Текст книги "ДСВ. Книга 2 (СИ)"

Автор книги: Марина Аэзида

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 13 страниц)

– Это да…

Ни один из них ни разу в жизни не держал в руках весла. При такой погоде и ночью им, неумехам, немудрено перевернуться. Но деваться некуда. И дело даже не в клятве, данной Лакору – просто чем позже Хашарут узнает о смерти приспешника, тем лучше. Значит, следует хорошо спрятать труп – морское дно как раз подходит.

Гребли поочереди – оба из рук вон плохо. Все-таки кое-как, но справились. Даже к берегу умудрились вернуться на лодке, а не вплавь.

К этому времени небо посветлело, будто выцвело.

Нужно было спешить, пока в утренних сумерках их не заметили и не узнали слуги или стражники, которые вот-вот сделают утренний обход.

Виэльди широко зевнул – сейчас, когда все закончилось, усталость стала невыносимой, шаги давались с трудом. Он готов был уснуть прямо здесь, на камнях.

– Быстрее бы до покоев, – простонал он. – Тебе везет, ты на первом этаже… хоть по лестнице карабкаться не надо.

– Э… я бы это, в город выбрался… – сказал Сарэнди. – Ну, в домик. Еще ни разу внутри не был, хоть погляжу, как там ее устроили. Если разрешишь.

Они только вчера вернулись из Империи, а приятель уже успел подыскать домик и разместить там свою прелестную покупку. Никак приплатил кому из местных, чтобы позаботились.

– И откуда в тебе столько сил? – Виэльди в недоумении качнул головой. – Совсем ты помешался на этой снежинке. Смотри не женись на ней по дурости.

– Я что, безмозглый, по-твоему? Зачем мне на ней жениться? Она и так моя.

– Ладно, иди уж, – Виэльди махнул рукой. – Развлекайся, заслужил. Но к вечеру жду тебя во дворце.

– Ага.

На первом этаже они распрощались. Сарэнди вышел в дверь, ведущую на подворье, за которым лежал город. Виэльди доплелся до своих покоев, что-то пробурчал в ответ на приветствия стражников – что именно, сам не понял. Оказавшись внутри, не нашел в себе ни сил, ни воли даже стянуть влажную грязную одежду – рухнул на кровать, в чем был.

Выспаться не удалось, и это понятно: сам приказал, чтобы его разбудили утром. Хотел навестить Изира до полуденной трапезы.

Когда Виэльди оказался в покоях младшего советника, тот вскочил с ложа и шагнул навстречу. Воспаленные глаза, припухшие веки, нездоровая бледность лица, искусанные губы – похоже, Изир не спал всю ночь и здорово тревожился. Тем лучше. Будет сговорчивее.

– Ты понимаешь, что твоя жизнь тоньше волоска? – спросил Виэльди. – Да и не только твоя, но и твоей семьи. Я не хотел бы казнить женщин и отроков, но сделаю это, если придется.

Изир промолчал, только судорожно сглотнул и кивнул.

– Хорошо, что понимаешь. Лакор обещал, что ты подымишься выше… Лакор мертв. Я же обещаю сохранить жизнь и тебе, и твоей семье. Даже не стану отнимать твои богатства. Но для этого ты должен делать то, что я скажу.

– Выбор невелик… – промямлил Изир и запустил пальцы в темные с проседью волосы. – Я не хочу умирать, тем более не хочу смерти сыновьям.

– Это понимать, как согласие?

– А как еще?

– Ладно. Тогда сегодня же ты сделаешь то, что собирался: отправишься к своим родичам и там передашь письмо для Хашарута. То самое. И ни слова не скажешь о том, что Лакор мертв. Согласен?

– Если ты и правда не тронешь моих детей…

– Не трону, обещаю.

– Хорошо, – Изир провел ладонями по векам и, будто обессилев, опустился на скамью и ссутулился. – Я передам послание. Я ничего не скажу о Лакоре.

– Тебя должны были сопровождать стражники? Если да, то сколько?

– Четверо.

– Трое из них будут талмеридами. Они снимут бусины и оденутся, как твой народ.

– Как скажешь… князь.

– Тогда приди в себя и собирайся. Ты должен выглядеть бодрым, радостным, уверенным. Чтобы никто ничего не заподозрил. От этого зависят многие жизни, помни.

– Я помню…

– Вот и хорошо.

