Текст книги "Спаситель и сын. Сезон 6"
Автор книги: Мари-Од Мюрай
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 4 страниц)
Мари-Од Мюрай
Спаситель и сын. Сезон 6
Любое использование текста и иллюстраций разрешено только с согласия издательства.
Original title: Sauveur & Fils (saison 6)
Text by Marie-Aude Murail
© 2020 L’école des loisirs, Paris
© illustrations of manga on the pages 317–318 by Gabriel Gay, 2021
© Е. Л. Кожевникова, перевод на русский язык, 2021
© Издание на русском языке, оформление. ООО «Издательский дом “Самокат”», 2021
Пессимизм – это настроение, оптимизм – это воля.
Ален.
Ранее в сериале «Спаситель и сын»…
Дом с садом под номером 12 на улице Мюрлен в Орлеане разделен на две не соприкасающиеся между собой территории.
Вход со стороны сада ведет в квартиру Спасителя Сент-Ива, симпатичного мартиниканца под два метра ростом, вдовца, у которого есть сын Лазарь 12 лет. Спаситель надеется создать новую семью с Луизой Рошто, журналисткой газеты «Репюблик дю Сантр», у которой двое детей, Поль 12 лет и Алиса 16.
В доме Сент-Ива живет также Габен, молодой человек, решивший стать моряком, и Жово, бывший легионер с тяжелым прошлым. Другие члены большой семьи: кот-диабетик, два хомячка и две морские свинки.
Вход со стороны улицы Мюрлен ведет в кабинет психолога Сент-Ива, где он день за днем принимает пациентов.
С некоторыми из них мы уже знакомы:
Сестры Карре: Бландина, которой поставлен диагноз «гиперактивная», хотя на самом деле она тревожная;
и Марго, умная, красивая девушка, которая в прошлом резала себе руки и дважды пыталась покончить с собой.
Их сводный брат Максим, диагоноз – «аутист».
Элла-Эллиот, девушка, проходящая терапию по изменению пола, начинающий писатель. Ее друг Кими, художник-гей.
Самюэль Каэн, учится на подготовительном курсе, собираясь поступать в высшее учебное заведение. Он нашел отца, но расстался со своей первой любовью, которой была Марго Карре.
Мадам Эмсалем, потеряла дочь в автокатастрофе и растит внука Грегуара, оставшегося сиротой.
Фредерика Жовановик, внучка Жово, неустанная искательница счастья. В 5-м сезоне она познакомилась с Матье Козловским, преподавателем французского языка в классе Алисы.
Соло (по-настоящему его зовут Юсеф Насири), работает тюремным надзирателем в Саране, но мечтает о совсем другой жизни.
А теперь откроем дверь новым героям.
Неделя с 26 ноября по 2 декабря 2018 года
Повсюду темным-темно. Он, конечно, не ждал большого оживления на улицах провинциального городишки в предрассветный час. Но гнетущего ощущения, что в мертвом городе живой он один, тоже не ожидал. А в Париже в это время зажигаются окна кафе, начинают булькать кофемашины…
Он вылез из автомобиля и посмотрел на противоположную сторону улицы. Крыльцо в три ступеньки. Как больно вдруг защемило сердце. Вот здесь он и сидел мальчуганом, раздавленный угрызениями совести. Он сам, в своем далеком детстве… Невидимый магнит потянул его перейти улицу. С чего вдруг он помчался сюда, в дом номер 12 на улице Мюрлен? Смысла не было никакого, и никак не могло ему помочь. Он поднял голову и рядом с дверью увидел табличку. Золотые буквы поблескивали в свете фонаря. «Спаситель». «Да поддержит вас Спаситель в выпавшем вам испытании!» Так сказал ему священник на кладбище 20 ноября 1976 года. 42 года тому назад. Но он не забыл этих слов, потому что в то время помочь ему было решительно некому.
СПАСИТЕЛЬ СЕНТ-ИВ
КЛИНИЧЕСКИЙ ПСИХОЛОГ
Он заметил, что сквозь шторы просачивается свет. В комнате на первом этаже кто-то жил, и этот кто-то сейчас не спал. Человек, даже не задумавшись, что делает, взялся за дверной молоток в виде руки, сжатой в кулачок, и постучал три раза.
Услышат ли его стук с той стороны?
