Текст книги "Зеленая карта"

Автор книги: Марина и Сергей Дяченко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 8 страниц)

– Оксана! Да я пошутил! Неудачно… Да что вы в самом деле! Любовь к музыке… Ну я пошутил… По-дурацки… Оксана…

Она замедлила шаг. Ей было стыдно за свою реакцию, но она ничего не могла поделать.

– Дмитрий Олегович…

На Оксаниных глазах явно блестели слезы, эти слезы злили ее, а злость не позволяла высохнуть слезам, замкнутый круг…

– Я… позвоню.

Прижала к груди футляр со скрипкой и шагнула к двери; в ту же секунду Вовкин звонок разразился песенкой «Прекрасное далеко». Оксана отшатнулась; Дима посмотрел в глазок.

– Это Ольга, – сказал как можно спокойнее. – Моя жена… бывшая.

Звонок грянул «Не слышны в саду даже шорохи». Дима поспешил открыть – иначе темпераментная Ольга прокрутит весь репертуар звонка, все четырнадцать мелодий.

– Здравствуйте, – сказала Оксана, пытаясь проскользнуть между Ольгой и дверным косяком. – До свидания…

Ольга окинула ее внимательным взглядом: покрасневшие щеки, слезы на глазах, скрипка…

– До свидания…

Дима не успел глазом моргнуть, а Оксана уже выскочила в коридор. Ольга захлопнула дверь; подошла к Вовкиному зеркалу, вытащила из сумочки расческу, тщательно расчесалась – Дима был готов руку отдать на отсечение, что еще минуту назад Ольга не помышляла о своей прическе. И явилась без звонка вовсе не затем, чтобы прихорашиваться перед зеркалом.

А потом он заметил, что на полочке под зеркалом лежит забытая расческа Оксаны.

– Скажи ей, что в ее возрасте женщине надо пользоваться косметикой, – сказала Ольга, поправляя прическу. – Только очень красивая женщина может позволить себе пренебрегать карандашом и помадой.

– С какой стати, – сказал Дима, чувствуя себя полным дураком. – С какой стати, это моя ученица, ее косметика – не мое дело…

Ольга поморщилась:

– Слушай… Меня это мало волнует. С тех пор как ты ушел из дому, ты можешь делать все, что хочешь… я, кстати, тоже. Понятно?

– Это моя ученица!

– Зачем ты оправдываешься? – резонно поинтересовалась Ольга. – Меня интересует дело, а не… – она оборвала сама себя. – Так. Ты получил справки в милиции?

Дима молчал.

Прием в милиции закончится через пять минут. Нет, уже через три минуты.

– Ты получил справки? – спросила Ольга почти шепотом, но в голосе ее прорезалась сталь. – Ты сегодня должен был заехать в милицию за справками! Когда там приемные часы?

– Я заеду завтра, – сказал Дима.

Ольга сжала губы, глаза ее превратились в две маленькие острые щелочки:

– Завтра, дорогуша, уже надо будет заверить копии!

– А копии заверим послезавтра.

– А послезавтра суббота!

– Не психуй, – сказал Дима. – Мы все успеем…

– Мы успеем, – сказала Ольга почти спокойно. – Успеем… Пока я упираюсь рогом с утра до ночи, пока я тащу на себе Жеку… Пока Жека там с ума сходит из-за этой хреновой формы…

– Погоди, да погоди ты… Что с Женькой? Какая форма? Да перестань психовать, мы успеем…

– Успеем! – выкрикнула Ольга. – Пока я вкалываю как лошадь и маюсь с этим его футболом, мы успеем и погулять, и в носу поковырять, и девку привести!

– Ты… – Дима задохнулся.

– Нет, ты. Ты! Ты мужик? Ты баба в штанах, тварь безответственная, бездельник, бездельник! Тебе, дрянь, все принесли на блюдечке, ведут тебя за ручку, вытаскивают из дерьма… Так ты еще… тебе поручили! Ты… пустое место, неудачник, тебе подарок сделали, так ты сраную справку не можешь принести! Ты… Тебе плевать, что происходит с сыном! Тебе плевать… Ты тряпка, пустое место! Ты… Ты…

Ольгины слева еще долго отдавались у Димы в ушах. Даже когда дверь за ней давно закрылась, и каблуки простучали вниз по лестнице.

