Текст книги "Дар – Земле"

Автор книги: Марианна Алферова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 3 страниц) [доступный отрывок для чтения: 1 страниц]

Марианна АЛФЕРОВА
ДАР – ЗЕМЛЕ

1

Олгерд безнадежно опаздывал. Срок земной карточки истекал через несколько часов. С похмелья он пропустил два утренних рейса на МЕЖГАЛЛАКС, а следующий ожидался только завтра. Оставалось одно – плюнуть на все, завалиться в кабак и там веселиться до той минуты, когда заберет служба контроля. И сгорят синим пламенем все нашивки лимгардиста, и слабая надежда когда-нибудь поселиться здесь, на старушке-Земле. Олгерд повернулся и двинулся к выходу из космопорта. В похмельной и тяжелой, как заряженный лучемет, голове мысли передвигались с трудом, рывками. «Черт возьми, три года на Даре и месяц здесь – это просто свинство», – бормотал Олгерд, со злобой оглядываясь по сторонам, презирая всех этих избранных обитателей земного рая. Припоминалось смутно и кусками, как вчера в кабаке, протиснувшись на середину крошечного зальца, он стоял, покачиваясь, сжимая в руке пустой стакан и громко выкрикивал все, что знал и помнило Даре – о ликвидации, о секторах, о запахе горелого мяса. Земляне брезгливо морщились и отходили в сторону или отворачивались, а он орал, покрываясь испариной, будто хотел вылить на них, таких чистеньких и холеных, всю накопившуюся мерзость и грязь. Разве не ради того, чтоб Земля была свеженькой и отмытой, он подался в лимгардисты?! Он ради них!.. – Олгерд только сейчас сообразил, что стоит посреди холла и выкрикивает что-то нечленораздельное и яростное, а люди обходят его, сторонясь.

Олгерд конфузливо рассмеялся, потом дерзко откинул голову, выпятив губы, и огладил руками черную форму лимгардиста, с которой сросся, как со второй кожей.

«Нет, конечно, не ради высоких идей», – подумал он с тоской, признаваясь, будто кто-то его уличил и деваться было некуда – «Мне всегда деваться некуда… Сначала из колонии – только в лимгардисты, а теперь опять на этот чертов Дар…»

«Внеочередной рейс на МЕЖГАЛЛАКС», – сообщило объемное изображение женщины в розовом, возникнув перед ним на секунду и уже издалека промурлыкав: «тамбур 72, вход в 9:20».

Олгерд взглянул на часы. У него оставалось несколько минут. Только добежать до этого самого тамбура 72. Сначала что-то в нем взбрыкнулось и он хотел крикнуть, что плевал на всех и остается здесь, и будет делать все, что захочет, и… Но тут же поймал себя на том, что идет к этому самому тамбуру, и даже спешит, и поглядывает на часы.

«Я стал совершенной скотиной», – взыграла в нем неожиданно гордость, но это уже был последний всплеск. Он вошел в тамбур, покорно развел руки в стороны и слегка расставил ноги, давая невидимым автоматическим соглядатаям его изучить, удостовериться, что он, лимгардист Олгерд, 28 лет, не везет с собой ничего запретного. Когда-то в юности он находил эту процедуру унизительной и даже пытался увильнуть от нее, потом привык и возмущался лишь для виду, а внутри него уже ничто не возмущалось, все давно сгорело. До конца.

Он прошел светлым, чистым до блеска коридором, вступил в лифт, потом в легкую капсулу доставки и наконец воздушные автоматы мягко выплюнули его в салон, переполненный бледно-голубым светом, легкой музыкой и странным терпким, незнакомым запахом. Он был внутри корабля спецрейса на МЕЖГАЛЛАКС. Олгерд почти с растерянностью оглядывал салон обитый бледно-голубым пластиком с золотыми эмблемами, похожими на древние геральдические лилии. Но тут же опомнившись, приклеил наглую улыбочку к губам, сунул руки в карманы комбинезона и двинулся по салону, насвистывая мотивчик популярной лимгардистской песенки:

Не волнуйся, дружище, ничто не пропадет,

Все, что ты добудешь, – Земля сожрет…

– Спецрейс на МЕЖГАЛЛАКС, – пробормотал он, останавливаясь. – Интересно, а звездолет тоже будет «спец» или…

– Нет, звездолет будет обычным, – ответили ему.

