Текст книги "Мевервильский оборотень"

Автор книги: Марина Колесова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 4 страниц)

– Да… к нему… – согласно закивал тот и испуганно заелозил на столе, скуля от страха.

– И тебя заставляла ему молиться?

– Меня – нет… – испуганно замотал он головой. – Я никогда Сатане не молился.

– Не лги! – епископ повернул рычаг, и ножные тиски с хрустом сжали кости ног.

Мальчик зашелся в криках и рыданиях. Теперь он был готов подтвердить все: и что сам молился Сатане, и что отошел от веры истинной и душу дьяволу продал.

Но епископу уже было трудно остановиться. Его раздирала досада на то, что им манипулировали. Манипулировали так, как привык всеми манипулировать он. А мысль о том, что Каролина ему предпочла богомерзкое существо, даже не человека, а сатанинскую тварь, и вовсе туманила рассудок. И епископ продолжил пытку, заставляя мальчишку не только в подробностях рассказывать все, что он знал, но и признаваться и каяться в том, что он вместе со своей госпожой предпочел служение Господу служению Сатане. Остановился он лишь, когда от невыносимой боли мальчик потерял сознание.

Тогда, стремясь привести его в чувство, он окатил его ледяной водой. Мальчик, открыл глаза, и вдруг неожиданно хрипло засмеялся. А потом, глядя на него бессмысленным и мутным взором, заговорил:

– Я птицей теперь буду… и полечу к Господу… я видел его… и он сказал, что я буду теперь летать… Вы убьете меня, и я стану птицей…

Летать я буду в небесах бескрайних,

Летать, раскинув гордые крыла,

Все дальше от земли, где все остались,

Туда где гор белеет снежная гряда.

Там, ветер ледяной меня в объятья примет,

Гонящий облака меж горных скал высот.

Могучими порывами он быстро

Меня к сверкающей вершине унесет.

Расправлю я свои крыла большие,

И воспарю в холодной синеве,

Чтобы растаять вдалеке, не ведая печалей,

Воспоминание всем лишь оставив о себе…

Он вновь хрипло рассмеялся и добавил:

– Мне не надо больше бояться и оговаривать госпожу… мне осталось совсем немного, и я полечу…

Епископ раздраженно скривился, поняв, что переборщил, и раз мальчишка свихнулся, то теперь его уже нельзя будет использовать как свидетеля.

Он открыл дверь и, приказал монаху, дежурившему на лестнице:

– Закончи с ним.

Тот молча поклонился и шагнул к столу. Резкое движение рук, хруст позвонков и окровавленное и изуродованное пытками тело мальчика безвольно обмякло на столе.

– За церковной оградой тайно похорони, – обронил епископ и, услышав в ответ: "Будет исполнено", вышел из подвала.

Вернувшись в свой кабинет, епископ глянул в окно. На звездном небе ни облачка. И луны нет – новолуние. Как сказал паж Каролины, именно в такие дни волк мог сам обращаться. Скорее всего, Каролина опять с ним. Досада и ревность жгли душу. Епископ начал молиться, но молитва не приносила облегчения. Наконец он не выдержал. Он сам, своими руками прикончит и сатанинскую тварь, и отступницу. Приняв такое решение, он достал из письменного стола два серебряных кинжала. Оба с ручками в виде распятья, только один клинок был обычный, другой же весь в мелких зазубринах, словно пила. После чего крикнул слуге, чтобы ему оседлали коня.

Хоть ночь и была безлунной, его конь шел уверенной рысью. Не доезжая до того места, где, судя по рассказам мальчика, Каролина встречалась с оборотнем, епископ спешился.

Заброшенная полу развалившаяся часовня на берегу лесного озерца была освещена пламенем костра. На поляне у костра он увидел Каролину, которая действительно, как он и предполагал, была не одна.

Епископ, постаравшись оставаться незамеченным, подошел ближе.

Каролина сидела рядом с мускулистым черноволосым мужчиной, на плечи которого был накинут ее плащ.

– Тебе надо уйти отсюда, – тихо проговорила она. – Если Фредерик сейчас у епископа, то завтра мне стоит ждать гостей… и в любом случае в скором времени нам не увидеться.

– Ты предлагаешь мне уйти и бросить тебя?