* * *

(…Бегу… Бока ввалились. Нет сил. Хочу есть. Бегу… Уже скоро… Я должен… Машины. Собаки. Неопасно. Глупые. Незлые. На поводках. Я бегу…)

* * *

Наконец он оставил машину возле бывшего кинотеатра имени Чапаева, сел на парапет дохлого фонтана возле Дома одежды и стал смотреть в толпу.

Подходили и уходили троллейбусы и «Автосвиты»; переключался светофор, процеживая туда-сюда идущих людей и туда-сюда текущие машины. Рядом с Димой на парапет уселась парочка – по виду студенты; молодые люди почти сразу принялись целоваться.

Дима слепо смотрел на толпу; в горле и в груди застрял будто комок пластилина.

Невероятно толстая толстушка купила три трубочки с кремом и уселась рядом на парапет, счастливая, как Золушка на свадьбе.

«Вы прекрасно выглядите! Где ваши эрогенные зоны?» – интересовался диктор в наушниках.

* * *

Ближе к вечеру Дима купил бутылку «Старки» и пошел к дяде Боре.

Возле подъезда стояла «Мазда» соседа с третьего этажа; Диме пришлось оставить «Жигули» в стороне, у площадки для сушки белья. Парусами колыхались чьи-то простыни; Дима терпеть не мог, когда белье вот так бесстыдно вывешивалось на улицу. Сам бы он никогда не стал бы вывешивать простыни, пусть даже очень чистые, на чужое обозрение…

На балконе стоял дядя Боря в одной только белой майке. Смотрел куда-то за гаражи, и лицо у него было мрачнее тучи.

– Дядь Боря!

Сосед увидел Диму. Торопливо поманил пальцем.

* * *

Площадка была покрыта асфальтом, ни о какой разметке, разумеется, речь не шла. Ни о каком судействе – тоже…

В ожидании соперников пэтэушники курили на скамейке; к Женькиному удивлению, на них было даже какое-то подобие формы – одинаковые желтые футболки с какой-то картинкой на животе. Картинка изображала, кажется, орла…

– Ну, ща будем вас рвать, – беззлобно пообещал самый маленький из них, конопатый мальчишка лет пятнадцати.

Играть предстояло пять на пять. За Женькину «команду» выступали трое полузнакомых парней и Буца – на воротах; матч должен был продолжаться до тех пор, пока одна из «команд» не забьет пять голов.

– О, это тот самый крутой пацан? Типа, динамовец?

– Это ж мелочь пузатая.

– Не, он, говорят, крут… Супер-пупер…

Переглянулись со значительными ухмылками. Бросили бычки. Вразвалочку вышли на площадку; на скамейке и около осталось человек десять – среди них пара взрослых мужиков; Женька видел, как к одному из них подкатился Игорь, что-то зашептал с заискивающей улыбочкой, показывая то на одни ворота, то на другие. Вытащил из кармана зеленую бумажку, сунул мужику; тот кивнул, достал записную книжку. «Букмекер»? – вяло подумал Женька.

В животе было холодно, ноги ступали, будто ватные; парни смотрели с ухмылкой. В ПТУ идут после девятого класса, Женька в восьмом, значит, все соперники старше его года на два-три.

– Давай!

Свистка не было. Просто высоко над площадкой взлетел Женькин белый мяч.

Началась игра – бестолковая, пересыпанная азартным матом. Буца отбил мяч Женьке, высоко и неточно; Женька выпрыгнул, но его отбросили плечом, будто котенка. Несколько минут обе команды с равным успехом возили мяч по полю, Женька по возможности старался беречь ноги. Наконец кто-то из пэтэушников издалека и на удивление точно долбанул по воротам, Буца неуклюже прыгнул, мяч проскочил у него под руками и запрыгал в голом каркасе ворот, у стальной сетки ограды…

– Один-ноль, – сказал дядька, которого Женька определил как букмекера.

– Тю, – сказали со скамейки.

– Блин! – заорал на Буцу полузнакомый парень. – Руки дырявые, куда смотришь, падла!

– Динамовец, – сказал парень в желтой майке и сплюнул длинной липкой слюной. – Мудак ты, а не динамовец.

Не время и не место, казалось бы, но от обиды у Женьки свело челюсть, он на время забыл и про страх, и про отвращение, и про то, что нужно вернуть украденную форму.

– Ладно, – сказал он сквозь зубы. – Ладно.

