

В клубе нам сшили костюмы, ему дали бороду, валенки, все сверкает, переливается. Седов предложил:

– Давай я лягу под елку и буду спать якобы вечным сном. Ребята придут, а ты скажешь – Дед Мороз спит, но пора его разбудить, чтобы он навел порядок в Природе и чтобы появился на Земле Новый год. Возникнет интрига.

Мы нарядились, Седов лег под елку в красной шубе с курчавой бородой и закрыл глаза. Появляются дети в карнавальных костюмах – два пирата, Дюймовочка, Золушка, мушкетер и почему-то натуральный скелет. А я в синей шубке, в шапочке – давай им объяснять, что мы сейчас будем оживлять Деда Мороза.

Дети кинулись на него – пират за плечо трясет, мушкетер в ухо орет, Золушка – валенки стягивает, Седов и ухом не ведет. А один сообразительный мальчик побежал к родителям, сказал, что Деду Морозу плохо. И те вызвали «Скорую помощь».

* * *

Собираюсь идти в клуб играть Снегурочку, навожу марафет. А Сережка:

– Ну, что? Последний раз Снегурочку играем? Дальше-то пойдет Баба-Яга?

* * *

Яков Аким:

– Когда я пью – на меня смотрит Бог.

* * *

– Гантели – это единственное, в чем я педант, – говорил Яша.

* * *

– Что мне надеть – черный плащ или синий с красным? – спрашивает Люся.

– А вы по какому делу собрались? – спрашивает Леня.

– Составлять завещание.

– Тогда лучше ехать в радужных тонах…

* * *

Тишков – художнику Жене Стрелкову, редактору нижегородского журнала «Дирижабль»:

– У тебя, Женя, только тогда состоится судьба, когда ты построишь дирижабль, сядешь на него, полетишь и исчезнешь навсегда. У вас там все в излучине Волги посвящено таким романтическим делам. Стоит памятник Чкалову. Тебе надо быть достойным героя-земляка! Что ты пустые парашюты в выставочном зале развешиваешь? Какое-то колесо с крыльями, брошюрки, эскизы… И это называется «Человек летающий»??? Довольно грезить и десятилетиями выпускать журнал «Дирижабль»!

– А как? Что делать? Посоветуй? – спрашивает Женя.

– Иди к спонсору, – говорит Леня, – скажи, что после испытаний летательный аппарат будет ему возвращен и поставлен на службу туризму. Пообещай, что слетаешь и отдашь обратно. А сам улетишь и не вернешься. Тогда все соберут твои произведения, журналы все твои, сразу пресса появится, смысл и окончательная точка.

* * *

Послали Леню идти хоронить нашу дальнюю родственницу, старенькую бабушку, которую он не знал и никогда не видел.

– Вот как раз и увидишь, – сказали ему.

– Хорошо, – согласился Леня. – Но тогда я Марину тоже отправлю на Урал хоронить совсем незнакомых ей людей – с приветами от меня…

* * *

– У нас по соседству жил фотограф, армянин, – рассказывал Даур, – звали его дядя Гамлет. Армяне любят шекспировские имена. Я лично знаком со старой согбенной Офелией и шапочно – с армянином по имени Макбет, Макбет Ованесович Орбелян, хирург-стоматолог, у него всегда халат немного забрызган кровью. Его отцу, Ованесу, наверно с пьяных глаз померещилось, что Макбет – имя, которое украсит любого невинного младенца…

* * *

– А знаешь, как один мясник другому голову отрубил? – он мне рассказывал. – А что? Поспорили на четвертинку, – буднично говорит Даур, – кто кому сможет отрубить голову с первого раза…

* * *

Позвала Даура на выставку тропических бабочек. Он не пошел. Ему не понравилось, что все бабочки там будут мертвые.

– Можно, конечно, – сказал он, – прийти и с закрытыми глазами пробыть до фуршета… Энтомологи вообще устраивают фуршет?

* * *

Всех незнакомых женщин на улице, продавщиц в ларьке и вообще любых теток, независимо от вида и возраста, он звал просто «доченька». Исключение Даур сделал только для абсолютно реликтовой, дико агрессивной матерщинницы, которая обложила его по полной программе. Ее он назвал «матушка».

* * *

Взяли на майские праздники путевки – круиз по малому Золотому кольцу на теплоходе «Грибоедов». Поселились в каюте. А там во всю стену окно – и все время люди фланируют.

– Как же мы будем сексом заниматься? – я спрашиваю.

– Да мы так сексом занимаемся, – говорит Леня, – что любо-дорого посмотреть!

* * *

Хозяйка хибары, у которой художник Буркин снимал сарайчик в Коктебеле, попросила:

– Володя! Нарисуйте мою дочку Надю, пока она как роза!

– А что, она потом будет – как хризантема? – спросил Буркин.

* * *

Сергей Тюнин увидел в Красном море рыбу-дракончика. Нырнул – а она в песке, только хвостик торчит. Он хвать ее за хвостик – она прыг! Он опять подплывет – хвать за хвостик, она прыг! И в песок зарылась.

– Я с ней так весело играл, – говорит Сережа, – а приехал домой, посмотрел по каталогу, так этот дракончик – страшно ядовитая рыба, мгновенная смерть и никаких противоядий…

* * *

У Дины Рубиной вышел в свет роман «Почерк Леонардо» – в Москве каскад презентаций, телевидение, радио. К назначенному часу приезжаю в кафе «Пирамида» на Пушкинской. Дина уже сидит – в белом плаще, осыпала меня подарками, косметика с минералами Мертвого моря…

А в этой стекляшке такая обстановка продувная и довольно специфическая публика. Я говорю:

– Пошли отсюда, здесь, наверное, бляди собираются.

– А мы-то кто с тобой? – удивилась Динка.

* * *

В кафе она приехала прямо с выступления на «Серебряном дожде». В конце передачи ее попросили осуществить социальную рекламу.

– Как? Я? Не совсем понимаю. А что я должна делать? – она спросила.

– Вы должны сказать, чтобы водители не пили за рулем. Вы, Дина Рубина, их лично просите…

– Ну, включайте.

– Готовы?

– Готова. Здравствуйте, друзья! – произнесла она своим неподражаемым голосом. – Я, Дина Рубина, никогда не пью за рулем!

Все остались очень довольны.

* * *

В прямой эфир ей дозвонилась девушка:

– Ваши книги, – сказала она Дине, – для меня не просто книги…

– А что? – спросила Дина.

– …Часть тела.

* * *

– Зря Дина в финале «…голубки Кордовы» застрелила своего героя, – неодобрительно сказал Леня. – И так на его долю выпало немало неприятностей. И сама из-за этого свалилась с гипертоническим кризом…

* * *

Тишков:

– И вот большевики уехали из Крыма, всех расстреляли, все разграбили и отступили.

– Мой дедушка, – я говорю, – не мог этого ничего сделать.

– Да? А откуда у вас такие старинные венские стулья?

* * *

Поэт Хамид Исмайлов в Москве в 90-е годы отправился на вечер своей поэзии. А перед этим сварил фирменный узбекский плов, целый казан, и нес его, горячий, в рюкзаке, в карманах которого аккуратно лежали ложки и салфетки. Около «Метрополя» его остановил милиционер. Попросил предъявить документы и показать, что он несет.

Хамид подумал – все, сейчас у него отберут плов. Но милиционер взял из рюкзака ложку и сказал:

– Я должен попробовать, что там у вас такое.

Он сытно поел, вытащил из того же рюкзака салфетку, вытер губы и отпустил Хамида на все четыре стороны.

* * *

Хамид решил начать новую жизнь в Париже, но пока не было работы, знакомый предложил устроить русский вечер на тему: «Бунин – Цветаева – Хамид Исмайлов». Обзорно с высоты птичьего полета обрисовать жизнь и творчество Бунина и Цветаевой, а остальное Хамид возьмет на себя.

Первый доклад поручили русскому актеру-эмигранту, ему дали переводчика, вот он стал рассказывать о Бунине – видимо, подчитал. И хотя ему предоставили десять минут, он говорил и говорил: тут кошка, тут собака, каким Ваня Бунин был в младенчестве, кто в люльке его качал, словом, к финалу всего вечера дошел до того момента, когда Ивану Алексеевичу исполнилось десять лет.

Ему стали махать, делать знаки, он встрепенулся и сказал:

– Так Иван Бунин прожил семьдесят пять лет. А потом он умер.

* * *

Товаровед Аня из книжного магазина клуба «Проект ОГИ» взяла мои книжки на продажу. Спустя некоторое время я позвонила – узнать, как идут дела.

– Сейчас нет денег, – сказала она. – Позвоните в субботу утром. Ночью с пятницы на субботу очень хорошо раскупаются книги.

– Это что – по дороге из ресторана?

– Почему? – она отвечает. – Именно приходят в книжный магазин часов в пять утра – купить книгу…