Текст книги "Девять граммов пластита"

Автор книги: Марианна Баконина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 23 страниц)

Марианна Баконина
Девять граммов пластита

У каждой мышки есть ушко.

У каждой стенки есть мышка

Персидская поговорка

Коврик для мыши – 0,5 у. е.

Ценник в магазине

ПЕРВЫЙ ЗВОНОК

Террористы любят звонить по телефону, особенно журналистам. Не поболтать, а по суровой «производственной» необходимости.

«Производство» у людей, ставших на тропу террора, тяжелое, кровавое, нервное. К тому же многое зависит от трудно учитываемых факторов. Ведь мало удачно подсунуть бомбу к какому-нибудь памятнику или разместить ее на том или ином вокзале. Надо, чтобы все об этом узнали – испугались, засуетились и выполнили определенные условия.

Рассчитывать на сотрудников спецслужб – рискованно. Их чуть не с пеленок учат молчать. Лучшие из них, точнее, лучше других вымуштрованные молчат, даже когда от вовремя сказанного слова зависит спасение собственной жизни. Те, что похуже, разрешают себе поделиться информацией, но, как правило, с заграничными коллегами. И только потом, от полной безысходности, могут пойти на контакт с журналистами, министрами и прочими взволнованными смертными.

А террористы, они ждать не могут, их дело ковать политику, пока горячо. И потому из опасения потопить задуманную акцию в глупом молчании или нарваться на тайную операцию с горой трупов и абсолютным отсутствием шумихи вокруг они не связываются с профессионалами, а действуют через любителей «жареного». Ведь большинство журналистов, как бы они не кричали на всех углах о своем профессионализме, – самые настоящие любители. И это правильно. Только любитель может квалифицированно и доступно рассказать широким массам о происходящем вокруг. Слепить статейку об аварии в космосе. С пафосом обличить министра, моющегося в баньке с девочками. Взять интервью у телефонной террористки, которая уже в двадцать второй раз «заминировала» многострадальную Вторую гимназию. Интервью получилось бы поучительным: дама пошла по стопам Радуева и Басаева, потому что ее не взяли на место уборщицы в эту самую престижную школу Петербурга. По-разному люди приходят в терроризм.

Дело в том, что у профессионалов замыливается глаз. Они знают, как надо и как не надо. Они чаще всего действуют механически, по схеме. А дело журналиста – поразить, удивить, взволновать. Для того чтобы сделать это на высоком техническом уровне, следует быть по-детски непосредственным и по-детски же нахальным. Только репортер и полуторагодовалый младенец могут с одинаково блаженной улыбкой тянуть руки к тому, что «низзя». Знают, что «низзя», знают, что могут получить по попе, и все равно тянутся.

Террористы – народ сообразительный. Быстро расчухали, куда лучше всего обращаться. Где их непременно поймут и оценят. И теперь только бытовые хулиганы звонят непосредственно в милицию или в какую-нибудь там ФСБ. Человек серьезный выберет редакцию теленовостей или информационное агентство. А человек серьезный и предусмотрительный позвонит в несколько мест сразу.

Ясным апрельским утром в петербургском офисе информационного агентства «Интерпост» зазвонил телефон – многофункциональный «Панасоник» с автоответчиком, цифровой записью голоса и обширной памятью. В агентстве, открытом еще на заре перестройки на комсомольские деньги, на оргтехнике явно не экономили. Там вообще не экономили – комсомол давно умер, а деньги работали. На рубли наматывались доллары, на доллары – марки и франки. Правда, рачительный немец или аккуратный скандинав отметили бы, что деньги здесь если и тратят, то с каким-то недоступным им смыслом. Отделанные «под евростандарт» стенки уже облупились, жалюзи провисли, мебель, некогда белая, напоминала свадебное платье валютной проститутки – сказывались годы прожитой «не зря» жизни. Но все равно по сравнению с редакциями прочих городских газет офисная обстановка «Интерпоста» смотрелась на пять с плюсом.