И впрямь хорошо. Пусть наместник думает, будто все идет по его задумке. Пусть устраивает восстание на окраинах – но прежде чем отправится его подавлять, там уже будут талмериды. Уж Виэльди позаботится об этом.

Еще и тайна, выданная Лакором, играет на руку. Теперь ясно, как и почему молодой Хашарут умудрился стать наместником императора на завоеванных землях. Если об этом узнает Рыжик-Ашезир, то сведений о присвоении податей, на которые рассчитывал отец, вовсе не понадобится. Одного намека хватит, чтобы Ашезир подослал к Хашаруту убийц или убил его в открытую. А что? Имеет право.

Беда в том, что море у берегов Шахензи, скорее всего, уже кишит льдинами – кораблю между ними сложно протиснуться. Зима, весна… Лишь в конце весны льды растают.

До конца весны я ее не увижу…

Может, все-таки найдутся смельчаки, которые отважутся добраться до берега? Нужно таких найти! Нужно, чтобы Ашезир узнал!

Обо всем договорившись с Изиром, Виэльди вышел из его комнаты. Теперь – Джефранка. Она не должна догадаться, что смерть главного советника дело рук Виэльди. Пусть думает, что это враги виноваты.

Еще бы решить, как быть с намеками на то, что Джефранка влюбилась в Виэльди… Может, это все-таки вымысел Лакора? Когда бы Джефранка успела влюбиться? Они лишь несколько раз были вместе…

А много ли времени тебе самому понадобилось, чтобы полюбить Данеску?

Нет, это другое! Данеска не была чужой, он любил ее задолго до того, как она вызвала в нем страсть. Даже если эта страсть вдруг уйдет, он все равно будет ее любить. Он помнит ее малышкой, помнит ее сестрой… Она навсегда любимая – неважно, как женщина или как сестра.

Но до чего мучительно сознавать, что другая – чужая! – женщина влюблена в него. Лакор явно на это намекал…

В юности Виэльди не раз грезил, что в него влюбляются красавицы, а он лишь выбирает между ними. Но то была глупая юность… Наяву же все оказалось не так сладко, как в фантазиях. Да вообще не сладко. В мечтах не было ответственности – в яви она была. Чувствовать чью-то безответную любовь немногим лучше, чем самому ее испытывать.

Что он может дать Джефранке? Ну разве что быть с нею ласковым… И все.

Какие странные у Джефранки волосы-кудри – одновременно шелковистые, гладкие, но гребень то и дело в них застревает. Наверное, потому что они длинные… У Данески тоже длинные волосы, но прямые. Вот бы их коснуться хотя бы гребнем…

Летом это удастся… Не раньше начала лета, когда лед у берегов Шахензи растает. А учитывая погоду в этом году, то, может, позднее…

А вдруг за это время удастся забыть Данеску и полюбить жену? Сейчас это кажется немыслимым, но впереди так много дней! Джефранка ласкова и красива, а ее застывший лик только болезнь… Зато голос приятный и прикосновения нежны…

Вдруг Данеска полюбила Рыжика? А что?! Его, наверное, можно полюбить. Пусть он слабый, пусть не воин – в нем скрыта иная сила. Данеска не могла ее не почувствовать…

«Успокойся, – велел себе Виэльди. – Все это лишь домыслы. И любовь Данески к Ашезиру, и влюбленность Джефранки в тебя».

И все-таки… нужно быть с княгиней поласковее. Он же, уезжая, чуть не накричал на нее. Да и сейчас расчесывает ей волосы не так, чтобы аккуратно – скорее нетерпеливо, выжидая момент, когда можно сказать об исчезновении Лакора.

Неправильно это.

Виэльди погладил Джефранку по голове и, взяв одну прядь из густых кудрей, принялся расчесывать ее с кончиков. А потом еще одну, и еще, и еще.

Жена закрыла глаза – значит, Виэльди все верно сделал. Или нет? Может, лучше, если она его возненавидит или начнет презирать? Так и ей, и ему будет легче…

Ей и ему, но не талмеридам!

Нет уж, пусть любит Виэльди, чтобы не полюбить какого-нибудь «лакора». Пока женщина любит – она верна. А если не любит, то кто угадает?

* * *

– У меня и в мыслях не было подозревать Лакора в измене, – сказал Виэльди. – Я другого опасаюсь: от него могли избавиться, чтобы не мешал.