Ему хотелось тихонько устроиться на ступеньках, как он сидел когда-то, когда был маленьким и вернулся после похорон. Но сеялся такой пронизывающий мелкий дождь…
Он снова потянулся к молотку, но тут дверь открылась. В проеме виднелась фигура высокого худого человека.
– Месье Спаситель… Месье Сент-Ив?
– Да, тут, – прогудел бас, будто идущий из глубокой пещеры.
– Сейчас слишком рано… и я не договаривался… Но… Не могли бы вы меня принять?
Жово отошел в тень и пропустил незнакомца. Он закрыл за ним дверь и, по-прежнему не говоря ни слова, проводил в кабинет Спасителя. Старый легионер частенько заканчивал ночь в кресле психолога, оно было помягче скамейки на Старом рынке. Впечатление, которое сложилось у Жово относительно незнакомца, было не в его пользу. На щеках щетина, под глазами черно, может, кто-то наподдал как следует, – одно слово, бродяга.
– Кофе будешь?
Незнакомец, похоже, даже внимания не обратил на грубое тыканье.
– Да, буду, спасибо.
Спаситель недавно завел у себя в кабинете электрочайник, чтобы иметь возможность иногда подбодрить пациента.
– Вы психолог? – спросил незнакомец.
– А на табличке что написано?
– Да, конечно. Но все-таки психолог… или психиатр? Или психоаналитик?
– На табличке написано.
Жово давно заметил, что Спаситель никогда не отвечал на вопросы впрямую.
– Вот уже две ночи, как я глаз не сомкнул, – вздохнул незваный гость.
– Оно и видно. На, хлебни горячего.
Незнакомец слегка вздрогнул и взял обеими руками кружку, которую протянул ему Жово.
– А завтра я должен быть как штык.
– Как штык? – повторил старый легионер, мигом насторожившись. Он хорошо помнил времена, когда по разным причинам приходилось быть в боевой готовности. Например, когда ювелирный магазин грабили…
– В моем положении готовность должна быть стопроцентной. И до сих пор так оно и было, даже в худшие моменты моей жизни.
«Трепло», – решил про себя Жово. Был у них один такой в тюрьме Френ. Корсиканец. Чем согрешил, тем и заплатил. Распороли ему рот от уха до уха. В больничке могли бы и зашить, но не успели: он по дороге отдал концы.
– Взял у жены снотворное, но и с ним засыпаю не раньше часа или двух ночи, а в девять я… Как бы это сказать?
– Как муха в патоке.
– Врач прописал мне ксанакс, транквилизатор, – продолжал гость, – я начал его принимать, а потом перестал. Он, знаете ли, меня…
– Шандарахает.
Незнакомец дернулся в кресле. Он наконец услышал странные реплики психолога. Но Жово счел, что хватит ходить вокруг да около.
– Ну и какое дело? – спросил он.
– То есть?
– Спать не дает, я имею в виду.
– Ах да. Проблема серьезная.
– Не сомневаюсь.
– Вы ведь соблюдаете профессиональную тайну?
Жово кивнул. Спаситель всех достал своей профессиональной тайной, тайн этих заперто тут в четырех стенах до черта.
– Скажу сразу, что хочу сохранить анонимность.
– Назовись любым именем, как в легионе, – посоветовал Жово.
Незнакомец взглянул на Жово с недоумением.
– Когда поступаешь в легион, называешь имя какое хочешь, и все счета по нулям.
– А-а, вот какой легион вы имеете в виду, а я подумал про Почетный.
– Можете без фамилии, только имя. Месье Роже, например.
– Неужели? – ошеломленно спросил гость.
Почему психолог предложил ему имя деда? Сработало подсознание? Снизошло озарение? Или он все-таки его узнал?
Не зная, как продолжить разговор, гость внимательно огляделся, пытаясь понять, что было в этой комнате в его детстве. Неужели столовая? Потом вспомнил, что давно стал важной персоной, начальником, хозяином. И недовольно нахмурился.
– Что ж, – заговорил он, – начнем работать? Много времени я вам уделить не смогу.
– Я тем более, – отозвался Жово, зная, что до восьми должен смыться.
Поскольку «месье Роже» не ответил ему на вопрос, что не дает ему спать, он вернулся к теме сна:
– Сон нужен.
Любая фраза: «морковь полезна для кожи», «мозоли ноют от сырости», произнесенная замогильным голосом Жово, непременно произвела бы впечатление.