Кирилл Айдаров, в свои тридцать два года старейший и лучший корреспондент уважаемого в стране информационного агентства, точнее, его петербургского представительства, пришел на работу раньше обычного. Не к одиннадцати, а в десять тридцать. Пришел, потому что его замучили хандра и бессонница. Именно чтобы совладать с хандрой, Кирилл, человек довольно внушительной комплекции, да и роста не маленького, услышав телефонный звонок, прыгнул к своему столу и схватил трубку. Кабы не тоска и сплин, он не обратил бы на пиликающий телефон ни малейшего внимания, а, следуя заведеннному утреннему порядку, включил бы кофеварку, предоставив черную работу автоответчику.

– Алло, Айдаров, «Интерпост», говорите. – У них в агентстве отвечали на западный манер: имя, фирма, вежливое приглашение к беседе.

– Парень, слушай меня внимательно, я повторять не буду. Хлеб, который сейчас пойдет в мини-пекарне «Тутти-Фрутти», отравлен. Весь. Понял?

– Не понял! – Кирилл уже собрался было бросить трубку. Психи… Есть такие телефонные психи, которые неведомо как запоминают номера, опубликованные в газетах или мелькнувшие на телеэкране, постоянно перебирают в голове все газетно-телевизионные телефоны и названивают целыми днями. Более или менее известные журналисты знают их по именам – Геночка, Женечка, Галя. Иногда эти психи открывают справочник, дабы отыскать что-нибудь пооригинальнее, и выходят на информационные агентства тоже.

– Тогда повторю. Хлеб в «Тутти-Фрутти» отравлен.

– Не понял! Кто говорит? – Кирилл машинально нажал на кнопку «запись». Абонент говорил хоть и хриплым приглушенным голосом, но зато внятно, четко, вразумительно. У телефонных психов обычно поток сознания. Их несет сразу и далеко. Разок дозвонившись, услышав знакомую фамилию журналиста, они стараются выплеснуть все, что накопилось за долгий день или долгую ночь. Замечания, впечатления, предложения. Этот был не из таких.

– Повторите, я не понял, что вы сказали! – Айдаров покосился на панель телефона. Огонек, показывающий, что запись идет, мигал, как положено. Впрочем, невидимый собеседник оставил без внимания просьбу Кирилла.

– Жаль, – откликнулся он, и в трубке пошли короткие гудки.

Журналист Айдаров прекрасно знал мини-пекарню «Тутти-Фрутти». Помнил, с какой помпой ее открывали несколько лет назад. С криками об успехах малого бизнеса. С рассказами о том, как хлеб, выпеченный по точно такой же технологии, в Дании или Норвегии идет нарасхват. О том, как это здорово – иметь чуть ли не в каждом доме мини-пекарню и горячие, с пылу с жару хлебцы и булочки.

Мини – пекарен тогда понаоткрывали тучу. Разбогатели, скорее всего, те, кто продавал оборудование – его хватали многие, соблазненные рассказиками о быстрых деньгах малого бизнеса. Тогда Россия была впереди планеты всей по числу продаж кирпичных заводиков, мини-пекарен, спиртовых и свечных фабричек.

Потом про малый бизнес забыли, в моду вошли ГКО, займы, банки, паевые инвестиционные фонды и многое другое, «о чем не говорят»…

Однако мини-пекарни, эти островки былой моды, остались. Их хозяева и работники не бедствовали, но и не процветали. Гнали в ближайшие булочные и супермаркеты хлеб, не очень привычный для тех, кто с детства ел «Дарницкий» или «Бородинский», и к тому же черствеющий чуть быстрее обычного, но зато упакованный в шуршащий целлофан, а иногда и порезанный ломтиками, что особо ценили лентяи, холостяки, любители пикников и профессионалы распития спиртных напитков в антисанитарных условиях подворотен.

Некоторые мини-пекарни еще продавали в собственных магазинчиках всяческие булочки – марципановые, шоколадные и прочие. «Тутти-Фрутти» представляла собой как раз такую типичную мини-пекаренку с магазином. Место было бойкое, богатое, на Таврической улице. Нельзя сказать, что от покупателей отбою не было, но все же…

Кирилл Айдаров знал, какие сейчас дела у «Тутти», потому что ухаживал за девушкой из хорошей семьи, жившей со своими почтенными родителями в просторной квартире с видом на Таврический сад. Девушку звали Маша. Она частенько покупала хлеб в «Тутти», а Кирилл иногда ее сопровождал.

