Текст книги "Тетрадь четвертая"

L’auberge, c’est tout à fait Rilke, Histoires du Bon Dieu, son dedans des choses. Si je dis Rilke – ça veut dire fraternité. Faire du R est impossible, on naît, on est R. (On ne naît pas Rilke. 5 Août 1938 – en copiant.) Vous êtes, dans ce livre d’amour, son frère en humanité, son «frères humains…», son frère-arbre, frère-loup.

Et ce qui me touche – je ne saurais même pas dire et ne voudrais même pas savoir pourquoi, c’est ce mot gentil, gentille, qui Vous revient si souvent, ce mot si humble si peu usité en vers.

…Voici un cavalier sans cheval!

Dans cette ligne Votre choix dans la vie – ou avant la vie – est fait.

A un cheval qui veut, a un bréviaire qui veut, mais être (cavalier, prêtre, <пропуск одного слова>) sans avoir – c’est l’orgueil ou le refus suprême.

Comme je le connais, ce cavalier sans cheval.

* * *

Au revoir, cher Monsieur, à Vous de vouloir me voir. Si je ne Vous avais pas envoyé de manuscrit je me sentirais envers Vous aussi libre que vis à vis de Votre livre: âme à âme (admirez ces trois a!) mais – Vous avoir prié de me lire – me gêne et c’est pour ça que je me tairai jusqu’à ce que Vous parliez.

MZ

* * *

(Еще отрывок – м. б. первого письма)

…Ne Vous paraît-il pas et n’est-il pas étrange que je me sois adressée, moi, rimeur passionné, entre tous – à Vous, ennemi hautain de la rime? Et n’aurait-il pas été plus simple (?) d’amener mon Gars au camp ami (s’il en existe) des rimeurs.

D’abord et en tout: mon instinct cherche, trouve et crée toujours des obstacles, c’est-à-dire je les crée d’instinct: dans la vie comme dans les vers.

Ainsi – j’ai eu raison selon moi.

Secondement: il existe entre nous des liens familiaux: Russie, Pasternak et surtout par-dessus tout – R – qui comme je le viens d’apprendre par Votre lettre – Vous avait choisi, lui aussi, entre tous – lui, que je peux nommer simplement le Poète. Non: la Poésie.

Ainsi – j’ai eu encore une fois raison – selon lui.

Tout ceci pour Vous dire que je viendrai avec grand plaisir ce mardi à 4 h, 12, Rue de la Seine.

* * *

P. S. Votre gentil petit quatrain sur la tante qui en balayant ses planches avait trouvé une orange – est plein de sens – et de soleil: dimanche: beau soleil! planches: parquet clair! orange: orange! – et la vieille tante coiffée en Marat dans sa baignoire – mais voici que je m’embarque – et que je Vous dégoûte.

P. P. S. Mon Jacquot ne connaît pas de cantiques puisque ses parents sont païens et qu’il va à la communale. C’est la rime (nécessité de rimer à chien) qui l’a chrétiénisé. On commence par dire, on finit par faire (être).

Ces deux P. S. – un peu pour rire: pour Vous faire sourire.

* * *

P. S. 3-me: Et ce dont par quoi j’aurais dû commencer: ce chien existe réellement: Zig, dévoreur d’ordures.

Милостивый государь,

Я давно получила Ваше письмо и Вашу книгу,[2]2
  Речь идет о сб. «Livre d’Amour» («Книга любви»), впервые вышедшем в 1910 г. и затем многократно переиздававшемся. Эта книга была в составе библиотеки Ц., привезенной в СССР: в 1940 г. Ц. упоминает ее в списке книг, предназначенных для продажи. Уцелела еще одна книга Вильдрака (для детей), «L’ile rose» («Розовый остров», 1929), подаренная им Ц. со следующей дарственной надписью: «A madame Marina Zwetaieva en souhaitant que cette histoire soit jugee par elle digne d’etre racontee a son petit gars. Charles Vildrac» («Госпоже Марине Цветаевой с надеждой на то, что эта история покажется ей достойной быть рассказанной ее маленькому молодцу. Шарль Вильдрак» – пер. А. С. Эфрон).


