Текст книги "Серебряный огонь"
Автор книги: Мари Кордоньер
сообщить о нарушении
Текущая страница: 8 (всего у книги 13 страниц)
Глава 13
– Скажу тебе, мой друг, я рад видеть, что твой беспокойный дух успокоился рядом с твоей очаровательной супругой.
Маркиз де Анделис не захотел размышлять над тем, правильно ли он понял намерения короля в новогоднюю ночь и не решительное ли поведение Фелины в последние недели стало причиной того, что Генрих Наваррский заботился теперь исключительно о ее благополучии. Даже Габриэлла д'Эстре дарила уже не опасной маркизе свои дружеские улыбки.
– Не согласитесь ли вы сопровождать нас обоих на охоте в Фонтенбло? – задала она Фелине вопрос.
На охоте? Фелина постаралась скрыть свой испуг. Хотя в замке Анделис она обучалась основам верховой езды, для участия в королевской охоте ее навыков было бы явно недостаточно. Поэтому она прибегла к отговорке.
– Бесконечно сожалею, мадам, но боюсь что вам придется ограничиться компанией моего мужа. Хотя мое здоровье снова улучшилось, мавританский врач, которому мы обязаны этим чудом, настойчиво предостерегал меня от слишком сильного физического напряжения.
Король и его фаворитка приняли ее извинение. Таким образом она осталась в Лувре вместе с теми придворными, которые отказались от удовольствия поохотиться в холодном феврале на волков.
Фелина радовалась возможности отдохнуть от череды праздников, банкетов и королевских забав. Как ни приятно ей было участвовать во всем этом вместе с Филиппом, к ее собственному удивлению, она стала тосковать по провинциальной тишине в замке Анделис.
Дни в столице, заполненные лишь тратой времени, потеряли начальную привлекательность. Как Филипп, так и Амори де Брюн постоянно присутствовали на каких-либо заседаниях совета или занимались делами, связанными с их имениями, она же пребывала в одиночестве.
Были, конечно, ночи, полные страстной любви, бесчисленные развлечения, которые жизнерадостный король так ценил в придворной жизни, и все-таки оставались многие часы, полные пустоты. Иногда ей хотелось найти нечто, чему она не смогла бы дать название.
Ни прочитанные книги и рукописи, ни споры с Амори де Брюном, ни тайные посещения Мадонны в церкви Сен-Жермен не уменьшали непонятного ей беспокойства. Угрызения совести? Или слишком сильное стремление оставаться Мов Вернон? Или попытки вытравить память о прошлом, чтобы соответствовать образу, который создал из нее Филипп?
Как бы то ни было, постоянные размышления постепенно отражались на ее здоровье. Усталость, ощущаемая с недавних пор, содержала в себе что-то болезненное. Ей стоило больших усилий подниматься по утрам с постели. К тому же она, видимо, потеряла аппетит, и вид роскошного стола, накрывавшегося и в отсутствие монарха, вызывал у нее скорее тошноту. В этот вечер она заставила себя с трудом съесть несколько крошек и с нетерпением ждала конца трапезы.
Ее попытка своевременно покинуть общество потерпела неудачу из-за дамы, совсем не добровольно отказавшейся от охоты. Тереза д'Ароне не получила приглашения сопровождать герцогиню и была этим разгневана. Виновником она считала маркиза де Анделиса. Судя по его дурацкому поведению в отношении своей неотесанной жены, он постарался не давать той повода для ревности.
С явным удовольствием отмечала мадам д'Ароне заметную бледность юной маркизы, темные круги под ее глазами и отсутствие у нее аппетита. Наконец-то она стала соответствовать образу болезненной супруги, нарисованному в свое время Филиппом. К тому же Тереза была уверена, что сосед одобрит ядовитые высказывания.
Граф де Сюрвилье тоже не был приглашен на охоту и точно знал, что королевская немилость вызвана сообщением маркиза де Анделиса. Та проклятая охота в прошлом году принесла ему сплошные неприятности.