Собственно, хандра журналиста Айдарова имела непосредственное отношение к Машеньке. Эта девушка пока не смогла оценить бесчисленные достоинства лучшего и старейшего сотрудника петербургского отделения «Интерпоста». Последний раз она даже не захотела говорить с ним по телефону. До Айдарова донеслось, как вежливая мама, плохо зажав ладонью трубку, поинтересовалась, дома ли ее дочка для Кирилла. Он даже расслышал капризный голосок Машеньки. Но к телефону она не подошла.

Кирилл страдал, а потому решил использовать звонок телефонного психа в личных, корыстных целях.

Если бы он по-настоящему серьезно отнесся к сообщению неизвестного, то принялся бы звонить в пресс-службы всяких ведомств, соединился бы с газетными и телевизионными коллегами, поехал бы, в конце концов, по указанному адресу. Но журналист Айдаров бестрепетной рукой набрал совсем другой номер. Машенька, студентка Театральной академии, раньше одиннадцати не вставала, и Кирилл рассчитывал застать ее дома. Расчет оказался верным, правда, ответили не сразу.

– Але. – Голосок был чуть охрипший: не выспалась, бедняжка.

– Доброе утро. – Кирилл старался говорить бодро. – Не разбудил?

– Конечно, разбудил.

– Ну извини.

– Я подумаю… – Машенька капризно зевнула. – Если это все, тогда пока.

– А если нет? – Журналист Айдаров еще в юности усвоил, что все дамы своевольны с теми, кто им потворствует, и покорны тем, кто с ними груб. Усвоил он это чисто теоретически, а вот на практике часто сбивался и путался.

– Тогда что еще?

– Нет, если ты действительно спишь, я могу и по-другому проверить эту информашку.

– Какую? – тотчас оживилась Машенька.

Кирилл иногда проверял у нее достоверность театральных сплетен. Подтвердить или опровергнуть что-либо Машенька не могла, поскольку не так давно варилась в этом котелке, зато потом она блистала в кругу подруг осведомленностью. Вероятно, именно поэтому Машенька время от времени все же встречалась с Кириллом. Если бы он был не политическим журналистом, а театральным или музыкальным критиком, его акции котировались бы куда выше.

– Ты в булочной сегодня была?

– Ты спятил! Я еще не встала! – возмутилась Машенька.

– Тогда выгляни в окно, «Тутти-Фрутти» работает?

– Я и так знаю, что работает, они в десять открываются…

– Ну выгляни, пожалуйста…

Он услышал шорох: Машенька все же встала и подошла к окну.

– Ой, знаешь, там какое-то столпотворение, люди, машины… Сейчас маму спрошу…

У журналиста Айдарова екнуло под ложечкой. Он собирался только попугать ветреную подружку, но случайно попал в десятку.

– Слушай, – затараторила Машенька, – мама говорит, она спускалась за рогаликами к завтраку, магазин только-только открылся, но всех сразу повыгоняли, она ничего не купила, там повесили табличку «Санитарный день», а какой может быть санитарный день, если они открылись…

Кирилл ее уже не слышал.

– Ладно, я потом перезвоню.

Оборвать беседу с Машенькой на полуслове! Раньше Кириллу ничего подобного и в голову не могло прийти. Но сейчас он не стал задумываться, какое впечатление произведет на ветреную и избалованную девушку его хамская выходка. Дело – особенно такое дело – важнее.

Кирилл поколдовал с умным телефоном и запустил запись. Аппарат запомнил только одно слово, последнее слово неизвестного. «Жаль…» Голос хриплый, словно у говорившего пересохло во рту. Ни акцента, ни каких-либо иных примет речи не прослушивалось. Кирилл попытался припомнить разговор в деталях. Это оказалось несложно. Человек по ту сторону провода был лаконичен: «Хлеб в „Тутти-Фрутти“ отравлен…» И все дела.

