Текст книги "Дом 302а на Большой Садовой (СИ)"

Автор книги: Марина Ясинская

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 1 страниц)

Надо сказать, что квартира эта – N 50 – давно уже пользовалась если не плохой, то, во всяком случае, странной репутацией.

  М. Булгаков «Мастер и Маргарита»

   Когда в начале осени, после двух лет стройки были наконец сняты строительные леса и плёнка, оказалось, что новое шестиэтажное здание, возведённое на Большой Садовой между домами 302 и 304, словно сошло с фотографий полуторавековой давности. Выполненное в стиле классического модерна, оно не очень вписывалось в ряд окружающих его домов, и в то же время почему-то казалось, что здание словно всегда здесь стояло.

   На самом деле, шестиэтажный дом и впрямь находился ровно там, где ему полагалось быть, ведь именно на этом самом месте в 1903 году было построено точно такое же здание. Правда, всего каких-то тридцать лет спустя дом N302-бис сгорел в страшном пожаре. С тех пор прошёл почти век, и всё это время пустырь и пепелище простояли нетронутые, что было совершенно удивительным, ведь любой освободившийся на Большой Садовой клочок земли немедленно выкупался, и на нём тут же что-нибудь строили. А солидной площади пустырь, где уместился бы не то, что компактный домик, а даже скромных размеров торговый центр, долгие десятилетия пустовал.

   Возможно, всё дело было в нехорошей славе, которой пользовался пустырь, а ещё прежде него – сгоревшее здание. Ходили слухи, что в некоторых квартирах того дома творились необъяснимые происшествия – бесследно исчезали люди, жильцы сходили с ума. Говорили даже, будто однажды там побывал сам сатана со своей свитой и устроил изрядный переполох.

   Когда дом 302-бис на Большой Садовой сгорел, странные вещи продолжали твориться уже на пустыре. В ночи весеннего полнолуния из-под обгоревших развалин доносились то подозрительные стуки, то оркестровая музыка, а в руинах мелькали огни и тёмные силуэты. В остальное же время ночами на пустыре орала обитавшая там стая бродячих кошек; редкие свидетели болтали, будто видели её предводителя, чёрного кота совершенно исполинских размеров.

   И, разумеется, на пустыре по-прежнему пропадали люди.

   Надо сказать, чаще всего пропадали обитающие вместе с кошачьей стаей бомжи, и, вероятно, виноват в их исчезновении был не столько проклятый пустырь, сколько их собственная нелёгкая бомжиная доля. Сегодня бомж есть, завтра его нет, и остаётся только гадать, нашёл ли он себе новый подвал или же вечный покой.

   Однако если пропажу бомжей ещё можно списать на их бомжиную долю, то пропажу на пустыре ухоженной рыжей колли по кличке Дамка, собаки владелицы маникюрного салона Эвелины Георгиевны из дома напротив, на бомжиную долю уже не спишешь.

   Впрочем, упитанную Дамку вполне могли съесть голодные бомжи.

   А вот нищего инженера Костровского из дома 304 они съесть никак не могли. Молва утверждала, что однажды весенней ночью Костровский, как обычно, выносил объедки для обитателей пустыря, кошек и бомжей, как вдруг рядом остановился длинный лимузин. Строгий водитель во фраке распахнул дверцу, Костровский нырнул в недра роскошного авто – и больше его никто не видел. После, правда, говорили, будто он просто получил наследство от дальней родственницы то ли из Австрии, то ли их Австралии, и уехал вступать в права наследования.

   Точно так же пропала однажды и госпожа Елисеева-Випцацуева из дома 302, владелица небольшой отделочной фирмы и большого количества работающих в ней гастарбайтеров; за ней тоже приехало роскошное авто, правда, уже не лимузин, а джип с большим багажником и затонированными стёклами – и шофёром, но не во фраке, а в кожаной куртке.

   Блоггера-оппозиционера Павла Самородского и вовсе не увозили; однажды он, вместе с ноутбуком и своим оппозиционным мнением, ушёл к терминалу положить денег за Интернет – и не вернулся.