Мяч отпрыгнул от чьей-то ноги, будто от протеза, как от деревянной колоды. Женька подхватил его, выдернул из-под неуклюжей попытки отобрать, перепрыгнул через подставленную ногу, и еще… Рванул вперед, разом оставив позади этих неумех с их костылями, легко обвел здоровенного защитника, и еще одного, встретился глазами с вратарем в желтой майке… Вратарь бежал на него, Женьку, тянул руки к мячу, будто доярка к вымени… Непонятно, откуда всплыло это сравнение, кажется, однажды так сказал о ком-то Олег Васильевич – тянет руки, будто доярка к вымени…

Женька ударил мимо удивленного вратаря, в левый верхний угол. Мяч прошел под перекладиной и ударился в сетку с такой силой, что ограда задребезжала.

– Один-один, – удовлетворенно сказал букмекер.

– Оба-на, – пробормотал кто-то из пэтэушников. – Кирюха, держи этого шкета, если он еще раз забьет…

А, подумал Женька мстительно. Держи, как же…

Ему довольно-таки точно паснул Леха – Женька подхватил мяч и рванул к воротам, когда по ногам ударили будто дубиной. От неожиданности Женька вскрикнул, потерял мяч, и уже без мяча получил еще раз – по щиколотке.

От боли потемнело в глазах. Никто не думал останавливать игру – костоломы уже толкались у противоположных ворот, и рядом с Женькой никого не было – тот, кто бил, успел смыться.

По асфальту перед глазами полз муравей. Совершенно не понимая, что через минуту-другую на него обязательно наступят…

У ворот радостно заорали пэтэушники – Буца пропустил гол.

Женька сжал зубы, сперва похромал, потом побежал. Костоломы колотили сильно и по-дурному, будто протезами; Женька перехватил мяч, паснул парню, ожидавшему на фланге… этот парень, пожалуй, самый толковый из них, мог бы, мог бы…

Додумать ему не дали. Толчком сшибли с ног, бросили на асфальт, не давая добраться до мяча. Он встал.

* * *

Дима стоял за опрокинутой баскетбольной стойкой. За лежащим на боку щитом, из которого жалобно торчало ржавое кольцо без сетки.

Женька рехнулся. Что там за история с этой украденной формой… Какого черта… Его заставили играть? Стоит ли какая-то форма… Да что же они делают!..

Сына снова сшибли. Нагло, уверенно, без правил.

Игра без правил.

Почему я стою, спросил себя Дима. Позвать, остановить, забрать домой… Ох, не пройдет этот номер. Грань, за которой папин голос еще служит для сына серьезным раздражителем, давно перейдена. И по возрасту, да и… Что уж там говорить.

Женька встал. У него было маленькое, бледное, очень злое лицо; он вообще казался очень маленьким среди этих переростков – они хватали его за футболку, били по ногам, толкали всей своей немалой массой…

Они ничего не могли с ним сделать.

Женька забил. И еще.

Среди парней в желтом начались свои разборки. Кто-то был виноват, кто-то пропустил, кто-то не так сыграл; мат-перемат стоял до неба, как оглобля.

Краснощекий парень в воротах Женькиной команды исполнял одновременно роль сектора болельщиков – прыгал и орал невразумительно, но бодряще.

Женьку снесли снова.

Он снова встал.

И – в следующую минуту – забил.

– Все! – заорал парень в воротах. – Пять-два, спускайте воду!

Сидевшие на скамейке парни завопили и заулюлюкали; кто-то пожимал кому-то руку, кто-то был явно доволен, кто-то не скрывал досады. Парни в желтом топтались на площадке, все еще выясняя отношения; на них уже не обращали внимания.

Дима смотрел на Женьку.

Он видел, как он идет к площадке, ровно идет, стараясь не хромать. Останавливается перед длинным парнем в куртке с красным быком-«Чикагобуллсом» на спине, что-то говорит, едва разжимая разбитые губы.

Тот переспрашивает.

На Женькиных бледных щеках проступает румянец; он повторяет свой вопрос, парень в куртке с красным быком пожимает плечами. Разводит руками, смеется, что-то спрашивает у приятеля; Женька сделал еще один шаг, и лицо у него было такое, что Дима сразу вышел из-за щита.

Женька его не заметил.

– Ты обещал! – кричал сын уже со слезами в голосе. – Вы же мне обещали, гады!

– Ты фильтруй базар, – угрожающе протянул парень с быком на спине. – За такие слова…

– Вы мне обещали отдать форму!

