Текст книги "Соль"

Автор книги: Марина и Сергей Дяченко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 4 страниц)

Этот потертый томик Эрвин нашел у Вельки, на ее шкафчике у кровати, где хранилось только самое любимое и нужное. Ход был лицемерный, но очень эффективный: Андерсон размяк. Моментально, будто щелкнули выключателем.

Он раскрыл книгу и долго писал что-то. Эрвин подумал, что Вель-ка будет рада и, пожалуй, благодарна мужу за автограф. В этом тоже была нотка лицемерия, и Эрвин отогнал ненужную мысль.

– Я хотел бы поговорить с вами о судьбе «Соли», – сказал он твердо и положил на столешницу диктофон.

Андерсон прищурился с профессиональным лукавством:

– А вы тот самый Фролов, который так много писал о русалках? Вы ныряльщик?

– Нет. То есть да, я занимался проблемой работорговли. Но я не ныряльщик.

– Все это ерунда, – Андерсон с удовольствием затянулся. – Русалки… Далекий и прекрасный мир. Таинственный. Да… Потеря идентичности – вот что их ждет. Путь человечества – от многообразия к идеалу. Улицы городов заполнятся идеалами, которые носят одно и то же, смотрят одно и то же, читают, слушают одно и то же, любят одно и то же и выглядят одинаково, – он выпустил кольцо дыма, и Эр-вин вдруг понял, что эту фразу – с точностью до интонации – он произносил уже много раз. Эта фраза выстреливает из него, как конфетти из хлопушки, стоит только журналисту показаться на горизонте.

Эрвин отвел глаза. Собеседник вызывал у него все большую неприязнь, и это было плохо.

Ему очень хотелось пить. День выдался жаркий, палило солнце, лучи пробивались сквозь прорехи в старом тенте и яркими пятнышками лежали на столе, на бумагах, на круглом, с залысинами, лбу Андерсона. Задний двор порос дикой травой, в траве ржавели качели, на которых много лет никто не качался.

– Господин Андерсон, ваша книга – я имею в виду «Соль» – великолепная сказка… романтическая история, сумевшая воплотить сумасшедшую веру в любовь, желание любви, стремление и убежденность, что любовь непременно отыщется, она назначена каждому… А вы сами верите, что любовь русалки и земного юноши – условно говоря, принца – возможна?

Андерсон самодовольно улыбнулся:

– Почему нет? Только вы неправильно ставите вопрос. Не важно, что возможно, а что нет. Важно – поверит ли публика. Если вы опишете разумное существо с тремя головами и хвостом, опишете талантливо – читатель поверит.

– Читатель поверил в любовь русалки и принца?

– Вы ведь сами сказали. Книга имеет, м-да, некоторый успех, – Андерсон улыбнулся с напускной скромностью.

Эрвин облизнул губы:

– Что вы знаете о работорговле?

– Как?

– О работорговле. Вам известны ее масштабы?

– Не совсем понимаю, – Андерсон нахмурился. – В моей книге нет ни слова о работорговле.

– Конечно… Вы знаете, что русалку невозможно поймать в открытом море? Вернее, ее нерентабельно ловить в море – затраты намного превышают выручку?

– Я никогда не интересовался… – благодушие слезало с Андерсона, будто позолота.

– Вы видели русалок в неволе? Вот, скажем, ваш сосед напротив, у него такой высокий забор и такой уютный особняк. И, конечно, бассейн. Вы можете поручиться, что у него не сидит в бассейне русалка на цепи?

Андерсон затушил сигарету. Вид у него был потерянный и мрачный.

– Вы так добивались этой встречи, Фролов…

– Потому что это очень важная встреча. Жизненно необходимая. Вы, Анс Андерсон, без малого пятьдесят лет назад написали книгу. Оставим сейчас ее литературные достоинства… Дело не в этом. Ваша книга породила миф. Самостоятельный информационный объект. И этот миф – о русалке и принце – существует отдельно от вас и от вашей книги. Понимаете?

– Хочешь заработать? – спросил управляющий, и Виталик удивился. Те деньги, что ему платили до сих пор, казались пределом мечтаний и потолком богатства.

– Есть для тебя задание, – управляющий вдруг подмигнул. – Ночная смена.

Виталик поставил на стол бокал с недопитым коньяком.