С фальшивым сочувствием, так чтобы слышала Фелина, мадам д'Ароне проговорила приторным тоном:
– Как страдает бедное дитя! Мадам д'Анделис выглядит совсем больной и бледной. Не удивительно, что Филиппа Вернона кроме волков в Фонтенбло привлекают пикантные прелести сестры мадам Габриэллы. Представляете, граф, говорят, что после охотничьего ужина маркиза видели входившим в ее покои. А впрочем, какой же жизнелюбивый воин захочет вечно ухаживать лишь за одним худосочным, болезненным цветком.
Не сразу, а после нескольких ударов сердца сообразила Фелина, на что так бесстыдно намекает благородная дама. Потом она услышала раскатистый смех графа де Сюрвилье, одобрившего таким способом ядовитый комок злобы, и забыла на какой-то миг про свои недуги. Союз двух людей, одинаково ей ненавистных, направленный против нее, лишил ее и без того с трудом сохранявшегося самообладания.
– Какая же вы отвратительная, старая ведьма! – высказалась она отнюдь не по-благородному. Ее серебристые глаза сверкнули, как кусочки льда. – Жаль, что у вас нельзя вырвать язык, как вырывают его на Востоке у болтливой рабыни!
По наступившей тишине Фелина обнаружила, что вокруг прекратились все разговоры. Святая Дева, с ума она, что ли, сошла, позволив себе такую свободу выражений?
Заблестевшие любопытные глаза следили за каждым движением соперниц, ожидая назревавшего интересного скандала. Тереза д'Ароне, опершись на руку графа, якобы в ужасе широко раскрыла глаза. Как бы собираясь упасть в обморок, она едва скрывала свой восторг по поводу неловкой реакции Фелины.
Маркиза де Анделис почувствовала, как краска залила ей лицо, стекая вниз, в обрамленное кружевами декольте. Она была готова упасть прямо на выложенный черным и белым паркет.
Как непростительно позволила она себя спровоцировать! Да к тому же женщине, которая наверняка лгала! Филипп не стал бы обманывать ее втихомолку. Он для этого слишком горд и честен!
Поднять глаза она не отважилась. Но когда, оправив юбки, вышла из-за стола, ей показалось, что ехидные перешептывания и тихие смешки вонзились в спину, как иголки.
Мадам д'Ароне точно вычислила момент для нанесения удара своей опытной рукой, когда Фелина осталась одинокой и беззащитной. В присутствии Филиппа она бы не решилась вести себя столь вызывающе. Вдобавок именно этим вечером Амори де Брюн из-за сильного приступа подагры предпочел постель придворному обществу.
Однако, что скажет ее аристократический супруг, узнав о непростительном поступке в присутствии всего общества? Представить его реакцию было нетрудно. Нельзя сделать из крестьянки благородную даму несмотря на все усилия...
Иветта не ждала свою госпожу столь рано, но не рискнула задавать вопросы. Печальное лицо Фелины исключало всякую доверительность.
– Помоги раздеться, – приказала юная дама раздраженно и вытащила заколки, скреплявшие ее локоны на затылке. – Я хочу...
Она вдруг замолчала. Тошнота, мучившая ее весь день, возобновилась. Давясь, она попыталась справиться с ней, но теперь для этого уже не осталось сил. Взбунтовавшийся желудок выбросил из себя небольшое количество съеденного.
Комната закружилась перед испуганными глазами Фелины подобно цветному калейдоскопу. Затем в глазах у нее потемнело. Она упала, даже не почувствовав удара.
Снова придя в себя, Фелина увидела, что лежит в постели. Иветта распустила завязки корсета и теперь растирала ей виски эссенцией, пахнувшей свежим тмином и диким розмарином. Потрясенная, она напрягла память. Что произошло?
– Иветта?.. Что... Мадам д'Ароне приказала принести меня сюда?
Горничная удивленно покачала головой в аккуратном чепце.
– Про ту даму мне ничего неизвестно, мадам. Вам стало плохо, вы разве не помните? На время вы потеряли сознание. Почему не сказали мне, что вы в положении? Теперь нельзя так сильно затягивать корсет. Не удивительно, что вам стало трудно дышать.