[Закрыть] и не ответила Вам раньше только потому, что не хотела устраивать Вам литературного отпуска. Но поскольку Вы уже вернулись…

Вы меня спрашиваете, почему я рифмую?

У меня на шее крест,

У меня собачка есть,

Когда утром я встаю,

Я ей хлебушка даю.

(Жако, сын бакалейщика под нами, 6 лет)

Если бы указанный автор данного стишка сказал: – Я крещен, у меня есть собачка, которую я каждый день кормлю, – это ничего не сказало бы ни мне, ни ему самому, вообще никому: этого бы просто не было. А так – есть.

Вот, сударь, почему я рифмую.

* * *

Нерифмованные стихи суть (или кажутся мне, за редкими исключениями) – стихи, подлежащие написанию: замысел – не более.

Чтобы вещь продлилась, ей надо быть песней, песня, будучи сама себе музыкальным аккомпанементом, целокупна, ничем никому не обязана.

(Почему я рифмую? Будто рифмуют почему-либо! Спросите народ – почему он рифмует. Ребенка – почему он рифмует. И обоих – что такое рифмовать.)

* * *

…Вот возможная попытка ответа на Ваш легкий упрек в <пропуск одного слова> звука (-ом?) в ущерб слову и смыслу в моих стихах.

Дорогой друг, всю свою жизнь я слышу этот упрек, просто жду его. Вы попали в точку, ничего не зная обо мне, с первого взгляда (слуха!). Вы оказались более <пропуск одного слова> других, сопоставив не только звук и смысл, но и (третью силу!) – звук и слово. И Ваш упрек – вместо того, чтобы возмутить меня – или раздосадовать – или огорчить – меня заинтересовал, как повод к диалогу, из которого я сама могла бы многое узнать. (Я пишу, чтобы понять – вот что я могу сказать о своем ремесле.)

Милостивый государь, я защищаю не своего «Мóлодца», не себя, а свое дело, само дело. Не путайте одно с другим!

Если Вы укажете мне то или иное темное – или неудачное – или не звучащее место – я Вам буду только благодарна, – тем более, что я иностранка. Я могу дурно рифмовать – согласна, но чтобы рифма сама по себе была злом – в этом я никогда не соглашусь с Вами.

(Только не сердитесь! А если я горячусь, то лишь от доверия —)

Ваша книга. Знаете, она мне очень напоминает Рильке; Рильке «Записок».[3]3
  Речь идет о романе Рильке «Записки Мальте Лауридса Бригге».


[Закрыть] Ваша книга – обнаженное сердце, не защищенное формой; Ваша книга – сказана, не написана, и посему слушается, не читается. Я перечла ее трижды. В ней много и моего (поверьте на слово!), я узнаю себя почти на каждой странице, особенно в «Быть Человеком»[4]4
  Ст-ние из третьего раздела «Книги любви». Ниже Ц. цитирует две строки из него.


[Закрыть] – и особенно в:

И если будешь с теми, кто владеет златом —

и особенно в:

– Бесстрастным голосом велеть им подавать

особенно в этом подавать, которое здесь в весе существительного, которое для меня выделено курсивом, которое я прочла – курсивом.

(«Кушать подано, мадам» – та, кто подает, и та, которой подано, об этом не думают, но Вы – я – поэты – продленный слух – думаем за них: подано моими двумя руками – ее двум рукам, раззолоченным, унизанным бриллиантами, праздным, вот этими двумя руками, и т. д. Так?)

«Постоялый двор»[5]5
  Правильно: «Une Auberge»; ст-ние из третьего раздела «Книги любви».


[Закрыть] – это просто Рильке «Историй Доброго Бога»,[6]6
  «Истории Доброго Бога» – сб. рассказов Рильке.


[Закрыть] его скрытая суть вещей. Когда я говорю Рильке – я имею в виду братство. Сделать как Рильке невозможно, надо родиться, надо быть Рильке. (Рильке не рождаются. 5 августа 1938 г. – при переписке.) В этой книге любви Вы его брат в человечестве, <вспомните> его «братья человеческие…», его брат-дерево, брат-волк.