Непереносимое, неизбежное одиночество – вот что Джефранка ощутила при этих словах. Если Лакора уже нет… А отца давно нет… Она осталась одна. Нет никого, кто поймет, кто прочтет ее чувства по глазам.

Разве что Руниса, но она простая служанка, с ней не всем можно делиться.

Виэльди расчесал последнюю прядь и сказал:

– Идем. Пора спускаться к трапезе.

* * *

Имидио заболел. Джефранка отпустила его, сказав, чтобы отдыхал и выздоравливал. Он и отдыхал – в воинских покоях на первом этаже, – но не выздоравливал. Она даже отправила к нему лекаря.

Виэльди выглядел неспокойным и вел себя так, будто виноват в болезни соплеменника. Хотя и он сам, и другие его люди, пересекшие злое осеннее море, были в порядке.

Кому-то повезло больше, кому-то меньше. Кто-то и впрямь захворал, а кто-то лишь покашлял да почихал пару дней, как Виэльди или Сарэнди.

Имидио же с каждым днем становилось все хуже…

Он бился в горячке, надрывно кашлял, отрыгивая зеленую мокроту, и хрипел:

– Ничего, отлежусь – и все хорошо будет.

Хорошо не было и не стало – Имидио умер через пять дней.

Виэльди до последнего надеялся, что друг выживет. Увы…

В последние два дня он то и дело терял сознание, никого не узнавал, бредил. А потом враз затих. Глаза закатились, грудь больше не вздымалась и не опускалась, из нее больше не вырывались сипы и бульканье. Смерть тиха, но ее тишина оглушает сильнее самого громкого крика.

Во льдах глубин тебя согреет тепло родичей, друг… Я надеюсь на это.

А ведь когда-то – как давно, как невозможно давно это было! – он ревновал Данеску к Имидио… Чуть ли не убить его был готов. И вот, пожалуйста – друг мертв. Мимолетное желание усмехнулось в лицо, глумливо напоминая: хотел ведь? Пусть недолго, но хотел?

Виэльди стоял над пропитанным потом ложем, над безжизненным телом Имидио и, не выдержав, закрыл лицо руками. Слезы жгли кожу, Джефранка коснулась его ладони пальцами, что-то шепнула.

Как же она раздражала сейчас! Ушла бы лучше, не приставала! Не нужно ее «мне жаль», вообще ничье сочувствие не нужно. Потому что это Виэльди виноват в смерти Имидио. Пусть он не приказывал, но именно ради него друг прыгнул в ледяное море. Воины часто погибают в бою, но та смерть достойная, а эта, от простуды, нелепая, обидная – и она на совести Виэльди.

Нужно бы отвезти тело друга его отцу и матери, чтобы похоронили по талмеридским обрядам. Лучше сделать это лично – ведь Имидио погиб, служа рин-каудихо. Вот только как отлучиться из Адальгара, когда здесь неспокойно?

Словно в ответ на сомнения, каудихо наконец пересек море и въехал в княжество.

Появление отца вызвало смешанные чувства. С одной стороны, теперь Андио Каммейра может позаботиться о теле Имидио, отвезти родителям, с другой, он опять начнет учить жизни: ни одна встреча, ни один разговор без этого не обходились. Право, при беседах с отцом Виэльди вечно чувствовал себя чуть ли не отроком.

* * *

Каудихо явился во дворец утром. Поприветствовав Джефранку, скрылся с сыном в его покоях, даже от трапезы отказался. Что они там обсуждали, Джефранка не знала: куда больше беспокоило исчезновение Лакора. Его где только ни искали, но пока так и не нашли. Она места себе не находила. Единственный из советников, которому она всецело доверяла – и пропал. Хорошо, что Виэльди сразу это заметил. Плохо, что несмотря на ее увещевания, все-таки позволил предателю-Изиру навестить родичей. Может, мужу и виднее, но все равно странно…

Она подошла к зеркалу и принялась водить по нему пальцами: если провести линии, оставляющие мутные жирные следы, от уголков губ вверх, то на миг покажется, будто она широко улыбается. Жаль, это неправда. Единственное, на что Джефранка способна – на кривую полуусмешку.