Озабоченная речь Иветты не достигла ушей Фелины. Горький привкус желчи и желудочного сока оставался во рту, и она механически сглотнула. Было так же противно, как при столкновении с Терезой д'Ароне, о последствиях которого сейчас лучше не думать.
– Дай мне пить, Иветта! Воды или чего-нибудь еще. Не надо было мне есть, – простонала она хрипло.
– Но вам нужно есть, мадам! – Иветта ободряюще улыбнулась. – Теперь тем более. Не беспокойтесь о своем состоянии. Завтра утром я отыщу свою тетю. Она акушерка и живет на другом берегу Сены. Она даст мне для вас чай, который уменьшит тошноту. Вот посмотрите, что после этого все станет не столь плохим. Говорят, что самыми трудными бывают первые три месяца.
Фелина маленькими глотками выпила прохладной воды и безуспешно попыталась разобраться в сказанном перед тем Иветтой.
– Что за ерунду ты говоришь? Почему я должна есть, когда мне плохо, и какие три месяца самые трудные? – пробормотала она озадаченно.
Иветта была озадачена не меньше. Неужели госпожа не следит за происходящим внутри нее? Неужели она стала невнимательна к себе? Или она шутит? Нет, это на нее не похоже.
– Я говорю о ребенке, которого вы ждете, мадам! Я думаю, что в конце лета на свет появится наследник маркиза де Анделиса!
– О, святая Мадонна!
Если Иветта и не ожидала подобной реакции от благородной дамы протестантского вероисповедания, свое мнение она оставила при себе. Ее госпожа еще больше побледнела и неподвижно лежала, откинувшись на подушки.
Почему так странно восприняла ее слова влюбленная супруга, которая после почти десяти лет напрасного ожидания, наконец, сможет вскоре родить желанного ребенка?
Внезапный шок погасил все мысли и чувства. Фелина прислушалась к себе. Потрясенная, потерявшая дар речи, почти бездыханная. Неспособная шевельнуться. Она заметила вопросительный взгляд и растерянность Иветты, но удар оказался слишком неожиданным.
– Не беспокойтесь. – Иветта объяснила себе непонятное потрясение госпожи естественным страхом любой женщины перед родами. – Когда вы справитесь с тошнотой и постоянным утомлением, вы почувствуете себя, как рыба в воде. Подумайте, какую радость испытает ваш супруг, услышав эту новость!
Фелина скорчилась, словно сброшенная с небес на землю. Она так судорожно схватила руку горничной, что причинила той боль своими длинными ногтями.
– Не говори ему ничего, слышишь! Или ты сохранишь это в тайне, или я позабочусь о том, чтобы ты всю жизнь сожалела о ее нарушении. Поняла? – прохрипела она с напряжением.
Схваченная за руку с неожиданной силой, Иветта уставилась в искаженные ужасом, нежные черты лица и широко раскрытые глаза. Содержавшаяся в них неприкрытая угроза испугала ее еще больше, чем необъяснимое поведение Фелины, до сих пор всегда дружелюбной и предупредительной. Ошеломленная, она поспешила извиниться.
– Простите, я... я не хотела вас чем-то задеть. Разумеется, я сохраню все в тайне. Можете положиться на мое молчание.
Массируя освобожденную, поцарапанную руку, горничная осторожно отошла от кровати. То, что, узнав о будущем ребенке, любезная, дружелюбная госпожа превратилась в дикую фурию, казалось и странным, и страшным.
Жизненный опыт Иветты подсказывал лишь один логический вывод: отец ребенка – не Филипп Вернон! Только так объяснялась загадочная реакция маркизы.
Осененная новой догадкой, горничная успокоила ее. Она была готова помочь госпоже и в такой ситуации.
– Можете целиком положиться на меня. Если у вас возникнут проблемы, или вам понадобится совет акушерки...
Фелина нетерпеливо прервала ее успокоительную речь.
– Ладно. Я дам тебе знать, если что... Можешь идти. Я хочу остаться одна.
