Текст книги "Анатомия глупости"
Автор книги: Марина Линдхолм
сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 16 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]
Страшная сказка
Жила-была снежная королева.
Неважно, в какой стране она жила, и неважно, чем она вообще любила заниматься.
Просто однажды ей стало скучно и она решила завести себе друга.
Но никто не хотел с ней дружить. Людям не нравилось, что она такая холодная и равнодушная.
Королева пыталась найти себе друга, предлагая бриллианты, серебро, покой – всего этого у нее было в избытке.
Но бриллиантами сыт не будешь, а серебро не греет.
Покой в больших количествах быстро превращался в скуку и больше не привлекал жаждущих и страждущих.
Тогда королева решилась на последнее средство – заморозить самого красивого мальчика, чтобы он не рвался обратно к своим друзьям и вообще к людям.
Было у нее одно секретное средство для заморозки.
Королева выбрала себе жертву и одним ловким движением заморозила его до нужной температуры.
Он был жив и даже продолжал двигаться, однако его сердце перестало биться и томиться, что и требовалось по условию задачи.
By а ля! И друг готов.
Так приятно было вместе с ним сидеть в холодном ледяном зале и замерзать еще больше, покрываться инеем, звенеть пальцами, целоваться сверкающими губами, не закрывая глаз, наблюдать за его прозрачными глазами.
А мальчик дышал эфемерным паром и почти не моргал – глаза покрывались льдом как естественной защитой.
Он был прекрасен в своем холодном бездвижии.
Но как всегда бывает в сказках, откуда ни возьмись, явилась его девочка.
Девочка была неприлично теплой и шумной, щеки ее горели, из носа текло, уши она терла варежками, и самое противное – от нее пахло человеком, то есть духами, сигаретами, жевательной резинкой, маникюрным лаком… Королева растерялась. Она, конечно же, не могла не знать, что любое волшебство имеет секретное условие на реорганизацию, на обратный ход, на обратную метаморфозу.
И королева почувствовала легкое беспокойство, потому что для обратного превращения как раз и нужна была такая девочка – шумная, теплая, темпераментная, а главное – любящая.
Эта-то как раз и была любящая. Еще как любящая. Именно, что всем сердцем. Именно, что безгранично.
– Привет всем! – сказала девочка, – курите или так воздух гоняете?
Королева наклонила голову с осторожностью. Очень холодные предметы становятся хрупкими.
Она заботилась о себе как об очень-очень холодном предмете.
– А я тут мимо случайно проходила, дай, думаю, зайду, вдруг вам помощь нужна, или там мобильник уронили и не можете позвонить… А че не топите? Отключили за неуплату?
Королева медленно перевела взгляд на мальчика. Он был спокоен, величав и прекрасен.
– Да, весело тут у вас, хоть бы музычку включили…
Девочка продолжала приближаться.
– Стой там, – королева вытянула руку. Стало градусов на десять холоднее. Воздух зазвенел.
– Да ладно тебе, я же не крокодил какой. Поздороваюсь с другом и пойду дальше.
Девочка приближалась, ступая по острым ледяным кромкам.
Королева начала медленно подниматься со своего места, однако все еще была очень спокойна: девочка слишком глупа, чтобы догадаться, что именно она должна сделать, чтобы убить этого прекрасного совершенного мальчика. Убить для нее, королевы.
Он жив, пока холоден, и спокоен, и мертв, если вдруг запылает своими тридцатью семью по Цельсию.
Но девочка все же глупа.
Она и не представляет, что разжечь пожар в его теле и душе можно, только перелив в него собственное универсальное горючее – горячую девичью кровь.
А уж крови у нее в избытке. Щеки так и пылают, сердце так и стучит…
– Ты его погубишь! – безразличным голосом сказала королева. Она вложила всю свою страсть и силу в эти слова, но звучало это все равно как шелест снежинок по бумаге.
– Я? Это я его погублю? Я? – закричала девочка, – Да он почти мертв! То есть он уже умер! Посмотри на него! На что он стал похож! На восковую куклу! На стеклянного болвана! На дешевую игрушку!
