Текст книги "Перевертыши"

Автор книги: Марина и Сергей Дяченко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 1 страниц)

Марина Дяченко-Ширшова, Сергей Дяченко
Перевертыши

Они вошли в мой кабинет один за другим – старикашка (он вовсе не был так уж стар, однако пегая борода добавляла ему лишних лет пятнадцать), угрюмый мальчик с бледным болезненным лицом и молодая овчарка на коротком поводке.

Кто они такие, я понял прежде, чем старикашка заговорил.

– М-м, – сказал старикашка. – Позавчера мы с вами беседовали по телефону.

– Да-да, господин Вулф, – я поднялся из-за стола, протягивая ему руку. – Прошу вас, садитесь…

Они сели – очень скованно, старикашка в центре диванчика для посетителей, мальчик – на краю. Собака легла в стороне и сразу же положила голову на лапы. Не то ее сильно утомили, не то ей все надоело.

Старикашка облизнул губы и потер руки. В полнолуние, подумал я с неожиданной неприязнью, не пустил бы тебя на порог, красавец. Вместе с твоим отродьем.

– Разрешите представить вам моего внука Георга, – старикашка потрогал мальчика за плечо. – Георг, поздоровайся…

Парню было лет десять, и вместо приветствия он бросил на меня затравленный, полный ненависти взгляд.

– …И мою внучку Фиоленту, – старик кончиками пальцев погладил собаку. Овчарка никак не отреагировала.

– Мы очень рассчитываем на вас, – старикашка заискивающе улыбнулся. – Видите ли…

И замолчал.

– Хотите кофе? – предложил я. – Сигарету?

Он помотал седой лохматой головой:

– Спасибо… Если позволите, я перейду сразу к делу. В нашем роду… это очень древний род, смею вас заверить… на протяжении поколений поощрялись браки если не близкородственные, то… вы меня понимаете?

– Да, – сказал я. – Пожалуйста, продолжайте.

– В результате, – старик с сомнением поглядел на мальчика, будто то, что он собирался сказать, не предназначалось для детских ушей, – в результате в последнем поколении… Это дети моего сына, который, к сожалению, не может уделять им достаточно внимания… Родились два очаровательных близнеца, мальчик и девочка. Георг и Фиолента. С параллельным циклом оборотничества… в противофазе. То есть днем Георг был мальчиком, а Фиолента, гм, собачкой… Ночью Георг превращался в котика, а Фиолента становилась, гм, девочкой… Видите ли, посуточное оборотничество… дело хлопотное и утомительное… В отличие от классического, сообразно фазам Луны. Но когда речь заходит о такой семье, как наша… короче говоря, дети подросли, и моей невестке взбрело в голову…

Он снова посмотрел на мальчика. Тот ответил ему таким взглядом, что, к примеру, если бы мой внук осмелился посмотреть на меня подобным образом – за этим сразу же последовала бы порка.

– Моя невестка, – старик вздохнул. – Впрочем, дело не в том… Решено было, – видимо, специально для мальчика старик подчеркнул безличный оборот «решено», – решено было, что дети лучше будут развиваться, если фазы их оборотничества совпадут. К тому же предполагалось, что днем они оба будут ходить в школу. Мы отправились к специалисту… гм, нам его рекомендовали… И после того, как мы оплатили длительную и довольно неприятную для детей процедуру… брат и сестра наконец-то встретились… в человеческом обличье. К сожалению, – старик снова потер ладони и облизнул губы, – это не пошло на пользу ни Георгу, ни Фио. Они не подружились, вот что я хочу сказать. Георг привык водиться с собачкой, а Фиоленте нравился котик… Сделавшись оба дневными людьми, они первым делом начали ревновать. Они стали соперничать за внимание матери. Они оба вели себя прескверно… Но это было бы еще ничего… А вот после заката, после того, как… это было ужасно. Драка, потом она загоняла его на дерево… Мы просто выбились из сил, каждый вечер пытаясь его снять. У нас в имении деревья высокие… А раз или два она чуть было не разорвала брата в клочки. Правда, Георг?

Лучше бы он этого не спрашивал. Губы у мальчишки затряслись; я ждал, что он вскочит и убежит – но нет, он взял себя в руки. Костяшки пальцев (а он нервно мял край своей курточки) побелели.