И что меня особенно трогает – и даже не могу сказать, и даже не хочу знать, почему – это слово: милый, милая, столь часто повторяемое Вами, такое скромное, так редко встречающееся в стихах.

…Вот всадник без коня![7]7
  Начальная строка ст-ния «Les Conquerants» («Завоеватели»), завершающего «Книгу любви».


[Закрыть]

Этой строкой Ваш выбор в жизни – или прежде жизни – сделан.

Кто хочет имеет коня, кто хочет имеет молитвенник, но быть (всадником, священником, <пропуск одного слова>) не имея – в этом высшее достоинство или высший отказ.

Как я его знаю, этого всадника без коня.

* * *

До свидания, милостивый государь, до Вашего желания меня увидеть. Если бы я не послала Вам рукописи, я бы чувствовала себя с Вами столь же свободной, как наедине с Вашей книгой: душа с душой (полюбуйтесь этими тремя а!), но моя просьба прочесть рукопись смущает меня, и посему умолкаю до Вашего оклика.

МЦ

* * *

…Вас не удивляет и вообще не странно ли, что я, страстная рифмачка, обратилась из всех – именно к Вам, ревностному врагу рифмы? Не проще ли (?) было бы направить моего «Мóлодца» в дружественный стан (если таковой есть) рифмачей?

Прежде всего и всегда: мой инстинкт ищет, находит и создает преграды, иначе говоря, я действую инстинктивно: в жизни, как в стихах.

Так, я оказалась права по-своему.

Во-вторых: нас с Вами связывают узы родства: Россия, Пастернак и до всего и поверх всего – Рильке – которого, как я сейчас узнала из Вашего письма. Вы тоже избрали, тоже его, из всех – его, того, кого я именую просто Поэт. Нет: Поэзия.

Так, я еще раз оказалась права – по-его.

Этим всем я только хочу сказать Вам, что с большой радостью приду в этот вторник к 4 ч. на улицу Сены, 12.

* * *

P. S. Ваше милое четверостишие про тетушку, которая, подметая пол, нашла апельсин, полно смысла – и солнца: воскресенье: солнечный свет! пол: сияющий паркет! апельсин: оранжевый! – и старенькая тетушка, повязавшая голову, как Марат в ванне – но меня понесло и Вы уже досадуете.

P. P. S. Мой Жако не знает псалмов, ибо его родители неверующие и ходит он в коммунальную школу.[8]8
  районная бесплатная школа (фр.)


[Закрыть] И только рифма (потребность зарифмовать собаку) сделала его крещеным. Начавшись словом, кончается делом.

Эти два P. S. – шутки ради: просто чтобы Вы улыбнулись.

* * *

P. S. 3-ий: А вот с чего мне следовало бы начать: собака действительно существует: Зиг, любитель помоек. (фр.)]

* * *

(Из дружбы с Ш. В<ильдраком> ничего не вышло: дружбы не вышло. Попереписывались – по поводу моего Gars – ни в чем друг друга не убедили – и не разубедили – я поэт, он – нет (и поэт: à ses heures,[9]9
  в определенные часы (фр.)


[Закрыть] a y меня – ни часу, чтоб не) несколько раз встретились – в гостиной, с гостями, – в столовой, с семьей – и потом кончилось: понемножку. Сошло на нет.)

* * *

Отрывок письма к Б. П.

…Баллада хороша.[10]10
  Речь идет о ст-нии Пастернака «Баллада» («На даче спят. В саду, до пят…»), впервые опубликованном в ж. «Красная новь» (1930, № 12).


[Закрыть] Так невинно ты не писал и в 17 лет – она написана тем из сыновей (два сына), который крепче спит. Горюю о твоем. Но – изнутри Жени, не мальчика.[11]11
  Т. е. Евгении Владимировны Пастернак, первой жены Б. Пастернака; Женей был назван и их сын (р. 1923).