Олгерд обернулся. Человек в синей форме – ультрамарин, разбавленный молоком до мути, – сидел в кресле, слегка откинувшись, в той позе, какая удается лишь людям, привыкшим к независимости с детства.

– Вы наш пассажир, – незнакомец махнул рукой, приглашая Олгерда сесть в соседнее кресло.

– Да вроде этого, – Олгерд невольно оробел и сам удивился своей робости, потому что в незнакомце не было ничего грозного, напротив, он был невысок и субтилен, а руки, сцепленные на коленях, были тонкими и белыми – руки аристократа и белоручки. – Это что, ваша собственность? – Олгерд повел глазами, давая понять, что говорит о планетолете.

– Собственность фирмы «Маинд», – уточнил незнакомец.

– А вы?

– Техинспектор….

Олгерд кивнул, невольно хмуря брови и раздражаясь, потому что и сам должен был догадаться по нашивкам форменной рубашки, что за птица перед ним.

– Роберт Валерг, – представился тот и протянул лимгардисту узкую ладонь, как верительную грамоту.

Олгерд криво усмехнулся и пожал руку, которая ответила неожиданно сильным для таких тонких пальцев пожатием.

Олгерд опустился в кресло и вдруг почувствовал, как раздражение и злость разламываются на куски и тают, и даже боль в голове уходит, оставляя приятную пустоту и сонливую мягкость.

– Вот так кресло, – пробормотал Олгерд и, обернувшись к Валергу, – спросил:

– А с МЕЖГАЛЛАКСА куда ты?

– На Дар, – ответил техинспектор с неохотой, будто признавался в чем-то постыдном.

– Так и я на Дар! – радостно вскрикнул Олгерд. – Значит, до конца по пути…

– До конца, – повторил в задумчивости Валерг, и слова его приобрели какой-то нехороший, второй смысл…

Но Олгерд этого не заметил. Мысль, что до Дара будет ему попутчик обрадовала и оттеснила все прочие соображения. Олгерд подался вперед и заговорил спешно, будто боялся опоздать:

– Ты на Дар впервые? – «ты» теперь уже вполне естественно, необидно всплыло в разговоре. – Впервые? Тогда много чего увидишь. Прежде всего – ликвидацию… А ты часом не специально ради этого? А то к нам многие шляются, якобы за делом каким, а на самом деле – поразвлечься. Мне, честно говоря, все это обрыдло, – Олгерд резанул рукой по горлу. – Но с другой стороны – привык, поначалу только жареного мяса не мог есть – рвало. А теперь, приезжаю с рейда, и хоть бы что…

– И что же там в рейде? – с робостью, как мальчишки спрашивают о первом свидании, поинтересовался техинспектор и тут же в порыве какой-то чрезмерной скромности прикрыл глаза.

«Чистоплюй, – подумал Олгерд. – Такие первые жаждут остренького и тянутся к лучемету…»

Но техинспектор неожиданно вновь глянул на Олгерда, ничего мягкого или сентиментального не было в этом взгляде.

– Я видел ликвидацию в стереозаписи, – сказал Валерг и замолчал, ожидая Олгердовых слов.

– Они нам мешают! Начинаешь освоение, а они возьмут – вырубят все машины или… – Олгерд запнулся, потому что показалось, что Валерг, вновь бросил на него мимолетный режущий взгляд.

Осадил его…

Олгерд не понял упрека, хотя на секунду замолчал и потерял нить разговора.

– Дар – это колония! – заявил он, не чувствуя за собой вины, но сознавая необходимость оправдании. – Впрочем, сам увидишь и все поймешь…

Валерг не ответил. На табло загорелось красным: «Взлет…» «10:00» и поползли неостановимые цифры вспять…

2

Из космоса Дар казался похожим на Землю. Те же голубые пространства морей, та же зелень материков. Только Дар выглядел более упорядоченным. Здесь не было высоких гор – только возвышенности, не было пустынь – только цветущая степь, ураганы никогда не морщили в гневе лицо планеты, а за четыре года Освоения никто не наблюдал признаков сейсмической активности. С той высоты, с которой планета виделась голубоватым шаром, оба дарских материка были необычайно схожи и различались только сеткой неровных линий, что делили Дар на куски, будто кто-то в спешке кромсал огромный зеленый пирог. Валерг, щурясь, всматривался в экран, пытаясь определить, где сегодня, завтра или послезавтра будет произведен новый надрез – операция Освоения во имя Земли. Один из материков фактически был уже разделен, но второй держался: в центре, будто живое, сияло яркое зеленое пятно и к нему со всех сторон тянулись цепкие черные паучьи лапы.