   Наконец, были и таинственные суициды. За последние годы таких случилось целых два. Оба самоубийцы, одинокая пенсионерка Покровская и бездетный ветеран великой отечественной войны Кузьмич, жили в квартирах, окна которых выходили на пустырь. Оба выбросились из окон на этот самый пустырь по причинам, никому не известным, а, следовательно, в глазах соседей – и вовсе без причин.

   В опустевшие квартиры пенсионерки и ветерана практически на следующий же день вселились владелец автомойки Денис Дмитриевич Додыров и хозяин сети фруктовых лотков Давид Гусейнович Мурсалиев с семьями, и плохая слава пустыря, на который выходят окна квартир, их не остановила. Очевидно, перспектива жить в просторных апартаментах на Большой Садовой перевешивала любые опасения. А, может, они просто не верили в чертовщину.

   * * *

   Новому зданию, расположившемуся между домами 302 и 304, присвоили было номер 302-бис, но муниципалитет решил, что «бис» – это слишком по-иностранному, и дом номер 302-бис стал домом номер 302а. И к центру продаж, открытому на первом этаже, потянулась очередь желающих приобрести квартиру на Большой Садовой.

   Удивительное дело, но отбором покупателей занимался лично владелец строительной фирмы, Андрей Семёнович Понырев. Зачем он это делал, совершенно непонятно, ведь всякому ясно – главное, чтобы у клиента была требуемая для покупки квартиры сумма.

   И всё же Андрей Семёнович лично изучал информацию на каждого потенциального покупателя и из нескольких претендентов – а таковых на апартаменты на Большой Садовой было немало – лично выбирал кого-то по одному ему ведомым критериям.

   Так, пентхаус на шестом этаже он продал безработной мадам Коврижкиной. Мадам Коврижкина щеголяла в туфельках "Прада", ездила на "Майбахе" и регулярно принимала у себя в гостях господина Вытребского. Господин Вытребский, обладатель изрядного живота, нелюбимой супруги, двух взрослых детей и алюминиевого завода, наведывался к мадам Коврижкиной исключительно во время обеденного перерыва, и лишь иногда заезжал на выходные.

   Трёхкомнатную квартиру на четвёртом этаже господин Понырев продал рядовому налоговому инспектору Артуру Бычко вместе с двумя парковочными местами в подземном гараже под домом, для "Порша", на котором инспектор ездил летом, и "Хаммера", на котором он ездил зимой.

   Обладателями более скромных двухкомнатных квартир стали гладкие, всегда при галстуках менеджеры среднего звена, научившиеся умело жить, перекладывая ненужные бумажки из папки в папку и задолженности с одной кредитки на другую.

   Однокомнатную квартиру на первом этаже Понырев продал перебравшемуся в столицу из бывших южных республик Хусану. Тот прошёл долгий путь от дворника до хозяина небольшой клининг-компании и теперь помогал землякам, приехавшим в Москву, устраивая их к себе на работу и давая жильё. В купленную квартиру он поселил сразу двенадцать своих соотечественников; поскольку работали они посменно, кто-то днём, а кто-то ночью, он рассудил, что одной комнаты на всех им вполне хватит. Благодарные ставшему большим человеком Хусан-джану, земляки не жаловались.

   Другую однокомнатную квартиру едва не за бесценок Андрей Семёнович зачем-то отдал матери-одиночке, растившей двух своих – и тридцать чужих детей. Учительница начальных классов долго не могла поверить своему счастью.

   Среди отобранных Поныревым покупателей были ещё мелкий депутат с криминальным прошлым, сын сибирского нефтяника, прогуливавший лекции в МГУ, начинающие певички, живущие подачками продюсеров, директора и руководители различных компаний, фрилансеры, айтишники и даже один заводской мастер, рискнувший ввязаться в ипотеку.

   А вот шестикомнатную квартиру на пятом этаже за номером пятьдесят Андрей Семёнович не продал, несмотря на несколько весьма заманчивых предложений. В квартире N50 он поселился сам.