[Закрыть] Какое блаженство иметь тебя – отцом раз, тебя отцом на воле – два. Если он твой – ему лучшего не надо. Ты бы в детстве дорого дал – за себя, отсутствующего.

* * *

Б<орис>, из памяти: когда я через Смиховский холм (мою «гору») шла от С. к Р<одзевичу> и через Смиховский же холм – от Р<одзевича> к С. – туда была язва, оттуда рана. Я с язвой жить не могла. (Помнишь того богача из хрестоматии, созвавшего друзей и в конце пира – под пурпуром – показавшего им язву? Ведь пировали – они.) Моя радость, моя необходимость в моей жизни не значили. Точнее: чужое страдание мгновенно уничтожало самую возможность их. С. больно, я не смогу радоваться Р<одзевичу>. Кто перетянет не любовью ко мне, а необходимостью во мне (невозможностью без). Я знала – да так и случилось! – что Р<одзевич> обойдется. (М. б. за это и любила?!)

Катастрофа ведь только когда обоим (обеим) нужнее. Но этого не бывает. Для меня весит давность. Не: nous serions si heureux ensemble! – nous étions si malheureux ensemble![12]12
  мы были бы так счастливы вместе! – мы пережили вместе столько несчастий! (фр.)


[Закрыть]

Я не любовная героиня, Борис. Я по чести – герой труда: тетрадочного, семейного, материнского, пешего. Мои ноги герои, и руки герои, и сердце, и голова.

С Р<одзевича> – никого не любила. Его вижу часто, он мне предан, обожает Мура, ничего не чувствую.

Вот тебе мой опыт.

* * *

У тебя еще сложнее: ведь и у нее – свое, тот же выбор. Но, верь моему нюху: четверо легче чем трое, что-то – как-то – уравновешено: четверостишие. Трое, ведь это хромость (четыре ноги). И еще: весь вес на одном (центральном: ней – как тогда – мне). Нет, слава Богу, что – четверо.

* * *

Еще, Б<орис> – уезжает Е. А. И<звольская>, раздает книги, как зверей – в хорошие руки – и вот частушка Переяславль-Залесского уезда:

Не об том сердце болит —

Который рядом сидит,

А об том сердце болит —

Который издали глядит.

Выиграет тот кто проиграет.

Только расставшись с Р<одзевичем> я почувствовала себя вправе его любить и любила напролет – пока не кончилось.

* * *

Не совет. Пример. Отчет.

* * *

Я знаю только одну счастливую любовь: Беттины[13]13
  Речь идет о Беттине фон Арним.


[Закрыть] к Гёте. Большой Терезы[14]14
  Так (в отличие от Маленькой Терезы из Лизьё) иногда называют Св. Терезу Авильскую (1515–1582) – испанскую монахиню ордена кармелиток и известную мистическую писательницу, причисленную к лику святых в 1622 г.


[Закрыть] – к Богу. Безответную. Безнадежную. Без помехи приемлющей руки. Как в прорву. (В огромную ладонь – прорвы. В проваленную ладонь – прорвы.) Что бы я с тобой стала делать дома? Дом бы провалился, или бы я, оставив тебя спящим и унося в себе тебя спящего – из него вышагнула – как из лодки. С тобой – жить?!

* * *

Дай ей Бог всего этого не знать, быть просто – счастливой, отстоять тебя у совести, Бога, богов, тебя. (NB! что же у нее останется?? 1938 г.)

* * *

…А знаешь – дела дивные! – раскрываю Гёте «Aus meinem Leben» и – эпиграф: – Es ist dafür gesorgt, dass die Bäume nicht in den Himmel wachsen[15]15
  «Предусмотрено, чтобы деревья не врастали в небо» (нем.). Цветаева цитирует эпиграф к третьей части книги Гёте «Из моей жизни. Поэзия и правда» («Aus meinem Leben. Dichtung und Wahrheit»).


[Закрыть] – т. е. то, что постоянно, всю жизнь говорю о себе и своей жизни я – только у меня:

– Es ist von Gott besorgt, dass die Bäume[16]16
  Богом устроено, чтобы деревья – (нем.).


