Текст книги "Отцеубийца"

Автор книги: Марина Александрова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 15 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]

Роман не знал даже, в каком направлении он движется, а шел отрок уже довольно долго. Уже давно кончились съестные припасы, захваченные с собой из дому, и теперь перебивался путник тем, что удавалось добыть в лесу. Грибы, ягоды да редкая дичь, которую удавалось Роману подстрелить из лука, утоляли его голод.

Роман начал задумываться над тем, как трудно придется ему, когда нагрянут холода. Порой отрок жалел о том, что так опрометчиво отправился в далекий путь один-одинешенек, и даже, в минуту слабости, хотел повернуть назад, но побоялся заблудиться, не сыскать обратной дороги, да и возвращаться ни с чем казалось ему обидным и позорным. Вот, молвят, ходил-ходил, а ничего не сыскал, только припасы подъел и сразу струсил!

Неизвестно, что сталось бы с Романом, если бы он не встретил в лесу добрых людей. Быть может, сгинул бы мальчишка в чаще от голода и холода, разодрали бы его дикие звери. Но, видно, не судьба была Роману умереть так рано. Как-то, проходя светлой березовой рощей, услышал он голоса. Приглядевшись, увидел и мелькающие средь деревьев одежды. Роман весь обратился в слух: может, татары? На них, правда, не похоже – в лес они забредают редко, стараются дороги держаться, но кто знает, вдруг все же они?

Но речь, доносящаяся до Романа, была русской, а потому, преодолев страх, Роман пошел навстречу людям.

Вскоре его глазам открылась следующая картина: на поваленном стволе дерева сидели трое монахов, одетых в грубые, домотканые ризы. Их нехитрое добро, завязанное в узлы, лежало рядом. Все говорило о том, что монахи, так же как и Роман, в пути находятся уже давно – ризы их были потрепаны, а обувь совсем разбита.

Услышав шорох, монахи разом обернулись. В руке одного из них Роман увидел большой охотничий нож. И так уверенно держал это оружие служитель Божий, что было ясно – люди это самостоятельные, не только с молитвой обращаться умеют!

Соображал монах тоже неплохо: поняв, что перед ним не враг, а всего-навсего отрок, и опасности он не представляет, священнослужитель мгновенно опустил руку, приготовленную для броска.

– Доброй вам трапезы, – произнес Роман и с удивлением прислушался к своему голосу. Давненько же он с людьми не разговаривал, так и вовсе разучиться недолго!

– И тебе добрый день, – ответил тот самый монах, что лихо управлялся с ножом. – Подойди, раздели с нами, что Бог послал, не побрезгуй, – продолжил он, оглядев Романа с ног до головы.

Второй раз приглашать Романа нужды не было. Он присел рядом с черноризцами на поваленное дерево и с жадностью набросился на хлеб, по которому истосковался за долгие недели пути. Из своего узелка Роман достал куски вяленого зайца, пойманного несколько дней назад, и присоединил его к монашеским нехитрым припасам.

– Как звать тебя, отрок? Куда путь держишь? – поинтересовался все тот же монах.

– Зовут меня Романом, – ответил тот невнятно, поскольку рот его был забит. – А иду я в Новгород.

– В Новгород? – удивленно переспросил монах. – Отчего же столь странными путями ты пробираешься в этот город?

– Что ж в том удивительного? – храбро спросил Роман, но сердце у него застыло от предчувствия открытия им самим сделанной страшной ошибки.

– Для того, чтобы в Новгород попасть, нужно в другую сторону идти. Ты же приближаешься к Ярославлю, вернее, к тому, что осталось от этого славного города после того, как побывали там проклятые татары.

Роман, узнав о том, что столь долгий путь пройден им впустую, загрустил, голову повесил.

– Видно никогда мне до Новгорода не добраться! – горько вздохнул он.

– А зачем тебе, отрок, в Новгород? – спросил все тот же монах.

– Там в дружине князя Александра Ярославича дядька мой родной служит. Иду я к нему о помощи просить. Мать мою татары украли. Воин он славный, авось пособит мою родимую из плена вызволить!

– Эко ты, отрок, загнул! Где ж теперь сыскать твою мать! Татары народ злой, от них пощады ждать не приходится. Если и жива твоя мать, то в такой дали обретается, что ее не то что твой дядька, сам князь вряд ли достанет!

– Я все же пойду! – упрямо мотнул головой Роман.