– Какую-такую форму?! Мы в глаза никакой формы не видели, пошел ты на фиг!

Женька всхлипнул и схватил парня за куртку. Парень сбросил его руку и оттолкнул так, что мальчишка еле удержался на ногах.

– Хлопцы, гля на этого сцыкуна, тут еще права качает…

Дима уже бежал. Дверь на площадку была с противоположной стороны, но железная сетка прорвалась во многих местах, и Дима легко протиснулся в прореху.

Парень с быком оказался почти одного с ним роста.

– Слушай, – Дима старался говорить спокойно. – Или отдавай ему форму, или…

Пацаны вокруг притихли – от неожиданности. Парень с быком насупился:

– Чего надо? Иди себе, дядя…

Дима протянул руку и крепко взял парня за плечо:

– Где форма? Ну-ка, побежал, принес, слышишь?!

– Да пошел ты на фиг! – выкрикнул парень, вырываясь. – Какую, бля, форму?

– Эй, в чем дело? – один из мужиков, сидевших на скамейке, поднялся, другой остался сидеть, но оба смотрели на Диму.

Совсем рядом, за спиной, был Женька. Дима чувствовал его взгляд.

А если ошибка? Если этот пацан с быком на спине действительно не имеет к Женькиной форме никакого отношения?

Дима обернулся. Женька был очень бледен, маленький бледный мальчик с обветрившимися губами.

– Женя, это он тебе обещал отдать форму?

Вокруг протестующе заматерились.

– Это ОН? – переспросил Дима.

– Мужик, чего надо? Иди отсюда, пацаны играют в футбол, чего ты лезешь? – тот, со скамейки, уже стоял рядом.

– Он у моего сына форму…

– Да какую форму?! – взвизгнул переросток. – Ты, дядя, уху ел…

Выворачиваясь, парень лягнул Диму по колену. Дима не почувствовал боли, схватил за ускользающий воротник…

Его ударили по ноге. И сразу еще раз ударили; в следующую секунду мужик ухватил Диму за грудки, от резкого движения рукав его куртки поддернулся, обнажая синеватую татуировку. Дима рванулся…

– Ах ты, сука?! Ты на кого руку поднимаешь?! – рявкнул мужик…

* * *

На специальных зажимах им вынесли рентгеновские снимки, мокрые, блестящие, как дельфинья шкура:

– Несите доктору, пусть опишет…

Дима прекрасно помнил, как выглядят спрятанные Ольгины слезы. Затертые, тщательно запудренные, их мог разглядеть только человек, хорошо знающий Олю… Ольгу, поправил он себя.

За ухом у Димы надулась шишка, из рассеченной брови постоянно что-то сочилось, колено не желало сгибаться. Женька был весь в синяках, собранный, очень сосредоточенный; сильнее боли его донимал страх перелома.

– …Нет, перелома нет. Отечность – за счет сильного ушиба… Повреждены связки. Мы можем наложить гипсовую повязку…

– Гипс?! – взвился Женька. – Но ведь перелома нет!

Дяденька-травматолог глянул на Женьку из-под очков:

– Ты же хочешь, чтобы зажило без последствий?

– Мне играть надо, – сказал Женька тихо. – У меня первенство… Мне нельзя гипс!

Травматолог перевел взгляд на Ольгу:

– Вы мать, решайте… Что до вас, молодой человек, – это Диме, – то сотрясения, на ваше счастье, тоже нет, легко отделались…

Дима потрогал шишку за ухом. Поморщился.

– Пошли, – Женька шагнул к двери, но, ступив на больную ногу, побледнел и схватился за Димин рукав.

– Жека… – растерянно сказала Ольга. – Может, гипс?

Дима давно не видел энергичную Олю такой беспомощной.

Женька замотал головой:

– Я знаю… Упражнения специальные… я восстановлюсь.

Травматолог покачал головой:

– Бог мой, какие упражнения? Впрочем, смотрите сами…

Ковыляя и держась друг за дружку, выбрались на улицу.

– Я пойду машину поймаю, – сказал Ольга. И пошла – с каждым шагом ее походка обретала обычную упругость и уверенность.

Дима с Женькой молчали.

Прохожие косились на них с подозрением – вид у обоих был тот еще.

За все время, которое потребовалось Ольге, чтобы поймать и подогнать машину, они не проронили ни слова.