[Закрыть] —

Ну – обнимаю.

* * *

Cher Jean Chuzeville,

Vous souvenez-Vous encore de moi? Vous étiez tout jeune, nous étions tous jeunes. C’était Moscou. C’était Noël. C’était la neige. Vous écriviez des vers. J’écrivais des vers. Nous les lisions à M-elle Hélène Guedwillo.

Vous aimiez Francis Jammes, j’aimais Edmond Rostand. Mais on s’entendait bien. M-elle Guedwillo aimait les vers et la jeunesse.

Arrivée en 1925 à Paris je n’ai jamais renoué avec personne – de mon enfence. Chaque passé est passé, celui-là (Guerre, Révolution) était le Passé absolu, total, n’ayant jamais existé.

Mais jamais, aussi, je n’ai entendu nommer Votre nom sans la vision de: Moscou – neige – Noël – lunettes – jeunesse – vision aussitôt traduite par un sourire qui mettait entre mon interlocuteur et moi plus de distance que de 1909 à 1930. Je Vous mettais du côté de ma jeunesse, l’interlocuteur restait dehors.

* * *

Cher Jean Chuzeville, quand M-me G-ky m’a transmis Votre souvenir, je eu le sentiment – ne craignons pas les grand mots, toujours petits devant nos sensations – d résurrection: non de la Votre, de la mienne propre, de la moi d’alors.

Une chose sans témoins n’a jamais existé.

C’est moi – la chose sans témoins.

* * *

Cher Jean Chuzeville, la règle de ma vie a été (sans que je l’ai voulu) de me faire à moi-même plus de tort que de bien. Surtout avec mes lettres. J’ai toujours voulu être moi, moi toute – il n’en fallait souvent pas tant que ça.

Ainsi il se peut que me fasse tort en ce moment en Vous écrivant cette lettre, au lieu de l’autre – aimable et «simple» et nulle…

* * *

Cher Jean Chuzeville. Voici Noël. Venez me voir. C’est en banlieu – Meudon – écrivez-moi quand, pour que je Vous attende.

Voici l’itinéraire: Vous prenez le petit train aux Invalides – ou au Pont de l’Aima – ou au Champ de Mars – ou à Mirabeau – descendez à Meudon-Val-Fleury – traversez la passerelle – montez l’Avenue Louvois – et sans tourner ni à droite ni à gauche – Vous vous trouvez juste devant ma maison – 2, Av Jeanne d’Arc – 1 étage gauche – frappez.

Vers 4 heures de préférence.

Vous verrez mes enfants, Vous m’avez vue enfant.

MZ

Noël 1909 – Noël 1930

Moscou – Meudon

Милый Жан Шюзвиль,[17]17
  Жан Шюзвиль (1886 – не ранее 1959) – поэт, критик, переводчик; в конце 1900-х – начале 1910-х гг. шесть лет прожил в России. В 1913–1914 гг. вел обзоры новейшей русской литературы в журнале «Mercure de France», упомянув в одном из таких обзоров и имя молодой Цветаевой (1913, № 106, с. 203). Тогда же подготовил и издал в своем переводе «Антологию русских поэтов» (Anthologie des poetes russes. Paris: Ed. Сres, 1914). Был и в дальнейшем одним из активных переводчиков русской литературы на французский язык.


[Закрыть]

Неужели Вы меня помните? Вы были таким юным, мы все были такими юными. Была Москва. Было Рождество. Был снег. Вы писали стихи. Я писала стихи. Мы читали их мадмуазель Елене Гедвилло.[18]18
  Гедвилло Елена Адамовна – преподавательница французского языка в московской гимназии М. Г. Брюхоненко, последней, где училась Цветаева.


[Закрыть]

Вы любили Франсиса Жамма, я любила Эдмона Ростана. Но это не мешало нам понимать друг друга. Мадмуазель Гедвилло любила стихи и юность.

Приехав в Париж в 1925 г., я не искала возобновления отношений ни с кем из моего детства. Всякое прошлое есть прошлое, а то прошлое (Война, Революция) было абсолютным, совершенным Прошлым – никогда не бывшим.