Легкий стук заставил ее отпрянуть от зеркала. Вздохнув, отворилась дверь, внутрь заглянул кто-то из талмеридов, его имени Джефранка не знала. Еще несколько дней назад это был бы Имидио, к которому она успела привыкнуть… Увы, Имидио мертв. Виэльди сильно терзается из-за этого, хотя ни в чем не виноват. Кто угодно мог заболеть после такой долгой и тяжелой дороги: холодный ветер, холодные волны, холодный дождь, а укрыться негде…

– Моя княгиня, – сказал талмерид, – к тебе князь и каудихо талмеридов пожаловали.

Князю она рада, каудихо не очень, да кто ее спросит?

– Я рада их видеть, пусть войдут.

Андио Каммейра своим обычным быстрым шагом пересек комнату и, не спрашивая позволения, опустился на табурет и закинул ногу на ногу так, что щиколотка одной оказалась на колене другой. Лишь потом сказал обязательное:

– Счастлив снова видеть прекрасную княгиню.

Степняк, что с него взять…

Виэльди прислонился к стене и скрестил на груди руки.

Ага, ясно: они собрались что-то ей сказать, но вряд ли что-то хорошее.

– Джефранка… я снова уеду. На несколько дней, – начал Виэльди. – Но здесь останется каудихо, – он помолчал и продолжил: – Мы решили, что будет правильно, если именно я отвезу Имидио его родичам… Потому что я смогу рассказать, как и почему он умер.

Как она и думала, ничего хорошего. Виэльди уезжает, каудихо остается. Что на этот раз он вынудит ее сделать?

Джефранка подошла к мужу и, погладив его по плечу, сказала:

– Пожалуйста, будь осторожен. Тебе проезжать через земли верийцев… Они боятся всего, что связано со смертью. Могут и всем селением против тебя выйти, если поймут, что ты везешь мертвеца.

– Знаю, – буркнул Виэльди и резким движением отбросил ее руку. – Я сам могу о себе позаботится. А твои заботы мне вообще… – он осекся и отвернулся.

Джефранка мысленно закончила оборванную фразу – «не нужны» или «ни к чему». Это он хотел сказать. И то правда – снова она пресмыкается. Будто это заставит Виэльди ее полюбить…

Андио Каммейра присвистнул. Вот только его насмешек не хватало!

– Княгиня, одно твое слово – и я врежу ему тяжелым отцовским кулаком по нахальной морде.

Ну да, она так и скажет: врежь ему. Чтобы выглядеть совсем уж жалкой. Будто мало быть нелюбимой женщиной, нужно стать еще и ненавистной.

– Доблестный каудихо, – пропела Джефранка, – неужели ты хочешь, чтобы я снова любовалась посиневшим лицом мужа?

Андио Каммейра глянул на нее с изумленной усмешкой, потом вовсе рассмеялся: кто-кто, а он точно не терзал себя из-за смерти Имидио.

– Как ты научилась оборачивать мои слова против меня, а, княгиня?! Я восхищен!

Нужно было что-то ответить, но Джефранка не успела: Виэльди шагнул к ней и сказал:

– Прости за грубость. Просто я сам не свой из-за Имидио.

– Понимаю… – прошептала она.

– Сын, да тебе на диво повезло с женой! – встрял каудихо. – Цени.

Лучше бы молчал, не разрушал те чудесные мгновения, когда муж смотрел на нее с теплотой. Теперь же Виэльди отстранился и, повернувшись к отцу, бросил:

– Я знаю. Ценю.

– Ладно… – Джефранка вздохнула. – Я поняла. Виэльди на несколько дней уезжает, каудихо на несколько дней остается. Вы это пришли сказать? Или есть что-то еще?

Отец и сын переглянулись, а у Джефранки захолонуло в груди, какое-то дурное предчувствие заворочалось в сердце.

– Есть… – вздохнул Виэльди. – Лакора нашли.

– Что?! Где он? С ним все хорошо?

– Нет. Он мертв.

Мертв… Она боялась этого с первого мгновения, когда Виэльди сказал об исчезновении советника. Но одно дело догадываться и опасаться, другое – точно знать.

Дальнейшие слова с трудом доходили до сознания, едва слышались, будто в уши залили вязкую, как кисель, жижу.

«Тело выловили рыбаки…»

«В сети попало…»

«Тело рыбы объели, но по одежде…»

Она не выдержала, закрыла уши руками и закричала:

– Я поняла! Но больше не говорите! Молчите! Он не «тело», он – Лакор. Он единственный, кто меня любил!

Какая она лицемерка… Неужели для нее важнее, что Лакор ее любил, чем сам Лакор, чем его смерть?