– Седьмой сектор намечен на ликвидацию, – заметил Олгерд чуть свысока, как и положено говорить ветерану с новичком.

Теперь он позабыл прежнюю свою робость и чем ближе становился Дар, тем нахальнее делалась Олгердова улыбка.

Валерг включил увеличение и тут же экран заполнила гладь озера и густые буйные заросли вокруг. Что-то тайное, давнее проступало в этом озере и деревьях: – позабытое чувство ничем не ущербленной красоты, которую ощущаешь лишь в детстве при пробуждении. Если земляне посмотрели бы внимательнее на экран, то на голограмме увидели бы фигурки дарвитов похожие на статуи, сколотые с фасада готического собора. Тела дарвитов, их руки и головы, чуть вытянутые и тонкие лица, как лики икон, и темный, все тот же мученический цвет кожи, напомнили бы людям что-то из прошлого, позабытого ими в долгом и бурном пути к звездам.

– Так в самом деле на Даре никто не убивает? – проговорил тихо, как бы про себя, Валерг.

– Здесь все недоноски, – буркнул Олгерд в ответ. – Всегда молчат. И не вопят, даже когда их… ликвидируешь.

– А кто-нибудь сопротивлялся хоть раз? Как-нибудь? – Валерг, задавая вопрос, испытывал странное чувство стыда.

Было что-то кощунственное в его любопытстве, но он не мог остановиться, будто кто-то толкал его в спину непрерывно. Он даже не слишком и раздумывал, он просто шел и расспрашивал дорогу и мальчишеское восторженное предчувствие значительного вскипало в нем.

– Дохли, да… – сообщил Олгерд. – Но не дрался никто. Нет… Был один случай… – На секунду он замолчал и что-то болезненное, мучительное мелькнуло в его лице. – Да они просто отвратительны! Ничтожества! Дрянь! – взорвался внезапно.

Валерг взглянул на лимгардиста с удивлением – способности глубоко чувствовать он в этом существе не предполагал.

«Почему так больно жить?» – подумают, ощущая тоскливую размягченность внутри и странную жалость к этому человеку в черной форме.

3

Дорога катилась навстречу белой лентой. Поначалу была лишь черная пустыня «доведенных» территорий, потом стали попадаться изуродованные обрубки, осколки прежнего живого буйства, жизнь чахлая, замученная, присыпанная пеплом. И наконец поодиночке, а вскоре и тесной толпой встали сильные стволы дарских деревьев. Зеленые ветви сплетались друг с другом в дружеском пожатии, и робкие ростки среди могучих стволов опирались на ветви великанов, как дети на руки взрослых. Солнце уже катилось к закату и, прыгая среди деревьев, улыбалось на прощанье. Казалось, в одночасье лес облетел, лишь внизу остался зеленый подшерсток – один из здешних обманов – листва больших деревьев повернулась к солнцу ребром, балуя теплом молодняк.

Валерг убрал защитные экраны и открыл прозрачный купол на носу фарпа. Тут же на губах появился сладковатый привкус – это легкий, тонкий, как пыль, пух сурты, налип на лицо. Солнце зашло внезапно, как провалилось, и все погасло вместе с ним, но белый камень дороги продолжал светиться. Компьютер зажег фары, но Валерг выключил их, и теперь фарп ехал в темноте. Лишь фиолетовые блики от электромагнитной подушки скользили по мелькающим стволам.

Как хорошо. Тихо. Покойно. Хочется лечь. Закрыть глаза. Ненужная мягкость и расслабленность появляются в теле. А разум? Какой разум мог появиться здесь, в этом мире, лишенном борьбы и крови? Столь же ленивый, вялый, медлительный? Абстрактный? Склонный к просчитыванию тысячи вариантов? Лишенный самовлюбленности? Не знающий сомнений? Не думающий о себе, но обнимающий всю планету разом? Единый?