С явной неохотой Иветта подчинилась резкому приказу. Когда она вышла, юная дама глубоко вздохнула. Массируя виски, она попыталась избавиться от предчувствия нависшей над ней непоправимой, окончательной катастрофы.
Забываться ей сейчас нельзя. Нужно сохранить рассудок, все обдумать, найти решение, выход.
Но возможность только одна. Если спасать любовь, нельзя рожать ребенка! Это крохотное дыханье жизни, растущее в ней, возникшее как раз из любви и нежности, подаренных ею и Филиппом друг другу.
Она попробовала заняться вычислением, но прежде чем смогла сделать какой-то логический вывод, уже утвердилась в уверенности, что зачатие ребенка произошло в новогоднюю ночь. Полная отдача всего ее существа была вознаграждена грядущей жизнью. И такую награду она решила вырвать, уничтожить, убить! Неужели ко всем бедам она потеряла еще и рассудок?
К сожалению, нет! Просто наступила полная ясность.
Филипп Вернон, маркиз де Анделис, гордый длинной родословной своих благородных предков, никогда не признает незаконное дитя от крестьянской дочери своим наследником. Одно дело влюбиться в простую, незнатную девушку, и совсем другое – сделать ее ребенка наследником древнего рода голубых кровей.
Пусть он никогда не говорил об этом впрямую, однако существовало как бы негласное соглашение избегать в часы любви возможности забеременеть. Только в новогоднюю ночь оба, забыв о благоразумии, целиком подчинились голосу страсти. Нет никакого сомнения в том, что Филипп не хочет от нее ребенка!
Фелина поднялась и решительно скинула с себя платье. Надев лежавший наготове теплый домашний халат и спрятав озябшие пальцы в широкие рукава, она принялась нервно ходить по спальне.
Как ни сожалела она о временном расставании с Филиппом, теперь она была этому рада. В данный момент она не согласилась бы предстать перед ним, чтобы он не догадался о ее паническом состоянии.
Даже живя в глухой деревушке, молодая женщина имела представление о прерывании беременности. В Сюрвилье проживала мудрая женщина, помогавшая, вопреки желанию аббата, отчаявшимся крестьянкам посредством определенного травяного отвара. Благодаря ей, измученная мать избегала родов очередного голодного рта, когда и уже родившиеся дети редко имели возможность прожить достаточно долго. Не все благополучно переносили последствия выкидыша, но большинство считало риск совершенно оправданным.
Фелина не сомневалась, что прилежная Иветта найдет для нее такую же женщину и в Париже. Она невольно ощупала свое стройное тело. Нет, еще ничего не заметно, но время работало против нее.
Она и так обязана лишь случаю тем, что Филипп оказался на охоте, а Амори де Брюн по болезни в постели, и что ни один из мужчин, озабоченных ее здоровьем, не увидел пока признаков ее недомогания. Как долго сумеет она морочить им голову?
Потрескивание одной из свечей, горевших в спальне, вернуло ее к действительности, и рукой заботливой хозяйки она поправила фитиль, прежде чем продолжить беспокойное хождение.
Проблема заключалась не в осуществлении плана, а в ее неспособности довести его до печального конца.
Убить ребенка от Филиппа? Никогда! Эту драгоценную крохотную жизнь, принадлежавшую только ей! Этого восхитительного маленького юношу со светло-коричневыми глазами или эту очаровательную маленькую барышню, которую красота отца сделает подобной чуду.
Фелина внезапно остановилась и возбужденно стиснула руки.
Правда, с опозданием, но зато интенсивно и неудержимо охватила ее бурная радость. Она всегда учитывала горькую реальность, сознавая, что ее любовь с Филиппом не может продолжаться долго. Уже на грани приближающегося отчаяния наслаждалась она каждым поцелуем, каждой лаской в ожидании окончательного расставания.
Столь благородный кавалер, как маркиз де Анделис, когда-нибудь пресытится ею. Однажды, несмотря на теперешние заверения, он женится на другой, более достойной, чтобы не прекратился его род!
Фелина не обижалась на него за это. Так поступить – его право и его долг. Придет время подчиниться обстоятельствам, и тогда все кончится. Она останется одна, с пустыми руками, со своими сновидениями и воспоминаниями.