– Я постараюсь выкрутиться. У меня подготовлено письмо, и как только епископ что-то предпримет против меня, кардинал получит подробный отчет о разнице между теми податями, которые собирает наш епископат, и теми, которые брат Алоимус указывает в донесениях Его высокопреосвященству. И еще сведения о поддержке епископом опального графа Вегермаера, которому опять тот же брат Алоимус за немалые деньги, конечно же, помог сделать и верительные грамоты и индульгенции выдал… Ну и много еще какие факты, которые заставят кардинала задуматься, а не стоит ли ему, во-первых, усомниться в истинности обвинений епископа в мой адрес, ведь ясно прослеживается мотив почему обвиняет – чтоб сведения, что вскрыла не передала, а во-вторых, заменить его на посту своим более преданным союзником.

– Каролина, пока суд да дело ты можешь скончаться в его подвалах… Я не отпущу тебя в замок.

– Без разрешения кардинала он не осмелится начать дознание, а кардинал вряд ли его даст… Церкви дохода от того никакого, лишь очередной скандал… Да и доказательств у епископа маловато… только показания мальчишки… Так что им не выгодно то. Им выгоднее нового епископа назначить и дело замять, особенно если денег пообещаю пожертвовать во славу Христову, а я не поскуплюсь…

– Каролина, тебе нельзя рисковать… ты не в том положении… ты можешь потерять ребенка.

– Ребенка я не потеряю хотя бы потому, что ты мне поможешь вызвать роды прямо сейчас.

– Ты с ума сошла? А если сейчас сюда нагрянет епископ с охраной? Мальчишка мог и про это место рассказать.

– Один он не осмелится сюда сунуться, а если бы с отрядом был, мы бы уже знали о том. Так что не бери в голову.

– Но зачем ты хочешь именно сейчас вызвать роды?

– Хотя бы затем, что я нашла рецепт… нужна была кровь не летучих мышей, а несколько капель его крови. Достаточно их добавить в эликсир, – она кивнула на металлическую фляжку, лежащую у ее ног, – и ты будешь свободен.

– Навсегда свободен? Ты нашла рецепт?

– Нашла… Кстати, я после этого уничтожила все записи… как чувствовала прям… В замке теперь ничего не осталось.

– А ребенок?

– Что ребенок? – Каролина недоуменно пожала плечами. – Ничего ему не сделается от того, что пару капель крови у него взять.

– Нет, я про другое… А вдруг на нем тоже проклятье?

– Проверим… Если есть, сделаю эликсир и для него. Дел-то… Рецепт ведь я помню.

– И что делать надо?

– Найди пару листиков болотной упырки… Если ее пожевать, схватки и начнутся.

Темноволосый мужчина встал, шагнул в сторону и тут же, вскрикнув, повалился лицом вниз на краю поляны. В спине его сверкал серебряный клинок с рукоятью в виде распятья.

Каролина испуганно вскочила, намереваясь подбежать к нему, но не успела. К костру вышел епископ и, схватив ее за плечи, рывком развернул к себе:

– Ну что, тварь? Полюбовника твоего я прикончил. Теперь твой черед! Только в отличие от него так легко я уйти тебе не позволю… Перед смертью ты намучаешься вдосталь и будешь молить меня прикончить тебя поскорее…

– Кардинал не спустит Вам того! – хрипло проговорила Каролина.

– А ему и не надо будет мне ничего спускать… от тебя, гадина, лишь мокрое место останется, и я доложу кардиналу, что сделал это оборотень, которого я выследил и убил…

– Значит, не хотите, открыто обвинить, – Каролина зло рассмеялась, – что ж это даже лучше… видно доказательств у Вас маловато… Мальчик не выдержал пыток?

– Деяния Сатаны порой трудно изобличить и рядится он в одежды добродетели столь же непринужденно сколь и во все другие. Похоже, что и ты, как его пособница, столь же ловка. И, кроме того, что ты пособница дьявола, ты еще и змея подлая… Господи, кого же я пригрел у себя на груди… – епископ зло скрипнул зубами.

– Попробуйте меня понять, и я обещаю, Вы не пожалеете об этом, – тихо выдохнула Каролина.

– Ты что дьявольскую сделку мне предлагаешь заключить? Думаешь, я предам Христа ради твоего чертовского очарования? Да я выжгу его… Каленым железом выжгу! От твоей красоты и следа не останется, тварь! – епископ сжал ее плечи так, что она охнула и закусила губы.