Осознать эту мысль всецело она не успела. Известие оказалось таким ужасающим, что скоро в душе остались только боль, только одиночество.

Джефранка покачнулась, отпрянула и споткнулась о стоящую позади скамью. Упала бы, если Андио Каммейра, вмиг вскочив с табурета, ее не удержал.

– Ос-с-сторожнее, княгиня, – сказал он и усадил ее на кровать. – Этого уже не изменить… Даже простых людей убивают из-за нескольких медяков или новых сапогов. А такие, как мы, и такие, как наши приближенные, всегда ходят по краю.

– Я в порядке! – воскликнула Джефранка и отстранилась от Андио Каммейры.

Вообще-то в порядке она не была, но «умные речи» каудихо отчего-то злили. Причем настолько, что она готова была надавать ему оплеух. Конечно, ничего такого не сделала.

Только Виэльди и смог ее успокоить. Подошел и, оттеснив отца, присел рядом и обнял.

– Я знаю, каково терять друга. Знаю, что никакие слова не уменьшают боль.

Да… Он знает, поэтому понимает ее…

Она бы век просидела, прижавшись к Виэльди, но распроклятый каудихо сказал:

– Идем, сын. Нам пора. Руниса позаботится о нашем главном сокровище, – он склонил голову, но и в этом Джефранке почудилась насмешка.

* * *

Имидио был мертв по его вине. Это мучило Виэльди, разумные слова отца не утешали. Тот говорил:

– Имидио взрослый муж, он знал, что делал. За тебя, за меня еще многие будут рисковать жизнями. Кто-то из этих многих погибнет. А можем погибнуть и мы с тобой.

– Знаю. Но Имидио погиб не в бою, а из-за глупой простуды.

– И такое бывает… – пробормотал каудихо, вместе с Виэльди входя в его покои. – Это не повод казнить себя. И не повод срывать злость на мне или на жене.

– Да, я понимаю…

Виэльди опустился на пол, спрятал лицо в руках, отец уселся напротив.

– Если понимаешь, то держи себя в руках. Чувства – дурные советчики, я не раз тебе говорил.

Все, как Виэльди и ожидал: отец учит жизни. Лучший способ поведения – тупо кивать, а после поступать по собственному разумению.

– Ты прав, – Виэльди кивнул, – чувства возобладали.

– Да ты сраный лицемер! – воскликнул каудихо. И как только понял, что его смирение притворное?

– Почему ты так думаешь?

– Ты же мой сын. Я тебя знаю. Почти… Не понимаю только, чем тебе Джефранка не нравится.

– Понимаешь, – Виэльди пронзил отца взглядом. – Прекрасно понимаешь.

Андио Каммейра поморщился.

– Я думал, только моя глупая дочь страдает ерундой. Оказывается, мой глупый сын тоже… Ну ладно Данеска, она девка, ей простительно. Но ты-то? Тем более с женой тебе и впрямь повезло. Не так часто встречаются женщины и красивые, и неглупые, и преданные.

– Ты мог заполучить ее, – огрызнулся Виэльди. – Сам отказался.

– Ты знаешь, почему отказался. Я не мог быть и каудихо, и князем одновременно. А ты еще слишком молод, чтобы занять мое место… Еще и Хашарут… Он и сейчас пакостит, а если бы я в открытую пошел против него, то было бы в стократ хуже.

– Ладно, не объясняй, я понимаю. Но и ты пойми: я не могу себя заставить. Хотел бы, но нельзя по хотению ни разлюбить одну, ни полюбить другую.

Отец покусал губы, почесал лоб, наконец сказал:

– Дурак ты, но что поделать… Однако хватит о девках. Поговорим лучше о наместнике.

Глава 7

В последние две недели Данеска много времени проводила с Хинзаром – они то стреляли из луков, то лепили снежные туннели в ожидании, когда наконец достроят ледяной лабиринт. Определенно, братишка хорошо на нее влиял. По крайней мере степнячка перестала хмуриться и жаловаться на снег и холод. Да вообще стала веселой и дружелюбной. Разве что иногда, под вечер замирала, смотря вдаль. Ее взгляд при этом заполняла такая тоска, что Ашезир, будь он чувствительным ребенком, расплакался бы. Но чувствительным он не был, ребенком тем более, потому в такие минуты держался подальше от жены: вот только ее тоски ему не хватало!

