Текст книги "За стеной 77"

Автор книги: Мари Сиврэй

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 5 страниц)

– Нина, я хочу, чтобы ты выделялась из толпы.

– А я решила, что не хочу кромсать твое любимое платье. – Наотрез отвечаю я. – Решено, и точка.

И в тот момент, когда мама готовится открыть рот, чтобы возразить мне, раздается неожиданный звонок в дверь. Мы обе оборачиваемся на прозрачную стену, разделяющую нас и пространство лестничной площадки, и видим за стеной человека. Он стоит в кепке с бейджем на груди и двумя коробками в руках. Я не знаю, для чего он пришел, и что у него в коробках, такого со мной за все мои восемнадцать лет еще не было, но что-то подсказывает мне, что это связано с Вечером Встреч, и я с осторожностью направляюсь к двери, чтобы открыть ему дверь.

– Доставка для Нинель Бергин! – Кричит мужчина, видя приближающуюся меня.

– Спасибо. – Отвечаю я, приоткрыв дверь и принимая коробки.

– Распишитесь!

Я прислоняю большой палец правой руки к его машинке, и она мелодично пиликает, загораясь зеленым. Мужчина коротко прощается и поспешно разворачивается на своих каблуках. Мы с мамой ставим коробки на стол и начинаем резать ленты, раскрывая красивый картон. Внутри в слоях мягкой коричневой бумаги я нахожу что-то наподобие шелковой ткани бело-сине-красного оттенка.

– А вот и туфли! – Кричит мама, отвлекая меня от моей коробки. У нее в руках красивые темно-синие каблуки.

Мама надевает их на руки и весело цокает языком, изображая человечка, прохаживающего по мостовой, но тут же замолкает, переводя взгляд на кусок шелковой ткани в моей руке.

– Ух-ты, вот это да…

Мы вместе выуживаем на свет необыкновенное платье.

– Это от него… – Шепотом говорит она, озвучивая вслух мысли, крутящиеся в голове и у меня.

Глава 5. Церемония начинается

На шкафу на вешалке висит мое новое платье, купленное мне кем-то в подарок. Белое в крупный синий и красный горошек. Оно красивое. Под ним приготовлены темно-синие туфли на каблуке в шесть сантиметров. Это все, чем я хочу обрадовать сегодня Вечер Встреч. Чем ОН хочет порадовать Вечер Встреч. Внутри меня все бушует. Я бы хотела сопротивляться ему и всем им, но я бессильна…

Мама держит в руках мои каштановые пряди и плетет из них косу наизнанку. Я наблюдаю в отражении ее сосредоточенные добрые глаза, в уголках которых немного морщин. Ей тридцать семь. Папу ей назначили в восемнадцать. Через год она родила меня… Все как у всех. Люблю их всем сердцем, но не хочу того же самого для себя. Всеми силами стараюсь отогнать эту мысль, но время безжалостно наступает на пятки. Когда-то должно было случиться мое «спаривание», которого я так ждала. И если бы Партнер был из обычных, я бы сумела настоять на своем. Но, видимо, у судьбы другие планы.

Сегодня вечером мы должны явиться во Дворец Советов на Вечер Встреч, где мне представят моего будущего Партнера. Ловлю себя на мысли об этом и нахожу всегда с промокшими ладонями. Ничего о нем не знаю. Ни имени, ни возраста, ни должности. В голове постоянно возникает один и тот же образ – пузатый, низкорослый человечек в летах, имеющий привычку брызгаться слюной во время разговора. У которого лысина блестит на свету, и который запыхается от одышки. Представляю, как он приближается и притягивает меня к себе своими пальцами-сосисками, покрытыми кожным жиром, и пытается присосать мокрыми от слюны губами, обрамленными твердой серой щетиной. Даже чувствую его кисло-вонючий запах смешанных между собой духов, вчерашней выпивки и съеденного за обедом бараньего курдюка.

– Что с тобой?! – Кричит мама, и я понимаю, что все мое видение отобразилось на лице. – Ты как будто лимон откусила.

– Почти что… – Грустно отзываюсь я.

Мне этот лимон теперь всю жизнь есть…

– А вы с отцом сразу влюбились друг в друга?

Мама ловит в отражении мой взгляд, не выпуская прядей, и отвечает:

– Сразу. Только его увидела, сразу поняла, что мое.

– Повезло… – Укоризненно говорю я.

Я знаю, она, конечно, не виновата в том, что мне достается Партнер, скорее всего, взрослее меня. Из правительственных, а значит неприкасаемых кругов. Кругов, которых тронуть – себе дороже. Перед которыми лучше молчать, а лучше всего с ними вообще не пересекаться. Именно такой стиль жизни и предпочитает большинство – избегать какого-либо общения с адептами власти. Спокойнее и дольше живется. Ключевое слово здесь – дольше. Мама ни в чем этом не виновата, но я должна ей выразить свое негодование. Кому еще мне выплакаться…

– А было когда-нибудь так, что люди влюблялись по своему желанию и женились на тех, на ком хотят?

Она делает тяжелый вдох.

– Было, конечно, Нина. Но сколько я себя помню, браки всегда «назначались».

– А бабушка с дедушкой?

– Они тоже уже не застали. Вот их отцы и матери еще могли выбирать вторые половинки сами.

Она снова вздыхает.

– С тех пор как существует Суперкомпьютер, существует и институт «назначаемого» брака. Уже около пятидесяти лет. Говорят, за границей граждане сами выбирают себе Партнеров. Но этот вид брачных отношений неэффективен – слишком большой процент разводов. В нашей стране все по-другому. Развод подпадает под запрет. Когда у тебя нет выхода – ты не задумываешься о вариантах. Тем более если половинка тебе подобрана идеальная.

– Попахивает заученными Библиотечными цитатами. – Отзываюсь я сарказмом.

Мама улыбается. Мы снова замолкаем.

«Когда у тебя нет выхода» – идеально подобранное описание, думаю я.

Я смотрю на свое отражение в зеркале. Большие синие глаза. Высокий лоб. Веснушки, которые мама обещала замазать своей пудрой. Выдающиеся косточки ключицы… Я ведь красивая… Но для кого?

Когда я была маленькой, и осознание того, в какой стране мне предстоит прожить, еще не лежало на моих плечах таким тяжелым грузом, мне казалось, что я-то уж точно родилась для огромных свершений, завоеваний и побед. И никто меня не остановит. Но чем больше я начинала знавать о гадостях и мерзостях, творящихся вокруг, тем больше мне хотелось вжать голову в несуществующий панцирь. А то, что я вижу в зеркале сегодня – и вовсе маленькая овечка со спутанными в оковы ногами, которую отводят в лавку мясника.

Потому что Великий Союз – это Система. И Система эта голодна. Она все время хочет кушать, несмотря на то, что вечно жрет и жрет. Ей в год скармливают миллионы, как расходный материал. Миллионы таких, как я, миллионы простых рабочих, обычных граждан, провинившихся, исправленных, свидетелей, неугодных, неподдающихся, нежеланных, лишних… Их скармливают. Кого-то целиком, кого-то подавляют так, что от человека остается абсолютный ноль. Просто телесная оболочка. Без души. Без того, что было раньше – без той самой антивеликосоюзной изюминки. Чтобы все оставалось на должном уровне. В том же статусе. Глянешь, а под ногами – выплюнутые косточки попавших под раздачу. И вскоре ей скормят еще одного человечка. Меня. Система важнее одного отдельно взятого индивидуума. Отдельные индивидуумы – всего лишь средства и материалы. Кирпичики одной большой холодной красной стены…

Папа вешает на плечики свой выходной костюм.

– Можешь надеть тот, в котором был на похоронах у дедушки. – С ухмылкой говорю я.

– Не глумись. – Отзывается отец.

Я замолкаю.

Это же крик о помощи… Неужели вы не понимаете? – Спрашиваю я мысленно у родителей. Если бы вы только поняли меня, обняли и поговорили со мной, мы бы вместе что-то придумали. Мне смешно, мне противно, мне тошно. Все одновременно. Не хочу. Не хочу… Сдавливаю внутри себя крик души.

Может быть, если я не могу отказаться от него, я смогу сделать так, что он сам меня возненавидит??

Около шести вечера приходят Ники, Лео и его друг Артур. Парни одеты в костюмы. Ники – в красивое закрытое платье. Все-таки мама у нее – уникальный человек, со вкусом и стилем. Даже в сером цвете сумеет найти цветастое. В волосах у Ники большой цветок к одному из оттенков платья. Она смотрится идеально. Под стать женам из числа тамошних.

Отца Ники почти не застала. Почти всю сознательную жизнь она прожила только с матерью. Когда мы были еще маленькими, им тоже несладко жилось. Но после того, как ее мать повысили, Ники стала улыбаться немного почаще, пока однажды не узнала, на что ее матери пришлось пойти ради этого. Она никогда особо не рассказывала, старалась все также улыбаться, но я знаю, как ее это пошатнуло. Она всю жизнь себя будет винить себя в том, на что мать пошла ради нее…

Коса давно готова, но на лице – непаханое поле работы.

Я сажусь на стул возле окна, и мама начинает красить мне глаза.

В комнате такая тишина, как будто кто-то умер. Папа словно слышит мои мысли и включает пластинку с чем-то мелодичным. Дышать становится чуть легче.

– Я никого не заставляю. – Чуть повернув голову на друзей, насколько могу, говорю я сидящим. Все трое умостились на диван.

– Нет! Я лично пойду! – Вскрикивает Ники, так что у нее получается немного визгливо. – Нет, страшно, конечно… – Тут же добавляет она. – Но вдруг это первая и последняя возможность взглянуть на Дворец Советов изнутри…

– Скорее всего, так оно и есть. – Отзываюсь я.

– Мы тоже пойдем. – Вторят друг другу Лео и Артур.

Мы все снова замолкаем, и возникает ощущение, что все со мной прощаются.

И вдруг в коридоре раздается странный звук. Я слышала его всего однажды, сегодня ночью, когда из коммутатора полезло то самое приглашение. Такой машинный дребезг, как будто кассир на кассе пробивает тебе чек. Но сам коммутатор молчит.

Мама подходит к его принтерному отсеку.

– Что-то прислали… – Произносит она, пока идет к нам обратно с бумажкой в руках.

Я беру оторванный листок из ее рук и читаю: «Машина на шесть персон ожидает у подъезда. Не забудьте приглашение. Герб».

Мы все оглядываемся друг на друга и, молча, встаем. Такое ощущение, что кто-то мысленно сейчас нам всем приказал подняться и направиться к выходу. И этот кто-то все еще провожает нас взглядом, следя, чтобы мы не нарушили его приказа.

Внизу и в правду стоит длинная машина. Я видела такие в центре Констеллы. Должно быть, они и развозят чиновников. Но сама я не то чтобы на такой, на обычной-то ездила всего один раз. Это была самая удивительная поездка в моей жизни – мы тогда всем классом ехали на встречу с Вождем. Это были бело-серые машины Министерства Надзирательства – несколько классов нашей школы выделили руководством для заполнения трибун на празднике по особому распоряжению. Больше случаев проехаться на них не подворачивалось. В основном только автобус, и то в одном направлении. Покидать свою зону опасно. Да я и не жалуюсь. В наших жизнях так складывается, что если тебя везет машина, то это, скорее всего, – фургон, и это – твоя последняя в жизни поездка…

Чуть пузатенький водитель оглядывается на нас, пока мы загружаемся в машину и, повернувшись к нам полу боком, спрашивает:

– Все ли, кто направляется, спустились?

Я чувствую себя ответственной за всех. Даже отец немного потерялся от официозности происходящего. Пытаюсь сказать «все», но вместо слов наружу выходит немного хрипа и конечная гласная. Водитель смотрит мне в глаза и кивает. Мы трогаемся.

На улице уже вечереет, и я вижу, как на зданиях включается ночная подсветка. В центре города мы совсем не бываем – нет надобности. Живем в отдельных стеклянных блоках рабочих зон, там же и работаем. Выходить за пределы своей зоны нет нужды, все, что требуется, ты можешь получить там внутри. Все на то и рассчитано – чтобы избежать лишних перемещений граждан. Лишние перемещения – лишние проблемы. Находиться за пределами своей рабочей зоны ты можешь только пять часов подряд, на большее нужно специальное разрешение в виде открепительного удостоверения. Поэтому ночная Констелла для наших глаз – редкое чудо. Мы прибиваемся к окошкам и разглядываем светящиеся окна правительственных зданий, ажурные фонари, какие-то огромные рекламные экраны, вывески, деревья, листва которых отражает накопленный за день свет. И большие, просто огромные красные, золотые, белые звезды на высотках. Центральная зона – что-то совсем отличное от того, что мы привыкли видеть у себя в районе, тем более, после заката солнца, когда ты после рабочей смены спешишь к себе домой.

В глаза бросается что-то яркое впереди. Приглядываюсь через лобовое стекло и понимаю, это освещенная сотней сильнейших прожекторов огромная статуя Вождя на вершине Дворца Советов. Чем ближе мы приближаемся к ней, тем сложнее разглядеть ее из-за крыши машины – такая уж большая в длину, метров сто, не меньше. Одни только ладони вытянулись метров на пятнадцать. Гордость наших великосоюзных архитекторов. А я никогда не испытывала по отношению к статуе ничего, кроме отвращения.

– Ну, вот мы и прибыли. – Говорит мама, и я моментально холодею. Руки становятся мокрыми от пота.

Машина останавливается, и все мои одновременно смотрят на меня. Наверное, в этот момент нужно быть сильной и решительной.

Я опускаю глаза в пол, провожу вспотевшими ладонями по платью и выхожу в приоткрытую кем-то дверцу. Все, что происходит дальше, почти не улавливается моим изможденным и перенервничавшим за день мозгом. Я как будто снижаю подачу кислорода, чтобы гибернировать, оставаясь в сознании. Это позволит мне дожить до сути вечера без срыва и нервного истощения. Замечаю под ногами красную дорожку, в которой оставляю вмятинки своим шестисантиметровым каблуком. Иду, не глядя по сторонам. Ловлю внезапный свет прожектора боковым зрением и как будто бы объектив камеры. Что-то нечленораздельное, как мне кажется, льется из уст репортера. Слышу хлопот ладоней. Думаю, что попала на лестницу с кем-то известным, но не могу его увидеть. Кто-то подхватывает меня под руку и вводит в массивные деревянные двери с резным узором. Замечаю красиво одетого швейцара, открывающего их шире. И свет. Свет. Много света. Много-много света. Я внутри. Сердце бешено бьется, и я слышу барабанный стук в левом ухе, отчего не могу различить им никакие другие звуки. Кто-то мягко берет меня за руку и пытается раскрыть мой крепко сжатый кулак. Заторможенная, смотрю в его сторону и вижу маму. Мама.

– Нина.

Это мамин голос.

– Нина, доченька. – Слышу ее сквозь барабанный стук в ушах. Как будто я на дне колодца, а она открывает рот, стоя у его поверхности. Вижу только шевелящиеся губы, а звук окружает меня отовсюду, прорываясь сквозь пелену.

– Нина!

Я делаю глубокий вдох, и кислород прибывает к моему мозгу. Руки трясутся, или это мама все еще трясет мои тесно сжатые в кулак пальцы. Когда я прихожу в себя, то понимаю, что зажала приглашение в руке. Разжимаю ее и протягиваю ей мокрое от пота ладоней, как вынутое из воды полотенце, приглашение, смятое в несколько раз.

Кто-то в белых рукавицах всматривается в написанное на бумаге, считает, сколько нас, и приглашает идти следом. Под ногами снова мягкая красная дорожка. Вокруг много людей, одетых в красивые платья и вышивки, смокинги с бабочками и сюртуки. Никто никуда не торопится. У многих в руках искрящаяся жидкость. Кто-то поворачивается на нас и продолжает улыбаться, разглядывая идущих между делом. Должно быть, нас принимают за своих. Женщины жеманно попивают из бокалов и кокетничают с мужчинами. Мужчины курят толстые сигары и заливаются смехом, обсуждая дела.

Я всегда знала, что где-то существуют эти люди. Эта отличающаяся от всех других прослойка неприкасаемых людей, имеющих доступ к Вождю и возможность жить другой жизнью. Но я никогда не думала с ними столкнуться. Знать или слышать одно, а видеть своими глазами и столкнуться с ними в их обители – это все равно, что увидеть Мессию своими глазами. Не поверишь, пока не увидишь. На таком близком расстоянии их одиозность кажется еще одиознее.

Тем временем мы уже подходим к месту, и я шагаю за нашим проводником, даже не раздумывая, куда и зачем. Передо мной открывают еще одни двери, и мы оказываемся на пороге огромного зала, похожего на оперный, забитого сидящими на мягких креслах людьми. Белые перчатки усаживают нас на места. Через минуту гаснет свет и начинается музыка. Не задумываюсь ни о чем. Как будто все это прокручивают перед моими глазами, и как будто вместо меня – не я, а кто-то другой, попавший сюда по ошибке.

На сцене появляется ведущий.

– Уважаемые дамы и господа! Добро пожаловать на Вечер Встреч.

Возьмитесь крепче за подлокотники ваших кресел, потому что церемония начинается!

Глава 6. Вот ты какой, В…

Когда мы были совсем маленькими, в школах нам объясняли, что наша страна – самая лучшая страна в мире. Что наше устройство и режим Равенства – самый лучший режим, созданный и придуманный человеческой мыслью. Социальное разделение практически нивелировано, что позволяет избежать недовольств, являющихся основой всякой революции, реформ и переворотов. Нас учили, что любая революция – плод нездорового мышления, неспособного принять все блага общества, живущего в стране, обеспечивающей каждого человека всем необходимым. Всякий человек, в чьих замыслах рождается революционная идея о разделении социума на более выдающихся и менее достойных – враг народа, имеющий своей целью лишь одно – развалить сплоченное и устойчивое объединение, где каждый друг другу как брат…

Но я всегда чувствовала, что во всем этом уравнении что-то не сходится. Даже когда еще не знала точный ответ, что именно. Нам просто недодают всем одинаково. Основному большинству. Тормозят на определенном уровне, чтобы мы не выбивались выше, чем запланировано. Чем ими запланировано. Чтобы мы не могли заглянуть за определенные рамки. Чтобы мы не узнали, что бывает по-другому…

Кто-то тормошит меня за руку, и я прихожу в себя. Поворачиваю голову в его сторону. Мне становится страшно – раньше я никогда не видела столько лиц, сколько только что уловил мой боковой взгляд. Приглушенный свет освещает их всех сверху, и я вижу довольных людей, красиво сидящих в красивых платьях, никогда не знавших некрасивой жизни. Мне кажется, теперь я знаю ответ на свой детский вопрос – уравнение в итоге не является равенством…

– Нина, – мама смотрит на меня, и я как всегда возвращаюсь на землю из своего запрещенного правительством свободного мира, – Нина, это только что передали откуда-то сверху.

Она протягивает мне маленький конвертик, запечатанный жидким пластиком, успевшим схватится и затвердеть. На пластике выдавлена печать – буква «В».

Разрываю конверт и вынимаю бумажку, на которой от руки выведено «Дорогая, ты выглядишь прекрасно. Платье тебе очень идет. Твой В».

Сердце начинает быстро биться. Он где-то здесь. Он знает, кто я. Он меня уже увидел, и сейчас следит за мной. Должно быть, наблюдает за моей реакцией откуда-то сверху. Мне все еще хочется верить, что, несмотря на то, что он чиновник, он не испорчен и не искушен. И что мы вполне смогли бы с ним построить ту ячейку общества, которую стремиться видеть в идеале наш Вождь. Пусть даже я всегда была против этой Системы.

Я поворачиваю голову и бегаю взглядом по сидящим. Ну, кто? Кто из них наблюдает?

Покажись мне, В…

В это время на сцене заканчивает петь певица, и зал взрывается аплодисментами. Это все была прелюдия к тому, ради чего они все здесь собрались. Свет над публикой включается еще мощнее. Теперь я вижу всех, все несколько сотен человек. Веселым шагом, чуть ли не подпрыгивая, навстречу ей выходит ведущий. Он целует певице руку, и она благодарит его:

– Спасибо, Константин.

Он провожает ее взглядом со сцены.

– Спасибо тебе, дорогая…

Константин выдерживает паузу и начинает:

– Вы даже не поверите в то, что я Вам сейчас расскажу. – Заинтригованно сообщает он, обхватывая микрофон. – Вы все, конечно, знаете, что наша церемония посвящена сближеееееению. – Он специально растягивает последнее слово, оглядывая зал, жаждущий зрелищ. – Двух сердец, которые доселе не знали друг друга. Нооооо! – Он снова тянет, интригуя. – Которые вполне могли встретиться. Да! Да! Где-нибудь в коридорах нашего же с вами Дворца Советов, министерств и ведомств, и еще в куче-куче разных государственных учреждений… Но сегодня здесь в зале присутствуют две особы, которые никогда не бывали в этих местах, пока однажды… – Тут ведущий обводит взглядом всех сидящих. – Я думаю, что это случилось в один из дней на этой неделе, не получили звонок из всеми нами любимого Министерства связи!

Как так? – думаю я. Всего две?? Я понимаю, что под одной из них он имеет в виду меня, но я все еще в это не верю.

– Давайте поприветствуем их! – Кричит ведущий и выкидывает руку в зал. – Это Зоя Малкин и Нинель Бергин!

Два прожектора ударяют прямо по публике. Яркая струя света ослепляет меня сверху, не давая опомниться.

– Девушки, встаньте!

Я смотрю на Зою Малкин в таком же столпе света и вижу в ее глазах то же самое, что испытываю сама – смущение и страх. Но Зоя краснеет, и я тут же понимаю, что этого делать нельзя. Ни в коем случае. Не покажу им моих чувств. Мои чувства – только мои. И пусть этот В видит, что я не такая уж и легкая добыча.

– Сегодня девушки здесь, наконец, узнают имена своих Партнеров! – Зал снова взрывается аплодисментами.

Падаю в свое кресло, и мама обхватывает мою руку.

– Все хорошо, хорошо, – твердит она, успокаивая меня.

Ничего не хорошо. Разве непонятно? Только двое людей здесь по чистой случайности, выбранные Суперкомпьютером. Похоже, все остальные всегда знали, что вторая половина будет из тех же самых кругов. Ведущий просто озвучил то, что витает в воздухе. Либо нет никакого Суперкомпьютера, либо он работает для всех, кроме избранных. И если так, то они даже не пытаются скрывать это… И вправду зачем? Мы ведь уже одной ногой там, среди них. Почти что стали ими…

– Девушки, ну, выходите же!

Началось, думаю я.

– Не время сидеть в креслах! Мы все хотим с вами познакомиться! – Кричит ведущий со сцены, и я, нехотя, начинаю вставать.

Оборачиваюсь на Зою и наклоном головы зову ее с собой. В проходе мы встречаемся, и я беру ее за руку. Она дрожит и смотрит на меня глазами зверька, которого загнали в угол.

– Не забудь поблагодарить Суперкомпьютер. – Шепчу я ей так тихо, чтобы никто кроме нее не услышал.

И вот мы на сцене.

– Ну, девушки, Зоя, Нина. Я несказанно счастлив приветствовать вас здесь. Среди нас. Такое ведь нечасто случается, правда?

Мы дружно киваем.

– Вам есть, что сказать? – Улыбчиво спрашивает ведущий, наклоняя микрофон к обеим нам.

Я слегка подталкиваю Зою вперед, и вот она уже делает шаг по направлению к нему.

– Зоя, дорогая. Ну, расскажи, как ты себя чувствуешь? Как вообще дела? – Начинает Константин издалека.

Она немного запинается и выдает протяжное «э».

– Ну, расскажи, как ты вообще восприняла звонок из Министерства? – Помогает ей Константин.

– Мне позвонили четыре дня назад и сказали, что сегодня, в пятницу, состоится Вечер Встреч, на котором я познакомлюсь со своим Партнером… – Неуверенно бормочет Зоя в микрофон, покрываясь ровным румянцем.

– Отлично, и вот, как ты видишь, они не наврали, все действительно здесь, и у нас церемония. Все верно. – Ведущий делает паузу. – Нооооо, как ты восприняла то, что Вечер состоится здесь, в самом сердце столицы? Во Дворце Советов?

– Я сначала не поверила…

Зоя запинается, и, похоже, не знает, что говорить дальше. Глупенькая девушка, проносится у меня в голове, ее очень быстро съедят. Здесь не место таким наивным. Зачем они ее выбрали?

Ведущий берет инициативу на себя.

– Тебе очень повезло! – Говорит он. – Судьба к тебе благосклонна… Я поздравляю! Тебе нужно поблагодарить удачу за то, что она выбрала тебя.

И тут Зоя спохватывается и снова рвется к микрофону, как будто что-то вспомнив:

– Я бы хотела поблагодарить Суперкомпьютер… за то, что выбрал меня.

Константин молча отрывает от нее микрофон и оборачивается на зал. И вот они все взрываются хохотом, и он тоже хватается за живот, сгибаясь пополам.

Мы с Зоей стоим в центре сцены, и весь зал смеется над нами. Я смотрю на первые ряды. Окидываю взглядом весь зал тоже. Всматриваюсь в глаза тех, кто сидит в самых ближних рядах. Пользуюсь моментом, чтобы понять, в чем именно здесь подвох? Почему они смеются над Суперкомпьютером? Зоя сказала, что-то несуразное? Мы с этой бедной девочкой на сцене, похоже, превращаемся для них в жутко смешное зрелище: парочка мартышек из зоопарка, одна из которых провизжала что-то глупое и недалекое. Нам своей реакцией дали понять, что законов Суперкомпьютера для этой прослойки людей не существует. Они в силе только для тех, кто из рабочих зон, как мы. А мы с Зоей для них – первобытные, и это в глазах каждого смеющегося. Но они не виноваты. Я не вижу в их глазах какой-то злобы. Они просто родились и воспитаны были так с самого начала. Без ограничений и запретов, подобных тем, из которых состоит наша, рабочая, жизнь.

Наконец, они утихают, и ведущий произносит мое имя:

– Нууу, Нина. А теперь ты.

Я смотрю на него открытым детским наивным взглядом. Настолько наивным насколько могу сделать.

– Ну, а что ты думаешь обо всем этом?

– Я очень рада… – Говорю я в микрофон, улыбаясь так широко, как только могу.

– Ты бы тоже хотела поблагодарить Суперкомпьютер? – Смеясь, наклоняется он ко мне, ожидая продолжения веселья.

Я смотрю на него и перевожу взгляд в зал.

– Нет. Я бы хотела поблагодарить… «В».

Смотрю в зал на лица, и знаю, что он сидит там среди них и разглядывает меня. Ну что же, В, сиди и наблюдай.

– Спасибо, что выбрал меня…

Ведущий отклоняется, и долго смотрит в мои глаза, пытаясь понять, кто перед ним стоит – наивная простушка или коварная плутовка.

– Ты бы хотела поблагодарить В? – Переспрашивает он, смутившись.

– Именно. – Спокойно отвечаю я.

– И кто такой В? – Наконец, спрашивает он.

Я смущенно поправляю полы платья и отвечаю в микрофон:

– Я бы и сама хотела знать… Столько тумана нагнал… Ночные звонки, приглашения, подарки, машины, записки. – Я улыбаюсь, закатывая кверху глаза.

Ведущий отнимает у меня микрофон и начинает хлопать в ладоши. Зал снова подхватывает его настроение и разражается аплодисментами.

– Уффф! – Константин одергивает руку и делает ей такое движение, как будто бы обжегся. – А ты опасная особа, Нина.

Я смущенно опускаю взгляд в пол.

– Нисколечко, что ты, Константин. – Опровергаю я.

– А ты, В… – Константин уже повернулся к публике и тычет указательным пальцем в сидящих. – И в правду, устроил целую интригу. Мы уже тоже захотели знать, кто ты! – Кричит он в микрофон. – Правда, зал? – Заинтригованно спрашивает он и направляет микрофон к публике.

Зал начинает шуметь в ответ.

Я улыбаюсь.

– Но всему свое время. Девушки, Зоя, Нина. Я прошу вас вернуться на свои места, потому что сейчас пришло время начать собственно то, ради чего мы собрались!

Он провожает нас со сцены.

– Сегодня должно воссоединиться двадцать пар!

Пока мы поднимаемся, я ничего не чувствую. Не вижу ни взглядов, не слышу ни оваций, ни прочих звуков. Я снова где-то не здесь. Я как старый радиоприемник, у которого сбилась волна и все, что он ловит, это «шшшшггггггххххррррррррршшшшшххххх». Тело выполняет то, что необходимо, но сама я где-то в другом месте.

Первую часть я одолела, и даже очень не оплошала. Теперь смогу пережить и вторую, потому что уже знаю, каково там, на сцене. Не смертельно, а значит, одолею и это. Прихожу в себя, только когда вижу знакомые лица родителей и друзей. Они как будто возвращают меня обратно на землю. Ники хватает меня за руку и крепко сжимает ее:

– Ты молодец! Молодец! Хорошо держалась!

Когда мы с Ники только познакомились, нам было по два года. Я плохо помню, но знаю, что она всегда была рядом, всегда, сколько я себя помню. Мы росли вместе. Постоянно играли в песочнице внизу нашего стеклянного блока. Строили песочные замки и сажали туда принцесс. На самые верхушки. А потом брали маленьких лошадок с принцами в седле и скакали освобождать их. Это были сказки, которые бабушка рассказывала мне всякий раз, как я наведывалась к ней в гости. Идти было недалеко – та же самая четвертая зона. И я всегда знала, что бабушка расскажет мне новую красивую сказку на ночь, прежде чем я усну, потому что она знала их неведомое количество. Она еще помнила сказки иностранных государств, которые в прежнее время преподавали в школе, и знала те, что еще некогда были написаны в Большой Библиотеке. Потом все изменилось. Сказки стерлись. В обоих смыслах. Они остались только в наших головах. О них можно было услышать только из уст бабушек или мам.

Когда нам было по пять, мы рассуждали о времени, когда станем взрослыми. Найдем своего принца, ускачем с ним на белой лошади. Будем счастливы. Мы всегда были уверены, что наш Партнер и будет тем самым настоящим принцем. «Он», тот самый, предназначенный. И что судьба работает рука об руку с Суперкомпьютером. Сейчас мне почему-то кажется, что мы жестоко ошибались, и мы оставлены на волю случая. Хоть я и не видела еще своего Партнера…

Ники всегда была уверена, что Партнера будут звать на ту букву, в виде которой сплетаются вены на запястье правой руки. Это как бы божественная подсказка, говорила она, о том, что Партнер – действительное твое. Я всегда была уверена, что на моем запястье нечто в виде буквы «М», но уж никак не «В». Да даже, если и так, сказки – есть сказки. Они не про жизнь. В жизни все по-другому. Никаких замков нет, так же как и принцесс. А уж если и есть, то принцев на белом коне не существует точно. Не в этой стране. Не в нашей истории. И никакой божественной подсказки нет. Потому что, если Бог и может что-то подсказать, то пусть лучше подскажет не про имя принца, а вот про что: почему, если Бог есть, то он ничего не сделает?

Впрочем, ладно, не время уповать на него. Здесь нужно самому не плошать.

Константин приглашает на сцену по очереди девушек и юношей, и устраивает шоу из каждой вновь образующейся пары. Если на сцене стоит девушка, он объявляет парня, обыгрывая все это шутками, если парень – то зовет девушку. Между объявлениями пар делаются паузы и вновь поют певцы или показывают цирковые номера. Все молодые люди как будто уже бывали на сценах до этого, ведут себя уверенно и вальяжно. Они одеты в невероятные платья и костюмы. Я видела такие только в Новогодних передачах на главных каналах, где звезды Союза поют старые песни друг с другом. Перья, перчатки, парча, высокие каблуки. Бабочки, галстуки, бутоньерки. Все они спокойно и с достоинством принимают своего только что объявленного Партнера, как будто заранее знали о нем. Улыбки на лице, но ни следа изумления. В какой-то момент мне даже начинает казаться, что все это заранее продумано, разыграно и, может быть, только шоу? Нас ведь транслируют по закрытым телеканалам правительства в прямом эфире. Может быть, поэтому этот В заранее знал, кто я и что из себя представляю? Они все давно подготовились и отрепетировали, а сейчас проходит само выступление? Но почему тогда нас двоих – меня и Зою – не предупредили, как всех? Что, если бы мы допустили промах в прямом эфире? Неужели им не страшно? Это ведь смотрит сам Вождь… У меня потеют ладони от этой мысли.