А ведь сейчас небо послало ей утешение в ее грядущем одиночестве. Ребенка! Ребенка, способного оживить память о своем отце. Принадлежащее ей создание, которому она сможет отдать всю любовь, уже не нужную Филиппу.
– Нет, родной мой, ты должен жить. Ты дашь мне силы совершить необходимое! – прошептала она, впервые думая о зарождающейся жизни как о собственном ребенке.
Фелина расцепила пальцы и устало откинула со лба прядь золотистых волос. Переходя от бурной радости к беспросветному отчаянию, она понимала, что ей оставался лишь один путь, который она должна честно пройти до конца.
– Надо покинуть Филиппа, пока он не заметил беременности!
Вот только куда уходить? Где искать убежище или новую родину одинокой молодой женщине в положении и без всякой защиты?
Нужно выиграть время и все хорошенько обдумать. И как можно скорее, когда перестанет болеть голова и прояснятся мысли.
Усталость, с которой будущая мать боролась весь день, навалилась на нее с новой силой. Она была измучена, выпотрошена до самого дна. Но теперь, зная причину, она перестала бороться. Новая жизнь требовала своего.
У Фелины едва хватило сил поправить каминную решетку и погасить свечи, прежде чем залезть под одеяло. Красноватый уголь в камине продолжал светиться, а она погрузилась в беспокойный сон.
Глава 14
– Ох, уж эта зима! Поверь, дитя, я с каждым годом все больше тоскую по весеннему теплу!
Амори де Брюн, тяжело опершись на палку с серебряным набалдашником, опустился в кресло перед камином в покоях маркизы. Он скорчил гримасу, издеваясь над собственной неподвижностью.
– Выпейте глинтвейна, отец. Он поможет вам согреться. Иветта добавила туда макового семени для снятия болей.
Фелина заботливо протянула ему серебряный кубок с дымящимся напитком, прежде чем снова сесть на кожаный диванчик у окна, где Кроха уже ждал от хозяйки продолжения ласки.
– Ты выглядишь так, словно и тебе необходимо что-то теплое, – заметил старый дворянин, наморщив лоб над кустистыми бровями. – Или ты решила подражать прозрачной красоте мадам Габриэллы? Трудно представить себе, что Филипп будет от этого в восторге, когда расстанется наконец с волками из Фонтенбло! Плохо себя чувствуешь?
Фелина, все еще страдавшая от приступов тошноты, несмотря на травяные настои Иветты, в самом деле утратила часть своей сияющей свежести. Но она объяснила такое изменение с ловкостью, приобретенной за последние дни.
– Небольшое расстройство желудка, которое скоро закончится. Не волнуйтесь. Я съела рыбный паштет, а его лучше было бы отдать мадам д'Ароне.
Поскольку она уже поведала Амори де Брюну о неприятном происшествии, он оценил ее иронию и ухмыльнулся, а затем по-отечески утешил ее.
– Ты придаешь сей даме значение, какого она не заслуживает. Любому известно про ее тщеславные надежды, разрушенные тобой. То, что она показала когти, несущественно! И сплетни давно касаются других мелочей.
Несколько дней назад такие фразы вызвали бы у Фелины возражение. Теперь же она по многим причинам соглашалась со стариком. Тереза д'Ароне и ее мелочные интриги действительно стали несущественными, имеющими столь же малое значение, как и вопрос, сможет ли маркиза де Анделис и дальше мешать ее планам. Ибо дни маркизы были и без того сочтены.
В раздумье она сжала полные губы, а ее ясные глаза потемнели. До сих пор она ни на шаг не продвинулась в разрешении своих проблем.
Куда ей бежать? Осмелиться ли попросить о помощи Иветту? Та, во всяком случае, знакома с акушеркой, способной помочь Фелине в трудный час. Однако пока у нее не хватило мужества обдумать это.
А как убедительно объяснить отказ от роскошной жизни в Париже рядом с так называемым супругом? Открывать тайну своего происхождения, разумеется, нельзя. Слишком велика оказалась бы опасность для Филиппа и Амори де Брюна. Король никогда им не простит попытки одурачить его с помощью крестьянской девки.