Старик печально покачал головой:

– Все обернулось к худшему… А ведь я предупреждал. Я с самого начала понимал, что вмешательство в естественный ход вещей может нанести детям вред. Промучившись около года, мы решили… решено было вернуть циклы обратно и устроить все, как было раньше. Мы обратились к тому же специалисту, заплатили денег вдвое больше прежнего, и опять… короче говоря, все вернулось на круги своя.

Он вытащил из кармана платок и вытер губы. Я успел заметить, как блеснули при свете лампы белые треугольные клыки.

– Прошу прощения, – сказал я. – Если все вернулось, как было… в чем же беда?

Старик сокрушенно покачал головой:

– Беда. Вы правы. Беда… К сожалению, с того времени здоровье – прежде всего душевное – моих внуков сильно пошатнулось. Сперва мы думали, что это последствие стресса… Этого неудачного решения – перестроить им фазы. Но прошло уже полтора года, и…

– Полтора года? – спросил я, невольно перебив его. – Вы заметили неладное – и ждали полтора года?!

Старик смутился. Сильно потер бороду; два белых волоска выпали и остались лежать на коленях, обтянутых черными брюками, я успел подумать, что бедняга – несмотря на антипатию, я все-таки его жалел – что бедняга зря так разбрасывается волосами, тем более в моем кабинете…

Будто прочитав мои мысли, старик вздохнул, машинально подобрал волосинки и спрятал в карман.

– Так ведь… Что теперь говорить? После года этого кошмара – когда они оборачивались синхронно… Некоторые странности так и хотелось списать на… Вы понимаете…

– Имя специалиста, к которому вы обращались, – потребовал я.

Он назвал имя. Не в моих правилах судить плохо о конкурентах, но этому коновалу я не доверил бы и пуделя стричь.

– Почему же вы не идете к нему теперь? – спросил я, не очень-то пытаясь скрыть сарказм.

Старик сделался очень несчастным. Мальчик сидел, опустив голову, я видел только его макушку. Собака, кажется, заснула. Мне было жаль их. Я решил не устраивать воспитательных пауз.

– Генеалогические карты вы принесли с собой? – спросил я мягче.

Старик оживился. Да, карты они принесли; когда я развернул их, у меня прямо-таки потемнело в глазах.

Чертовы оборотни! Надутые себялюбцы, блохастые снобы, да ведь специально такого не напутаешь, с наисквернейшим умыслом не заваришь такой каши, какую они ухитрились намешать в своих матримониальных фантазиях!

Я посмотрел на мальчика. А потом посмотрел на собаку. Старик, забывшись, облизывал ладони; я подумал, что у него тоже проблемы. Не будь он таким скупым (а может, действительно нуждается в деньгах?), то, разобравшись с детьми, следовало бы и деда проконсультировать…

– Все так плохо? – нервно спросил старик.

– Нехорошо, – я почесал бровь. – Тем не менее…

Старик затаил дыхание.

– Тем не менее я берусь вам помочь, – закончил я, глядя на мальчика.

Я попросил старика с собакой обождать в приемной. Он хотел остаться, но я не позволил.

Как только дверь за дедушкой закрылась, мальчик сжался в комок (он и так сидел сгорбившись, а теперь прямо-таки утопил голову между ключицами) и уставился на носки своих ботинок.

Я подумал, что однажды пренебрегу (к черту!) профессиональной этикой и все-таки нанесу визит коллеге-коновалу. Может быть, он расцарапает мне физиономию, но уж я постараюсь, чтобы отныне он пользовал только крыс и питался только мышами.

А в следующую минуту я подумал, что в такой семье, как эта, у детей могут быть совершенно специфические отношения с родителями. И, может быть, основная вина лежит не на моем криворуком коллеге, а на матушке, или на дедушке, или на папаше, у которого, видите ли, нет времени, чтобы уделять его близнецам…

– Я сегодня не буду на тебя колдовать, – сказал я парню.

Он поднял голову и впервые за все время нашего знакомства посмотрел на меня нормально, и я даже кое-что успел прочитать в его глазах.