– Идти-то иди... Всякому человеку нужно на что-то в жизни надежду иметь! Да вот только зачем тебе в Новгород идти – ума не приложу! Князь Александр Ярославович сейчас не в Новгороде. Он со своим семейством, да с дружиною в Переяславле сидит.

– Это еще где? – воскликнул не на шутку испугавшийся Роман.

– Ну, это, отрок, куда как ближе Новгорода! – засмеялся монах, поглядев на полные ужаса глаза Романа. – Ты, почитай, до него уже дошел! Ну, нет худа без добра – вместе с нами далее пойдешь. Нам также в Переяславль надобно.

Новость эта невероятно Романа обрадовала. Не будет его путь одинок – вдвое короче покажется!

– Так что не вешай нос, отрок, и собирайся в путь – сейчас дальше пойдем. Меня зовут отцом Федором. Это, – он показал на угрюмого коренастого монаха, до сих пор не проронившего ни слова, – отец Василий. А вот это, – монах кивнул на старца с белоснежной длинной бородой, – отец Феофан.

Старец улыбнулся Роману тихой светлой улыбкой.

– Отчего спутники твои все время молчат? – спросил Роман, когда вчетвером они уже шли по еле видной лесной тропке.

– Отец Василий молчит, потому что татары ему язык вырезали, а Феофан настолько уж близок к Богу, что с людьми почти не разговаривает, – ответил Федор.

– А зачем идете вы в Переяславль?

– К князю идем, Александру Ярославичу, по делу дюже важному, – уклончиво ответил Федор и вдруг улыбнулся белозубой улыбкой, – Ну, отрок, развеселил ты меня! Это ж надо – идти в Новгород, а попасть в Ярославль! – И монах засмеялся заразительным смехом.

Роман в который уж раз подумал, что облик Федора, да и повадка его не очень-то вяжется с черными монашескими ризами. Этому бы монаху да резвого коня, да остру саблю! Но вслух Роман ничего не сказал – в такие времена лучше помалкивать, догадки при себе держать! Федор, однако, ему нравился, и идти с ним было сущим удовольствием. Рассказывал он много разных историй, былей и небылиц, да так хитро переплетал их между собой, что Роман и разобрать-то не всегда мог, где правда, а где вымысел.

ГЛАВА 5

Земли, по которым шли путники, были по-прежнему безлюдны и разорены татарами. За все время только два или три раза натыкались они на небольшие лесные поселения, в которых бедовали спасшиеся жители окрестных деревень и городков. Вполне возможно, их было и больше, но путники старались не отходить далеко в сторону от дороги, чтобы не сбиться с пути, а люди, спасавшиеся от татар, напротив, уходили как можно дальше в лес, чтобы не повторить участи своих соплеменников.

Люди всюду встречали путников с оружием в руках, но, признав в черноризцах своих, русских, радовались от души, угощали, чем могли, и просили в обмен рассказать о том, что происходит на земле Русской. Главный вопрос, мучавший всех людей без исключения, был: «Не прогнали ли еще проклятых татар?»

К сожалению, ничего сколько-нибудь утешительного ответить монахи не могли. Татары по-прежнему хозяйничали на Руси, и избавления от них не было. Русские войска были слишком слабы и малочисленны, чтобы справится с несметною татарскою ордою. Каждый из князей готов был воевать лишь за свой удел, вместе же выступать не хотели и выгоды друг в друге не ведали.

Такова была печаль земли Русской, и, слыша о ней, жители лесные также огорчались и, прикидывая, сколько еще им в лесах горе мыкать, лишь тяжко вздыхали и проклинали ворогов.

Дорога нынешняя казалась Роману вдвое легче прежней, хотя за день путники проходили столько же, если не больше, чем когда Роман шел один. Даже старец Феофан, несмотря на всю свою кажущуюся немощность, в пути оказался весьма крепок и резв.

Ничего необычного по дороге не приключалось. До Переяславля осталось совсем уже немного, когда Роману предоставился случай еще раз подивиться военному умению своих спутников, столь странному для монашеского сана.

Произошло это ввечеру, когда уставшие путники уже устроились на ночлег на небольшой лесной поляне, поросшей со всех сторон березами да осинками.

Разложили снедь, принялись за трапезу. Роман даже не понял толком, что произошло. Увидел только, как из-за ближайшего пятнистого березового ствола выглянула плоская рожа с раскосыми глазами. Прямо над головой Романа, чуть не задев волосы, просвистело что-то – стрела? Тут же раздался крик, и татарин упал на землю с ножом в груди.