Коллективистский разум… Валерг вяло улыбнулся. То, что на Земле непременно выражается в пародию. Занятно! Эволюция, где никто не убивал. Где погибал тот, кто не помогал никому. Эгоисты и эгоцентристы, индивидуалисты обречены. Может быть так? А почему бы и нет. Самоубийство вместо убийства. Валергу почему-то стало жалко эгоистов. Право же, во всем этом есть что-то по-иезуитски извращенное. Такой мир тоже жесток. Невыносимо жесток на своем пути. Быть может, не меньше, чем земной. А итог?

Итог-то должен быть один и тот же. Вот что смешно. Вот…

– Мы не опоздаем? – спросил Валерг, втягивая носом воздух. Ему показалось, что к запаху роста и цветения примешивается запах гари.

– Я сказал: завтра утром, – ответил Олгерд.

Он тоскливо зевнул и отвернулся. И зачем он согласился выехать на ночь глядя, отказался от вечеринки по случаю прилета и, как оглашенный, понесся в лес вместе с этим сумасшедшим техинспектором? Ну и что из того, что ликвидация завтра? Не последняя, еще успел бы насмотреться. Он вздохнул и запихал в рот новую таблетку малпеза.

– Что это? – спросил Валерг.

Фарп, следуя его желанию, остановился и Валерг высунулся наружу. Олгерд глянул через его плечо.

В темноте мягким золотистым светом светился дом – новенький, будто только выросший, дом дарвитов.

– Надо же, – пожал плечами лимгардист… – уцелел кто-то. – Я считал, что здесь все давно расчищено.

Они вылезли из фарпа и двинулись в заросли. Валерг дошел первым – более нетерпеливый и подвижный почти до нервозности. Дошел и замер… Эта стена дома, такая радостная, тронутая золотистым светом изнутри, была единственной уцелевшей. Все остальное лежало черными обломками, среди которых в двух или трех местах можно было угадать тела, сморщенные огнем до куколок насекомых…

Олгерд выругался и, стащив с головы шлем, почесал макушку.

– Ладно, – пошли обратно, – пробормотал он и, сочувственно тронув Валерга за рукав, спросил: – Никак тошнит? Ничего, я тоже блевал поначалу, но скоро это прошло…

Они вернулись к фарпу. Увиденное ничуть не поразило Олгерда, напротив, лишь пробудило в нем воспоминания.

– Сколько я отсидел на этом проклятом контрольнике, пока ставили силовую ловушку! Понимаешь, у них в лесу где-то есть центр, к которому вообще не подобраться, крутишься, ездишь вокруг – и никак… Черт знает что! Но как только стали мы убивать дарвитов – начали продвигаться внутрь… Особенно если разом, толпой… Отсюда и ликвидации…

– А ты никогда не думал оставить все это?.. – спросил Валерг наконец.

– Оставить?! А куда, скажи на милость, я денусь? В технари-отработчики?.. Так я технарем всю жизнь и прокукую… И никогда до Земли не доберусь… А так мне кое-что светит…

Валерг не ответил. Лицо его потемнело и сузилось, теперь он чем-то напоминал дарвита и Олгерду сделалось нехорошо и муторно на душе, когда взгляд темных выпуклых глаз остановился на нем прежде, чем скользнуть куда-то мимо, поверх всего…

Машина меж тем подъехала к границе резервации и остановилась. На панели замелькали красные и зеленые огоньки. Олгерд пригнулся, разглядывая то, что было перед ним: темный лес и выкрашенный светящейся краской домик. Домик был земной постройки с массивными энергоустановками силового поля по бокам.

– Знаешь, сколько мне здесь пришлось просидеть?! – вздохнул Олгерд. – По трое суток дежурство – с ума сойдешь… И вот опять. Правда, всего одна ночь, – он улыбнулся. – А там – конец…

– Конец – чего? – отозвался Валерг, как эхо.

– Резервации, конечно…

Валерг помолчал, по-прежнему глядя куда-то сквозь Олгерда.