Девочка захлебнулась криком, потеряла равновесие и упала. Ледяные лезвия под ее руками окрасились в красное.
Она поднялась на колени, потом встала и пошла вперед, держа в руке обломок льда. С обломка стекала тоненькая красная струйка.
Девочка все шла и шла, а королева смотрела на нее и ждала.
Красивый мальчик медленно повернул лицо к своей подруге. Девочка подошла к нему почти вплотную, неловко подняла руку с обломком, и тут несколько капель ее крови упали на его лицо.
Лед начал плавиться, превращаясь в нормальную человеческую кожу.
Все трое замерли.
Кровь впиталась в лед, испарилась, исчезла.
Льда оставалось очень много. А кожи было очень мало. Королева отвернулась и села.
Девочка поняла, в чем дело. Она начала резать ладони ледяным обломком и прикасаться к щекам, рукам, плечам мальчика.
Кровь топила лед, но живой кожи было все еще очень мало. Она торопилась, но дело шло медленно.
– Ты ничего не сможешь исправить. Его сердце для тебя закрыто, – прозвенела королева, – Ты слаба, и жертва твоя напрасна. Уходи и оставь его мне.
Девочка не отрывала рук от своего мальчика. Его лицо почти очистилось от льда, но все остальное было холодно и звенело от ее прикосновений.
– Ладно, – сказала девочка, – я тоже не на барахолке куплена и не пальцем делана.
Она полоснула осколком льда по запястью, кровь полилась обильно, глаза мальчика заморгали, он наклонился вперед, и его начало рвать. Он корчился и сгибался, а она стояла над ним, поддерживая одну руку другой.
– Говоришь, уходить? Так мы и уходим. Пошли?
Мальчик перестал качаться и кашлять, вытер рот рукой, посмотрел на девочку.
Девочка ослабела и побледнела, волосы были мокрыми, а лицо почти белым. Она зажимала левое запястье правой ладонью, но кровь все равно сочилась сквозь пальцы.
Мальчик начал рвать с нее шарф и никак не мог вытащить конец шарфа из-под капюшона. Наконец он дернул сильнее, она покачнулась и начала сплывать вниз, держась за него здоровой рукой. Он придерживал ее и пытался перетянуть ее раненую руку шарфом.
Она опустилась на лед и затихла. Мальчик перетягивал ее запястье шарфом, от его головы шел пар, а она лежала у его колен совершенно мокрая.
– Ты не спасешь ее. Лед забрал у нее все силы. Она умирает – сказала королева.
Мальчик заплакал и снова начал кашлять. Королева медленно подошла к нему и положила руку ему на голову.
– Пойдем. Здесь больше нечего делать.
Он продолжал плакать, Королева продолжала стоять над ним, девочка продолжала лежать на льду. Только лед был очень красный.
Эгоизм и жертвизм
Все в нашей жизни должно быть сбалансировано.
Слишком много или слишком мало чего-либо заставляет об этом постоянно думать.
Слишком мало денег – проблема.
Слишком много людей в однокомнатной квартире – тоже проблема.
Слишком мало еды – плохо, слишком много еды – проблемы с кишечником.
Слишком мало общения – скучно, слишком много – стресс.
Короче говоря, в отношениях с самим собой и другими людьми должен быть некоторый баланс между «я» и «мы».
Чтобы понять, как этот баланс выглядит, можно рассмотреть его крайние стороны, и тогда будет понятно, где золотая середина.
Одной крайностью при нарушении такого равновесия между «я» и «мы» будет эгоизм, другой крайностью – принесение себя в жертву.
С эгоизмом все более или менее просто, это когда человек концентрирует свою жизнь вокруг самого себя и не желает или не способен замечать других людей.
Однажды в центре Стокгольма я видела такую сцену: порядком пьяная дама бомжеобразной наружности, стоя на верхней ступени лестницы между двумя тротуарами, кричала такого же вида кавалеру, который стоял внизу:
– Эгоист! Эгоист!
На всех языках мира это слово звучит одинаково, поэтому переводчик был не нужен. Даже эта пьяненькая женщина знала это слово.