– Правда? – спросил он еле слышно.

Я сел рядом на диван и обнял его за плечи:

– Скажи, кто тебя так запугал? Я превращу его в таракана. Честно.

Он вздрогнул. Я понял, что допустил ошибку. Дурак.

– Хорошо, я просто побью его. Я набью ему морду. Я умею. У меня в подвале висит специальный мешок, набитый песком. Я тренируюсь, чтобы были сильные кулаки.

Он смотрел мимо. Сильные кулаки его не интересовали.

– Так ты скажешь мне, кто тебя обидел?

– Никто.

Пауза затянулась.

– А Фиолента? – спросил я. – Почему ей ничего не нравится? Почему ей скучно?

Он посмотрел на меня с испугом:

– Ей не скучно.

– А ночью? – спросил я. – Она такая же смурная?

– Она не смурная.

– Хочешь посмотреть картинки? У меня есть один альбом…

Но когда я протянул руку к полке, он буквально затрясся:

– Он волшебный!

Я мысленно выругался.

– Ну и что? Что страшного в волшебном альбоме? Картинки так забавно двигаются…

– Я не хочу. Вы обещали на меня не колдовать.

– Да я ведь… Впрочем, как хочешь. Может быть, порисуешь? Дать тебе краски?

– Я не умею.

– А Фиолента? Она рисует, ты не знаешь?

– Она не рисует. Она не хочет. Я не знаю.

Сейчас следовало очаровать его. Подсластить и расслабить мягко, потихоньку, чтобы он не заметил; беда в том, что я в самом деле пообещал, а нарушать слово, данное маленькому перепуганному мальчику… по меньшей мере некрасиво.

– Знаешь что, – сказал я, – если ты не хочешь альбом… Давай посмотрим мои фотографии. У меня тоже есть внуки, только помладше тебя. Хочешь?

Он не ответил. Я вытащил из верхнего ящика планшетку, на первой странице были моя старшая дочь с двумя карапузами, моя жена и оба зятя. Сам я стоял в центре, покровительственно положив руки на плечи зятьев; снимала нас младшая дочь, и на следующем снимке была уже и она – а фотоаппарат держал ее муж…

Все это я подробно рассказал мальчику. Перевернул страничку; там моя внучка – в день своего трехлетия – стояла в обнимку с огромной куклой, а вокруг горой лежали прочие подарки – шкатулки и ларцы, игрушечная посуда, кукольная кровать, шкаф, стол и креслица. Фото было цветное, мне всегда нравилась лукавая рожица внучки на этом снимке…

И в этот момент я впервые ощутил у моего пациента проблеск интереса.

– А это кто? – спросил он тихо.

– Это моя внучка, – сказал я с гордостью. – Правда, сейчас она постарше. Это ее день рождения, подарки…

– Подарки, – тихо повторил мальчишка.

– А тебе дарят подарки на день рождения? – Я уцепился за его интерес, как муравей за соломинку.

– Дарят, – сказал он еще тише. – Но мало. И не такие.

Я подумал, что хорошо бы все-таки поговорить с его матерью. И почти сразу понял, что не имею ни малейшего желания знакомиться ближе с этой семьей. Разумеется, у разных людей – разные взгляды на воспитание; другое дело, что из-за этих странных воспитательных приемов я не могу разграничить дефекты магического воздействия – и последствия экзотической педагогики.

– Не такие подарки? А чего бы ты хотел, чтобы тебе подарили?

Он молчал. Смотрел на куклу и кукольный шкаф.

– Георг, – позвал я.

Он вздрогнул, будто его пнули. Посмотрел на меня; снова перевел взгляд на фотографию – будто был узником, будто я был его тюрьмой, а игрушки на фото – удаляющимся берегом свободы.

Я понял, что сейчас пойму.

Вот-вот. Сейчас. Удержать бы догадку.

Перевел взгляд на лукавую рожицу моей внучки…

– Скажи… Скажи, почему ты молчишь? Почему уже полтора года… ты никому не говоришь правды?

Он затрясся. Вскочил – планшетка упала на пол. Кинулся к двери – я опередил его. По счастью, и роста и веса во мне достаточно, чтобы таскать таких ребятишек гроздьями.