В испуге обнаружила она, что старый дворянин наблюдает за ней какое-то время, и выдавила из себя слабую улыбку.
– Извините, отец, я стала невнимательной. Вы что-то рассказывали мне о новых шелковых мануфактурах, которыми король надеется ослабить торговую монополию венецианцев?
Ее собеседник помедлил, раздумывая, соглашаться с явной попыткой сменить тему или нет. Его раздумье прервала Иветта.
Она деликатно постучала пальцем в дверь, предупреждая о визите, и пропустила перед собой невысокого мужчину в темной одежде. Мужчину сопровождали две служанки, которые осторожно внесли завернутые в белое полотно платья.
Амори де Брюн поднялся с помощью палки.
– Уступаю натиску шелка и кружев, дорогая! Хорошенько присматривай за своей госпожой, Иветта. По-моему, ее здоровье в последние дни требует улучшения!
Так как он сразу же повернулся к двери, от его внимания ускользнул многозначительный взгляд, брошенный Иветтой на напряженное лицо маркизы.
Фелина уклонилась от этого взгляда и поздоровалась с господином Орелем, указавшим горделивым жестом на два сшитых им платья.
Фелина искренне похвалила его за превосходно выполненную работу. Платье огненного цвета из прозрачного шелка, посаженное на сатиновый чехол, создавало при движении впечатление колеблющегося пламени. Стоячий, украшенный жемчугом воротник и головной убор, похожий на берет с перьями, прекрасно дополняли наряд.
Однако удивительные расцветки подошли бы только даме со здоровым цветом лица и сияющими глазами. Сегодня на примерке ее раздражал жаркий румянец шелка.
Тем не менее отказаться от платья она не осмелилась. Приняла и это платье, и другое, фиолетовое из бархата, почти без украшений, только с серебряной каймой по подолу и серебряным поясом на талии.
Несмотря на то, что мода предписывала жесткие материи, широкие плотные рукава и сужающиеся, треугольные корсеты, мастер Орель рискнул скроить тяжелый, но очень мягкий бархат в соответствии с женственной фигурой заказчицы. Узкие, доходящие до пальцев рукава, две нижние юбки, лишь слегка поддерживающие широкую нижнюю часть платья. Фиолетовый цвет подчеркивал белизну бюста, соблазнительно вздымавшегося над прямоугольным корсетом. В отличие от пламенной роскоши первого, парадного платья, второе очень подходило для встречи с супругом.
– Вы, маэстро, превзошли самого себя! – сказала Фелина тщеславному портному то, что он так хотел услышать.
Она приказала Иветте выдать нужную сумму из денег, великодушно оставленных в шкатулке Филиппом на период его отсутствия.
Хотя в ее ситуации было безумием покупать новые платья, ей не удалось справиться с искушением. И не вызовет ли ненужные подозрения отказ от одежды, которую совсем недавно поручили сшить мастеру Орелю?
Может быть, женщина, достойная титула маркизы де Анделис, сможет позже носить эти платья. Такая мысль расстроила Фелину, ей пришлось закрыть глаза, чтобы сдержать слезы.
С облегчением восприняла она уход портного и служанок. Иветта вроде бы углубилась в проблему размещения красного платья в одном из сундуков, где хранились наряды маркизы. Бархатное платье Фелина снять не захотела.
Оттенки его цвета напомнили ей накидку, прикрывавшую пеструю статую Девы Марии в боковой часовне церкви Сен-Жермен-л'Оксерруа.
Фелине нравилось излучение наивной покорности Богу, исходившее от статуи, которая, подобно земной матери, держала на руках младенца.
В предыдущие дни Фелина снова и снова тайком пробиралась в часовню, ища утешения в молитве.
Хотя тишина храма успокаивала Фелину и вселяла в нее веру, она все больше осознавала, как не хватает ей внутренней покорной набожности ее матери и младшей сестры. Она скорее полагала, что всемогущий Господь дал своим созданьям разум и руки, чтобы они сами справлялись со всеми трудностями, а не ждали пассивно помощи свыше. К сожалению, он явно переоценил мудрость и силы сотворенных им христиан.