Признаки эгоиста: он никогда не звонит вам сам, он никогда не дарит вам подарки в ответ на ваши подарки, он никогда не спросит, как ваши дела, никогда не предлагает помощь, никогда не поддерживает разговоры о ваших делах, но охотно говорит о своих, он не помнит ваш день рождения, как, впрочем, и всех других людей, не знает, как зовут его соседей, тем более соседских детей.
Иногда эгоисты могут иметь животных, если это не очень обременительно, но чаще – нет.
В речи эгоистов часто слышно слово «Я», и на любые ваши рассказы он ответит: «А вот я…» или: «А вот у меня…».
Эгоисты не приглашают к себе в гости, не смеются вашим шуткам, не восхищаются вашим новым платьем. Если вы говорите эгоисту, что любите его, он отвечает «окей» или «угу», но не говорит в ответ о своей любви.
Они берут чашку для себя, но не для вас, когда варят кофе. Они не предлагают сигарету, если собираются закурить. Они никогда не спрашивают вас, не голодны ли вы, не устали ли, не хотите ли отдохнуть.
Если у вашего спутника есть эти черты, это не обязательно означает, что он эгоист, но если этих черт очень много, можно задуматься.
Эгоисты очень редко меняются.
Умение или способность уживаться с другими людьми, вообще понимание, что другие люди существуют, формируется в очень раннем возрасте, примерно до 7 лет.
Говорят, если человек не научился говорить в этом возрасте, то уже не научится.
Так и с эгоизмом.
Дорогие подруги, сестры, приятельницы и коллеги!
Не оправдывайте знакомых вам эгоистов тем, что они мужчины, и у мужчин все по-другому, что мужчины суровы и скупые на эмоции. У мужчин действительно все по-другому, но совсем в другом месте.
Если он эгоист, то это только потому, что он эгоист, а не потому, что он мужчина. Хотя надежда умирает последней.
Жертвизм (не путать с жертвенностью), или стремление принести себя в жертву по поводу и без повода, описаны меньше и не так явно видны. Большинство из нас сталкивались с жертвизмом, и не раз.
– Я живу ради детей.
– Я всю жизнь (молодость, лучшие годы, все свое время, деньги и пр.) ему отдала.
– Главное, чтобы тебе (ему, ей, им) было хорошо.
– Я и так перебьюсь, а вот им надо.
– Я и в этом похожу, а дочке надо купить новые сапожки.
Жертвизм – это тяжелое нервно-психическое заболевание. Причины – низкая самооценка.
Человек, приносящий себя в жертву, не верит, что он имеет хоть какую-то ценность.
Его одолевает жажда оценки.
Пусть его хоть кто-нибудь оценит, хоть кто-нибудь, хоть как-нибудь… Пусть про него скажут: ах, он был такой душка, отдал нам все, все-все, даже свою последнюю рубашку.
И что интересно – ему хорошо! Он счастлив, что у него нет даже рубашки, и ему нечего больше отдавать. Нечего отдавать, но он все равно счастлив, странный человек.
Но раз ему так хочется – мы возьмем у него и эту рубашку. Даром. Ни за что. Просто потому, что ему в кайф отдавать.
Мы же не можем сделать его несчастным, он так хочет все отдать…
Интересно, что такие люди, то есть жертвисты, не только приносят себя в жертву, но это они, эти люди, несут свои деньги мошенникам, они верят всякой ерунде, их легко обмануть и использовать, потому что они этого хотят, жаждут, вожделеют!
Такие люди спят на краешке кровати, даже если кровать размером четыре на четыре…
Это они доедают все старые остатки из холодильника, это они донашивают старые блузки своей сестры, это они едут на курорт сопровождать свою золовку, потому что одна она ехать не может.
Они тратят свой отпуск на ремонт в квартире детей, они варят себе суп из куриных лапок, а деньги – пенсию – складывают на сберкнижку. Это они любят власть, даже если и ругают ее на лавочке у подъезда.
Это они живут с алкоголиками, убирают за ними и готовят им еду.