   Поныреву по паспорту было чуть меньше сорока, по виду – чуть больше тридцати; в его портфолио были десятки успешных коммерческих строительных проектов, в бумажнике – кредитки всех мыслимых видов, а в банке – не просто круглый, а прямо-таки сферический счёт. Однако, несмотря на такие выдающиеся достоинства, Андрей Семёнович жил один, без семьи, без любовницы, и это не могло не будоражить любопытства соседей, особенно – начинающих певичек.

   Андрей Семёнович вряд ли догадывался о том, сколько жгуче одолевающее соседей любопытство, иначе бы ни за что не дал в газету то объявление.

   Объявление гласило: "Сдаётся комната в шестикомнатной квартире на Большой Садовой. Три тысячи рублей в месяц. Требования к съёмщику – коренная москвичка по имени Маргарита".

   Это объявление окончательно озадачило соседей. Зачем состоятельному Поныреву сдавать комнату в квартире, в которой он сам живёт? Явно не ради денег! Да и запрашиваемые три тысячи – это не деньги. Может, он ищет домработницу с проживанием? Но тогда он так и написал бы в объявлении. Наконец, что это за странные требования – коренная москвичка по имени Маргарита?

   Казалось бы, в свете всех этих, честно скажем, необычных, даже подозрительных обстоятельств желающих получить комнату должно было не остаться вовсе! Однако не следует недооценивать привлекательность перспективы жить на Большой Садовой и особенно – под одной крышей с преуспевающим владельцем строительной компании. От коренных москвичек Маргарит не было отбоя.

   Как и будущим владельцам других квартир, Понырев устроил тщательный смотр и всем откликнувшимся на объявление Маргаритам. Он безжалостно отсеивал слишком юных девушек и дам бальзаковского возраста, он тут же отказывал блондинкам, шатенкам и рыжим, щадя только брюнеток. У оставшихся Маргарит он изучал генеалогическое древо с дотошностью заядлого родослова – и снова отказывал одной за другой.

   Разочарованию Маргарит не было предела.

   Вряд ли они догадывались, что куда больше разочарован сам Андрей Семёнович.

   – Не та, снова не та! – с досадой бормотал он себе под нос, выбрасывая в мусорку анкеты отвергнутых Маргарит.

   Всё в корне изменилось, когда очередная кандидатка, прошедшая сито первичного обзора, явилась на личное собеседование с Поныревым и, уверенно усевшись за стол перед ним, начала с неожиданного вопроса:

   – Вы думаете, он снова сюда вернётся?

   Андрей Семёнович, как раз дочитывавший анкету этой Маргариты, удивлённо моргнул и уставился на собеседницу.

   – Кто – он?

   – Мессир, – спокойно ответила Маргарита.

   Удержать невозмутимое выражение лица Андрею было непросто. Найти подходящий ответ – и того сложнее, потому Понырев лишь изогнул бровь.

   Маргарита нетерпеливо побарабанила пальцами по краю стола.

   – Совершенно очевидно, что вы подготовили всё, что могли. Вы восстановили дом, в котором он когда-то побывал, и восстановили в точности, до мельчайших деталей. Вы населили дом самой разношерстной компанией – этакий срез современного общества – ведь он всегда интересовался людьми. Наконец, вы ищите Маргариту, которая могла бы подойти на роль королевы его бала.

   Андрей нахмурился, разглядывая сидящую перед ним женщину. Дорогой чёрный плащ, жёлтая сумочка и такого же тревожного цвета газовый шарф на шее, стильно уложенные тёмные волосы и ухоженные руки. Несколько мгновений назад он как раз недоумевал, читая её анкету: Сокольская Маргарита Леонидовна, финансовой директор крупной сети магазинов. Зачем молодой преуспевающей женщине снимать комнату в квартире?

   Теперь же, кажется, всё вставало на свои места. Она тоже хотела встретиться с Мессиром.