По крайней мере, ее мудрость и силу. Хотя Фелина ломала голову до боли в висках, она так и не решила, с чего начать и куда бежать. Испытывая заторможенность всех восприятий, она и боялась, и желала возвращения Филиппа. Куда бы ни направилась, она хотела напоследок еще раз увидеть Филиппа, взять с собой воспоминания о последнем поцелуе, последних объятиях.
Тишину в покоях нарушало только шуршание материи и потрескивание дров в камине. Вскоре придется зажигать свечи, так как снаружи туман над рекой уже смешался с сумерками, образуя плотное покрывало.
Стук закрываемой крышки означал, что Иветта, закончив укладывать одежду, ждала дальнейших распоряжений. Приглушенный шум прервал печальные размышления Фелины.
Приняв внезапное решение, она обратилась к горничной:
– Принеси темный плащ на меху. Мне нужно глотнуть свежего воздуха. Сады в это время уже совсем опустели.
Странный каприз госпожи, решившей в наступающей темноте прогуляться по пустынным аллеям, вызвал возражение Иветты.
– Вы простудитесь, мадам. В такой туман опасно выходить наружу! Да еще в вашем состоянии.
Фелина невольно пожала плечами. Упоминание о тайне, известной лишь ей и Иветте, особенно ее рассердило.
– Чепуха! Я в конце концов не больна. Закутавшись в соболий мех, я не застыну. И тебе нет необходимости меня сопровождать. Я возьму с собой Кроху, ему полезно немного погулять на воздухе.
Столь резко поставленная на место Иветта дальше возражать не осмелилась. Она уставилась на дверь, захлопнувшуюся за юной дамой. Ей стало страшно. Внезапный испуг сковал камеристку.
Стоя двумя ногами на земле, обладая острым языком и быстрым соображением, она вовсе не была мечтательной, подверженной влиянию призраков, не искала в каждой мелочи знаков грядущего несчастья. Но сейчас ей хотелось силой удержать элегантную благородную даму, ушедшую с болонкой на руках.
Хотя их отношения за последнее время стали гораздо прохладнее, она по-прежнему испытывала сильную симпатию к Фелине. Внутренний голос подсказывал ей, что маркизе де Анделис грозит опасность.
– Какой неоценимый подарок вечернего времени! Уделите мне капельку вашего внимания, мадам. Я уже несколько дней ищу возможности поболтать с вами наедине.
Фелина, вздрогнув, посмотрела в темные горящие глаза Терезы д'Ароне и от испуга чуть не уронила Кроху на каменную дорожку. Такая внезапная встреча со своей противницей – тяжелое испытание для ее выдержки.
Маркиза сжала губы и молчаливым кивком головы выразила свое согласие: отказ от беседы означал бы подчеркнутую невежливость.
Мадам д'Ароне торжествующе рассмеялась.
– Не здесь, моя красотка. Будьте любезны проводить меня немного.
Слишком поздно Фелина призналась себе, что было бы лучше отказаться. О чем могла она говорить с этой женщиной? Ее отвращение было огромным и наверняка взаимным.
Помещение, куда они вошли, было столь очаровательно, что Фелина не смогла сдержать тихий звук восхищения.
На стенах, обитых деревянными панелями, изображались рельефные сцены из Библии. У передней стены находился небольшой трехстворчатый алтарь, основанием которого служил серебряный помост. Отдельные иконы, написанные в итальянском стиле, прославляли Благовещение.
Без сомнения, Фелина оказалась в маленькой часовне.
– Нравится?
Она услышала какой-то подвох в тоне вопроса, однако, будучи простодушной, не сообразила, куда клонит мадам д'Ароне.
– Конечно! Здесь очень красиво! У вас что, в Лувре своя молельня?
И снова злорадный смех, от которого волосы у нее на затылке встали дыбом.