Плюс переполох в булочной. Надо звонить, выяснять подробности. Только звонить – кому? Или лучше сразу туда поехать? Наверняка там крутится кто-то из знакомых оперативников. За восемь лет работы в «Интерпосте» журналист Айдаров оброс связями в правоохранительных органах, как днище корабля обрастает ракушками за время кругосветного плавания.

Подумав еще немного, Кирилл решил ехать. Только дураки ловят вслепую, на удочку, подводное ружье куда эффективнее.

ВОСПОМИНАНИЯ О ЛОНДОНЕ

Лизавета нежилась в постели и вспоминала ночной телефонный разговор. Впереди три дня выходных. Она честно отстояла у телевизионного станка две полные смены и имела право на отдых. А отдых обещал быть увлекательным. Совершенно неожиданно позвонил ее лондонский друг, Сергей Анатольевич Давыдов. Правда, вот уже три года он писал свою фамилию чуть иначе: Davidoff. И не потому, что хотел примазаться к славе табачного короля. Просто там, где он жил, так было удобнее.

Они познакомились полгода назад. В Лондоне. Познакомились очень хорошо, хотя и при печальных обстоятельствах. И общались с той поры довольно регулярно. Сергей назначал ей свидания в самых неожиданных местах. Например, пригласил встретить Рождество в Будапеште.

Телефонный звонок был неожиданным потому, что Сергей не признавал такого древнего способа связи. Он был компьютерным гением. Типичным представителем нового поколения, которое выбрало вовсе не пепси, а файлы, браузеры и электронную почту. Именно к компьютерной почте прибегал Сергей, когда хотел оповестить Лизавету о своих планах и намерениях. Между прочим, он-то и заставил ее обзавестись модемом. И теперь Лизавета, включив домашний компьютер, могла получить на экране букет роз, рассыпающийся фейерверком, или забавного мишку с коробкой конфет в лапах. К экранным подаркам прилагались веселые записочки: «Вспомни меня неуклюжего и чулуг в будапештской пивной».

Только очень несправедливый человек мог назвать худого, поджарого и мускулистого Сергея «неуклюжим». Разве что некоторая погруженность в себя придавала его движениям плавную отстраненность или, наоборот, отстраненную плавность. А вот чулуг Лизавета запомнила надолго. Блюдо, судя по названию, венгры унаследовали от турок (зря, что ли, полтораста лет маялись под игом), но придали ему изысканную нежность, веселую пикантность. И даже заменили баранину свининой. Чулуг – это бедро молодого свинтуса, запеченное в печке до розовой нежности. Тогда, в Будапеште, Лизавета первый раз в жизни пила пиво с удовольствием, потому что пиво было единственным напитком, который отлично дополнял чулуг, избавляя весомость от тяжеловесности, остроту от ожога, а изысканность от причудливости.

Вспомнив чулуг, Лизавета вспомнила и о завтраке. Правда, по ее представлениям, на завтрак это дивное блюдо не годилось ни при каких обстоятельствах. Утреннюю еду Лизавета предпочитала легкую, постную.

– С тобой удобно жить в европейских гостиницах, – говаривал Сергей. – Тебя вполне устраивают и кукурузные хлопья, и тосты с джемом или сыром.

Сам он изводил вышколенный персонал неприличными, с точки зрения европейца, требованиями. Один раз вдруг заказал на завтрак борщ, а потом долго плевался и даже хотел вызвать шеф-повара, чтобы объяснить ему, неразумному, как следует готовить настоящий борщ, но, по счастью, в тот день у них с Лизаветой было запланировано посещение Музея истории человечества, где ровно в полдень должен был начаться урок гончарного мастерства, и времени на кулинарную экзекуцию не оставалось…

Лизавета поежилась и огляделась в поисках теплого халата. Вылезать из-под одеяла не хотелось. Апрель был прохладным, если не сказать холодным, а топить перестали точно по календарю. Она никак не могла понять, почему осенью всякие там РЭУ и ПРЭО внимательно слушают прогноз погоды и, пока температура держится выше плюс десяти, даже не думают начинать отопительный сезон, а вот весной совершенно забывают о радиоприемниках, телевизорах и синоптиках, предпочитая заглядывать исключительно в календарь. Пятнадцатое апреля – и прости-прощай теплые батареи.