   – Не знаю, вернётся ли он сюда, но очень на это надеюсь, – честно признался Понырев. – Всё-таки бал у него ежегодный, а Москва уже совсем не та, что была тогда, в последний его визит – почему бы ему не посетить её снова? А я, в свою очередь, пытаюсь сделать всё, что могу, чтобы... чтобы...

   – Приманить его? – с улыбкой закончила Маргарита.

   Андрей невольно улыбнулся в ответ.

   – Приманить – это, конечно, слишком. Но, может, хотя бы обратить на себя его внимание. Предоставить ему все условия для его бала. И если его всё устроит...

   – Вы же наверняка знаете, – перебила Маргарита, – что Мессир не особенно жалует просителей.

   – Знаю, – Андрей стиснул зубы, и на скулах заиграли желваки. – И я не стану просить. Но мне больше ничего не остаётся – только надеяться, что он сам предложит и сам всё даст.

   Маргарита кивнула. Она надеялась на то же.

   – Мне сразу к вам переселяться? До мая ещё полгода...

   Андрей медлил.

   – Что, по-вашему, я недостаточно хороша? – надменно вскинула брови Маргарита. – Я – коренная москвичка, я брюнетка, мне тридцать один, я прекрасно выгляжу, и, если достаточно глубоко покопаться в моей родословной, то можно найти дворянскую кровь. И я точно знаю, чего хочу. Думаете, я не подхожу?

   Андрей ещё раз оглядел сидящую перед ним привлекательную женщину с уверенным взглядом тёмно-зелёных глаз и едва заметной сетью морщинок в уголках.

   – Решать, подходите ли вы на королеву бала, не мне, – сказал, наконец, он. – Но, тем не менее, я приглашаю вас остаться.

   Маргарита вынула из тревожной жёлтой сумочки купюры.

   – Три тысячи, – сказала она, протягивая деньги.

   Андрей покачал головой, но деньги взял. Всё должно быть по правилам.

   * * *

   Закончилась осень, быстро промелькнула зима, наполненная ожиданием и предвкушением. Ощутив первые запахи марта, во дворе по ночам принялись вопить коты. Кто-то болтал, будто снова видел их предводителя, чёрного кота совершенно исполинских размеров. Ещё жильцы стали замечать томящиеся на лестных площадках тёмные фигуры, будто кого-то поджидавшие. Они оглядывались, беспокойно дергались – и исчезали, стоило только к ним приблизиться.

   Двадцать первого апреля из дома пропал мелкий депутат с криминальным прошлым. Возможно, его просто настигло его криминальное прошлое, но соседи немедленно решили, что в доме, построенном на проклятом пустыре, снова проснулась чертовщина. Понырев тоже хотел в это верить, потому что тогда пропажу депутата можно было бы счесть за благоприятный знак.

   Примерно в то же время Андрей и Маргарита потеряли сон и покой. Они бродили по шести комнатам, как неприкаянные, надеясь, что к ним вот-вот явится кто-то из свиты Мессира и потребует квартиру для проведения бала.

   Ожидание угнетало...

   В ночь майского полнолуния Андрей с Маргаритой с горя напились на кухне.

   – А ведь в этот самый момент в доме какого-то счастливчика он сейчас проводит бал, – с пьяной злостью бормотал Андрей. – Но почему не у нас? Почему?

   – Может, на следующий год, – с тоской отвечала Маргарита, печально глядя в окно сквозь стенки пузатого бокала с остатками коньяка на дне. – Это же не последнее майское полнолуние.

   – Не последнее, – грустно соглашался Андрей. Его не особенно утешала мысль, что придётся снова ждать целый год – и снова надеяться. Он никогда не думал, что надежда может так выматывать.

   – А ты никогда не пробовал просить того, Другого? – вдруг спросила Маргарита, указывая глазами в потолок.

   Андрей задрал голову наверх, посмотрел на лепные украшения и люстру.

   – Нет, – ответил он, наконец, переведя взгляд на свою сообщницу по интриге и подругу по несчастью. – Я почему-то больше верю в него. Мне кажется, что у меня больше шансов встретить Мессира, чем того, Другого.