Он вырывался отчаянно и молча.

– Послушай… Я не хочу колдовать на тебя! Я же обещал! Но если ты не возьмешь себя в руки – мне придется! Успокойся, все, все, все…

Удивительное дело. Кажется, ее никогда не брали на руки. Во всяком случае, очень давно.

Она сперва была как железная, но потом обмякла. Я носил ее по кабинету, убаюкивал, рассказывал о своих детях, когда они были маленькие, потом о своих внуках и о том, что я никому не дам ее в обиду, что все, кто посмеет ее тронуть, будут иметь дело со мной, и еще какую-то чушь, и она сперва расслабилась – а потом разрыдалась.

Я усадил ее на диван и спросил:

– Можно поколдовать на тебя? Чтобы тебе стало полегче?

Она сквозь слезы помотала головой и сказала, что ей все равно. Что теперь она умрет. Что она давно хочет умереть, Что дед привел их ко мне потому, что ее вынули из петли. Что она больше не может.

– Ты кого-то боишься?

Новый взрыв рыданий. И – наконец-то – история.

Это случилось после второго сеанса у господина коновала. Внешне – для взрослых – все оставалось так, как было – днем в доме жили мальчик и собака, ночью – девочка и кошка. Только Фиолента превращалась не в собаку, а в брата. А брату повезло больше – он делил свое время между обличьями овчарки и кота.

– Он полтора года зверь! – выкрикивала девочка, глотая слезы. – Он, наверное, уже совсем поглупел! Совсем как животное! То кот, то собака… Если теперь узнают, скажут, что это я… виновата… что из-за меня… мама… она всегда его больше любила! Она скажет, что я специально его…

Я удержался, чтобы не спросить ее, почему она молчала. Потому что задай я этот вопрос – истерика автоматически взлетела бы на два витка, а мне и без того хватало эмоций.

Хорошо еще, что кабинет у меня звуконепроницаемый.

Я снова обнял ее и сказал, что она ни в чем не виновата. Что виноват человек, который их с братом превращал. Что я добьюсь теперь того, что ему вообще запретят практиковать. И он вернет ее деду все деньги и выплатит компенсацию. И что дед будет доволен и не станет ругать ее.

– А мама? – спросила она безнадежно.

Я подумал, что нормальная мать моментально должна была разобраться, где ее сын и где дочь. В любом обличье. Ну как же надо презирать собственных детей, чтобы не заметить очевидного?!

– Мама не простит, – сказала она еле слышно.

Тогда я не выдержал:

– Я понимаю, чем больше проходило времени, тем страшнее тебе было признаться… Но почему ты все-таки не сказала сразу?

– Я подумала, – тихо сказала девочка, – что пару дней… Подожду… Для интереса.

И замолчала.

– И что? – осторожно спросил я.

– И все пошли, – ее голос задрожал. – Пошли… в субботу… в баню!

– Что? – я не понял.

– Пошли в баню, – она закрыла лицо руками. – Я… я пошла, как Георг… в баню! И я там такое увидела!

У меня недюжинная воля. В моем деле иначе нельзя. Я успел наложить на себя стоп-смех прежде, чем издал хоть звук; она не знала, что такое стоп-смех, она увидела мое серьезное сочувственное лицо – и осмелела:

– Я была в мужской бане, понимаете! И как я после – после этого – как я… признаюсь?

И она зарыдала снова, а я сидел над ней, как скала над морем, не мог смеяться, но слезы у меня из глаз катились – в три ручья…

* * *

История закончилась в целом благополучно. Чудовищный клубок, сплетенный поколениями оборотней и одним моим недобросовестным коллегой, удалось, хоть и не без труда, распутать. Конечно, за полтора года животной жизни мальчик здорово сдал и нуждался в помощи дефектолога. Девочку, придавленную грузом вины, родители отправили в пансион, и не думаю, чтобы там ей было хуже, чем дома.

Кстати, недавно видел ее. Ей уже шестнадцать, она похорошела, умело пользуется косметикой, со вкусом одета, мило кокетничала с каким-то студентом в городском парке…

А проходя мимо, она, конечно же, сделала вид, что видит меня впервые.