– Я не проститутка, – сообщил он, глядя в глаза управляющему. – Мне такого не предлагали и…

– И никогда не предложат, – управляющий фыркнул, как кот. – Гордый какой, пороховая бочка… Ночью выйдешь в море на веслах. Рыбу ловить.

– Рыбу?!

– Почему нет? Дам тебе закидушку, фонарик… Бычков натаскаешь. Или покрупнее чего.

– Не понимаю, – подумав, сказал Виталик.

– И молодец. Часиков в двенадцать можно отчаливать… Согласен?

Озадаченный Виталик допил коньяк и вышел из административного домика, куда управляющий зазвал его для этого странного разговора. Вечерело, пляжники потихоньку собирались под тентом бара. На причале в одиночестве сидел Артур, курил, болтая ногами над водой.

– Что, Виталь, принимаем тебя в принцы?

– Это как? – Виталик подошел и сел рядом. С Артуром всегда было интересно поговорить.

– Ночью идешь за рыбой?

– Ага.

– Значит, принц, – Артур затушил сигарету о край причала. Его длинные светлые волосы были собраны в «хвост». – Да ты не парься. Это просто.

– Бред! – Андерсон наконец-то вышел из себя. – Вы что же, теперь обвиняете меня в том, что русалок ловят и продают?! Только попробуйте опубликовать что-то в этом роде! Я на вас в суд… Бульварный писака! «Анс Андерсон – отец работорговли!» Да как у вас повернулся язык!

– Выслушайте меня, – Эрвин едва сдерживал раздражение. – Я пришел к вам не затем, чтобы довести до гипертонического криза. А затем, чтобы… – Эрвин запнулся. – Критики никогда вас не любили. Называли сочинителем дамских романов, не принимали всерьез. Но вы единственный из ныне живущих, кому оказалось под силу создать миф. Вы не виноваты, что он губит русалок. Так сложились обстоятельства. Но вы, ваша книга, стояли у истоков.

Андерсон резко дернулся в кресле. Белый луч – солнечный палец – перепрыгнул с его лба на макушку и обратно.

– Послушайте, вы…

– Я пришел к вам по делу, господин Андерсон. Я принес вам заказ. Я не самый богатый человек, но у меня еще кое-что осталось… Дом, например. Я продам его и заплачу вам гонорар. За новую книгу – о том, что любви на самом деле не существует.

Андерсон поперхнулся и долго кашлял. Эрвин уже начал беспокоиться, не приступ ли это астмы.

– Уходите, – прохрипел писатель, вернув себе способность говорить.

Эрвин встал и взял со стола подписанный томик «Соли».

– У вас есть мой электронный адрес… Я очень жду вашего письма, господин Андерсон.

– Убирайтесь!

Эрвин в одиночестве прошел через душный дом, сам отпер входную дверь и сам захлопнул ее за собой. Добрался до машины (прокалившаяся на солнце железная коробка), открыл багажник, из сумки-термоса вытащил бутылку минеральной воды и долго пил из горлышка, захлебываясь и обливаясь.

Которую ночь подряд Виталик сидел в лодке неподалеку от берега. Рыба ловилась плохо, но управляющий все равно посылал его в море раз за разом, и в конце концов Виталику это даже стало нравиться. Он смотрел на огни набережной; каждый огонек – белый, красный, желтый – тянулся по воде ниточкой, и эти нити рвались и дробились. Стоял штиль, лодка только чуть покачивалась, и легонький бриз доносил с берега обрывки музыки.

«Золотой Мыс» темнел, непривычно безлюдный. Мигал сигнальный огонь на пирсе, светились окна административного здания. Бело-синими огнями горели буйки. А в море, на глубине, тоже что-то светилось – мерцали искры, большие и маленькие, ярко-зеленые, похожие на огни далеких самолетов. Здесь, на лодке далеко от берега, Виталику замечательно мечталось.

В последний раз он мечтал еще в школе, на скучных уроках. Тогда его мечты были вполне определенными: он воображал себя на вершине пьедестала, чемпионом мира в окружении фотокорреспондентов, и видел тренера, услужливо, с поклоном подающего ему полотенце. Он видел еще каких-то девчонок и баб, у всех были одинаковые большие сиськи и интимная прическа в виде розочки на лобке – такая, какую Виталька однажды высмотрел в мужском журнале. Возможно, это были не самые затейливые мечты, но потом он перестал мечтать вовсе: не было времени. И даже когда становилось скучно – он не мечтал до сегодняшнего вечера.