Не было никакого сомнения в том, что нож бросил Федор. Роман этому и не удивился вовсе. Поразился он позже, когда, поднявшись, Федор извлек окровавленное лезвие из тела татарина и, уверенно пройдя еще несколько шагов, склонился над чем-то.

Роман поспешил приблизиться и увидел еще одного мертвого ворога. Этот был пришпилен длинным охотничьим ножом к дереву и смотрел перед собой невидящими раскосыми глазами.

«Кто же второй нож бросил?» – пронеслось в голове у Романа, – «не с двух же рук Федор бросал, не в разные же стороны! Значит, Василий... Странные какие-то монахи, небывалые совсем!"

Роман все еще раздумывал над случившимся, когда уже на поляне Федор подошел к дереву, под которым сидел мальчик во время прерванной трапезы, и тихонько присвистнул. Что, кстати, для монаха тоже было очень странно.

– Гляди-ка, отрок, да ты в рубашке родился! – воскликнул он. – Еще бы немного, и не гулять тебе более по лесам!

Действительно, острая татарская стрела воткнулась в дерево чуть повыше того места, где находилась Романова голова.

– Значит, повезло мне, – буркнул мальчик, недоверчиво глядя на Федора. – Ты скажи мне лучше, монах, где ты так выучился ножи метать? И кто второй кинул?

Лицо Федора вмиг стало невероятно серьезным.

– Все-то тебе знать надо, отрок! Ну, да тайны тут нет – в наше время всяк за себя постоять уметь должен, хоть ты монах, хоть кто! Кроме силы да ловкости, хитрость тоже в цене – иной раз приходится соколу вороньи перья примерять... Больше я тебе ничего сказать не могу. Вот придем в Переяславль – может, что и прояснится для тебя. А пока давай-ка, как и прежде, в согласии бытовать, и ничему более не удивляйся! – Федор усмехнулся, – служители Божии, они, знаешь ли, тоже разными бывают!

– Это я уже понял! – ответил Роман.

Более к этой теме путники не возвращались, и вели себя так, будто ничего и не произошло на той укромной поляне, будто не было никаких острых ножей, отправивших в мир иной двух молодых да быстрых татарских воинов.

Осень уже вступила в свои права. Ночи стали совсем холодными, и приходилось по очереди поддерживать огонь костра до утра, чтобы не замерзнуть.

Однажды, рано утром, увидел Роман с высокого холма город, озаренный первыми лучами солнца. Это и был Переяславль – заветная цель, к которой так долго шли путники.

– Ну вот, почитай что дошли, – будто читая мысли Романа, сказал у него за спиной незаметно подошедший Федор. – Завтра поутру будем уж в городе. Ты дядьку своего искать отправишься, а мы к князю Александру Ярославичу пойдем челом бить. Только запомни, отрок, если что с тобой приключится, если беда какая, найди меня. Я в Переяславле теперь, верно, долго буду. Для того, чтобы сыскать меня, пойди к княжьим охранникам, что у ворот терема стоят, и проси позвать тебе отца Федора – вмиг меня сыщут! Все ли понял?

– Понял, – коротко ответил Роман, не переставая вглядываться в раскинувшийся вдалеке город.

– Ну, коли судьба велит – встретимся.

«Как же так – встретимся?» – подумал тогда Роман. —«Так бы и сказал: прощай, мол, отрок, не по пути нам дальше, иди ты своей дорогой, а я своей. А то: стражникам скажи! А нешто они насмеются, да по шее навешают за такие вопросы? Ну да ладно, довели до Переяславля, и на том спасибо. Далее я уж сам как-нибудь».

Роман даже и не думал тогда, стоя на холме и глядя на раскинувшийся вдалеке город, что отец Федор не кривил душой, и им суждено будет скоро встретиться еще раз...

В город вошли они вместе, и вместе же дошли до княжьих палат. Тут и попрощались чернецы с Романом – Федор обнял да ободряющее словечко шепнул, Василий, как всегда угрюмый, просто кивнул, да по плечу потрепал. Лишь Феофан все улыбался своей безмятежной улыбкой, полной тихой, небесной святости.

Роман быстро разузнал у прохожего люда, где размещаются дружинники князя Александра Ярославича, и направился туда. По пути он не переставал удивляться тому, как быстро отстроился город. Федор рассказывал ему, что два года назад Батый сжег Переяславль дотла. Чудом уцелел лишь княжий терем, стоящий немного поодаль от остальных построек.