Но вставать все же надо. Даже ленивый кот Масон уже покинул уютное гнездышко, созданное из уголка Лизаветиного одеяла, и, нежно мурлыкая, требовательно поглядывал на хозяйку.

Лизавета зажмурилась и, совершив насилие над собственным организмом, выбралась из постели.

Ее европейские вкусы позволяли готовить завтрак быстро и непринужденно. Хлопья в миску, молоко туда же, щелкнуть кнопкой чайника – утром она чаще пила чай, а не кофе, чем и отличалась от прочих людей, живущих на европейском континенте западнее Бреста. Потом включить духовку и затолкать туда булочку. Все.

С завтраком для кота временами возникали трудности. Как правило, он охотно поедал «Вискас», «Китти-кэт», «Катинку» и прочие сухие деликатесы, придуманные для удовлетворения кошачьего аппетита и облегчения жизни кошачьих хозяев. Но иногда Масон бунтовал и требовал чего-нибудь натурального, весомого, зримого. Тогда приходилось варить ему кашу с рыбой. Сейчас у него был как раз «кашный» период, и накануне вечером Лизавета сварила ему геркулес.

Получив положенное, животное еще разок благодарно мурлыкнуло и приступило к трапезе. Лизавета взяла пиалу с корнфлексом, отчего ей снова вспомнился Лондон.

Лондон ей понравился, как только они туда приехали. Сразу и навсегда. Так бывает, когда город, что называется, подходит именно для тебя.

В группе были еще журналисты из Сочи и Владивостока. Они посчитали Лондон сырым и холодным. Но это уж кто к чему привык. Не коренной петербурженке сетовать на сырость.

Лондон оказался на удивление знакомым. Все названия что-нибудь да говорили уму и сердцу. Каждая улица открывалась страницами Диккенса, Голсуорси, Конан Дойля и Агаты Кристи, а в некоторых уголках отчетливо виделся Шекспир. Вот только Темза не говорила стихами Байрона или Шелли. Темза оказалась рекой узкой, глинистой и промышленной. Она если и могла рассказать что-нибудь, то лишь о первой промышленной революции, доках и фабриках, эксплуатации человека человеком и мрачной эпохе работных домов.

Все остальные названия – Риджент-парк, Оксфорд-стрит, Пиккадилли, Сохо – на разные голоса нашептывали о семейных неурядицах Форсайтов, прогулках Шерлока Холмса, шутках завсегдатаев Пиквикского клуба и чаепитиях мисс Марпл.

Лизавета Зорина чувствовала себя в Лондоне, как рыба в воде. Ей нравилось все – и медленные прогулки по центру после деловых встреч, и поездки на двухэтажных автобусах. Лондонские водители сущие лихачи, на своих махинах они носятся сломя голову даже по довольно узким улицам. Сначала жутковато, а потом привыкаешь. Лизавете это нравилось. Если можно было выбрать автобус, она ехала на нем, а не спускалась в мрачноватую лондонскую подземку. Старую, самую старую в мире. Она именуется здесь не метро, а просто «Труба» – «Тьюб».

«В Лондоне построили метро в том же году, когда в России отменили крепостное право. Вот и вся разница между двумя цивилизациями» – так прокомментировал их первую поездку в «Тьюб» журналист из московских «Вестей». Он представлял собой весьма гремучую смесь англофила и патриота одновременно. Лизавета тогда еще подумала, что чудаков в России не меньше, чем в Британии, и это помогает взаимопониманию.

Поездка российских журналистов в Англию была задумана Министерством иностранных дел Великобритании. Уайтхолл решил, что если русские поближе познакомятся с тем, как работают британские средства массовой информации, а попутно поделятся собственным опытом, то это сделает жизнь в общеевропейской коммунальной квартире если не мирной, то хотя бы понятной.