– Что не нравится? – зло продолжил он. – Так смею заверить: то, что тебе предстоит вынести, не понравится тебе еще больше.

Он рывком повалил ее на землю и, достав кинжал с зазубренным клинком и сдернув с ее плеч платье, с силой провел лезвием от предплечья до груди.

Каролина закусила губы сильнее и отвернула голову.

– Терпишь? Молодец, запасайся терпением, терпеть тебе долго придется.

Снова взмах рукой и рядом с кровоточащей полосой пролегла еще одна, а потом еще и еще. Каролина еле слышно застонала.

– По-моему славно походит на отметины когтей твоего зверя, – усмехнулся епископ, разглядывая рваные кровоточащие следы от зазубренных краев своего кинжала.

– Может он и зверь по обличью, – хрипло выдохнула Каролина, – а вот Вы, святой отец, зверь в душе. И вряд ли Господь примет Вас в свое лоно с такой звериной душой. Он хоть и любит всех, и прощать всех всем повелел, но тем, кто черен душой, прощенья Его не будет.

– Это тебе прощенья не будет, стерва Сатанинская! Сдохнешь ты в муках, и после смерти гореть тебе в пламени адском! – он с силой сжал ей плечо, пальцами разрывая раны еще глубже.

– Господи, на тебя уповаю, – хрипло выдохнула Каролина, – не оставь меня своею благодатью. Позволь мне хотя бы дитя мое сохранить.

– Да как ты своим языком подлым не подавилась, мерзавка, имя Господа упоминать! Гнусная тварь! Ты предпочла Господу богомерзкого зверя и еще смеешь имя Его святое произносить, чтобы просить за потомство сатанинское. Так вот, знай: я сначала вырежу твоего ребенка и у тебя на глазах на мелкие куски искромсаю, а потом вырву мерзкий язык твой, гадина!

Она ничего не стала отвечать, лишь из глаз медленно потекли слезы.

Еще один взмах руки, и жуткий вопль Каролины пронзил тишину леса, а епископ поднял на руках окровавленного младенца, поднося его к лицу матери.

– Смотри внимательно, тварь, что я с ним сейчас сделаю.

– Господи! Сохрани его! – в этот полный душевной муки крик Каролина вложила все свои силы.

– Господь не хранит порождения Сатаны, – рассмеялся в ответ епископ, удобнее перехватывая ребенка и поднимая кинжал.

Однако серебряный клинок лишь царапнул кожу младенца, потому что под тяжестью схватившего его за горло мужчины епископ осел. Хрустнули позвонки, и его тело безжизненно распласталось на земле.

– Алекс, ты жив… – с улыбкой выдохнула Каролина, глядя на своего возлюбленного, стоящего над телом епископа. В глазах ее блестели слезы. – А ребенок? Посмотри что с ним!

– Да, – подхватывая с земли верещащего младенца, поговорил оборотень и склонился к ней: – Не волнуйся, он жив… лишь небольшой порез на плече. Господи… что он с тобой сотворил… ты вся в крови… потерпи, я сейчас постараюсь помочь.

Он положил ребенка на землю рядом с ней и, разорвав ее одежду, в ужасе отстранился: – Каролина…

– Я знаю, Алекс… знаю… мне уже не помочь… – с трудом выдохнула та, силы ее стремительно оставляли. – Я чувствую, что умираю. Храни дитя. Это ведь мальчик?

– Мальчик, – он судорожно сглотнул, пытаясь справиться с подступающими рыданиями, – но ты не должна умереть! Не должна!

– То Господу решать, не нам. И Он уже решил, – она прерывисто вздохнула, – Пока у меня есть силы, повернись, я хочу осмотреть твою рану.

– Забудь. Сам справлюсь.

– Алекс, повернись и наклонись ко мне! – в ее голосе зазвучал приказ, и оборотень подчинился.

Она, чуть приподнявшись из последних сил, внимательно осмотрела место удара и, проговорив: "Тебе несказанно повезло… Господи, помоги!", рывком выдернула кинжал, торчащий из-под его лопатки. После чего без чувств повалилась на землю.

– Каролина! Каролина! – оборотень повернулся к ней и прижал к себе ее истекающее кровью тело: – Ну что же ты творишь? Господи, да я сам жизнь свою готов отдать, только не умирай!