   Алкоголь и разочарование, смешавшись, взорвались неожиданным вопросом. Вопросом, который негласно между ними всегда был табу. Вопросом, который Андрей никогда не хотел бы слышать заданным ему самому.

   – Что ты надеешься от него получить?

   Маргарита вздрогнула.

   – Извини, – тут же пробормотал Андрей – и плеснул себе коньяка.

   Ещё долго они сидели в тишине на кухне, глуша боль алкоголем и слушая, как бешено орут за окном коты.

   – Когда-то по молодости я совершила глупость, – вдруг тихо заговорила Маргарита. – Врачи сказали, что у меня никогда не будет детей...

   Тёмные, пьяные глаза требовательно уставились на Андрея.

   И он не смог не ответить.

   – Девять лет назад мою жену и дочку сбил пьяный водитель. Я... я хочу к ним...

   Андрей замолчал. Разве могли слова передать ту пронзительную тоску и зияющую пустоту, с которой он жил последние годы?

   Маргарита долго смотрела на Понырева, а потом вдруг поднялась и пересела рядом к нему, одной рукой приобняла его за плечи, утешая, а другой чокнулась своим бокалом с его.

   Слова были не нужны.

   * * *

   Утром Андрей и Маргарита проснулись в одной постели.

   Списав всё на коньяк и разочарование, они разошлись по своим комнатам, пообещав друг другу, что больше подобное не повторится.

   Но оно повторилось.

   И не раз.

   В следующий апрель из однокомнатной квартиры дома 302a пропал один из многочисленных земляков и работников Хусан-джана. Впрочем, его пропажу, честно говоря, никто не заметил, даже сам Хусан.

   Вскоре исчезла одна из начинающих певичек. Кто-то говорил, будто она уехала с концертом то ли в Ухту, то ли в Нарьян-мар, но жильцы-старожилы, конечно, лучше знали – всё дело в проклятии. Кроме того, в подъездах опять видели тёмные силуэты, томящиеся на лестничных площадках в ожидании кого-то, а из подвала доносились звуки бешеного кошачьего мява. В доме совершенно однозначно творилась чертовщина!

   Ожидание второго майского полнолуния было совсем не похоже на первое; совсем не такие мысли и чувства одолевали Андрея в прошлом году. И когда наступила ночь полнолуния, а Мессир опять не выбрал квартиру N50 для своего бала, Понырев испытал не горечь разочарования, а что-то, похожее на облегчение.

   Той ночью он нашёл расстроенную, мрачную Маргариту в компании бутылки коньяка на кухне.

   – Может, следующей весной, – предложил он прошлогоднее утешение, присаживаясь за стол и наливая себе бокал.

   * * *

   К третьему майскому полнолунию из дома 302а пропал сын сибирского нефтяника. Возможно, ему просто очень надоел университет. Затем исчез регулярно навещающий безработную Коврижкину господин Вытребский. Возможно, ему надоела мадам Коврижкина. Вскоре после этого из подземного гаража исчез «Майбах» мадам Коврижкиной, а после – и она сама.

   Во дворах снова орали коты, на лестничных площадках сновали тёмные тени, безуспешно ища кого-то, а жильцы снова судачили о начавшейся чертовщине и гадали, кто станет следующей жертвой.

   Чем ближе было полнолуние, тем мрачнее становилась Маргарита. И Андрей не знал, как ему быть. Сам он уже некоторое время назад понял, что с тех пор, как он вселился в дом 302а на Большой Садовой, глодавшая его долгие годы тоска ослабла и как-то незаметно отступила, а пустота наконец-то заполнилась. И теперь он не так уж и сильно жаждал встретиться с Мессиром. Только как сказать об этом женщине, которая с каждым новым маем становилась всё печальнее?

   В канун полнолуния Андрей заранее заготовил бутылку коньяка.

   Маргарита пришла поздно, ошеломлённая и растерянная.

   Андрей без слов протянул ей полный бокал.