– Конечно, нужен, – признал месье Роже с благодарностью. – Жена уговаривает меня полечиться от бессонницы в больнице.
– У меня был знакомый в Тонкине, засыпал на полуслове. Чпок, и дрыхнет.
Странный психолог все больше смущал пациента, и он вгляделся в него попристальнее: высоченный старик с седыми волосами и глазами удивительной синевы. Костистое лицо, обтянутое кожей, казалось маской.
– Да, проблемы со сном мне сейчас… не ко времени, – проговорил «месье Роже», сделав над собой усилие.
Он с трудом подбирал слова. Послезавтра в Париже в 10 часов утра у него решающее заседание.
– Что вы можете мне посоветовать? – спросил он с волнением. – У меня, знаете ли, мысли разбегаются, я ни на чем не могу сосредоточиться. Как их можно остановить?
– Пулей в черепушку.
– Что-что?
– Ты спросил, я ответил.
Самоубийство. Разумеется, он думал об этом. Но разве не ужасно, что такой выход предлагает ему психолог?
– Или читай, – посоветовал Жово.
– Что именно?
– Да что хочешь. От любого чтива в сон клонит.
На полу возле кресла валялась книжка. Психологическая. Из библиотечки Спасителя. Жово как раз листал ее, когда раздался стук в дверь. Он поднял книжку и протянул месье Роже. Название на обложке подействовало на того, как электрошок. «Простимся с чувством вины».
– А меня, – пробормотал он, – все хотят сделать виноватым.
«У тебя, голубчика, совесть нечиста, – решил Жово. – Корсиканец тоже говорил, я ни при чем. А девчонку на колбасу изрезал».
– Вы меня узнали? Видели фото в газете? Или по телевизору? Тоже, кажется, показывали…
Предположения сыпались, но лицо Жово оставалось непроницаемым. И тогда «месье Роже» рассказал все как есть.
По-настоящему его звали Дидье Жерар. Он был генеральным директором фирмы «Роже Жерар», которая производила косметическую продукцию под девизом «Красота – подарок растений». Фирма возникла здесь, в Орлеане: дед Дидье со стороны матери открыл скромное семейное предприятие, а в 80-х годах оно раскрутилось до фантастических размеров. На сегодняшний день пятнадцать тысяч служащих. Парижский офис в Дефанс. В Орлеане производственная линия Cosmetic_Valley. Магазины по всему миру. Словом, в чистом виде success story. И нежданно-негаданно – трагедия. Главный химик, Ален Коренеф, изменил формулу массажного молочка для младенцев линейки «Персиковая кожа». Молочко поступило в продажу, и через какое-то время пошли жалобы на аллергическую реакцию. Но сыпь у малышей сразу же исчезала, как только молочком переставали пользоваться.
– Собственно, невелика важность, несколько прыщиков на попе или на щеке, – старался все замазать генеральный директор. – Но мне теперь говорят, что я должен был отозвать вредный товар. А как его отзовешь, если он уже в тысяче магазинов, в том числе, например, в Японии. Можете себе представить, какой поднялся бы bad buzz?[1]1
Шум (англ.).
[Закрыть]
Жово ничего не мог себе представить по той простой причине, что понятия не имел, что это значит, а месье Жерар продолжал:
– Я, конечно, тут же распорядился, чтобы вернулись к старой формуле. Но… – Голос у него сел. – Но… один ребенок… умер.
– А как он умер? После того, как выпил вашу персиковую дрянь? – осведомился Жово, который, вполне возможно, успел немного подремать, пока гендиректор тут разливался.
– Его не пьют, оно для массажа.
– И убивает? Что же вы туда кладете? Рицин?
– Понимаете, изменив один элемент, мы разрушили всю структуру.
Корсиканец тоже разрушил всю структуру и схлопотал двадцать лет.
Мозг Жово подал сигнал бдительности, и он спросил:
– Этот ваш химик, он, случайно, не русский?
– Коренеф? Нет, что вы! Француз. Может, его дед? А почему вы спросили?
Да потому, что от русских нужно держаться подальше: если дело нечисто, это они нахимичили. Но Жово промолчал. Научился держать язык за зубами. С недавних пор Поль и Лазарь стали ему замечания делать: стоит сказать «черножопый» или «негритос», сразу расистом обзовут. Значит, не стоит и этому дядьке впрямую рубить, что младенца прикончил Коренеф. На русский след его надо навести потихоньку.