Она открыла глаза и тихо выдохнула: – Уже ничего не изменить. Знай, я любила тебя. Храни Мевервиль и нашего мальчика. И не забудь, пара капель его крови и ты свободен…

– Я предпочту, чтоб свободен был он, мне ни к чему будет свобода, если рядом не будет тебя…

– Он свободен и так… посмотри… – Каролина одними глазами указала на кинжал в руке епископа. Вся кровь на его кончике засохла и свернулась.

– Даже если так… мне все равно свобода без тебя ни к чему…

– Решай сам… я любым любила тебя… Поцелуй меня на прощанье.

Алекс, не разжимая объятий, приник губами к ее губам, всем сердцем желая, чтобы это мгновение длилось вечно.

Но вечно не длится ничего, и вскоре он почувствовал, как, вздохнув в последний раз, любимая безжизненно обмякла в его руках.

Оборотень, еще крепче сжал ее тело, затем оторвался от похолодевших губ возлюбленной, и чуть запрокинув голову, завыл. И была в его вое такая невообразимая мука, которую нельзя передать никакими словами.

Оборотень долго держал тело Каролины в объятьях, вспоминая, как впервые увидел ее два года назад. Она тогда с несколькими ратниками готовила в лесу ловушки, позволяющие уничтожить подступающих к Мевервилю кочевников. Он долго издали наблюдал за ней, когда на ее отряд вдруг неожиданно налетела большая передовая группа степняков. Ее спутников тут же зарубили, несмотря на их яростное сопротивление, а ее окружили и стащили с коня. В тот раз он помог ей избежать незавидной участи, несмотря на то, что нападавших было более десятка… а сегодня… сегодня он не смог уберечь ее всего лишь от одного. Злые слезы туманили взор. Ему хотелось тоже умереть, но предсмертная просьба Каролины: беречь дитя и Мевервиль, была для него священна.

На рассвете герцога разбудил встревоженный дворецкий, который срывающимся от волнения голосом доложил, что перед воротами замка стоит большой серебристо-белый волк, держа за узду коня миледи Каролины, и лучники ждут его приказа, стрелять ли им в волка.

– Оборотень что ли? – хрипло спросил герцог.

– Точно сказать сложно… хотя тот вроде черный был… а этот серебристый, будто седой весь, но тоже здоровый…

– А конь что?

– Спокойно рядом стоит… оседланный…

– Вот дьявол, – герцог рывком поднялся с кровати и стал поспешно одеваться, – неужели с Каролиной что… чертовщина прям какая-то…

Герцог поднялся на стену замка и, кивнув на стоящих против ворот коня и волка, спросил одного из лучников:

– И давно они так стоят?

– Да порядочно уже… – ответил тот, старательно держа волка на прицеле, – как рассвело тихо так из леса вышли и идут по дороге… мы всполошились, конечно, стрелять хотели, но видим мирно идут, да и конь миледи… вот Вас позвать и решили, Ваша светлость.

– Коней седлайте, – приказал герцог и спустился со стены, сердце его сжали нехорошие предчувствия.

Когда ворота распахнули, пропуская выезжающий отряд ратников во главе с герцогом, волк выпустил из пасти узду коня и, развернувшись, побежал по дороге в сторону леса.

– За ним! – скомандовал герцог и первым направил коня вслед за волком.

У опушки леса волк остановился и, оглянувшись, замер словно проверяя, следуют ли за ним. А когда преследователи приблизились, вновь побежал по лесной дороге.

Вел он их достаточно долго, пока небольшой отряд во главе с герцогом не выехал к поляне на берегу лесного озерца. Картина, увиденная всадниками, заставила их в ужасе замереть. На поляне у стен заброшенной полу развалившейся часовни рядом с прогоревшим пепелищем от костра неподвижно лежала вся окровавленная Каролина, под боком у которой копошился в траве младенец, а чуть поодаль, неестественно вывернув голову, лежал епископ, сжимающий в руке окровавленный серебряный кинжал с зазубренным лезвием.

– Ничего себе… – испуганно выдохнул кто-то из сопровождающих герцога ратников, – это что же здесь произошло?

Герцог молча соскочил с коня и приблизился к дочери. Нагнулся, рукой коснулся похолодевшего лба и хрипло выдохнул:

– Девочка моя… Как же Господь допустил такое?

Потом, судорожно сглотнув, стал внимательно осматривать раны. Ратники, сгрудившись на краю поляны, ждали, не смея без приказа даже спешиться.