Это они позволяют хамам – хамить, ворам – воровать, лентяям – не работать и сидеть на шее у родителей.
Эти люди не имеют собственного мнения, а говорят лозунгами и слоганами из газет.
Это они заканчивают жизнь в богадельне, в нищете и забвении.
Это они боятся перемен, потому что могут потерять даже те жалкие крохи… чего? Жизни? Разве это жизнь?
Это на их медном лбу написано: распни меня, используй, съешь мое тело и запей моей кровью…
Куда меня понесло, мама дорогая…
В конце концов находятся умники, которые решают прекратить это безобразие и дают этим людям то, о чем они просят – сладкую боль распятия, сладкую боль жертвы, сладкую боль унижения.
Нормальный человек уже должен несколько раз содрогнуться, читая эти строчки.
Содрогнулись? Значит, вы нормальный.
Я лично буквально трясусь от содроганий.
Жертвисты и эгоисты дополняют друг друга, как штепсель и розетка.
Эгоисты не могут жить с нормальными людьми.
Жертвисты не протянут и дня с нормальными людьми. Надо, чтобы партнер эгоиста позволял ему быть эгоистом, обеспечивал его эгоизм хлебом, маслом и икрой.
Жертвисту нужен тот, кто будет принимать его жертвы.
Сейчас объясню.
Представьте, к вам пришел ваш сосед дядя Петя и принес свою пенсию. Со словами: «Мне не надо!» он пытается вручить вам свои деньги, он буквально встает на колени и засовывает деньги вам в карман, он умоляет вас принять его деньги на том основании, что вы ему доставите радость.
Он просто-таки будет счастлив избавиться от пенсии, потому что надо помогать ближнему и надо заботиться о других людях.
Допустим, вы ему пытаетесь сказать, что так нельзя, деньги не дают за просто так, что вы сами работаете, и у вас достаточно денег, и что вы позвоните в психиатрическую «неотложку»…
Бесполезно. Дядя Петя приходит к вам регулярно, он пытается подкинуть свои деньги вам под дверь, в почтовый ящик, в форточку…
Смешно?
Смешно, но именно так ведут себя жертвисты.
Видели вы матерей, которые работают полный день, а потом приходят домой и убирают за своей взрослой дочкой, готовят ей еду, а она спит днем и гуляет ночью и не ставит мать ни в грош?
Видели вы жен, которые живут с негодяями мужьями?
Некоторые такие негодяи не работают, пьют, бьют и плюют на все.
Почему эти несчастные жены продолжают оставаться с ними?
Они, жены то есть, могут рассказывать целые истории, новеллы, поэмы, почему так невозможно развестись, уйти, оставить своего негодяя мужа.
Не слушайте эти истории, не верьте этим слезам.
На самом деле эти несчастные счастливы: ведь они делают именно то, что хотят – приносят себя в жертву.
Чем больше у них мучений, тем ярче впечатления, чем синее синяки, тем больше удовлетворение от выполнения своей миссии.
Для того чтобы оправдать себя, эти жертвы собственного жертвизма используют целую идеологию.
Вот некоторые перлы жертвизма:
– Ради детей…
– Если я его брошу, он совсем пропадет.
Не могу удержаться от комментариев. А так пропадешь ты! Туда ему и дорога, пусть пьет, валяется в лужах и прочее…
– Мне его жалко…
– Он болеет, я не могу предать больного…
– Я сама виновата…
– Такая жизнь…
Даже если эти люди ходят с несчастными лицами и стенают в голос, – не верьте им.
Если ваша рука попала в огонь свечи, и вы действительно не можете ее там держать, вас будет трудно остановить отдернуть руку.
Вы отдернете руку, черт побери!
А если кто-то держит руку в огне и кричит: «Ой, мне больно, больше не могу!», но продолжает держать руку в огне, значит, или огонь фальшивый, или рука не настоящая, или он мазохист…
В нашей стране просто невероятное количество женщин, которые держат свои руки в огне.
Они несчастны, на их лицах печать вечного горя и страдания, они скрипят зубами по ночам, они никогда не смеются, они больны, они стареют уже в сорок, они сгибаются под своей ношей – но они ничего не меняют! Вот что поразительно!