– Знавал я одного паренька по фамилии Подсеки, он был с Гаити и здорово в ядах вуду разбирался. Он рассказал мне о рыбе-еже, которую они там ловят, у ежей этих ядовитая печень. Съешь кусочек величиной с горошину и копыта отбросишь, потому как сердце остановится.
Месье Жерар слушал, широко раскрыв глаза, слова доносились до него сквозь какое-то гудение. Изрядная доза кофеина, которую он только что принял, и две бессонные ночи плохо сказались на его здоровье.
– Может, и в вашу персиковую банку попал яд, ведь настоящая фамилия Подсеки была Годунов. – И Жово заключил замогильным голосом: – Он был русский.
– Я… я… не совсем хорошо понял, – с трудом ворочая языком, признался Жерар. – Вы подумали о… злонамеренном действии?
У него самого шевелилось такое подозрение: трагическая смерть ребенка произошла в Орлеане, в семье одного из его служащих. Может быть, действительно, один флакон или целая партия молочка «Персиковая кожа» была отравлена при разливе по бутылочкам здесь, на фабрике? В этом случае изменение формулы ни при чем, и он не виноват в смерти ребенка.
– Ладно, мне пора, – ткнул его в бок Жово.
– Срочная консультация?
– Можно и так сказать.
Жово нужно было успеть привести в порядок кабинет, чтобы Спаситель ничего не заметил. Месье Жерар встал, чувствуя себя в некоторой растерянности.
– С вас двадцать евро, – сказал Жово.
– Двадцать евро? Ах, да! Ну конечно.
Месье Жерару хватило еще деловой хватки, чтобы отметить, что психолог берет недорого. А Жово с большим удовольствием положил деньги в карман: будет на что купить пару пачек курева.
Покидая дом номер 12 на улице Мюрлен, месье Жерар не удержался и спросил:
– А с противоположной стороны есть садик?
Синие глаза Жово замерцали под седыми бровями: он снова насторожился.
– В этих домах один выход на улицу, а другой в сад, – настаивал генеральный директор. – В аллею.
Аллея ему вспомнилась по ходу дела, пока он говорил.
– У входа в сад стоит камера наблюдения, – сообщил Жово, желая пресечь все мечты об ограблении.
Месье Жерар печально покачал головой. Кто знает, может быть, все сложилось бы иначе, если бы уже тогда висела у калитки камера, отмечая, кто вошел и кто вышел на аллею Пуансо? Интересно, он узнал бы тогда, с кем ушла Патрисия?
Месье Жерар вздрогнул. Странный психолог крепко взял его за плечо, выпроваживая на улицу.
– А что, если… Если я захочу… продолжать терапию? – пробормотал на ходу генеральный директор.
– В это же время, – ответил Жово.
– Хорошо. Но в какой день, ведь…
– В это же время, – повторил Жово. – День не имеет значения.
Клик, кляк. Жово запер дверь на два оборота ключа, открыл в кабинете форточку, помыл чашки, поставил на полку книгу «Простимся с чувством вины». А потом, закурив сигарету, отправился под мелкий дождь, который и не думал прекращаться.
Шито-крыто, ищи-свищи.
Второй бессонный обитатель дома номер 12 на улице Мюрлен подошел к двери спальни Спасителя и Луизы на втором этаже.
– Миу!
Да, кот Миу. Славный толстяк с лунообразной физиономией очень серьезно относился к своим обязанностям будильника. Не услышав ни малейшего звука в ответ, он принялся царапать дверь. Спаситель появился на пороге в халате, украшенном надписью «Лучше меня нет». Он терпеть не мог халаты, и тем более с такими надписями, но халат подарил ему Поль на День пап и с этого дня стал официально называть его папой.
Когда спустя полчаса Спаситель покидал кухню, собираясь начать рабочий день, у него за спиной раздавалось верещанье голодных хомячков и морских свинок и препирательства мальчишек: «Барбапапа» не твоя, а моя кружка». А уже в коридоре он услышал:
Поль. Папа дал мне десять евро.
Лазарь. Да? А мне?
Поль. Не Спаситель. Другой папа.
В собственной жизни Спаситель принимал многое, что счел бы немыслимым, проводя семейную терапию. Например, он вряд ли бы посоветовал отчиму позволять называть себя папой.