В Империи тоже все было спокойно, как ни странно: Ашезир опасался недовольств, волнений, даже восстаний – но их не было.

Отец мертв, он стал императором, подданные не бунтуют, приняли его как воплощение полубога, жена наконец-то стала терпимой.

Все поводы для спокойствия и радости… Но именно в это чудесное время Змееглавец принес жрицу Ихитшир. Пришлось ее принять – все-таки верховная жрица одного из главных богов.

Она поцеловала руку Ашезира, как полагается, зато потом от вежливости не осталось и следа. Шиа выпрямилась и, чуть ли не вплотную приблизившись, выпалила:

– Божественный, ты помнишь свою клятву на крови? Ту, которую дал Отступницам? Они хотят знать, что ты помнишь ее… Времени осталось мало… слишком мало даже для них…

Ашезир отодвинул жрицу.

– Я помню все, что мне нужно. – На самом деле он давно забыл о своей расплате, но перед Шиа отчитываться не собирался. – Ты здесь при чем? Отступницы тебя попросили?

– Да, божественный. Они прислали послание…

– Почему тебе, а не мне? Ты никак не участвовала в нашем с ними сговоре.

– Не знаю, почему, – она пожала плечами и на миг отвела взгляд.

Что-то здесь не то… Надо подумать, что именно.

– Я тебя услышал, служительница. Есть что-то еще, что ты хочешь сказать? Или спросить? – он в ожидании уставился на жрицу, но та промолчала, затем мотнула головой. – Тогда можешь идти. Рад был тебя видеть.

Шиа поклонилась и, явно избегая смотреть ему в глаза, удалилась. Ашезир же нахмурился и, опустившись в кресло, принялся беспокойно сплетать и расплетать пальцы. Что-то смущало в появлении жрицы. Даже не то, что дочери ночи отправили ее напомнить о расплате… Тревожило скорее, почему именно ее?

А, ладно, в этом он скоро разберется, а сейчас главное не упустить Шиа, не дать ей добраться до храма.

Ашезир позвал стражника и велел ему пригласить сюда мастера-ювелира.

Через несколько минут «ювелир», а на самом деле тайный воин, явился.

– Недавно из дворца вышла верховная жрица Ихитшир, – сказал Ашезир. – Возьми одного-двух своих, задержите ее и заприте в северной башне. Только сделайте все тихо, не привлекая внимания.

– Слушаюсь, божественный, – воин кивнул. – Насчет дальнейшего будут приказы?

Однако, «ювелир» знает свое дело, неспроста интересуется. Немного поразмыслив, Ашезир ответил:

– Да. Выведайте, а если понадобится, то выбейте, что ее связывает с отступницами. Только осторожнее, не убейте, она нужна живой. И проверьте, чтобы у нее не было при себе яда, кинжала или… какой-нибудь шпильки. Ну да ты и сам знаешь.

Воин снова кивнул и ушел.

Теперь можно было выдохнуть спокойно. Правда, лишь для того, чтобы забеспокоиться о другом. О распроклятом обещании, данном отступницам. Мало того, что он понятия не имел, кому сообщить о Вороне, так ведь еще нужно было полюбить жену и добиться любви ответной. Невыполнимо. Снова забыть о клятве? Но вдруг это и правда чревато рабством в посмертии? Как бы обойти обещание и обмануть отступниц?

Ни одной мысли в голове… Решения не видать.

Может, общий ребенок сблизит их с Данеской?

Ага… Только откуда бы ему взяться, если Ашезир почти не бывает с женой, предпочитая наложниц? Вообще это не дело: все-таки Шахензи нужен наследник, а ему – сын.

Вряд ли Данеска сейчас у себя, днем она часто пропадает на улице, уже привыкла к морозам. Но попробовать можно. А вдруг?

Ашезир шагнул к двери смежной комнаты и, даже не постучав, вошел.

Жена была тут – спала, укутавшись с головой в покрывало. Что-то бормотала во сне.

Ашезир сам не понял, что почувствовал – то ли обрадовался, то ли огорчился.

Он снял пояс, положил на скамью и приблизился к кровати. Лег рядом с Данеской, ласковым движением провел по соблазнительным изгибам тела, все еще скрытом под покрывалом. К паху прихлынула кровь, дыхание участилось – надо же, он и не думал, что не очень-то любимая жена возбудит так быстро. Видать, это потому, что и впрямь давно с ней не был…

Она проснулась, рывком подняла голову и, оглянувшись через плечо, вскрикнула.