Они продолжают держать руку в огне.
Сказка к главе «Эгоисты и жертвисты». Тоже страшная
Меня зовут Номер Первый.
Первый, потому что есть Номер Второй, то есть был.
Теперь я остался один, то есть мой номер теперь не имеет значения.
Я сижу и жду конца.
Конец наступит примерно часов через пять. Может, раньше.
Дело, видите ли в том, что мы близнецы, сиамские близнецы, Номер Первый и Номер Второй.
Мы соединены друг с другом чем-то вроде пуповины, она достаточно длинная, и много раз мы думали о том, чтобы разъединиться, ну, типа сделать операцию.
Но каждый раз решали, что не будем. Уж раз мы связаны с рождения, зачем бы нам разрезать эту связь?
Мы привыкли жить так, связанными.
И все шло хорошо, мы всегда были вместе, хотя, вы понимаете, трудно уединиться, когда к тебе привязан еще один человек.
И в этом было много хорошего, такая полная уверенность, что ты никогда не останешься один.
Мы любили друг друга, если это вообще можно назвать любовью. Мы почти что думали одинаково, читали одни и те же книги, смотрели одни и те же
фильмы, дружили с одними и теми же людьми, слушали одну и ту же музыку…
Но пару лет назад началась эта история, которая должна завершиться сегодня.
Мой близнец выпил пива, и ему это понравилось.
Пиво, а потом и другие напитки, пил он, а голова кружилась у нас обоих.
Я просил, умолял, запрещал, я чуть ли не на коленях стоял, прося его прекратить свое пагубное занятие.
Он обещал, плакал, извинялся, а потом снова покупал в магазине пиво или что-то другое…
Я не мог его остановить. Я заболел и впал в депрессию. Так мы переругивались почти полгода или больше.
Однажды я серьезно сказал ему, что хочу отъединиться и сделать операцию. Он взмолился, просил не покидать его, поверить ему еще раз, кричал, что покончит жизнь самоубийством сразу же после операции…
Короче, я отложил это дело.
Потом неоднократно я заговаривал об операции, потому что он не мог остановиться и пил, пил…
Но он снова убеждал меня, что все исправится, что я должен дать ему шанс.
Я любил его, как себя, даже больше. И я всегда давал ему этот шанс.
Я думал, что еще не наступил тот момент, когда я должен спасать себя.
Я думал, что я должен спасать его.
Моя почка работала на него, потому что его почка была слабой с рождения. У нас их было две на двоих.
Я не мог решиться на операцию.
Я не знал, когда же надо остановиться и разъединиться, когда уже промедление может стать для меня смертельно опасным.
Я думал о нем, я хотел вдохнуть в него жизнь.
Я старался. Это как в горах…
Сам я не был в горах, но читал, что иногда тот, кто идет в связке, падает с горы, и второй его начинает вытягивать. И самое страшное – решить, что ты уже не можешь вытянуть того, кто сорвался.
Ты веришь до последнего, что у тебя получится, ты тянешь и теряешь силы.
И тогда вы срываетесь оба.
Невозможно отрезать веревку, потому что ты думаешь: а вдруг еще не все?
Где та грань, за которую нельзя перейти?
Сегодня ночью он умер. Я думаю, часов пять-шесть назад.
Когда я проснулся, я почувствовал, что у меня жар.
Я позвал его, стал будить, и почувствовал, какой он холодный.
Я понял, что он умер.
Я не могу встать и дойти до телефона. Я перетянул нашу пуповину обрывками простыни, чтобы его отравленная смертью кровь не убила меня.
Но за то время, пока я спал и не знал, что он умер, я получил достаточно.
Теперь я могу надеяться только на чудо.
Но шансов у меня нет.
Я не могу отрезать пуповину сам – к сожалению, там полно нервов, и я мог умереть от болевого шока или паралича.
Я не могу тащить его на себе – я ослаб за эту ночь.
Я могу только лежать и чувствовать, как нарастает жар.
Я не жалею ни о чем. Я любил его.
Мне грустно и одновременно пусто.