Он вошел в кабинет, сморщил нос и открыл окно настежь. Увидел Жово, который под дождем брел по улице Мюрлен, приволакивая левую ногу, и вспомнил каторжников давних времен. Они столько лет ходили с пушечным ядром на ноге, что потом, на воле, походка выдавала их прошлое. Он дружески помахал старому пирату, но мыслями был уже далеко. Сара Альбер. Новая пациентка. Они обменялись всего несколькими фразами по телефону, и он понял, что она следит за каждым своим словом. Он ожидал увидеть в приемной взрослую замкнутую женщину, а когда заглянул туда, увидел девочку-подростка: два крысиных хвостика, некрасивые очки, некрасивая одежда, и сама худая и тоже некрасивая.
– Мадемуазель Альбер?
– Да.
– Сара Альбер?
– Да.
– Вы мне звонили, и мы договорились о встрече?
– Да.
Не стоит ждать взрослого, который бы ее сопровождал, она пришла самостоятельно.
В кабинете мадемуазель Альбер села на краешек кресла и на колени положила тяжелую спортивную сумку, словно без груза улетела бы под потолок. Кто ей посоветовал обратиться к психологу? Семейный доктор? Школьная медсестра? Родители? А может быть, подруга? Спаситель заговорил самым мягким, самым обаятельным своим голосом:
– И о чем вы хотели поговорить?
– У меня шум в ушах.
– Шум в ушах?
– Ну да, звуки. Я их слышу, а другие нет.
– Я знаю, что такое шум в ушах. Но мне кажется, вам лучше обратиться к отоларингологу.
– Не помог. Я ходила. Ничего не изменилось. Эти звуки… очень мешают.
Она говорила медленно, словно взвешивала каждое слово, какое собиралась выговорить.
– И что это за звуки?
– Колокола. Звон колоколов.
– Громкий?
– Довольно громкий.
– Все время?
– Только когда не сплю.
– А днем все время?
– Часто.
Спаситель не решился повторить, что это не по его части. Девочка показалась ему депрессивной. Но слышит ли она колокола из-за депрессии, или у нее депрессия, потому что она слышит колокола?
– И давно вы их слышите?
– Лет десять.
– Рано, однако, у вас началось.
Спаситель был удивлен. Вообще-то шум в ушах появляется в старости. Но с тех пор, как завелась мода слушать музыку в наушниках и оглушать себя децибелами на концертах, на шум в ушах все чаще стала жаловаться молодежь.
– В четырнадцать лет.
14+10=24. Мадемуазель Альбер не была подростком, который пришел без родителей. Она была молодой женщиной.
– Мне хочется разбить голову о стену… До того это… мучительно, – призналась она.
– Поверьте, я вам сочувствую. Но… знаете… Вы консультировались с врачами? Не исключено, что причиной подобного явления может быть дисфункция слухового аппарата. Желательно проверить состояние барабанной перепонки…
– Врачам я больше не верю, – прервала его Сара Альбер. – А вы врач?
– Нет.
Она одобрительно кивнула.
– Но вы же не хотите жить с колоколами, – сказал Спаситель. Сообразил, что фраза прозвучала странно, и поправился: – я имею в виду, жить под звон колоколов.
Молодая женщина смотрела удивленно и пристально. Миу иногда так смотрел круглыми глазами в никуда.
– Мадемуазель Альбер, – окликнул ее Спаситель.
– Мне трудно следить за разговором, – пожаловалась она не то жалобно, не то сердито.
– Могу себе представить. А вы можете вспомнить, как это началось? Вы сказали, что вам было четырнадцать…
– Да, около того. Я не сразу обратила внимание. Не понимала, что происходит.
– Наверное, пожаловались родителям?
– Нет, сначала двоюродной сестре. Она сказала моим родителям. Меня повели к врачу. Он прописал мне таблетки для сна. У меня была бессон… Как здесь тихо.
Она замолчала, насторожившись, как Миу, когда он прислушивался к тому, что слышит он один.
– Да, здесь спокойно, – согласился Спаситель.
– А почему вы назначаете консультации так рано утром?
Спаситель почувствовал, что сейчас будет что-то сказано.
– Да нет, неважно, – сказала она, отметая рукой то, что хотела сказать. Потом добавила, словно наблюдая со стороны. – Он черный, но это не значит, что насильник.
– Что-что?