Теперь на месте сожженных домов поднялись новые, были отстроены заново церкви и палаты купеческие. С прежних времен уцелели лишь постройки каменные, сохранившие до сих пор копоть на стенах своих, как напоминание о горьких днях.

Гридня оказалась длинной, приземистой постройкой с небольшими окнами. Она, как и остальные здания, была совсем недавно построена, и ее стены, сложенные из крепких сосновых бревен, еще источали терпкий запах и сочились вязкой смолой.

Роман подошел к двери и постучал. Откликнулся молодой, бодрый голос:

– Входи, чего стучишь?

Роман отворил дверь и вошел внутрь. Пройдя небольшие сени, он очутился в светлой, просторной палате. У окна на лавке сидел молодой воин и чинил кольчугу.

– Чего тебе, отрок? – спросил он, подняв на Романа пронзительно-голубые глаза. Воин был совсем молод – только года на два-три старше Романа.

– Я дядьку своего ищу. Знаю, что служит он в дружине князя Александра Ярославича...

– А как зовут твоего дядьку? – полюбопытствовал воин.

– Иваном...

– У нас не один Иван в дружине, а целых три. Ты, может, знаешь – простой он гридень, или чином повыше?

– Да вроде сотником был, когда последний раз к нам приезжал... – неуверенно протянул Роман.

– А давно ль это было? – спросил воин, совсем уж забросив свою работу.

– В прошлом годе, как раз по лету.

– Эхма! Я еще в дружине тогда не служил! – присвистнул воин. – Ничего не могу тебе сказать, отрок, о твоем дядьке. Я ж говорю, есть у нас Иваны, да вот только сотников меж ними нет. Да ты погоди, не кручинься раньше времени, – добавил воин, увидев, что Роман вот-вот заплачет, – может, ему пожаловали чин какой или перевели куда. Вот вернутся наши, у них и спросим! Садись со мной, расскажи, откуда ты, да как сюда попал – время быстро пролетит.

Роман послушно присел на краешек лавки и принялся за свой рассказ. Обо всем рассказал он: и о семье своей несчастной, и о татарских набегах, и о том, как жили посреди леса, и о том, как мать увели, и о пути своем до Переяславля. Только о двух вещах не рассказал он: о смерти отца, которой он был виной, и странном умении попутчиков-монахов обращаться с ножами.

Воин, звали его Петром, слушал внимательно, не переставая заниматься своею работой.

– Да, нелегко тебе пришлось, – сказал он, когда Роман закончил. – Это ж надо было придумать такое – одному до Новгорода идти! Похоже, что страха в тебе, отрок, вообще нет никакого!

– Страшно мне было, да только раз уж решил до дядьки добраться, то значит, доберусь, – ответил Роман.

– Понимаю я твое стремление. Он ведь, у тебя, почитай, единственный родственник остался, окромя сестры и брата, – участливо кивнул Петр. – Я вот тоже один как перст. Всех моих родных истребили проклятые татары – и отца, и мать и сестрицу младшую... Я сам здешний – Переяславльский. В дружину к князю попал совсем недавно – чудом от татар сберегся – рыбачить ушел, а в это время Батый на город и напал. Множество жителей тогда погибло, но много и разбежаться успело по лесам окрестным.

А меня несколько дней не было – времянка у нас была на Нерли-реке, там я подолгу пропадал, рыбоудил. Только раз проснулся я средь ночи, вышел по своей нужде и увидел на небе, в стороне города, зарево ужасное, – подумал, что пожар, сломя голову домой кинулся. На мое счастье, повстречались мне люди из тех, что успели из города бежать, и поведали, что искать мне там боле нечего – если не успели мои родные в лесу укрыться, то в живых их боле нет. Так и отговорили меня тогда в город идти...

Все ж-таки наутро я б не выдержал и пошел бы в город – сердце по родным больно ныло, но ночью приснился мне сон. Увидел я сестру свою младшую, а была она у меня красавицей – как ангел белокура и голубоглаза, и добрая такая, кроткая, аки голубица... Так вот, предстала она передо мной среди ночи в красном свадебном наряде, и коса заплетена, как у невесты. А я будто бы ее и спрашиваю:

– Неужто замуж ты идешь, Вета?

А она мне:

– Замуж, не замуж, токмо теперь я невеста!

– Когда ж сосватали тебя, сестрица милая? Я и не упомню!

– Конечно, не помнишь, брат дорогой, не было тебя с нами в этот час. Да и без того шумное было сватовство!