Все закончилось.
Я его не предал.
Я не сволочь.
Я мог спасти себя, конечно, мог.
Но как бы тогда я узнал, что сделал все, что мог?
Теперь я знаю точно – я сделал все, что мог.
Мне не повезло, я не справился. Но я сделал все, что мог. Я все сделал правильно.
Как жарко… Он холодный, а мне жарко…
Надо взять второе одеяло и согреть его…
Хотя он будет злиться… Или нет?
Кажется, он не дышит…
Ах, да, точно, он умер, а я пока нет…
Как жарко…
Но я был прав, точно был прав…
Первые успехи и страдания
В школе все девочки хотят дружить с мальчиками.
Это вызывает жуткое беспокойство – ну когда же ко мне наконец подойдет мальчик?
Мальчики ходят с независимым видом и не подходят к девочкам.
У них своя мальчиковая жизнь, они заняты своими спортивными секциями, рисованием моделей машин, музыкой, самолетиками и пистолетиками.
Все девочки в моем классе одержимо следовали особой внутришкольной моде.
В мои времена существовала школьная форма, и форма подгонялась по фигуре, ушивалась до невероятных теснот, укорачивалась до невозможной короткости, воротнички кокетливо помахивали воланами и рюшами, фартучки завязывались и застегивались до корсетного состояния, волосы следовало носить с челкой, заколки и резинки для волос украшались висюльками, самые смелые девочки красили ресницы, а самые ретивые учителя гоняли девочек в туалет умываться.
Моя школьная подружка подвергалась репрессиям особенно часто, поскольку имела от природы черные ресницы. Ее коронным номером было покорно выйти из класса, вернуться через 10 минут, демонстративно подойти к учителю и похлопать ресницами, подняв глаза к потолку.
Учителя не признавали поражения и заявляли, что так стало гораздо лучше.
Ни одна из сторон не признавала поражения.
Вопросы тендерного благополучия волновали меня не меньше, чем остальных.
В наличии или отсутствии мальчика для дружбы и для ношения портфеля концентрировалось слишком много жизненно важных факторов: моя ценность как девочки относительно других девочек, самоутверждение, самооценка, ореол победности, успешность, элитность.
Представьте еще, что при всеобщей забитости моих одноклассников и одноклассниц это было едва ли не единственным способом получить всеобщее внимание и восхищение.
Других способов – типа собственного телефона или карманных денег или хорошей одежды или престижного хобби – не существовало в силу повальной нищеты.
Нищими были все, исключая одну девочку Свету, чьи родители регулярно барражировали между Алжиром и Марокко и привозили ей шикарные фломастеры и жевательную резинку.
Я была самой первой девочкой в нашем классе, у которой появился такой мальчик. Он был красивым и высоким, честно ходил за мной по пятам, провожал меня в школу и из школы и носил портфель.
Это было гораздо лучше, чем фломастеры и даже джинсы с фирменными этикетками.
Это был Чистый Концентрированный Успех.
За это я разрешала ему списывать математику и русский, но это были такие мелочи!
Помню, что я не особенно заботилась о темах для разговоров, мне это и в голову не приходило.
Мальчик был не собеседником и другом, а элементом престижа.
Завистливые взгляды моих подруг питали мою жажду восхищения, я была почти счастлива.
Мы ходили гулять, делали уроки, катались на лыжах и печатали слепые фотографии наших простых досугов.
Естественно, решено было, что мы поженимся сразу по достижении брачного возраста, невзирая на финансовые трудности.
Будем работать – решили мы…
Заканчивая последний класс школы, мой друг начал заметно нервничать.
Аттестат, даже при моей активной поддержке, ожидался средненьким, мечты о высшем образовании можно было оставить навсегда.
Я решила, что непременно помогу ему, мы выбрали институт, где был не самый высокий конкурс, и пошли сдавать экзамены вместе.
За контрольное время я успела сделать два задания – для него и для себя, и нас благополучно зачислили в одну группу.
Институт был техническим, а я была и остаюсь по характеру чистым гуманитарием, но в тот момент это было неважно.