– Я хочу посмотреть, что там внутри… – сказал он наконец. – Пока они там есть…

– Иди… – Олгерд пожал плечами и насупился.

– А ты?

– Я – нет… Уволь. Насмотрелся за три года, – и почти умоляюще добавил. – Вертайся быстрее… Мы же выпить хотели…

Было что-то кощунственное в той простоте, с которой Олгерд говорил о выпивке, но Олгерд все эти годы жил подле смерти и привык к ней, как привыкают к неприятным запахам, шуму, неудобной обуви. Это была его работа, грязная тошнотворная поденщина, за которую обещан ему, в конце концов, угол на старушке-Земле.

– Я скоро вернусь, – проговорил Валерг, опуская голову, будто внезапно чего-то застыдился.

4

Бело-голубой фарп со светящимся золотым изображением руки, сжимающей цветок, въехал в резервацию дарвитов. Здесь было так же тихо, как и снаружи. Белая дорога, черные стволы вокруг. В небе неярко блестели звезды. Фарп выехал на открытую площадку и остановился. Деревья отступили и на поляне возникло несколько белых домиков. В темноте Валерг их различил как пятна тусклого света. Лишь в одном доме горело окно, остальные казались безжизненными и это тревожило. Валерг пошел на свет. При его приближении дверь бесшумно раскрылась, а светлые нити, что свисали с потолка подобно водорослям, подобрались наверх, мелодично позвякивая. Мягкий желтый свет усилился, сделавшись почти естественно-солнечным, золотым.

– Иди сюда, – раздался глуховатый голос из глубины комнаты, будто кто-то уже давно ожидал Валерга.

Он отдернул прозрачную, мягкую портьеру и вошел. Желтый шар, похожий на спелый плод, теплился на столе, наполняя комнату золотистым светом, который так поразил Валерга. Комната была довольно обширной и казалась пустой. Стол и кровати, сделанные заодно с полом и стенами, были прикрыты той же мягкой призрачной тканью, из которой была соткана портьера. За столом, подперев голову руками, сидел старик в белой тунике и накидке из темно-коричневой ткани. Светлые пушистые волосы ореолом вставали вокруг его лица, что придавало старику сходство с земным одуванчиком.

– Я пришел сказать… – начал Валерг с порога и запнулся, встретившись взглядом с черными неподвижными глазами дарвита.

«Он все знает…» – мелькнуло в мозгу техинспектора вовсе не догадкой, а вполне отчетливой ясной мыслью.

– Ты устал с дороги, – сказал старик тихо. – Присядь, отдохни… Поешь… – он пододвинул в сторону Валерга крупный светло-коричневый плод, похожий на земную дыню…

Валерг опустился на скамью и подлокотники тут же изменили свою форму, приспосабливаясь к слишком длинным для дарвита рукам Валерга. Техинспектор достал из кармана нож и с силой всадил его в плод. Спелая мякоть треснула, потек густой сок, образовав на столе прозрачную лужицу. Старик не отрываясь смотрел на руки человека…

– Нужно? – спросил Валерг излишне громко и, подавшись вперед, протянул нож старику, но тот лишь отрицательно покачал головой и спрятал крошечные, будто детские, ладошки под темную ткань плаща.

– Я сломал сегодня ветку, – сказал старик печально. – И боль, как мне показалось… была слабее, чем обычно… в таких случаях… – в голосе его мелькнул почти человеческий страх.

– Послушай, старик, завтра, когда лимгардисты ворвутся в круг, они сметут все на своем пути: вас, ваши дома и деревья вокруг… Не время будет подсчитывать сломанные ветки… Но сегодня у вас еще есть шанс спастись… Я приехал…

– Подожди, – старик остановил его усталым жестом. – У нас нет ни одного шанса, даже если мы уйдем…

– А могли бы? – нетерпеливо прервал его Валерг.

– Могли бы… – кивнул головой старик. – Но это ничего не дает… Дар умирает… Его ничто не может спасти…

– Но почему вы не защищаетесь?! – взорвался Валерг. Бесконечная покорность дарвита взбесила его. – Вы позволяете себя убивать, как стадо животных… Я видел голограмму вашего уничтожения и не мог вынести и примчался сюда… А вы… – он на мгновение задохнулся. – Вам ничего не стоит связаться с системой управления любой машины, выключить компьютер, ведь вы…

– Не надо… – вскрикнул дарвит и заслонился рукой.