Герцог тем временем поднял голову и, найдя глазами замершего у края леса волка, зло спросил:

– Это ты ее так?

Было похоже, что волк мрачно хмыкнул, потом встал, приблизился к лежавшему епископу и мордой ткнул в руку, сжимающую кинжал.

– Ничего не понимаю, – герцог в замешательстве потер рукой висок, – она ведь любила его… На кой черт ему ее убивать? К тому же так? Ведь изуверски убил… хуже нелюдя какого…

Волк тихо отошел обратно к кромке леса.

– А его – ты? – герцог вновь вскинул на него взгляд.

Волк тяжело вздохнул и сел.

– А ведь он явно старался раны под твои когти сподобить… не сверни ты ему шею, списали бы ее смерть на тебя или черного твоего собрата, что по здешним лесам шастает, – хрипло проговорил герцог и вдруг резко опустившись на колени, прижал тело дочери к себе: – Девочка моя, на кого ты меня покинула? Ну, как же ты могла влюбиться в такого негодяя? Я обещаю тебе, что найду причину по которой он решил столь подло поступить с тобой и добьюсь, чтобы его похоронили без отпевания и за церковной оградой.

В голосе его звучала решимость, несмотря на то, что в глазах сверкали слезы.

В это время младенец, что возился в траве неподалеку, захныкал, и герцог, разжав руки, опустил тело дочери на землю и подхватил его.

– Что ж, ты хотя бы дитя мне оставила, – он улыбнулся сквозь слезы, – славный будет наследник, главное чтоб в тебя пошел, а не в отца… но я постараюсь воспитать так, чтоб в отца и помыслить не мог пойти… Спи с миром, девочка моя, и не волнуйся, я позабочусь о нем.

Услышав эти слова, волк поднялся и неслышно скользнул в чащу, быстро растворившись в сумраке леса.

Когда тела дочери герцога и епископа доставили в замок, и по округе разнеслась горестная весть, к герцогу пришел горожанин и со словами: «Раз теперь и миледи, и епископ мертвы, я не знаю, как поступить. Посмотрите, я должен был это передать кардиналу, если епископ предпримет что-то против миледи» передал конверт.

Вскрыв его, герцог понял, что причина убить его дочь у епископа была, причем не шуточная. Сведения, которые собрала Каролина, по меньшей мере, грозили тому потерей сана. И видно он решился избавиться от свидетельницы, представив ее смерть делом когтей оборотня.

Герцог, немного поразмышляв над сложившейся ситуацией, послал за братом Алоимусом. Приехавшему монаху он показал полученные им документы и предложил подтвердить собранные его дочерью сведения, указав виновником всех недостач погибшего епископа, и вернуть деньги в церковную казну кардинала. После чего засвидетельствовать перед тем, что епископ был недостоин сана, так как вел неподобающую жизнь и отступил от заповедей Христовых. А посему должен быть посмертно сана лишен и похоронен в безвестности за церковной оградой. Тогда он, как сюзерен окрестных земель, будет ходатайствовать перед Его преосвященством о предоставлении сана епископа именно ему, обещая в этом случае пожертвовать кардиналу значительные средства во славу Христову.

Брат Алоимус долго не раздумывал.

По решению кардинала и церковного суда новым епископом был назначен брат Алоимус, а с погибшего епископа сан был снят, и он был тайно захоронен вне церковных земель.

Церемония же похорон миледи Каролины была торжественная и печальная. Вел ее брат Алоимус, и на возвышенные и высокопарные слова в адрес погибшей он не поскупился. На ее могиле герцог распорядился установить скульптуру плачущего ангела.

С тех пор на кладбище по ночам стали часто замечать силуэт огромного серебристо-седого волка, скорбно застывшего у могилы дочери герцога. Ходили упорные слухи, что это ангел, посланный Господом, чтобы защитить миледи, но не успевший это сделать, и потому суждено ему до скончания жизни быть в шкуре волка и оплакивать ее. Эти слухи основывались, как на рассказах ратников, видевших, что именно серебристый волк привел герцога к трупу миледи, так и на горестном вое самого волка, звучащем порой с кладбища. У редких прохожих, рискнувших ночью приблизиться к кладбищенской ограде и услышавших его вой, кровь стыла в жилах, а на глаза непроизвольно наворачивались слезы, такие тоска и отчаяние слышались в этих звуках.