Журналисты, и российские, и британские, старались, как могли. Встречи, визиты, круглые столы, лекции, пресс-конференции… Заодно россиян решили на практике познакомить с тем, как британская пресса взаимодействует с правоохранительными ведомствами. Именно поэтому в Буш-Хаус, где располагается штаб-квартира Внешнего вещания Би-би-си и где проходило большинство лекций и семинаров, явился рыжий веснушчатый полицейский, ответственный за связи полиции Большого Лондона с газетчиками и тележурналистами.

Он коротко и внятно изложил принципы сотрудничества. Говорил на литературном английском, смотрел прямо, на вопросы отвечал по существу, чем выгодно отличался от начальника пресс-службы ГУВД Петербурга и области. Этот начальник слыл легендарной в своем роде фигурой. Достаточно было посетить любую пресс-конференцию, чтобы заметить, что он предпочитает предложения без подлежащих и сказуемых, путается в спряжениях и падежах и тайной следствия прикрывает нежелание или неумение рассказать даже о тех делах, которые давно переданы в суд.

Вторая часть знакомства с работой лондонской полиции задумывалась как своеобразный практикум. Журналистов распределили по разным полицейским участкам, и уже полицейские «на земле», если пользоваться терминологией отечественных стражей порядка, растолковывали им, что, как и почему.

Лизавете и парню из «Вестей» достался «противоречивый» участок – именно так заявил принявший их суперинтендент, а по-нашему – начальник РУВД. Он ткнул пальцем в карту Лондона:

– Видите, это как нарезанный пирог с рыбой. Здесь кварталы богатые, благополучные. Вот тут дом нашей Маргреты. – Так фамильярно многие лондонцы называют бывшего премьера и вечную «железную леди» мадам Тэтчер. – А здесь трущобы, многоэтажные муниципальные дома. Тут творится Бог знает что. И наркотики, и грабежи, и… В общем, сами увидите.

Проведя инструктаж и показав собственно участок, грузный суперинтендент сдал журналистов с рук на руки патрульным группам (если по-российски – ПМГ), которые и по вызовам ездили, и просто катались по своим улицам, за порядком следили.

Каждого отправили в отдельной патрульной машине. Коллеге из «Вестей» достался «Форд», а Лизавете выпало ехать на «Фольксвагене». Вообще, судя по автопарку данного полицейского участка, избыточным патриотизмом здесь не страдали. Покупали что дешевле и качественнее.

– Уолтер, – представился Лизаветин спутник, длинный костлявый парень с лошадиными зубами и обаятельной улыбкой. – А это Джимми. – Он кивнул в сторону своего напарника, уже сидевшего за рулем. – Самый молчаливый «бобби» в Лондоне, а может, и в Уэльсе.

– Почему в Уэльсе? – сразу удивилась Лизавета.

– Он к нам оттуда приехал, говорит с ошибками, вот и предпочитает помалкивать.

Сам Уолтер говорил чисто, не на кокни – лондонском просторечии, а на языке, который раньше называли королевским английским, но теперь, в эру телевидения, переименовали в язык Би-би-си. Безупречное произношение выдавало в Уолтере выскочку. Он явно не учился в хорошей частной школе или Оксфорде. Там ставят особую разговорную речь – с чудесной кашей во рту, чтобы свой свояка отличал с первого же слова. А может, Лизавета ошибалась. Ее представления о классах и социальных прослойках в Великобритании были почерпнуты из английских романов начала века. Но с той поры богатейшая Британская империя, где солнце не заходило ни на минуту, благополучно превратилась в самое обыкновенное государство на острове – побогаче одних, победнее других. Так что Уолтер мог быть и сыном герцога, решившим послужить родине в полиции.

– Значит так, леди. Вы садитесь сзади. – Уолтер приветливо распахнул дверцу синего «Фольксвагена». – Если что будет непонятно, спрашивайте.

Лизавета уже привыкла, что здесь всех плохо знакомых дам называют леди, а потому не сделала книксен, прежде чем залезть в автомобиль.

– Меня зовут Элизабет, по-русски Лизавета, но если вам трудно выговорить такое длинное имя, можете называть меня Лиз.