Буквально через несколько недель у меня открылись глаза на жизнь. Я вдруг обнаружила такое количество разнообразных интересных мальчиков, что у меня начались головокружения. Мой друг резко потерял свою исключительную ценность.
Я отправилась в свободное плавание.
Пропустим несколько сомнительных месяцев и рассмотрим историю моего первого брака.
Мой будущий муж предложил мне пожениться следующим образом:
– Если ты не выйдешь за меня замуж немедленно, я тебя убью!!!!
«Вот это да! – подумала я, – ну и чувства, наверное, он меня так любит! У него такое сильное стремление жениться на мне! Он будет любить меня до конца моей жизни, это и коту понятно».
И я согласилась.
Надо ли говорить, что с тем же темпераментом он принялся воспитывать меня и вколачивать в меня понимание основ семейной жизни.
Мы развелись через пару месяцев.
Этим разводом закончилась моя юность, которая была наполнена страданиями, как тюбик зубной пастой. Страдания выдавливались из меня, стоило только открыть крышку.
Вот некоторые мои случаи – посмейтесь вместе со мной.
Мы с подружкой должны идти на танцы, но вдруг у меня на лице появляется нечто красно-зудящее.
Боже мой!
С таким лицом невозможно выйти из дома, не то чтобы идти на танцы, где я должна встретиться с Ним.
Надо что-то делать. Удалять, резать к чертовой матери, не дожидаясь перитонита. Затем сверху надо замазать зеленкой и наложить пластырь крест-накрест.
Гораздо лучше!
Наконец через пару недель вопрос с лицом улажен.
Я ожидаю этого вечера, меня трясет от нетерпения и волнения. Я уже решила, что я надену, все готово.
И тут наступают критические дни!
Господи, есть ли на земле справедливость! Еще неделя ожидания! Неделя кажется вечностью!
Когда, наконец, я попадаю на танцы и вижу Его в полумраке и моргании ламп, он уже танцует с другой девочкой.
Жизнь окончена. Ноги холодеют, силы оставляют меня, надо пойти и утопиться.
Но музыка меняется, Он проходит через зал и, кажется, идет ко мне!
Да, точно ко мне! Боже, кажется, можно еще задержаться на этом свете, не все еще потеряно!
Он заметил меня, он помнил и страдал обо мне все эти недели, что я не была здесь!
Он приглашает меня танцевать!!!
– Как тебя зовут? – спрашивает Он.
Он не помнит меня! Конечно, в моей одежде из местного магазина меня очень трудно запомнить.
А я страдала и любила его целых четыре недели, с момента, когда мы танцевали наш единственный танец!
Он пригласил не меня как меня, а просто симпатичную девочку!
Он бабник!
Я плачу от обиды, говорю, что разболелась голова.
Чтобы не врать, надо слишком многое объяснить – и про четыре недели, и что Он мне ужасно понравился, и что я не могла придти на танцы, и что постоянно думала о нем и додумалась до двух наших детей и даже внуков…
А он даже не помнит меня!
Какое страдание разрывает мое сердце!
В школе не лучше.
Все девочки постригли свои детские длинные волосы и сделали перманент. А я нет.
Надо сделать то же самое, а то я выгляжу как белая ворона. Наконец я добираюсь до парикмахерской, получаю свою прическу, прихожу в школу, и первый же встреченный мною одноклассник крутит пальцем у виска и говорит мне, что я дура.
Это ли не страдание?
Однажды я решила перекраситься в блондинку и получила восхитительно желтый цвет во всю голову.
Желтый, конечно, ближе к блондину, чем мой натуральный русый, но все же хотелось платинового отлива.
Почему-то я решила, что если на желтый цвет наложить немного басмы, то будет то, что надо – благородная платина.
Однако из-под шапочки для окраски волос возник изумрудно-зеленый!
Мама дорогая! Дома нет больше никакой другой краски, надо идти в магазин, а на дворе лето красное, шапку не наденешь, да и никакой шапкой не закрыть то, что я себе устроила на голове.
Пришлось передвигаться короткими перебежками до парфюмерного магазина, и, конечно, я встретила всех своих знакомых, которых даже не видела со времен детского сада.