И однако же, когда я слышала Ваше имя, передо мной всегда вставало видение: Москва – снег – Рождество – очки – юность, видение, немедля переходившее в улыбку, которая отдаляла меня от собеседника на расстояние куда большее, чем 1909–1930. Я помещала Вас в страну моей юности, собеседник же оставался снаружи.

* * *

Милый Жан Шюзвиль, когда госпожа Г-кая[19]19
  Скорее всего, имеется в виду Надежда Даниловна Городецкая (1903–1985) – писательница и журналистка, с которой Цветаева должна была регулярно встречаться в 1929–1930 гг. на собраниях Франко-русской студии. Весьма вероятно, что именно на собрании студии 16 декабря 1930 г. Шюзвиль (впервые в этот день посетивший студию) и передал через Г. упоминаемый в письме сувенир для Ц., которой в тот день не было на собрании (см. список участников собрания в стенографическом отчете о вечере: Cahiers de la Quinzaine, 1931, XXI serie, 42-е cahier).


[Закрыть] передала мне привет от Вас, у меня было чувство – не будем бояться больших слов, всегда меньших, чем наши чувства, – воскресения: не Вашего – моего собственного, меня тогдашней.

Ведь то, у чего нет очевидцев, никогда не существовало.

У той меня – нет очевидцев.

* * *

Милый Жан Шюзвиль, законом моей жизни (невольным) было действовать себе более во вред, чем во благо. Особенно своими письмами. Я всегда стремилась быть собой, всей собой, а чаще всего этого не следовало бы делать.

Может быть, я действую себе во вред и теперь, когда пишу Вам такое письмо вместо другого – любезного, и «простого», и никакого…

* * *

Милый Жан Шюзвиль. Вот опять Рождество. Приезжайте повидаться. Это в пригороде – Мёдон – напишите мне, когда – чтобы я была дома.

Маршрут такой: Вы садитесь в пригородный поезд на станции Площадь Инвалидов – или Альмский мост – или Марсово поле – или мост Мирабо – выходите в Мёдон-Валь-Флёри – переходите через мост на другую сторону – подымаетесь по авеню Лувуа и, не сворачивая ни вправо, ни влево, оказываетесь прямо перед моим домом – улица Жанны д’Арк, 2 – первый этаж налево – стучите.

Желательно около 4 часов.

Вы увидите моих детей. Вы, видевший меня ребенком.

МЦ

Рождество 1909 г. – Рождество 1930 г.

Москва – Мёдон (фр.)]

* * *

Потом, слова Шюзвилля: – Je Vous craignais tant: Vous étiez tellement intelligente, tellement intelligente, Vous me fai-siez peur, Vous correspondiez si peu à ce rêve de jeune fille – qu’a chaque jeune homme…[20]20
  «Я так Вас боялся: Вы были так умны, так умны, что я испугался. Вы так мало были похожи на тот идеальный образ девушки, который есть у каждого молодого человека…» (фр.)


[Закрыть]

(Горько слушать – даже 21 год спустя! Даже (1938 г.) 29 лет спустя! И когда будет – не горько?! Мое последнее чувство от людей будет – горечь: незаслуженность обиды.)

* * *

Мур – осень 1930 г. (51/2 лет)

(Очевидно в ответ на какой-нб мой (вечный) возглас о конце книги:)

– Тогда читайте с конца!

* * *

– Зачем любить человека, когда его нет?

(NB! То, что я делала – всю жизнь.)

* * *

(В этой тетрадке – серой, грязной, Pax-Labor – поправки к концу франц<узского> Мóлодца, статья о детской сов<етской> книге[21]21
  Статья «О новой русской детской книге» (1931).


[Закрыть] и эти наброски писем. Тетрадь надписана: Октябрь 1930 г. С<ен> Лоран – 4/17-го сент<ября>, канун Алиного семнадцатилетия. Но письма – из Мёдона.)

* * *

<Одна страница оставлена незаполненной.>