– Ли-за-фетта, – пропел Уолтер. – Как-нибудь справимся. Правда, Джимми?

Джимми только кивнул и тронул машину с места.

– Это наш участок, мы знаем здесь каждый дом, каждую улочку и закоулок, – начал полицейскую экскурсию Уолтер.

Они ехали очень медленно. Километров тридцать в час, не больше. Джимми спокойно рулил и помалкивал. Уолтер болтал. Но оба зорко поглядывали по сторонам. Один раз притормозили – Джимми высунулся в окно и что-то крикнул компании юнцов, игравших на обочине в футбол.

– Что он им сказал?

– Что пора спать.

Лизавета машинально глянула на часы.

– У нас школьники не имеют права шляться по улицам после девяти вечера, – ухмыльнулся Уолтер.

– Вчера около одиннадцати я была в Сохо. По-моему, половина гуляющих там в это время – школьники лет шестнадцати.

– Это не наш участок.

Путешествие, точнее, патрулирование продолжалось. Резко и невнятно пролаяла рация. Уолтер взял трубку, коротко с кем-то переговорил. Сказал несколько слов напарнику. Тот ударил по газам. Теперь они не тащились, а неслись по внезапно стемневшим улицам, лихо вписываясь в крутые повороты. Вообще-то Лизавета не боялась скорости, но в Англии она никак не могла привыкнуть к левостороннему движению, и всякий раз, когда они круто сворачивали от поребрика влево, ей казалось, что они лоб в лоб поймают встречный автомобиль. Молчаливый Джимми был классным водителем, и в аварию они не попали.

– Куда мы приехали? – поинтересовалась Лизавета, когда «Фольксваген» остановился у темного многоэтажного дома.

– Был звонок, что здесь подростки курят травку, – охотно ответил Уолтер. – Пойдем проверим…

– Можно я с вами?

– Только тихо!

Они крались по черной и темной бетонной лестнице. От лифта, к которому было шагнула Лизавета, полицейские отказались, пояснив, что шум может вспугнуть теплую компанию.

Ступеньки были грязные и крутые, от стен пахло не то рыбой, не то кошками, в общем, бедностью. «Самое подходящее место для жуткого преступления», – подумала Лизавета. А заодно стала прикидывать, как они втроем, вернее, вдвоем – свои бойцовские качества Зорина оценивала не слишком высоко, – справятся с группой обдолбанных тинейджеров, которым после двух-трех косячков и море по колено, и вообще все по барабану.

Однако ни преступников, ни преступления они не нашли. Благополучно дотопали до шестого этажа, где, по словам заявительницы, обосновалась компашка курильщиков. Кроме тяжелого запаха конопли и горки окурков, там ничего не было.

– Ушли, – вздохнул Уолтер. Лизавета не поняла, что скрывал вздох – сожаление или облегчение.

Джимми опять ничего не сказал. Молча повернул к лифту. Вниз они уже ехали, а не шли. Лифт был как лифт, если не считать того, что здесь писали и рисовали на стенах с таким же удовольствием, как и в далекой варварской России. Значит, Россию считают варварской не поэтому.

Когда они вернулись к машине, рация пищала отчаянно. Уолтер – вероятно, из опасения нашуметь – оставил трубку в «Фольксвагене». Не особенно прислушиваясь к писклявым выкрикам, он схватил трубку и принялся названивать в участок. Затем, переговорив с дежурным, запрыгнул в автомобиль. Джимми и Лизавета сделали то же самое. Уолтер продиктовал Джимми адрес, и опять началась гонка по темным улицам. Лизавета не спрашивала, что происходит, – сами скажут. И сказали.

– Разбойное нападение на винный магазин, здесь неподалеку. – Уолтер чуть не подавился последним словом – Джимми выжимал из быстрого «Фольксвагена» все, что тот мог дать умелому шоферу.

Тем не менее они опять опоздали – возле магазинчика уже стоял полицейский фургон. Впрочем, патруль без дела не остался. Уолтер и Джимми даже не вылезли из машины – снова короткие радиопереговоры, и они опять в пути. Но теперь ехали медленно, даже очень медленно. Уолтер решил разъяснить иностранной журналистке, что, собственно, происходит.

– Понимаешь, они приехали поздно. Налетчики успели скрыться. Однако, судя по показаниям хозяина, далеко уйти не могли. У нас есть приметы. Сейчас попробуем их найти. Они, конечно, уходили дворами, но путь через дворы ведет именно сюда. Так что никуда они не денутся.

И не делись. Буквально через десять минут Лизавета заметила низкорослого негритенка, уныло бредущего по обочине.

– Этот похож, – почти не разжимая губ, бросил напарнику Джимми.

Он резко затормозил, и оба полицейских бросились наперерез мальчику. При этом хором приказали Лизавете не двигаться. Она послушно осталась на месте и только смотрела в два глаза и слушала в два уха, благо по теплой погоде окна в автомобиле были открыты.

Маленький негритенок с круглой испуганной физиономией не производил впечатления особо опасного гангстера. Тем не менее первое, что сделали патрульные, – это развернули его лицом к стене и обыскали. Извлекли из-под курточки бейсбольную биту и только потом стали задавать вопросы. Негритенок молчал, молчал и вдруг плюнул на отглаженную форму Джимми. За что получил легкий подзатыльник от оплеванного. Уолтер повысил голос. Его пристойный английский тут же куда-то исчез. Лизавета сумела разобрать лишь одну фразу:

– Все, едешь с нами!

Они подвели негритенка к машине.

– Мы задержали его за ношение опасного оружия. – Уолтер, одной рукой сжимавший локоть мальчонки, а в другой державший бейсбольную биту, не забыл о своей роли гида.

Мальца усадили рядом с Лизаветой. Потом Уолтер галантно попросил леди переместиться на переднее сиденье, а Джимми не менее галантно защелкнул пряжку ремня безопасности. По дороге Уолтер что-то тихо втолковывал малышу, а Джимми вполголоса разговаривал по телефону. Лизавета прислушивалась, но разобрать ничего не сумела.

Они остановились возле винного магазина, строго параллельно полицейскому фургону. Уолтер вытолкал негритенка на улицу, там они пробыли несколько минут, затем вернулись в машину.

– Он тебя узнал с первого взгляда. – Теперь Уолтер говорил на своем прежнем языке, четком и разборчивом. Он наклонился к Лизавете и добавил: – Мы предъявили его хозяину лавочки, тот его опознал. Едем домой.

Домой – значит, в участок.

По дороге Уолтер беседовал уже только с задержанным, правда, достаточно громко, так, чтобы слышали все.

– Послушай, пострадавший тебя узнал, так что ты в большом дерьме. Мы тебя прокачали, имеется информация, что это не первое задержание. Сейчас в участок придет твой опекун, только вряд ли он сумеет тебя вызволить – вооруженный грабеж не шуточки. Лучше скажи, с кем ты был. Они ведь старше.

Негритенок, насупившись, молчал. Уолтер продолжал долбить в одну точку:

– Парень, ты прекрасно знаешь – мне для галочки хватит тебя одного, но я не хочу, чтобы ты пострадал за других. Зачем тебе расхлебывать чужую дерьмовую кашу? Лучше скажи…

Лизавета усмехнулась про себя. Эти английские парни, на синем новеньком «Фольксвагене», в синих свитерах с сатиновыми заплатами на локтях, на первый взгляд были совсем не похожи на российских парней в форме мышиного цвета, вечно жалующихся на плохой транспорт и отсутствие бензина. Но только на первый взгляд. Едва дошло до дела – и повадки те же, и аргументы.

Наконец негритенок не выдержал и назвал несколько имен.

Джимми тут же передал, чтобы по указанным адресам были посланы бригады.

Но когда они приехали в участок, выяснилось, что предполагаемые сообщники, названные негритенком, давно мирно спят в своих кроватях.

– Как же так? – спросила Лизавета.

– Значит, он боится своих больше, чем меня. – Уолтер пожал плечами. – Посидит – может, одумается.