Ашезир вскочил с кровати, отпрянул аж на несколько шагов и прорычал:

– Сожри тебя змеи, ты еще кто такая?!

Незнакомая девица сонно хлопала глазами и, похоже, едва понимала, кто перед ней. Ашезир же не мог понять, кто эта нахалка, посмевшая валяться на ложе императрицы.

Жар теперь ярился не только в паху, но и в голову ударил. Ашезир чуть не задохнулся от гнева. Подлетев к девице, он схватил ее за предплечье, выдернул из кровати и оттолкнул. Силы не рассчитал, и паршивка врезалась спиной в стену. Поделом!

Нет, ну что за наглость?! На ней еще и Данескина сорочка! Он хорошо помнил это одеяние из синего шелка с серебристой вышивкой.

– Зараза! – Он метнулся к девице, дернул ткань и процедил: – Снимай сейчас же. Где твоя собственная одежда? И где императрица?

Нахалка наконец соизволила открыть рот:

– Б-божественный… – Ага, все-таки узнала его. – Моя одежда вчера порвалась… вчера вечером… Императрица дала мне свою… и позволила выспаться в своей кровати.

С Данески станется, степнячка же. Хотя пора бы ей уяснить, что ложе и одеяния династии священны – даже истрепанную одежду никому не отдают, а сжигают в храме Гшарха на божественном костре. Даже для любовных забав с наложницами есть отдельное ложе. И рабам, и слугам, и подданным известно об этом, они никогда бы не посмели, а позволение императоров приняли бы за проверку. Эта же посмела… Не знала? Или настолько нахальна? Если пойдут слухи, что некто воспользовался священным – а рано или поздно они пойдут, если не пресечь позор сейчас, – то и среди знати, и в народе расползутся срамные байки. Люди начнут шептаться, смеяться…

Девица медлила, Ашезир прикрикнул:

– Снимай! Быстро.

Наконец она послушалась. Густо покраснела, но стянула сорочку. Ашезир выхватил ее и швырнул в пламя камина. По комнате разлилась вонь, ядовитыми щупальцами заползла в ноздри. Об этом он не подумал, а зря. В носу защекотало, в горле запершило, он расчихался. Проклятье! Ладно хоть запах быстро рассеялся, беды не случилось. Отдышавшись, Ашезир снова повернулся к девице и спросил:

– Кто такая?

– Рабыня императрицы, божественный.

Почему он ни разу ее не видел? Или видел? Что-то знакомое все же чудится… Не та ли это танцовщица с лентами, которую Данеска выкупила на недавнем пире? Тогда понятно. Рабыня – дикарка, она не знает, что можно, а чего нельзя. Гнев немного улегся.

– Где сама императрица?

– Ушла на п-прогулку с п-принцем.

Заикается. Боится. Правильно боится.

Она по-прежнему отводила глаза, а щеки становились все краснее. Однако закрыть свое тело рабыня не пыталась. Тоже правильно – нет более жалкого зрелища, чем женщина, тщетно прикрывающая себя руками.

Хотя этой и краснеть не стоит: можно подумать, император позарится на рабыню с пегими волосами, когда у него есть роскошные златовласые наложницы. Хотя… в паху все еще полыхает, несмотря на гнев. А может, именно из-за гнева? Выплеснуть бы.

Ашезир снова оглядел девицу.

Тело красивое… Данеска где-то бродит. За одной из наложниц еще послать нужно, пока она придет… Рабыня же есть здесь и сейчас, трогательно-испуганная, а на коже мурашки – от волнения, не от холода: в покоях жены жарко натоплено.

Ашезир скользнул руками по шее девицы, потом между грудей и ниже – по животу и бедрам. Она задрожала, напряглась, но противиться не посмела.

– Идем, – он взял ее за запястье, потянул к двери и, усмехнувшись, сказал: – Считай это наказанием. Ну или прощением. Как тебе больше по нраву.

Судя по виду, ей ни то, ни другое не было по нраву. С одной стороны, это неприятно… Единственная женщина, кого он брал против воли – жена. С другой стороны, вроде и особого недовольства девица не выказывала, послушно шла следом. Почему она это делала – из страха или надежды на лучшую жизнь, – неважно.