– А что родители? Рады ли?

– Не скажу, что рады, да только, как и я, теперь спокойны...

Тут начала она отступать от меня шаг за шагом, и будто бы воздух вокруг нее светиться начал. А я ей вслед кричу:

– Добра тебе желаю, дома ладного, да богатого!

Она ж в ответ:

– Приют моему праху – сыра земля, богатство – трава зеленая, что на могиле моей по весне вырастет...

– Что говоришь такое? – вновь вскричал я. – Ведь невеста ты, грешно о таком тебе думать!

– Эх, братушка, – донесся до меня печальный ее тихий голос, – нет более на мне никакого греха – я ведь Христова невеста... – Сказала, будто ветерок в листве прошелестел, да и растаяла в ставшем нестерпимо ярким сиянии.

И такой ужас вдруг обуял меня, что закричал я во все горло и от того крика проснулся... Только сон этот чудный не забылся... Все перед глазами сестра стоит и тоску на сердце наводит. Понял я тогда, что не видеть мне живой ни ее, ни добрых моих родителей.

После того, как татары ушли, начали спасшиеся жители возвращаться обратно в город. Вернулся и я. Только не было больше города – пепел, да руины, да тела мертвые, обугленные, искалеченные. На месте нашего дома лишь печь осталась обгорелая, да уголья. Весь день бродил я по опустевшему городу, разыскивая своих родных, живых или мертвых. Отца с матерью так и не нашел – видно, сгорели они в страшном пожаре. Зато сестрицу милую свою разыскал. Лежала она возле церкви, под самой колокольней... Видно, хотели над ней татары снасильничать, а она взобралась на высокую церковную колокольню, да вниз и спрыгнула. Так и не далась супостатам живой, а мертвая она им ни к чему стала...

Вот, говорят, отрок, что себя жизни лишить – грех величайший. Много думал я о том, когда нес сестру свою к месту последнего ее пристанища, когда копал ей глубокую могилу сырую, когда тело ее нежное землей закидывал. Я и сейчас о том думы покоя не дают. Неужто грех это – не позволить осквернению великому свершится? Неужто лучше б было, чтоб приняла она смерть мученическую от злых ворогов? Неужто гореть моей сестрице теперь в аду веки вечные?

Одно только успокаивает душу мою – сама она мне сказала, что Христова невеста, а значит, Бог принял мою Вету с ее тяжким грехом. Принял и простил, и не лишил своей благодати!

Роман слушал рассказ Петра в каком-то оцепенении. Чувствовал он себя совершенно разбитым – голова налилась свинцовой тяжестью, лицо горело, словно обожженное, тело время от времени сотрясала дрожь.

– Что с тобой, отрок? – спросил Петр, заметив, наконец, что с Романом происходит что-то неладное.

– Что-то муторно мне, – ответил тот. – Пойду на воздух выйду, может, полегчает?

Роман поднялся со скамьи, но ноги его не удержали, и он как подкошенный рухнул наземь.

Петр тут же подскочил к нему и, увидев, что отрок лежит без чувств, начал тормошить его. Наконец Роман открыл глаза, и воин вздохнул с облегчением:

– Слава Господу! Я уж было подумал, что ты умер! – воскликнул он и положил свою заскорузлую ладонь на лоб Романа. – Да ты весь горишь! – испуганно вскрикнул воин, почувствовав, каким нестерпимым жаром пылает Романово чело.

Петр схватил отрока в охапку и отнес на ближайшее ложе.

– Ты тут лежи, а я сейчас за лекарем сбегаю, – засуетился он. – Ты только это, слышь, отрок, не помирай, пожалуйста!

Роман тихо застонал в ответ и, еще более испуганный этим стоном, Петр опрометью кинулся вон из гридни.

Что происходило потом, Роман помнил смутно. Вроде бы приходил лекарь – невысокий юркий человечек. Он какое-то время хлопотал над отроком, но что именно он делал, Роман не помнил. Он то погружался в забытье, то вновь приходил в себя и чувствовал себя настолько скверно, что ему хотелось уснуть и никогда не просыпаться.

Уже вечером, вновь придя в себя, Роман услышал сквозь липкий туман, заволакивающий его разум, топот многих ног и гул голосов. Это вернулись остальные гридни.

– Эй, Петр, кого это ты тут пригрел? – раздался громкий, жизнерадостный голос. – Или у светлого князя Александра Ярославича новый гридень появился? Орел, просто орел – сразу видно – воин храбрый, бывалый!