А теперь размечтался: о далеких странах. О самолетах высоко в небе. О странных зверях, каких не бывает на свете. О женщинах, которые говорят на чужом языке.

Он сидел и спал, наверное, с открытыми глазами, и сон ему виделся медленный и плавный. Ему снилось, как близко от лодки плеснула вода, и оттуда, из ночной глубины, на него посмотрело бледное, матовое, очень молодое лицо в обрамлении длинных светлых волос.

Виталик проснулся рывком. Качнулась лодка.

– У тебя на крючках уже не осталось мидий… Поменять тебе?

Он тряхнул головой. Девочка плавала посреди ночного моря, совершенно одна, без надувного матраца. Она вынырнула между лодкой и берегом, теперь свет далеких огней мешал разглядеть ее лицо, Виталик видел только силуэт.

– Я говорю, поменять тебе наживку?

И она подняла над водой руку и показала Виталику большую мидию. Раскрытую.

Не отвечая, он дернул леску. Девчонка не обманула: крючки оказались голые. Он совсем забыл, что надо ловить рыбу; он сидел в лодке, мечтал и спал с открытыми глазами…

Прежде чем он ответил, она нырнула. Только что была – и нет. Виталик зашарил по воде дрожащим лучом фонарика; секунда – и девушка вынырнула с другой стороны лодки.

У нее был острый подбородок и узкие плечи, белые, не загорелые, и бретельки яркого лифчика выглядели очень странно на этих плечах. И еще у нее были очень большие, зеленые, прозрачные глаза. Она то выныривала по грудь, то уходила в воду, и только эти глаза смотрели на Виталика – очень странно смотрели.

– Ты не пьяна?

Она засмеялась. Виталику показалось, что он уже слышал такой смех. И это было хорошее воспоминание. В детстве он когда-то видел русалку, на далеком пляже, они, помнится, еще играли в мяч… Совсем недолго, потом она уплыла… Мать говорила, что русалки не должны приплывать к берегу. Люди отдельно, русалки отдельно, такой закон…

– Что ты здесь делаешь? Возле берега?

– Плаваю. Разве нельзя?

– Это… это частный пляж, – ляпнул Виталик, окончательно растерявшись. – То есть… подожди!

Хлоп – и ее уже нет. Луч фонарика уходит в воду и теряется в глубине. Ветер доносит обрывки музыки – на набережной работают до последнего клиента.

На последнем крючке закидушки болтается, как привет, обнаженное тельце мидии.

На памятном перекрестке, где находили друг друга торговцы и клиенты, не встретилось ни одной знакомой машины. Внедорожника с брезентовым верхом, с водителем которого Эрвин в последний раз вел переговоры, тоже не оказалось.

Он остановился у обочины. Тут же подкатил спортивный автомобиль с тонированными стеклами, одно из них опустилось, и на Эрви-на снисходительно глянул щекастый парень в таких же тонированных, как окна, очках.

– Ты на рыбное место или так, покурить встал?

– На рыбное, – сказал Эрвин, разглядывая парня. Тоже из новых. В последний месяц случился передел рынка: мелких торговцев взяли к ногтю, пришла крупная фирма и установила монополию. Этот, очкастый, не торговец и не компаньон: просто наемный работник.

– Розница? Опт?

– Розница. Только очень быстро. Сейчас.

– Не терпится? – парень ухмыльнулся. – Учти, ничего особенного. В первый раз просто интересно, а потом, ну, как обычно. И холодные они – ни рыба ни мясо.

Парень засмеялся. Эрвин подумал, что на работе он долго не продержится – слишком длинный язык.

Парень тронул свою машину, Эрвин пристроился за ним. Минут через пятнадцать они свернули с трассы на каменистую, затерянную в колючих кустах дорогу. Лучи фар прыгали, то выхватывая идущую впереди машину, то упираясь в гравий. Поднялся и опустился массивный железный шлагбаум; еще через полчаса Эрвин ехал обратно к морю, а на заднем сиденье лежала связанная бельевой веревкой девушка.