Сара Альбер зажала рот рукой и уставилась на Спасителя:
– Я что-то сказала? Да? Нет, я ничего не говорила. Всё у меня в голове. Вы же ничего не слышали?
Она так сконфузилась, что Спаситель предпочел ее успокоить. Он ничего не слышал. И снова вернулся к колоколам. Она слышит только звон колоколов?
– И разные голоса.
– Голоса?
– Звон и звоночки.
Да, звоночек звенел, несомненно.
– Мадемуазель, что бы вы мне здесь ни сказали, останется в этих стенах. Вы можете мне довериться.
– Вы нас зомбируете?
Спаситель иногда заигрывал с гипнозом, но уж точно не сегодня. Сара зажала уши руками и пробормотала с отчаянием, глядя перед собой:
– Не могу ему помешать. Это Демон Жильбер. Он говорит, говорит…
Слова уже спешили сорваться с ее губ, достаточно было только им позволить, и Жильбер заговорил вместо нее:
– Он гад, гад черножопый, он зомбирует женщин, чтобы их… Нет! Нет!
Бедняжка услышала, что говорит Демон Жильбер, который надул ей в уши самые ужасные вещи. Спаситель вполне мог снять телефонную трубку и вызвать психиатрическую помощь из больницы Флёри, но, возможно, от удивления не сдвинулся с места.
– Думаю, Демон Жильбер меня боится, поэтому так и ругается, – сказал Спаситель.
Теперь настала очередь удивляться Саре. Обычно, как только Демон Жильбер появлялся на сцене, все в страхе шарахались.
– Я знаю, что вы обо мне думаете, – сказала Сара, подозрительно глядя на Спасителя.
– И что же?
– Что я шизофреничка[2]2
Слова, отмеченные звездочкой, объясняются в словарике в конце книги.
[Закрыть]*.
– А вы не думаете, что этикеткам место на банках с вареньем?
– Но я же слышу голоса! А если слышишь голоса, ты…
– …Жанна д’Арк, – продолжил Спаситель. – Или Ван Гог, или Уинстон Черчилль. Согласно статистике, их слышат от пяти до десяти процентов всего населения.
– До десяти?..
– Вот именно. А еще десять процентов слышат свист или колокола, и значит, уже двадцать процентов людей слышат звуки, которых не существует. Не считая моего кота.
На этот раз Сара поддалась беспечности Спасителя, и у нее на лице даже промелькнуло подобие улыбки.
– Вы очень странный психолог.
Время от времени она поглядывала куда-то за правое плечо Спасителя, что наводило его на мысль, что, возможно, у мадемуазель Альбер не только слуховые галлюцинации.
– Расскажите мне немножко про Жильбера. Как он выглядит?
Сара отрицательно замотала головой. Она же его не видит, только слышит. У него пронзительный, неприятный голос, он бранится, издевается, унижает, называет ее..
– Называет…
Она заговорила крикливым пронзительным голосом:
– Шлюха! Давай! Ложись с этим здоровущим негритосом! Ничего другого ты не заслуживаешь!
Сара обеими руками зажала себе рот. Говорила не она, она повторяла то, что Демон Жильбер шептал ей на ухо.
– Трудно поддерживать разговор с людьми, когда кто-то кричит тебе в ухо, – извинилась она.
– Безусловно, и вам не стоит стесняться или стыдиться. Надо этого Жильбера поставить на место.
– Он очень страшный.
Сара произнесла это с полной убежденностью. Очень по-детски. И Спаситель вспомнил, что голоса к ней пришли в четырнадцать лет. А помнит она, когда услышала голос впервые?
– Нет. Я всегда сама с собой разговаривала вслух, когда оставалась одна, и думаю, что однажды мне кто-то ответил. Но сначала я не испугалась, голос был ласковый, он меня ободрял, давал советы.
– Это был не Жильбер.
– Нет, Мишель. Он меня защищает. Он мой ангел-хранитель. – Почувствовав прилив доверия, Сара прибавила: – Вообще-то это святой Михаил… я думаю, что он говорил и с Жанной д’Арк.
– Так, так, так, – согласился Спаситель.
– После Мишеля со мной стали говорить другие голоса. Голоса ушедших.
– Ушедших?
– Бабушки и маленького двоюродного брата. В пять лет его смыло волной. Я очень горевала, когда узнала. И он стал приходить ко мне и разговаривать перед сном. Вот тогда я немного испугалась и рассказала все сестре, его родной, а моей двоюродной.