Не успела я вбежать домой, как тут же позвонила мама и спросила, что у меня с волосами и почему я гуляю с этими волосами по улицам родного города.
Это означает, что меня видели несколько маминых знакомых и донесли об этом маме по телефону.
Эпопея с окраской закончилась короткой стрижкой, и я говорила знакомым, что это мой стиль.
Как говорил Наполеон: если вам достался лимон, вы можете сделать лимонад.
Колготки, которые съезжают именно в тот момент, когда надо выходить к доске, потому что самые дешевые колготки не могут не съезжать, лямки и бретельки, которые выглядывают из-под одежды потому что одежда сделана в России, ногти, которые обломались как раз перед свиданием, дождь, который испортил прическу, тушь, которая размазалась на глазах, потому что «Ленинградская» за 40 копеек – страданиям девочки-подростка несть числа.
Мой знакомый мальчик обронил накануне, что позвонит мне завтра, и вот весь день я сижу как пришитая около телефона.
Я не могу смотреть телевизор, пойти в душ, я не могу даже выйти на балкон – вдруг я не услышу звонок.
В этот день телефон звонит непрерывно, какие-то знакомые родителей, какие-то проверки телефонной линии, подружки, которым нечем заняться, – все, кто угодно, кроме нужного мне человека.
Мое настроение катится под гору, я почти плачу, потому что день давно перевалил за вечер, а я все жду.
Я думаю о том, что он занят неотложными делами, что он тоже думает обо мне, но непреодолимые силы удерживают его и не пускают ко мне.
Я бы позвонила сама, но, во-первых, не знаю его номера, а во-вторых, это неприлично.
И что я скажу, если он мне позвонит? А вдруг он подумает, что я имела ввиду… Нет, лучше этого не говорить, а то он ответит, что… Что же мне сказать?
Наконец он мне звонит и спрашивает, сделала ли я уже математику.
Боже мой! Ему интересна не я, а моя математика.
– Конечно, сделала. – Мой голос звенит как лед.
Он разочаровал меня.
Я надеялась, что первыми его словами будут:
– Боже мой, как было трудно добраться до телефона, но я так стремился к тебе, ты моя голубая мечта розового детства! Я думал только о тебе, и все цветы мира готов принести к твоим ногам. (Интересно, вместились бы все цветы мира в подъезд панельной пятиэтажки?)
Дальше мы говорим про уроки и завтрашний день, о какой-то еще ерунде, он говорит «Пока!» и мой день меркнет как свет в кинотеатре.
Все. Ждать больше нечего.
Лет в 14 оказалось, что у меня слабое зрение, и мне нужны очки.
Красивую оправу добыть не удалось, и мама купила мне что-то пластмассово-зеленое.
Мукам моим не было предела.
Мне казалось, что все смотрят на меня и только и делают, что обсуждают мои уродские очки.
Я прятала их в еще более уродский футляр, потом в портфель, и мне не приходило в голову, что очки – это одежда для глаз, и что они могут быть красивыми и элегантными…
И почему моя мама даже не приложила усилий, чтобы достать красивую оправу?
Разрушающая и разъедающая душу бедность – вот ответ.
Обычные подростковые заморочки бедность делала просто непереносимыми, острыми, мучительно жестокими.
Намучившись в подростковом возрасте со всеми несовершенствами и уродствами, позднее я утоляла свою жажду душевного комфорта покупкой шуб, золотых колец, машин, домов, дубовой мебели, еды, шоколада, хорошей обуви…
Шуба была важна не только потому, что она красивая и теплая, а потому, что в ней можно явиться перед глазами очень многих людей, кто унижал меня и смеялся надо мной, когда я была ребенком и подростком.
Моя учительница истории, которая кричала на меня, что я «политическая кретинка» и «безнравственная тварь», побледнела, когда я «случайно» заглянула в свою школу проведать учителей.
Надо ли говорить, что на мне была надета норковая шуба, все золотые вещи, которые у меня тогда были, а на пальце болтался ключ от собственной машины.