   Маргарита отставила его в сторону.

   – Я была у врача, – сказала она. – Я жду ребёнка...

   * * *

   Они не стали дожидаться следующего мая. Вот явится к ним в один прекрасный весенний день кто-нибудь из свиты Мессира – и что они станут делать? Желание Маргариты уже исполнилось, а желание Андрея перестало быть единственным условием, при котором его жизнь могла снова обрести смысл. Получается, не так уж им сильно и нужна стала теперь эта встреча. Ведь рядом с сатаной – как рядом с молнией; вспыхивает, конечно, ярко, но страху не оберёшься. Когда терять нечего – можно и побояться, а когда есть...

   Однако точная копия дома 302-бис на Большой Садовой по-прежнему оставалась местом, где творилась разная чертовщина и где когда-то давал бал Мессир. И однажды он мог захотеть сюда вернуться – не зря ведь Андрей так старательно восстановил здание и заселил его самым репрезентативным ассорти современного общества.

   И чтобы свести вероятность такой встречи к минимуму, Понырев выстроил им с Маргаритой новый дом за городом, а квартиру N50 выставил на продажу.

   Андрей Семёнович и его бывшая квартирантка Маргарита съехали, и жильцы их больше не видели. Говорили, что у них родился мальчик, и его назвали Иваном – в честь прадеда Понырева, известного профессора института истории и философии и, по совместительству, малоизвестного поэта.

   Шестикомнатную квартиру вскоре купил Николай Никанорович Загребаев, ректор частного коммерческого университета, предлагающего прогрессивное образование нового образца – дистанционное, ускоренное; диплом психолога за всего за год, диплом юриста – за два, диплом врача – за три, и всё это – не отрываясь от компьютера. Слухи о творящейся чертовщине его не волновали. Главным образом потому, что он ещё не успел их услышать до вселения.

   К весне из дома 302a исчез ещё один земляк Хусана, и снова его пропажа осталась незамеченной, а на его место поселился новый работник, приехавший в Москву в поисках лучшей доли и взятый под заботливое крыло Хусан-джана.

   В начале апреля за одним из айтишников явился наряд полиции и забрал лохматого парня с собой. Больше того не видели.

   В другой апрельский вечер пропал и рядовой налоговый инспектор Артур Бычко. Позже говорили, что его якобы видели на Кубе, что он купил в Гаване старинный дом и открыл в нём Каса Партикуляре для туристов. Говорили ещё, что он оброс чёрной бородой, похудел и загорел, и вообще стал совсем не похож на себя, так что может и не Бычко это был вовсе, а сам Бычко всё-таки сгинул, став жертвой творящейся в доме чертовщины.

   А как-то ранним маем, примерно за неделю до полнолуния, к дому Андрея Понырева и Маргариты подъехало такси. Внутри сидел субъект в тесном клетчатом пиджачке, жокейской шапочке и с усиками, как куриные перья. Он поглядел на задёрнутые прозрачными шторами окна, за которыми виднелись два силуэта, склонившиеся над детской кроваткой, весело прищурился и сказал водителю:

   – А теперь на Большую Садовую, триста два-бис... который триста два-а.

   Через некоторое время клетчатый субъект уже стучал в дверь квартиры N50. Он сунул под нос удивлённому ректору красные корочки, при виде которых Загребаев мгновенно побледнел, сладко улыбнулся и задушевно проскрипел:

   – Ну здравствуйте, Николай Никанорович!

   Затем клетчатый протиснулся внутрь квартиры, легко отодвинув онемевшего ректора, уверенно прошёл на кухню, достал из шкафа графинчик с водкой и две стопки, из холодильника – "Осетринку президентскую", высший сорт. Срок годности на упаковке был аккуратно замазан чьей-то заботливой рукой. Принюхался, чуть скривился, уселся за стол. – Алмаз вы наш небесный, драгоценнейший господин ректор, что ж вы стоите, как не родной? Садитесь! Выпьем, закусим. Без церемоний, а? Нам много есть о чём поговорить...