Бэтмена из Димы не вышло. И украденную форму, разумеется, уже никто никогда не вернет.

* * *

С утра стоял туман, такой густой, что даже соседнего дома не было видно. Свет фар тонул в тумане – две желтых беспомощных культяпки. Дима ехал со скоростью осенней мухи; до кладбища они добирались почти сорок минут.

У ворот остановились, чтобы купить цветы. Машину оставили на горе, перед шлагбаумом; побрели сквозь опустившуюся на землю влажную вату, мимо чужих могил, оградок, плит. Шли медленно – и Дима, и Женька заметно хромали.

Ухоженные, опрятные могилы чередовались с забытыми, поросшими бурьяном, с облупившимися оградками. Женька догнал Олю и пошел рядом.

На могиле матери Дима в последний раз был пару месяцев назад. С тех пор остался маленький венок – он высох и пожелтел, но его, по крайней мере, не стащили.

Молча, в шесть рук, навели относительный порядок. Выбросили сухие стебли, повыдергали сорняки, протерли плиту с надписью «Шубина Анна Александровна»; Дима дал Женьке цветы, тот все так же молча положил их на дерн.

С эмалированной пластинки смотрела Женькина бабушка, которую он почти не помнил. Димина мама.

Дима стоял и смотрел – минут десять, и рядом так же молча стояли Ольга и сын.

Говорят, теперь существуют интернет-кладбища. Никуда не надо ехать и идти, не надо носить цветы и убирать на могиле, не надо ни о чем думать… Просто кликнуть мышкой, по-быстрому почтить память и жить дальше с чистой совестью.

– Идем…

И они пошли, не оглядываясь. Ольга говорила, что ее брат будет присматривать и за могилой Диминой мамы, что она договорилась, что ее брат очень исполнительный человек…

Дима молчал. Женька молчал тоже.

Они прошли в другой конец кладбища – туман и не думал рассеиваться – и так же прибрали на могилах Ольгиных бабушки и дедушки; положили второй букет, пошли дальше.

– Это здесь, – говорила Ольга. – Где-то в этих участках… Я была тут осенью, кажется… А, вот!

Две могилы рядышком. Родители Симы, Ольгиной американской подруги.

– Здесь надо ограду подкрасить, – сказал Дима, когда они прибрали на могилах и положили цветы. – Может, мы с Женькой в следующую субботу…

– Да, – согласился сын быстро, даже поспешно. – Ма… а за теть-Симиными… кто будет смотреть?

Ольга промолчала.

Тишина стояла над миром. Тишина, туман, безветрие.

* * *

…В «Макдональдсе» суетились ребята в униформе официантов. По очереди вскидывали руку:

– Свободная касса… Свободная касса…

– Три чизбургера, – сказала Ольга, – две картошки, два вишневых пирога… Жека, ты будешь пирог? Значит, три вишневых пирога, два кофе, три маленьких кока-колы…

– Я не буду кока-колу, – сказал Дима.

– Значит, две кока-колы… Все?

Парень у кассы назвал сумму.

– Ого, – сказал Дима. Ольга молча расплатилась.

Сели за свободный столик; в противоположном углу праздновали детский день рождения. Гости в картонных шапочках, похожих на кокошники, шарики, флажки с изображением веселых уродцев, картонные стаканы с торчащими соломинками, довольные взрослые вокруг…

Чизбургер не лез Диме в рот. Он был какой-то очень неудобный, слишком большой; вишневый пирог оказался приторным до невозможности. Кофе в картонном стаканчике обжигал пальцы.

Урна для мусора была похожа на почтовый ящик. Туда сбрасывали посуду вместе с подносами – хлоп, хлоп, хлоп…

Женька уплетал вовсю – ребенок проголодался, у него большой расход энергии. Ольга ела аккуратно, красиво, привычно.

Поймав его взгляд, подняла голову:

– Тебе здесь не нравится?

Дима пожал плечами:

– Я подумал… что сейчас миллион людей по всему миру вот так же кусают точно такой же чизбургер. Конвейер…

Женька хмыкнул, но жевать не перестал.

– Да? – Ольга прищурилась. – А помнишь, какие были вонючие котлеты в нашей столовой, еще в школе?

Дима невольно улыбнулся:

– Отчего же не помнить… Помню.

– Молоко с пенками… – мечтательно улыбнулась Ольга.

– Чай из тряпки… – подхватил Дима.

– Рыба с костями…

– Перестаньте! – возмутился Женька. – Вы мне аппетит, на фиг, перебьете!

– Ты не видел эту столовую, Жека, – сказала Ольга со вздохом. – Вам, малышне, не понять… Я была в первом классе, а твой папа – в десятом.

– Вы кормились на первой большой перемене, а мы – на второй, – вспомнил Дима. – А я старался носить из дома бутерброды… – он посмотрел на зажатый в руке чизбургер.

– Ешь, – сказала Ольга. – Это закусочная, а не ресторан, это для скорости и удобства, а не для эстетствования… И как для закусочной – вполне прилично. Вкусно, Женька?

Сын кивнул, потягивая из трубочки кока-колу.

Дети с картонными шапочками на голове убежали кататься на принадлежащей заведению причудливой горке. Дима положил недоеденный чизбургер обратно на поднос.

– Только не подумай, что Америка поголовно питается чизбургерами, – усмехнулась Ольга. – Штамп номер пятьдесят два. Человеку, который никогда там не был, очень легко оперировать штампами. Америка – страна целлулоида, Америка – страна бездуховности, прямо советская пропаганда сразу вспоминается… Блин. Диснейленд, «Макдональдс», Голливуд.

Дима молчал.

Ольга вздохнула. Заговорила негромко и сбивчиво:

– Когда Симкин папа выезжал в Израиль с новой женой… сдавал в парткоме свой партбилет. И все знали, что он ни-ког-да сюда не вернется. И была, между прочим, целая трагедия, я помню, как Симка ревела белугой… Как бежала за поездом… Они почему-то на поезде уезжали, уже не помню, почему. Какие письма были в первые месяцы – ну слезы! И скучают, и мучаются, и все чужое… Уже через три года они приехали повидать родных – сияли, как помидоры! И все у них класс, и дом, и работа, и друзья, и жизнь наладилась, и нас, бедных, им жалко. И это было лет семь назад! А сейчас…

– Ма, я возьму мороженого, – сказал Женька. Встал и пошел к кассам, Ольга проводила его взглядом.

– Дима… Ты прости меня, идиотку. Я себе места не нахожу… Что мне сделать, чтобы ты меня простил? Забудь, что я тебе наговорила, я…

– Конечно, – быстро сказал Дима. – Ну конечно.

– Я дура, – покорно признала Ольга. – Когда меня зашкаливает, я… говорю всякое, а потом жалею ужасно. Честное слово. Прости. Мне примерещилось… на ровном месте примерещилось какое-то… Но все дело в том, что я тогда психовала из-за Женькиной формы, и вообще, из-за этой истории… Дима, ты не заслужил тех… таких слов. Хочешь, обзови меня как-нибудь. Мне будет легче.

– Оля…

– Да ну, обзови. Я эгоистка. Скандалистка. Черноротая баба… Согласен?

– Нет, – Дима невольно улыбнулся.

– Драная кошка. Может, даже «сраная» – для экспрессии.

– Оля!

– Ты меня простил? Я идиотка, паразитка, брехуха, дрянь…

Вернулся Женька. Перевел взгляд с Ольгиного лица на Димино, хмыкнул.

– …Вот Жека уже все понял, – продолжала Ольга как ни в чем не бывало. – И он хочет ехать. А ты сидишь и всем своим видом показываешь, что тебя насильно тянут. Да в конце-то концов, если тебе там не понравится – вернешься! Ты же ничего не теряешь! Я знаю людей, которые с грин-картами живут здесь, а туда ездят только в гости. И наоборот – живут там, а сюда мотаются чуть не каждый месяц. Это же совсем другой мир, не то что десять лет назад! Тогда люди уезжали – это была трагедия. А теперь – это путешествие! Захотел – живешь там, захотел – живешь здесь… И не суди о Штатах с чужих слов. Сам посмотришь и тогда решишь – ладно?

Дима пожал плечами:

– Да я как бы и не против…

Недоеденный чизбургер так и остался лежать на подносе.

* * *

В шесть утра Женька поднялся. Нога за ночь отекла и всячески сопротивлялась его намерениям.

Стиснув зубы, он облился холодной водой. Натянул треники и футболку – старую еще, с фальшивой надписью «Найк». Завязал кроссовки, хромая, спустился во двор.

Отец сидел на лавочке перед детской площадкой. Как вчера. Как позавчера. Во дает…

Женька прекрасно знал, что отец никогда не вставал раньше полдевятого. И это особенно интересно, потому что сейчас двадцать минут седьмого, а отец сидит на лавочке в спортивном костюме, свеженький и чисто выбритый…

– Привет.

– Привет.

Все. Больше ни слова. Женька потихоньку, преодолевая боль в ноге, потрусил вдоль бровки.

И отец за ним.

Ночью был дождь. Бледное небо отражалось в больших овальных лужах.

Поднималось солнце.

Каждый шаг давался легче. Женька бежал мягко, боясь перетрудить ногу; отец очень скоро сбился с дыхания.

Как вчера. Как позавчера.

Женька чуть прибавил скорости – просто посмотреть, отстанет отец или нет.

Не отстал. Даже чуть выдвинулся вперед – выпендрежник, хочет показать, что и он не лыком шит…

Женька сбавил бег. Ничего, еще минут пять – тогда посмотрим…

Отец не собирался сдаваться. Дыхалка у него короткая, зато ноги длиннее; некоторое время отец с сыном бежали «ноздря в ноздрю».

Ранние прохожие торопились на работу.

Болела нога. По-хорошему, надо было закругляться с пробежкой, но Женьке хотелось, чтобы отец сдался. Спекся, остановился, делая вид, что у него развязался шнурок… Доказал свою слабость. Как позавчера.

Отец не отставал.

Обежали вокруг клумбы – на ней копошилась целая бригада тетушек в спецовках, по специальному трафарету высаживали рассаду. Деловитые дворники подбирали метлами вчерашние фантики, обрывки полиэтиленовых пакетов, окурки…

Легли на обратный курс.

– Как нога?

– Нармальна…

Отец не отставал. Жека сжал зубы – нога болела. Возле дома, на детской площадке, он подтянул штанину; присвистнул. Блин-компот, как говорит мама.

– У Буряка была такая история, – сказал отец, превозмогая одышку. – У него клиновидная кость была переломана в трех местах… Месяц в гипсе… А потом он стал восстанавливаться – бассейн, пробежки босиком, бег трусцой…

Женька подумал и снял кроссовки. Пошел по траве; от холодной росы боль притупилась.

– Да, я читал, – сказал Женька снисходительно. – И он поехал на чемпионат мира восемьдесят второго… А ты откуда это все?…

Отец пожал плечами:

– «Горячие точки поля»… Не лыком шиты.

Женька посмотрел недоверчиво; под его взглядом отец будто бы смутился. Отвел глаза:

– Я вот тут тебе привез…

Засуетился, полез в машину, вытащил из папки бумажный листок:

– Вот… Возьмешь?

Женька посмотрел на картинку: наполовину проглоченная цаплей лягушка прямо из птичьего клюва тянет передние лапы – и душит свою убийцу.

Надпись гласила: «Никогда не сдавайся».

– Забавно, – все так же снисходительно сказал Женька.

* * *

– Против этого Сидоренко играть – все равно что против бульдозера, – озабоченно делился Славик. – Сносит на фиг…

Женька сидел на скамейке, привалившись спиной к ребристой батарее.

Ему привиделось: на пустынном футбольном поле только он, Женька, да мяч, да бульдозер с необъятным ковшом. Бульдозер рычит, выбрасывая из-под гусениц комья земли и травы… Женька пытается обвести его справа и слева – все впустую, бульдозер отражает мячи и надвигается, надвигается, будто танк в старом фильме про войну…

Женька поежился.

В коридоре разговаривал с кем-то Олег Васильевич; Женька боялся встречаться с ним.

Он боялся, что его не поставят играть на первенство.

Он боялся.

* * *

(…Не дойду.

Я знаю, что уже скоро… Но я не дойду. Нет сил… Любая собака догонит… Отчаяние. Болит грудь…

Там, на новом месте, была еда… Двор… Сад… Трава… Тепло… Нет собак… Гладят… любят… Но я не дойду…)

* * *

– Ну, в принципе, участок хороший, но эта смородина – старая… надо все выкорчевывать и сажать заново. Яблони не плодоносят…

– Плодоносят, – сказала Ольга. – Та, что возле калитки, это «Белый налив». Правда, яблоки раз в два года.

– Место здесь действительно хорошее, – покупатель смотрел за забор, туда, где за переплетенными ветками пряталась Десна. – Было хорошее до Чернобыля… Официально здесь какая степень загрязнения?

– Здесь как в Киеве, – сказала Ольга. – В Киеве же мы живем? Живем. И здесь…

– Давайте за три пятьсот, – сказал покупатель. – Дом ветхий…

– Нет, – сказала Ольга, и в голосе ее скользнула сталь. – Дом еще вполне крепкий, да и участок стоит больше. Мы и так уже уступили.

Покупатель на сегодняшний день был единственный, Дима бы на месте Ольги сразу согласился. Нужны деньги, билеты в Варшаву надо брать уже сейчас, медосмотр обойдется в копеечку, да и за интервью, то есть собеседование с вице-консулом, придется выкладывать несколько сотен долларов…

И неизвестно, когда они найдут другого покупателя, если с этим не удастся сторговаться.

Он смотрел, как Ольга с покупателем оживленно жестикулируют у высокого деревянного крыльца. Как идут в дом, действительно старый и подгнивший, памятный Диме дом.

Еще пацаненком Дима приезжал сюда в мае, после окончания занятий в школе, а уезжал к первому сентября.

У него было полно друзей в поселке. Ловили рыбу, валялись на песчаных косах… Десна тогда была быстрая-быстрая, сбивала с ног… Или это так помнится?

Потом они с Олей провели здесь несколько замечательных летних месяцев.

Потом грохнул Чернобыль, и родился Женька, и они на несколько лет поставили на даче крест…

А потом оказалось, что ничего страшного, в Летках люди живут, и в Пуховке живут, Дима приезжал сюда с дозиметром, и хитрый приборчик ничего особенного не показал.

И они привезли сюда маленького Женьку… И он плавал на круге под Диминым присмотром, под строгим Олиным надзором. Вон там – тропинка к берегу, после дождя она делалась упругая и черная, будто резиновая, после ливня – раскисала…

Видео тогда только начиналось, а любительская кинокамера Олиного отца была уже старой и часто ломалась, но они все-таки успели снять несколько пленок – маленький Женька в песке, Оля, бродящая по пляжу с дозиметром в руке, красный от ягод малинник…

Утром, еще до завтрака, они бежали на речку, теряя в песке резиновые «вьетнамки». Женька боялся коровы, которая обязательно была привязана вон там, на лужайке.

У хозяина коровы, дяди Толи, была длинная, как такса, моторка с деревянными скамьями вдоль бортов. Плавали на заливные луга, делали, что хотели… Или это теперь кажется, что тогда было так хорошо? Симптом почти старческой ностальгии, которая так раздражает Ольгу?

Олю…

Они вышли из дома – покупатель был чем-то недоволен. Ольга держалась, как скала.

– Три восемьсот – мое последнее слово.

– Четыре, – не дрогнула Ольга.

– Тогда извините…

Покупатель, сопя, направился к своей машине.

– Ты что, – сказал Дима, порываясь бежать следом. – Из-за двухсот долларов…

– Стой на месте, – ледяным тоном скомандовала Ольга. – И не мешай.

Дима хотел еще что-то сказать – но встретился с ней взглядом и замолчал.

Покупатель тем временем сел в свой старый бежевый «Опель». Завелся, выпустил облачко сизого дыма из выхлопной трубы…

– По-глупому, – устало сказал Дима. Но в душе даже радовался – продавать домик ему очень не хотелось.

Машина еще постояла, отравляя округу дымом – и замолчала. Покупатель выбрался, насупленный, злой:

– Ладно, четыре. Настойчивая вы женщина, однако…

В голосе его слышалось уважение.

– В пятницу в десять со всеми документами – у нотариуса…

Ольга улыбалась. Они с покупателем пожали друг другу руки; Дима стоял столбом, как случайный свидетель сделки. Значит, все. Раз-два-три – продано.

– Вы поезжайте, Игорь Владимирович, – любезно сказала Ольга покупателю. – Нам еще вещи собрать и мусор этот сжечь. Мы тут сами все запрем, ключ вам в пятницу отдадим…

Покупатель распрощался. Снова сел в машину, по кочкам выехал на дорогу и скрылся за поворотом. Ольга обернулась к Диме:

– Ну? Поздравляю…

– Поздравляю, – сказал он без энтузиазма. – Торгуешься ты… лихо. Ты же не скупая…

– Не в скупости дело, – невозмутимо отозвалась Ольга. – Правила игры такие… Уважай себя сам – и тебя будут уважать другие.

– Да, наверное, – согласился Дима печально.