Вслед за этим раздался взрыв хохота.

– Не трожь ты его, Кирьян! Болен он шибко – того и гляди Богу душу отдаст! – ответил Петр, думая, что Роман его не слышит.

– С каких пор гридня лекарней стала? – шутливо удивился громогласный Кирьян.

– Да что тебе, жалко что ли, пусть лежит, – попытался заступиться за Романа Петр. – Он места много не занимает, обузой большой не станет...

– Да я не про то говорю, что он тут мешает. Я полюбопытствовать хочу, как сей отрок здесь очутился?

– Ух, – облегченно выдохнул Петр. По всей вероятности, Кирьян был главный между гриднями, и слово его было здесь законом. – Пришел он сегодня поутру. Дядьку своего ищет – Иваном дядьку-то зовут. Да я ему ничего путного сказать не смог – на службе княжеской я недавно – а дядьку он последний раз по прошлому лету видел.

– Понятно, – уже не столь жизнерадостно сказал Кирьян. – А что с отроком?

– Не знаю! Звал лекаря Онуфрия. Тот пришел, посмотрел, примочки какие-то поставил и ушел восвояси. Я его спрашиваю, что с отроком, а он слово какое-то иноземное буркнул, я и не разобрал, что это за болезнь такая. Лекарь посмотрел на меня и говорит: «Выживет, так выживет, а нет – так нет. Все в руках Божиих!»

– Всегда я говорил, что от лекарей этих проку никакого! – буркнул Кирьян. – А парнишку-то жалко... Ишь, горячий какой!

Роман, прислушивающийся до сих пор к разговору, почувствовал, что веки его слипаются, и сам не заметил, как погрузился в тяжкий болезненный сон.

Разговор в гридне тем временем продолжался.

– Откуда он взялся тут, отрок этот? – вновь полюбопытствовал Кирьян.

– Это история дивная, – усмехнулся Петр. – Звать отрока Романом, и пришел он сюда из деревни, что недалеко от града Владимира.

– Что значит пришел? – удивился Кирьян. – Пешком, что ли?

– Не токмо пешком, а почитай что в одиночку!

– Как так? – изумлению Кирьяна не было предела.

– А вот так! Деревню, где жили они, татары спалили, потом мать в плен увели. Остался он один совсем, если не считать сестру с братом малолетних.

– А отец? – перебил рассказчика Кирьян.

– Отец давно уж помер... Так вот, отрок сей решился идти к дядьке своему – материному брату, помощи искать. Знал он, что служит тот в дружине князя нашего славного Александра Ярославича. Только не ведал отрок, что перебрался пресветлый князь наш в Переяславль, потому и решился идти ажно в Новгород.

– Ничего себе! – присвистнул Кирьян. – И что, дошел?

– Дошел, только не до Новгорода, а до Ярославля, потому как не знал, куда идти следует, в какой стороне Новгород-батюшка стоит. Уже возле Ярославля повстречал он монахов, что шли в Переяславль. От них-то и узнал Роман, где ему дядьку искать следует. С ними дошел до Переяславля и сегодня поутру сюда явился.

– Как, говоришь, звать дядьку его?

– Иваном... Говорит, что вроде, сотником он в дружине был, – неуверенно добавил Петр. – Только ведь сотник у нас ты, Кирьян...

Кирьян помрачнел лицом.

– Сотником-то я с нынешней весны... А до меня как раз и был сотником Иван!

– Верно, то и был дядька его. Куда ж он девался? – тихо спросил Петр.

– Зарубили его татары, – горестно склонив голову, ответил Кирьян. – Выехал Иван с малым отрядом по княжьему поручению и обратно не вернулся. Уже позже нашли их бездыханные тела возле Нерли, в лесочке. Всех порубили, как есть всех...

– Ох, ты горюшко горькое, – простонал Петр. – Как же мы о том отроку скажем? Ведь получается, что зазря он такой путь проделал, столько лиха хлебнул!

– А мы покуда ему ничего говорить не станем. Вот оклемается, окрепнет, тогда и скажем, – решительно ответил Кирьян.

– Что ж, ему домой возвращаться ни с чем теперь?

– Зачем домой? Что ждет его там? Если и приведет Бог живым добраться до деревни родной, то татары в другой раз наскочут – не пощадят! Пусть оклемается, а там что-нибудь да придумаем! А пока схожу-ка я к Агафье, может, она мальцу чем пособит...