Лампа на столе вспыхнула белым ослепительным светом и легкая ткань портьеры заколебалась, будто неожиданный порыв ветра приподнял ее.

Валерг невольно отшатнулся. Ему показалось, что он чем-то до глубины души оскорбил старика, но чем – он не мог понять.

– Роберт, прошу тебя, не говори так, – проговорил наконец дарвит глухим голосом. – Ничего не делай, не помогай нам. Уходи!.. Только не требуй, чтобы мы изменились.

– Я этого и сам не хочу! – воскликнул Валерг и замолчал, сообразив, что старик назвал его по имени. – Но надо же как-то сопротивляться! – против воли в голосе мелькнуло что-то жалобное, и Валерг вдруг почувствовал себя глупым ребенком перед этим посвященным в великую тайну стариком.

– Нет такого положения, из которого не найдется выхода, – Валерг сжал кулаки. – Так или иначе любую задачу можно решить…

– Мы не можем иначе…

– Почему, черт, возьми?!

Старик взглянул на него, как на непонятливого ребенка.

– Послушай, Роберт, мы не можем управлять машинами людей против их воли, мы не можем повернуть их корабли и фарпы против их воли… Это та же боль. Тот же вред… И, возможно, чья-то смерть. И значит – зло…

– Что ты понимаешь в добре и зле? – вспылил Роберт. – Зло – убивать? А умирать, как бараны – добро?

– Не будем говорить о добре и зле, поговорим лучше о злобе и доброте…

Валерг отвернулся. В самом деле, что-то похожее на злобу шевельнулось в глубине его души. Неужели дарвит почувствовал даже это?

Валергу стало не по себе. Постоянное чувство наготы утомляло. Человек разоблачается лишь периодически, и даже в минуты откровения он чаще хочет казаться, чем быть. А здесь не защищали слова и улыбки, невольно хотелось что-то делать, чтобы заслониться от убийственного понимания.

– Что же ты предлагаешь?.. Какой выход?.. – спросил Валерг, понимая, что все его вопросы безнадежны и обречены.

– Сходи посмотри на наше озеро. Искупайся. Там сейчас прекрасно, – отвечал дарвит. – А завтра озера уже не станет. Оно умрет вместе с нами. Хотя внешне останется таким же голубым и прохладным.

Гнев Валерга прошел, его больше не возмущала покорность и беззащитность дарвита. Гнев растаял, осталось сожаление.

– Прости, – пробормотал Роберт и, взяв со стола нож, поспешно сложил и засунул в карман. – Прости, – повторил и двинулся к выходу.

«Пойду и напьюсь с Олгердом», – подумал он с тоской, но пошел вовсе не в сторону поста охраны, а к озеру.

Ночь была чудесной. Облака медленно клубились, собираясь для утреннего дождя. Мелкая россыпь, звезд то появлялась, то исчезала, но белый камень, светясь, не давал темноте завладеть Даром. Валерг прошел мимо фарпа, на ходу погладил бок машины и стал спускаться к озеру. Его не оставляло чувство, что он по-прежнему на Земле и не покидал ее никогда, а это озеро, поселок и заросли – лишь невиданный прежде таинственный уголок.

Была какая-то тревога в этих зарослях и воде, что светилась и от которой в холодеющий воздух поднимался пар, как от большого и теплого животного. Но опасность и манила. Хотелось заплыть под темные ветви, затаиться и ощутить себя среди неведомого. Валерг разделся и бросился в воду, подняв волну. Через несколько минут он уже был в темноте нависших ветвей, хотел схватиться за ветку, но она подобралась… Массивное многорукое животное запрыгало прочь, издав короткий жалобный крик.

Валерг расхохотался. Вот и вся опасность! Дар на большее не способен. Бедный Дар! Валерг поплыл обратно к берегу и, выбравшись, долго лежал на песке…

«А ведь прав старик… – думал он. – Здесь так хорошо… Будто кто-то огромный держит тебя на ладони… Неужели Олгерд этого не чувствует?!..»

И ему сделалось жаль Олгерда…