– А она рассказала вашим родителям?
– Да, рассказала, – подтвердила Сара. И добавила отчужденно: – Мне сказали, я сумасшедшая.
Ее отправили в психиатрическое отделение больницы Флёри, через две недели отпустили домой, прописав нейролептики и обязательное наблюдение у психиатра.
– Я больше никому не говорила о голосах, видела, как это людей пугает. Я принимала лекарства и набрала пятнадцать кило. Стала овощем, не могла подобрать правильные слова, сосредоточиться в классе. Надо мной смеялись, я имею в виду, не только Жильбер… я выпила пузырек снотворного, чтобы прекратить все это. Меня опять положили в больницу и прописали еще больше лекарств. Я путала день и ночь, у меня текла слюна, начался тик, дрожали руки. Меня буквально раздирали на части, со мной говорили Жильбер, маленький кузен, бабушка, месье Спок…
– Месье Спок?
– Я так назвала его, он говорил, что он инопланетянин. В общем, я слышала восемь голосов.
Мало-помалу голоса стихли. Главный психиатр говорил о «приступе бреда» и о «пограничном расстройстве личности».
– Я очень старалась учиться. Но учение мне плохо давалось. На план к сочинению я тратила десять часов. Сидела перед пустым листом, не писала, а думала о сотне вещей разом.
– А голоса?
– Их больше не было. Я стала пить меньше лекарств и перестала ходить к психиатру. Аттестат получила на два года позже.
Сара замолчала.
– А теперь голоса вернулись?
– В прошлом году у меня умер отец. Через неделю после похорон я услышала: «Здравствуй, я твой папа». Впечатление было такое, что он сидит рядом со мной в комнате.
– И что вы почувствовали?
Лицо Сары напряглось, но она постаралась улыбнуться, улыбка вышла натянутой.
– Я была рада его услышать, да, я была рада, – повторила она. – Но потом вместо него появился Жильбер…
Она сказала, что потом к нему присоединились другие голоса и разговаривают с ней чуть ли не целый день. Три месяца тому назад она сходила на консультацию к доктору Спесивье, и та сразу же прописала ей нейролептики. Она начала их пить, а потом опять бросила. С лекарствами она не чувствовала себя собой.
– Я бы хотела на этом остановиться, – сказала Сара. – Я устала.
– Это вы решаете или Жильбер?
– Решает Дидье Дешам.
– Тоже из ваших голосов? Более симпатичный? – с надеждой спросил Спаситель, который с уважением относился к главному тренеру сборной Франции.
– Он говорит, что мне надо сделать, и кричит, если не слушаюсь.
– Да, Деде обычно так и поступает. А вы что, увлекаетесь футболом?
– Я – нет, мой брат.
– А-а, так у вас есть брат?
– Всё! Всё! – закричала Сара.
Спаситель поднял обе руки в знак того, что сдается, но вздохнул с облегчением, услышав, что Сара хочет прийти на консультацию в следующий понедельник.
– А вы не могли бы прийти с Мишелем? – спросил Спаситель, открывая ей дверь.
– Конечно, он вам больше подходит, чем Жильбер.
– Все нужны, чтобы мир был полон, – отозвался Спаситель, великодушно распространив доброжелательство даже на демонов. – До свидания, Сара-Жильбер-Мишель-Деде.
– Есть еще Снежная королева, – прибавила Сара со слабой улыбкой.
– Рад буду с ней познакомиться.
И он не шутил. Интерес Спасителя был неподдельным.
Сеанс с мадемуазель Альбер занял полчаса, а не положенные сорок пять минут, так что, когда он вернулся в кабинет, у него было еще целых четверть часа свободных. Несколько месяцев тому назад он помчался бы на чердак проверять, встал ли Габен. Но теперь некого было проверять: Габен уехал. Желая поскорее распроститься с демоном Жильбером и Михаилом Архангелом, Спаситель открыл тетрадь, куда записывал иногда сведения, а иногда замечания относительно своих пациентов.
– Значит… Насири… Насири, – бормотал он. – Вот он. Соло.
Надзиратель в тюрьме Саран, 29 лет. Живет с Самантой. Недавно родился сын. Единоутробный брат Адиль бросил школу в восьмом, промышляет возле баров в своем предместье. Единоутробная сестра 15 лет, до сих пор никаких проблем не было.