Она вырывалась и не подчинялась приказам. Ее били прямо при Эрвине. Опасались, что он откажется от покупки, но Эрвин выложил полную сумму, а она вырывалась из рук своих тюремщиков и все пыталась до него доплюнуть. Тогда ее связали и бросили на заднее сиденье. Эрвин устремился за руль, погнал к морю и так волновался, что не сразу заметил темную машину, идущую следом.

Трасса была почти пустынна. Время от времени проносились на дикой скорости такси. Темная машина, не таясь, следовала за Эрвином на расстоянии пятидесяти метров. Въехав в город, он попытался избавиться от нее, петляя по улицам, то разгоняясь, то останавливаясь у обочины. Машина неизменно появлялась из темноты, когда Эрвин уже начинал верить, что к нему потеряли интерес.

Девчонка на заднем сиденье еле слышно захрипела. Ей завязали рот. Она могла задохнуться.

Эрвин бросил прятки-догонялки и, снова разогнавшись, выкатил на набережную. Вдоль ночных огней, дальше к пустому пляжу. Не хватало времени записывать интервью; Эрвин был почти уверен, что все его усилия ни к чему не приведут. Не сделать бы хуже…

Он резко развернулся на пляже. Выскочил из машины, открыл заднюю дверцу. Первым делом развязал девчонке рот. Она хотела плюнуть, но во рту у нее так пересохло, что плевок не получился.

Она вырывалась и отталкивала его хвостом и связанными руками. Пляж вдруг осветился фарами – темная машина догнала Эрвина; вне себя он отвесил девчонке пощечину. Воспользовавшись ее секундным шоком, вытащил из машины и перерезал веревку на руках.

Она поползла к морю – на животе, сильно ударяя по песку чешуйчатым хвостом. Эрвин догнал ее. Защелкнул браслет на запястье и только хотел закрепить шурупом, как в его руку вцепились зубы – немилосердно.

Он вскрикнул от неожиданности, но девчонку не выпустил. Она должна была принести на дно его послание. О том, что она может спрятаться от соплеменников, или снять браслет, никому не показывая, или просто не доплыть – об этом Эрвин старался не думать.

Фары чужой машины уперлись Эрвину в спину, и он выпустил пленницу, так и не довернув проклятый шуруп. Секунда, другая – девчонка доползла-таки до прибоя, потянулась к волне, еще чуть-чуть, и она уплывет…

Уплыла. На мокром песке остался смешной, неуклюжий след ладоней, локтей и широкого хвоста. Эрвин обернулся.

Перед ним стояли двое. Лиц, конечно, на было видно – фары светили им в спины, в лицо Эрвину.

– Господин Фролов?

– Да.

С его прокушенной руки на песок капала кровь. До сих пор было очень больно. И необходимо чем-то перевязать.

– Вам некуда девать деньги? Вы бросаете их в море?

– Каждый развлекается, как может.

– Безусловно. Идемте в машину, у нас есть аптечка…

– Благодарю. У меня тоже есть аптечка.

– Господин Фролов, не надо шутить. Время такое – не до шуток. Управляющий казался очень довольным.

– Наживку, значит, поменять? Это она дело говорит, надо все время держать свеженькое на крючке. Договорились на завтра? На сегодня, в смысле?

– Нет. Она уплыла.

Виталик страшно ругал себя за глупость. «Частный пляж»! Надо же такое ляпнуть, и кому – русалке!

– Вернется, – управляющий с удовольствием отхлебнул кофе из большой чашки. – Вернется… Как она тебе?

– Да как… нормально.

– А ты познакомься поближе. Они славные… совсем как нормальные девчонки. Заводные такие… Познакомься.

– Страшновато.

– Вреда она тебе не причинит… Наоборот, иногда они спасали, если, скажем, матроса в шторм смоет с палубы – они вытаскивали. Так что не трусь, принц, лови свою удачу!

На вторую ночь девочка не показывалась. Виталик чувствовал, что она где-то рядом, и здорово нервничал. Он не до конца доверял управляющему: все время казалось, что русалке ничего не стоит выдернуть «рыбака» из лодки и утопить. «Частный пляж»… Поделом дураку!

– Они слабосильные, – сказал на другой день Артур, с которым Виталик, не удержавшись, поделился своим страхом. – На глубине – да, там с ними опасно, были случаи, когда аквалангистов топили. А из лодки она тебя не вытащит. Да и не надо ей этого – топить тебя. Ей самой интересно.

– Мне опять звонили, – сказала Велька.

– Опять?!

– Да. Знали точно, что тебя нет дома.

– Сволочи…

– Прости меня. Мне бы молчать. Но я просто очень их боюсь. Ничего не могу поделать.

Эрвин и Велька сидели перед телевизором. Звук она отключила еще десять минут назад. Они говорили об обыкновенных и очень мирных вещах, а потом Вельку прорвало. Эрвин видел, как она сдерживает слезы, улыбается, качает головой, будто поражаясь собственной слабости, и наконец вытирает глаза тыльной стороной ладони.

– Что они тебе…

– Как обычно. Что развешают мои кишки по всей комнате, а ты будешь за этим наблюдать…

– Они врут. Им нравится городить эту чушь. Мы поменяем номер телефона, мы…

Он замолчал на полуслове.

«Знаете, почему вы до сих пор живы? – спросил тот человек в машине на берегу. – Потому что вы отлично обучаемы. Сразу поняли, чем грозят вам «русалочьи публикации», и закрыли рот даже быстрее, чем некоторые ваши друзья-газетчики. Ваша жена сама не знает, как ей повезло с вами».

«Она знает, – сказал тогда Эрвин. – Я не занимаюсь русалками и не разоблачаю работорговлю. Чего вы хотите теперь?»

«Эта рыбеха, которую вы только что выкинули, была у вас последняя».

«Почему? Я плачу за них».

«Больше вам не продадут. И не пытайтесь купить, если любите жену».

После этих слов им больше не о чем было говорить. Эрвин сел в свою машину, пропахшую чешуей, перетянул руку бинтом из аптечки и, не оглядываясь, выехал с пляжа.

И вот теперь он гладил Велькины волосы и проклинал себя. Если бы он был один… хотя и тогда, скорее всего, испугался бы. Он больше не пишет статьи в газеты и не проводит журналистское расследование; он ищет человека, который сочинил бы книгу. Одну-единственную книгу – циничную, брутальную, жесткую, может быть, грязную… Надежды на то, что это сделает сам Анс Андерсон, больше нет.

Сегодня вечером старик позвонил Эрвину на мобильный. «Я не могу, – сказал удивленно. – Я понял, чего вы хотите. Но не могу».

Третью и четвертую ночь русалка ходила кругами, только изредка выдавая себя негромким всплеском, быстрым водоворотом на поверхности. На пятую наконец-то вынырнула, и Виталик рассмотрел ее как следует.

– Слушай, я тут глупость сморозил, ты меня прости…

Он несколько дней готовил эту фразу и заговорил первым, не удосужившись даже поздороваться.

Она царственно наклонила голову, облепленную мокрыми волосами. Подплыла поближе. Капли воды на ее ресницах блестели, отражая огни на берегу.

– Ладно… А наживку ты все равно насаживаешь криво. Думаешь, рыбы идиоты?

– Как же ты видишь, – пробормотал Виталик. – Там же… темно.

– На дне темнее. А тут все видно. Зависит от глаз!

Она провела по глазам и снова засмеялась. И опять этот смех что-то включил в Виталикиной памяти, что-то хорошее, приятное.

– Ты видишь в темноте?

– Нет, в полумраке… А ты рыбак?

Она все еще посмеивалась. Виталик замешкался с ответом, и она ответила за него:

– Был бы рыбак, с такой ловлей давно бы с голоду умер… Ты кто?

– Принц, – сказал Виталик и покраснел в темноте. Артур рассказывал, не то в шутку, не то всерьез, что в разговоре с русалкой обязательно надо называть себя принцем. Это как пароль. Иначе они не понимают.

– Я так и думала, – по ее голосу нельзя было понять, насмехается она или приняла его признание за чистую монету. – А я преступница.

– Как?

– Меня убьют, если узнают, что я опять плавала к берегу, – теперь в ее голосе звучал мечтательный ужас. – Ты когда-нибудь нарушал запреты?

– Я?

Это был странный разговор, будто во сне. Русалка непривычно произносила слова, но дело было не только в ее произношении. Она так говорила, так смотрела и так смеялась, как ни одна из виденных Виталиком девушек.

– Запреты…

Ему очень хотелось рассказать ей что-нибудь эдакое. Чтобы и она удивилась, как удивлялся он; можно было приврать, но не хватало фантазии.

– Я не вышел на награждение. Третье место… тренер орал. А я плюнул и все бросил. В смысле, плавание.

– Бросил плавание?!

– В том смысле, что спорт, – Виталик закашлялся от растерянности. – В бассейне.

– Ты хорошо плаваешь? – теперь она точно зубоскалила. – Примерно как камень?

– Я бы тебе показал, – осторожно сказал Виталик.

– Так покажи. Или море мелкое?

Он крепче ухватился за борт – и вдруг понял ее, понял, что она говорила про запреты. Переступить грань, прыгнуть за борт, вниз головой, в нарушение правил. Она это умела. Ей уже приходилось это делать в ее шестнадцать или пятнадцать…

– Сколько тебе лет?

– Шестнадцать. Ну и что?

– У тебя родители есть?

– Есть, ну и что? Я совершеннолетняя по нашим законам.

– А… – Виталик запнулся. – Ты работаешь или учишься?

– А что, можно либо одно, либо другое?

– Нет, но… – он решительно не знал, что ей сказать. При том, что сказать хотелось очень много. – Э-э-э… У вас там телевизор есть?

Она засмеялась и нырнула, ударив по воде хвостом. Потом выпрыгнула вдруг целиком, как дельфин, и Виталик обалдел: длинное и стремительное тело пронеслось над водой и ушло вглубь без всплеска, жаль, что так мало света, только блики на перламутровой чешуе…

Он ругательски ругал себя за то, что никогда раньше не интересовался русалками. Ведь есть же фильмы, книги… Правда, утех, что попадались ему раньше, были сплошь зубодробительные названия – «Глубоководный изолят» или что-то вроде того. А теперь он спрашивает глупости, и она над ним смеется…

Отчаявшись поразить девушку красноречием, Виталик свесился за борт и смотрел, как она танцует. Как носится в глубине, будто зеленоватая комета, в шлейфе фосфоресцирующих пузырьков…

Он никогда раньше не слышал, как поют под водой.

– Сегодня ночью отдыхаешь, – сказал управляющий.

Виталик удивился. Он привык отсыпаться днем, в жару, в сиесту. Ему нравились ночные прогулки. Но самое главное – сегодня он решил наконец, что выберется из лодки и будет плавать с ней.

– Почему? – спросил он, глядя в серо-голубые, с прищуром глаза управляющего.

– Потому что у тебя получка, – управляющий положил на стол белый конверт. – Иди, гуди.

– Это мне?

– Тебе. Премия.

Виталик взял конверт в руки. Приятная тяжесть денег. Честно заработанных денег. Пьянит.

– Спасибо…

– Завтра днем тоже можешь не приходить. Гуляй. Виталик вышел из администраторской.

Пачка денег в кармане. Полная свобода. Набережная, залитая огнями, гремящая музыкой, кафе, рестораны, казино, бильярд, игровые автоматы и девчонки, девчонки, табуны загорелых, в коротких юбчонках, в прозрачных маечках, веселых, хороших…

Виталик оглянулся на море.

Полный штиль. Крохотные мягкие волны. Розовое облако, подсвеченное солнцем, отражалось в блестящем мокром песке.

В шесть утра мобильный телефон, который Эрвин клал к себе на тумбочку вместо будильника, заиграл бравурный марш. Велька проснулась моментально. Не пошевелилась, ничем себя не выдала – продолжала лежать на боку, подложив ладонь под щеку. Только ресницы дрогнули едва заметно.

– Алло, – Эрвин босиком прошел из спальни на кухню. – Я слушаю.

– Господин Эрвин Фролов?

Голос невозможно было не узнать, хотя звучал он тускло и очень устало.

– Да, – сказал Эрвин, зачем-то оглянувшись на дверь спальни.

– Я получил ваше последнее послание.

Эрвин глубоко вздохнул. Прокушенная рука, упавший в песок шуруп… фары в спину… Все это было не зря. Не зря.

– Она все-таки принесла вам…

– Мы можем встретиться?

– Нет, – Эрвин сглотнул. – За мной следят.

– Понимаю.

– Не понимаете. Не понимаете до конца. Я больше не могу отстаивать ваши интересы – ни как журналист, ни как частное лицо… Погодите, дайте мне сказать! Я верю, что вы пытаетесь их удержать. Может быть, наказываете. Может быть, запираете. Но пока живет этот миф, они будут нарушать запрет и плыть к берегу. Вы меня слышите?

– «Соль»… Эта книга? Андерсон?

– Да.

Тишина. Далекий шум воды.

– Возможно, вы правы, господин Фролов.

– Я не просто прав. Это единственное спасение для ваших девочек.

– Не давать им читать…

– Не в том дело! Книгу могут забыть, но информационный фантом останется. Будто живое существо, состоящее из обрывков слов и фраз, подростковых прыщей, болтовни, писем, демонстративного протеста, тоски, возбуждения… Анекдотов, признаний, слез… смеха… Это передается, как зараза, воздушно-капельным путем. Я фигурально выражаюсь, вы понимаете.

Дверь в спальню приоткрылась сквозняком. Эрвин увидел, что Велька все еще лежит в постели, притворяясь спящей.

– Вы можете показывать своим девочкам тех несчастных, которые вернулись. Они будут говорить правду. Они будут кричать, как их продавали, как их накачивали наркотиками в публичных домах, как их били. Кто-то поверит и ужаснется. Кто-то поверит, но забудет. А многие – ничего не поделаешь – так и останутся в убеждении, что все плохое на свете случается не с ними! Вы меня слышите?

– Да.

Велька на кровати пошевелилась. Натянула повыше одеяло. Эрвин прикрыл дверь в спальню.

– Справиться с мифом сможет только другой миф! Столь же талантливый и яркий, равной или большей силы. На дне, среди ваших, были авторы… помню, лет пять назад какой-то парень сочинял миниатюры. Его даже издавали на бумаге, я нашел в городской библиотеке его книгу… Помогите себе сами! Нужен миф. Нужен образ, который навсегда отвратил бы русалок от берега, от двуногих мужчин, от романтической любви.

Тишина. Отдаленный звук прибоя.

– Сами вы не можете взяться…

– Я не смогу.

– Я назначу вознаграждение. Вы станете богачом, господин Фролов.

– Я не смогу! Такие вещи не лепятся на заказ. Я стараюсь. Но я… Эрвин замолчал. Воздуха в груди не осталось совсем, а вдохнуть не

получалось. В тишине прошла минута, другая…

– Господин Фролов, мы ценим ваши усилия… Прощайте.

– Чего ты ко мне пристал?

Артур сидел в оранжевой лодке с белым номером «63». Над его головой плескался на ветру свежий, яркий тент. Артур дежурил в центральном секторе пляжа, а Виталик оставил свой пост в восточном секторе, чтобы наконец-то поговорить.

Все было по-прежнему. Палило солнце, прыгали блики. Белый песчаный пляж казался коричневым от многих загорелых тел. В прибое кувыркались пляжницы топлес.

– Ты дурак, Виталя? Отправляйся в свой сектор!

– Никуда не поеду, пока не расскажешь, что за фигня.

– Отвали.

– Ее что, забрали?!

– Не понимаю, о чем ты.

Артур завел мотор и отъехал на несколько метров. На причале стоял дежурный по пляжу, смотрел из-под ладони. Виталик догнал лодку Артура. Ухватил за борт.

– Слушай, не держи меня за дурака. Она куда-то девалась! А я нырял вчера днем, видел клетку под причалом… А в сарае сетка мокрая!

Артур повернул к нему злое, красное от солнца лицо – лоб и глаза в густой тени козырька.

– Видел клетку? Больше ничего не видел? Парня, который до тебя был, с рельсом на шее – не видел?

Взревев мотором, лодка Артура рванула прочь, и Виталик едва успел отдернуть руку от ее борта. Не то свалился бы в воду.

Медленно тянулся день. Девушки с длинными волосами, глядящие на молодого спасателя снизу, из воды, поначалу заставляли его вздрагивать. Но время шло, палило солнце и притуплялись мысли. Он почти ничего не ел, зато выпил весь запас воды и соков. Несколько раз приходилось отлучаться с поста в туалет.

Он ничего не знает. Он и не должен ничего знать. Сидел, ловил рыбу. Разговаривал с русалкой. Потом она пропала. Мало ли что с ней случилось!

«Ты когда-нибудь нарушал запреты?»

Никогда. И желания не возникает.

Он едва дождался окончания рабочего дня. Сразу же пошел в кафе «Волна» и напился, кажется, за полчаса – реактивно. Проснулся с головной болью в чужой постели; оказалось, на втором этаже кафе работает маленький бордель…

Тетка лет тридцати, с остатками косметики на лице, смотрела на него осуждающе:

– Пить надо меньше. А то совсем импотентом станешь. Виталик едва сдержался, чтобы не садануть ей по зубам. Страшно болела голова; он вошел в море, не раздеваясь, в оранжевой футболке

с логотипом пляжа и таких же шортах. Поплыл к буйку, миновал его, устремился к горизонту, мощно и мерно взмахивая руками. Рассчитывал проплыть несколько километров, но скоро задохнулся, захлебнулся соленой водой, и пришлось остановиться.

Не маленький. Не ребенок. Должен был понимать, что большие деньги никогда не приходят «за просто так».

– Это не то, – Эрвин протянул через стол прозрачную папку с рукописью. – К сожалению, это совсем не то.

Диана нахмурилась. Она считала себя отличным журналистом и неплохим писателем. У нее вышли в большом издательстве две книги для подростков.

– Вот ты написала, как девушку обманули и продали. Так могло быть на самом деле. Это правда. Из голой правды никогда не выйдет мифа. Это как соль.

– Что?

– Все ингредиенты вроде бы на месте… Слог, сюжет, характеры… Но нету соли. Нет главного образа, из которого вырастет миф.

– Слишком умозрительно.

– Послушай. Это должна быть грязная история и захватывающая одновременно. Обаятельная, животно-притягательная в своем цинизме. И написанная с точки зрения парня – его чувства. Его полнейший, оголтелый, лысый цинизм. Понимаешь?

– Не понимаю, – сказала Диана. – То, что ты говоришь, конечно, красиво – про соль, и все такое. Ты хочешь, чтобы домик был с тремя этажами, при этом обязательно одноэтажный, очень крепкий, недорогой, сложенный из вареной колбасы. Вот примерно этого ты требуешь.

– Ну, извини, – Эрвин отвернулся.

Это была его пятая встреча за день. Распрощавшись с очередным кандидатом в мифотворцы, он перезванивал Вельке: «Как дела?» – «Нормально». У Эрвина всякий раз сердце обмирало.

Бронированная дверь. Сигнализация. Он запретил жене выходить из дома и отвечать на телефонные звонки. Он запретил ей подходить к окну. Она сидит там, одна, делая вид, что ни капельки не боится. «Как дела?»

Формально он не нарушал запретов. Не покупал русалок, не выпускал их в море. Не писал разоблачительных статей. Но он встречался с журналистами, он вел длинные разговоры и не верил, что тема этих бесед надолго останется тайной.

– Веля, я закончил. Еду домой.

– Жду тебя. Все в порядке.

Все, к кому он обращался, сразу думали о простом: документальная история из жизни работорговцев и их жертв. Половина кандидатов сразу отказывалась под надуманным предлогом. Прочие сомневались. Те немногие, что брали у Эрвина аванс и садились за работу, приносили потом разнообразные вариации на одну и ту же тему: русалки не должны плавать к берегу, их там приманят и продадут в бордель.

Талантливые и бездарные, наивно-детские и полные тошнотворных подробностей, профессиональные и любительские рассказики стоили ему немалых денег. Чтобы покрыть расходы, он брался за большие аналитические статьи для промышленников, за эссе для глянцевых журналов, за переводы, астрологические прогнозы, телеобзоры, – он брался за все. Он сидел ночами. Велька помогала ему, работая тихим, бессменным, очень эффективным секретарем.

– Почему ты так долго не брала трубку?!

– Я была в ванной…

– Таскай с собой! Я же просил тебя… Сразу же бери трубку, когда я звоню!

– Все в порядке, Эрв. Не беспокойся, все в порядке.

Три дня был шторм – баллов шесть-семь. Купальщики валялись в белой пене, брызгаясь и хохоча. Спасатели бродили вдоль берега с мегафонами, выгоняя из воды всякого, кто осмелился войти в море хотя бы по колено. Волны перекатывались через пирс.