– Раздень меня, – велел Ашезир, когда они оказались в его покоях.

Зачем велел? А просто хотелось, чтобы она засмущалась еще больше. Она и засмущалась. Распахнув золотисто-карие, растерянные глаза, посмотрела на него и тут же отвернулась. Затем коснулась верхней пуговицы его кафтана, но дрожащими пальцами не сразу смогла ее расстегнуть. Ашезир ждал. Когда девица справилась с первой пуговицей, дело пошло быстрее. Кафтан оказался на полу, а призывно-обнаженная рабыня отошла на шаг и застыла.

– Дальше, – шепнул Ашезир.

Помедлив, она ухватилась за подол рубахи, потянула вверх, а он поднял руки и слегка нагнулся, чтобы у нее получилось стянуть эту распроклятую рубаху, от которой ему не терпелось избавиться. От штанов хотелось избавиться тоже, причем не скоро, а прямо сейчас! Однако он терпел и с прежним спокойствием сказал:

– Дальше…

Определенно, эта игра ему нравилась.

Пора завести себе еще одну наложницу – стеснительную, пугливую, а не сладострастно-смелую, как Хризанта. Вообще-то сначала Хризанта тоже была до умиления скромной, но это было так давно…

Надо завести… Только не эту дикарку, а беловолосую заморскую деву. Хотя сейчас и дикарка сойдет.

Как волнующе она развязывает непослушными пальцами тесемку на его штанах… Ткань натянулась на давно воспрянувшей мужской плоти, девице пришлось коснуться ее пальцами. Ашезир с наслаждением вздохнул, рабыня вскрикнула и отдернула руку.

– Продолжай…

Невольница продолжила – штаны упали к щиколоткам.

Пожалуй, хватит с нее испытаний, уже и так вся дрожит. Кажется, не знает, куда себя деть от смущения. Завязки на ботинках Ашезир, ладно уж, сам развяжет. Хотя неясно, почему плясунья, трясущая телом перед множеством мужей, такая пугливая… Может, потому что он император, а она до пира предлагала себя только простым воинам? Ну… тогда ей повезло.

Ашезир сбросил ботинки и штаны, поднял девицу за плечи, сжал в ладонях ее груди, а губами прильнул к губам. Затем усадил в кресло и, раздвинув ее ноги, закинул на подлокотники. Вот тут рабыня вдруг не выдержала – всхлипнула и закрыла вожделенно-алую промежность ладонями.

Какая сладко-пугливая!

Ашезир отодвинул ее руки.

– Успокойся, – он тихо засмеялся. – Я лучше, чем плеть. И уж точно нежнее.

Он провел языком по внутренней стороне ее бедра, девица вздрогнула, охнула… Можно бы еще ее приласкать, но уже мочи нет терпеть.

Ашезир шире развел ее ноги и вошел в извечно женское – влажное, горячее, тугое. Глубже, еще глубже… Внизу все горит, пульсирует. Быстрей бы извергнуть это пламя, освободиться от него, чтобы по телу разлилась истома и ни с чем не сравнимая тяжелая легкость, приятная слабость! Разлилась так, чтобы лень было поднять руку или ногу, даже повернуть голову…

– Хорошая моя… – шептал Ашезир. – Как хорошо…

Еще раз проникнуть в тайное, женское, всепоглощающее! И снова, и снова, и снова! Еще, еще, еще…

Как вулкан, как родник, пробившийся из-под земли, выплеснулось все: и усталость, и тревоги, и яростное вожделение.

– Милая… сладкая, – шептал Ашезир, покрывая поцелуями ее плечи, подбородок, губы, влажные щеки…

Влажные? Да. И соленые.

Он провел пальцами под веком рабыни. Так и есть: слезы.

– Почему ты плачешь? – отстранившись, спросил Ашезир. – Разве я был груб? Разве сделал тебе больно?

Девица промолчала, только подтянула коленки к груди, обхватила их руками и уткнулась в них лицом.

Ашезир недоумевал, пока не глянул вниз. На его бедрах застыли – уже застыли, – темно-красные разводы.

– Ясно, – пробормотал он. – Ты была невинна. Наверное, я сделал тебе больно. Не хотел… Сильно больно?

– Вообще не больно, – рабыня замотала головой, не отрывая лицо от колен.

Между ее сжатых, но притянутых к груди ног призывно пламенело… Все еще призывно. Выждать бы чуток – и снова…