– Нет, моя несведущая подруга, такой чести я не удостоена. Владелицей этого благочестивого места должна быть королева Франции. Пока король не женится снова, герцогиня де Бофор молится здесь порою наедине.
– Очень любезно с вашей стороны продемонстрировать мне здешние сокровища. Благодарю вас. Однако мой песик, как видите, забеспокоился и требует продолжения прогулки.
Фелина инстинктивно расправила плечи под элегантным плащом. Держа на руках крохотную болонку, она повернулась и быстро направилась к выходу.
– Не торопитесь, мадам! Разве вы не хотите использовать возможность для молитвы, как делали это с благочестивым прилежанием перед Мадонной в церкви Сен-Жермен?
Кроха, протестуя, затявкал, ибо маркиза де Анделис вдруг сильно стиснула пальцами маленькое тельце. Она прищурила глаза и вопросительно посмотрела на Терезу д'Ароне. До нее еще не совсем дошла суть ехидной реплики.
– Шпионите за мной, мадам?
– Если бы я догадалась, какая от этого может быть польза, я бы так и поступила. Мне же помогла только случайность. У вас, моя дорогая, прекрасный, весьма необычный плащ. Когда я снова увидела его на вас, я стала уделять вашим ежедневным прогулкам побольше внимания и очень удивлялась, видя дочь ревностного протестанта преклоняющей колени в католическом храме. Хотите по примеру нашего монарха сменить веру? Весьма пикантная новость.
Обилие различных возражений, одновременно готовых сорваться с уст Фелины, помешало ей сразу же произнести единственное. В отчаянии и растерянности прибегала она к утешению, привычному для всех, нуждающихся в помощи, к церковной молитве. К молитве в католической церкви, ибо в ней ее когда-то крестили и воспитывали.
Она заставила себя спрятать свой страх.
– Не городите чепухи, мадам. Кому интересно знать, в какой церкви я молюсь?
– Его Величеству королю Франции, детка. Он отказался от протестантских догматов и вернулся в лоно святой римской церкви. Каждый протестант, последовавший его примеру, укрепляет его позиции, подтверждает его правоту.
Превосходно зная причины кровавой, длительной войны, из-за религиозных разногласий разорившей страну, Фелина не могла понять ее последствий. Стремление убивать друг друга, молясь одному христианскому Богу, пусть и по-разному, казалось ей проявлением глупости и человеконенавистничества. Она вспомнила длительные споры с Амори де Брюном в замке Анделис, которые касались непостижимых для нее вопросов.
Маркиза де Анделис предчувствовала опасность, исходившую от стоявшей перед ней интриганки. Но что та имела теперь в виду? Невольно попыталась она защититься от следующего удара.
– Вы собираетесь в этом священном месте спорить со мной на религиозные темы, мадам? – произнесла она холодно.
– Вовсе нет, прекрасная маркиза! Хочу только ознакомить вас с неизбежным следствием ваших действий.
Тереза д'Ароне уже не скрывала своего торжества.
– Ну что ж, высказывайтесь.
– Если король узнает о вашем явном предпочтении католицизма, он наверняка заставит вашего отца и супруга последовать вашему примеру. Вы исполните, так сказать, роль миссионерши в вашем протестантском семействе. Вечная благодать будет вам обеспечена и поможет легче перенести вполне предсказуемую реакцию членов семьи.
– Нет, вы не сделаете этого!
С трудом преодоленное желание свернуть шею элегантной персоне в роскошном платье из парчи на мгновение полностью захватило все существо Фелины. Ненависть придала серым глазам стальной оттенок обнаженного меча.
Мадам д'Ароне осторожно отошла на шаг назад.
– Хотите мне помешать?
Ее смех сделался пронзительным Она с подчеркнутой небрежностью поправила кружевные манжеты.
– Ваш супруг меня унизил и оскорбил. Я не проститутка, от которой можно отделаться парой драгоценностей. Мне доставит огромное удовольствие видеть его серьезные затруднения. Затруднения этого высокомерного, заносчивого гугенота, так гордящегося своей дружбой с королем. Как замечательно, что его маленькая женушка предательски нанесла ему удар в спину, сменив веру.