– Добрый день, Соло. Добрый день, мадемуазель… Вы ведь Газиль, я не ошибся?
– Веш[3]3
По-арабски «да», «привет», используется в арго: «Чего? Что случилось?».
[Закрыть].
– Скажи: «да, месье», – поправил сестру Соло.
– Проходите, садитесь, – радушно пригласил Спаситель. – Очень рад видеть вас обоих.
Судя по лицам Соло и Газиль, встреча радовала его одного.
– Как малыш?
– Неплохо. Красавчик. Весь в отца, слава Аллаху, – расплылся в улыбке Соло.
– Спасибо, что сообщили. Я получил открытку, собирался поздравить, но вот как-то… Сколько ему уже?
– Три месяца. И знаешь, какое имя выискала ему Саманта? Я хотел Спаситель, а она назвала его Янис.
– И что? Очень даже мило! – вступила в разговор сестра Соло.
– «Мило»! Мы говорим о мужчине!
– А ты называешь себя Соло, хотя зовут тебя Юсеф. Ты стыдишься, что ты араб.
– Я?! Я стыжусь? Это я стыжусь?! – задохнулся от возмущения Соло. И, пригласив взглядом Спасителя в свидетели, продолжал: – Ты видел, как она одевается? Видел?
– Нет, – ответил Спаситель. – А как?
Газиль насмешливо поджала губы. На ней были укороченные джинсы в обтяжку, кроссовки на голую ногу и курточка-коротышка – одежка по возрасту, но не по погоде холодного ноября.
– Брат считает, что я одеваюсь как проститутка, – сообщила она с вежливым безразличием. – Мне всего двенадцать было, а парней уже зашкаливало, когда я проходила мимо. Слюни так и текли, тротуар мыть не надо. Газиль крутанула кресло и уставилась брату глаза в глаза. – И что ты от меня хочешь? Чтобы я, как мама, косыночками прикрывалась?
– О маме ни слова, – произнес Соло угрожающе.
– Мама тоже красится!
Соло занес руку, и Спасителю пришлось призвать его к порядку.
А Газиль продолжала бурчать вполголоса:
– Мама красится хной, а чем хна лучше туши для ресниц?
Соло театральным жестом заслонил глаза рукой.
– Я уже сказал, что рад вас видеть, – повторил Спаситель. – А теперь скажите, с чем вы ко мне пришли.
– Моя сестра рискует оказаться в преступном мире.
Соло учился на вечерних курсах и любил употреблять красивые выражения.
– Барыжит Адиль, и я тебе об этом говорила, – заявила Газиль.
– Вот какая у меня семья, – горько вздохнул Соло. – Брат дилерствует, сестра ворует.
– Кто ворует? – переспросил Спаситель.
Ответа не последовало.
– Вы из-за этого пришли?
Молчание. Соло замкнулся, Газиль насупилась. Через несколько минут девушка не выдержала и обратилась к брату:
– Что же ты? Давай! Скажи что-нибудь!
– Это я должен говорить? – вскинулся Соло.
– Нет, не ты! Чужой человек, который на нас смотрит!
– Не смей так про него говорить, – возмутился Соло. – Он доктор, у него дипломы.
– А ты не смей на меня кричать!
И Газиль принялась напевать: «Брось, не делай, прекрати, сядь-ка здесь, туда иди!»[4]4
Песня Жака Дютрона (р. 1943) – рок-музыканта, киноактера, очень популярного в 60–70-е годы, лауреата премии «Сезар» за исполнение роли Ван Гога (режиссер Морис Пиала).
[Закрыть]
Спасителю снова пришлось вмешаться: он находил происходящее крайне интересным, но не мог понять, зачем они все-таки здесь. Соло высказал причину в одной фразе:
– Ее отчислили из коллежа, потому что она стащила ключ из сумки учительницы информатики.
– Не информатики. У биологички, – придралась к брату Газиль.
– Ключ? – переспросил Спаситель. – А зачем?
– Зачем ключ, не знаете? Им замок отпирают, – объяснила Газиль, будто говорила с недоумком приготовишкой.
– И какой же замок?
– Мне-то откуда знать, что она им отпирает!
– Значит, вы взяли ключ, не зная, что он отпирает. Вот я вас и спрашиваю: зачем?
– Чтобы насолить этой гадине.
Соло снова сделал сестре замечание по поводу того, как надо говорить, и тут же получил в ответ:
