Текст книги "Пустые времена"

Автор книги: Марго Па

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 12 страниц) [доступный отрывок для чтения: 5 страниц]

– Кажется, за нами пришли, – прошептала Вика.

Бармен спокойно, не поднимая головы, протирал теперь уже стаканы. Немногочисленные посетители продолжали трапезу, словно ничего не произошло. Официантка раскачивающейся походкой подошла к столику с Двойниками и спокойно начала смахивать крошки прямо им на колени.

– Кроме нас, их никто не видит, – изумленно выдавил из себя Гоша.

Они установили новый рекорд скорости, когда Двойники резко встали из-за стола и начали движение в их сторону. Дверь распахнулась в ночь. Визг тормозов.

– Вы что банк ограбили?

Машина резко тронулась с места.

– Скорее, ради всего святого!

Злосчастное кафе скрылось из виду. Оба облегченно вздохнули. Машина резко тронулась с места.

– Я сегодня разбил свой компьютер, выбросил из окна. Думал, больше Его не увижу. Нужно вернуться, – вдруг вспомнил Гоша, быстро продиктовав свой адрес таксисту.

– Ты сказал, что сам Его создал, как?

– Я работаю над компьютерными играми. Создаю виртуальных людей в 3D графике. Там они лучше, чем в жизни. Я всегда хотел встретить человека, который бы понимал меня. А кто лучше поймет меня, как не я? Да, я мечтал о своем Двойнике, – вздохнул Гоша. – А потом как-то вечером ко мне зашел странный человек и принес книгу по визуализации. На обложке я увидел себя.

– А как выглядел этот человек? – оживилась Вика.

– Он был в черном. Если бы пришлось моделировать Сатану, то взял бы его образ на вооружение.

– Я тоже его видела перед тем, как все началось.

– Сделка с Дьяволом? Стандартная схема. Но при чем тут Двойник?

– Мне кажется, они наша замена на Земле, чтобы никто не заметил исчезновения.

– Возьмем попутчицу? Ночь на дворе, надо бы подвезти, – прервал их разговор водитель.

Голосовавшая женщина села в машину, и они снова понеслись по пустой ночной магистрали.

– Приехали, – сказал водитель, резко затормозив в Гошином дворе.

– Вот, возьмите, – Гоша вынул деньги из кармана.

Сидящие на переднем сидении обернулись… Двойники! Двери машины заклинило, а они спокойно смотрели на панику позади.

– Вас нет! Вас никто не видит! Мы сошли с ума… просто сошли с ума! – у Вики началась истерика. Ее Двойник, шепча, как шепчут детям на ночь, чтобы их успокоить, снова простер к ней отливающие синевой в ночном свете руки.

– Не смотри на нее, не смотри! – закричал Гоша, пытаясь ударом ладони откинуть ее Двойника назад. Но рука прошла сквозь лицо, как сквозь воздух, и он беспомощно натолкнулся на спинку переднего сиденья.

– Дверь, – прошептала Вика. Двери в машине все это время были открыты.

– Бежим! – Гоша выдернул ее, как из колодца, на улицу.

Они долго бежали по неровному и скользкому от первого снега гравию, затем по лестнице. Но лишь закрыв за собой дверь, поняли, что это их не спасет. В квартире на Гошином похожем на космический корабль столе возвышался компьютер. С экрана шел голубоватый мерцающий свет, который становился все ярче.

Компьютер с Двойником не разбился. Должен быть какой-то другой способ, чтоб их уничтожить. Какой?

Ведьму сожгли. Двойник ушел через зеркало…

Сжечь… Нужно все сжечь!

****

Ночью Вике снился знакомый с детства сон. Покинутый, мертвый город, улицы разрушены настолько, что невозможно узнать свой дом среди других, искалеченных взрывами неведомой войны. Она не могла вернуться домой. Ей не у кого было спросить дорогу, и Вика подошла к нищим на углу улицы. Нищие молча окружили ее со всех сторон, их становилось все больше и больше. Это – не люди, а куклы с пустыми глазницами водили хоровод вокруг нее…

Образ Мертвого города тревожил Вику давно, но она умела справляться со своими снами. Вика знала, что стоит написать об этом, как сны превратятся в очередную историю, сказку, выход из которой будут искать уже ее герои, а не она. У психологов это называется арт-терапия, когда пережитые тобой страх или боль становятся произведениями искусства.

 «А что если Двойник ведьмы – ее замена на Земле, а она попадает в Мертвый город?» – спросила себя Вика, и у нее появилась уверенность в том, что сценарий все же будет написан. Любите свои кошмары, порой они способны творить чудеса. В конце концов, это же ни что иное, как мы сами, наша темная сторона. Наш собственный Двойник, потаенный внутренний голос, предупреждающий об опасности.

«Не только ведьма способна создать Двойника, мы все вызываем их к жизни своими действиями или, наоборот, бездействием, нежеланием помочь друг другу. Двойник – зло внутри нас. Двойник – наше прошлое, дурные поступки, которые обретают силу над нами, когда смолкает совесть за содеянное. Люди, утратившие чувство вины, не могут выбраться из Мертвого города. Они ничего не помнят, у них нет лица, как у кукол с пустыми глазницами в моем сне. А у Мертвого города есть Хранитель, тот, кто вызвал меня сюда», – в жизни Вики часто бывали моменты, когда она не осознавала, где живет сама: в мире, который придумала, или в мире, который придумали задолго до ее появления на свет. Она преображала реальность, и ей нравилось испытывать чувство вины за предательства прошлого. Чувство вины и сожаление создавали вокруг нее ореол героини трагедии, а расплачиваться за поступки Вики приходилось уже героям ее сказок и снов. Слова – легковесны, их всегда можно вычеркнуть и переписать заново, как и дни, месяцы, годы собственной жизни.

Когда все мешалось в ее голове, это не только не пугало ее, напротив, наполняло долгожданной радостью. В такие дни она «жила полной грудью», к ней возвращался волшебный голос. Если дни не превращались в истории, они становились безликими, а Вика утрачивала смысл происходящего. Дни, когда она не могла сочинять, сплетались для нее в пустые времена, и она ждала только одного – вернуться в мир, где все придумано ею.

Есть люди на свете, которым непременно нужно сочинять истории, и она принадлежала к их числу. Вот только истории бывают разными, и далеко не все из них способны сделать человечество хоть немного счастливее.

****

Постепенно дым костра рассеялся. Викины кошмары о Мертвом городе претворились в явь. Они стояли посреди площади, от которой в разные стороны разбегались жуткие кривые улицы. Серые, покосившиеся, разрушенные дома. Под ногами – стекла, железная арматура, острые камни. Выбитые окна – как челюсти разинутой пасти. Дым обвивал ноги черными змеями.

Резкий шелестящий звук. Они снова пришли за ними.

– Вставай мне за спину, будем отбиваться! – в голосе Гоши прозвучали решительные стальные нотки. Двойники, медленно сужая круги, начали свой зловещий танец вокруг них, подходя все ближе и ближе.

Дзинь. Вика выронила железный прут из руки. Ее Двойник, резко увернувшись от удара, взлетел в воздух. И они продолжили движение по кругу, как в классическом восточном боевике.

Дзинь. Гоша наступил на разбитую бутылку. Медленно наклонился за ней, поднял. В руках – спасительное оружие: стекло, разбитое «розочкой». Еще удар. Стекло плавно вошло в плоть Двойника. Нестерпимая боль пронзила грудь, потемнело в глазах.

Глухой удар тела о мостовую заставил Вику оглянуться назад: на Гошиной груди расползалась рваная рана, а стекла мелкими осколками осыпались с рубашки его Двойника. Она присела рядом с Гошей на камни, беспомощно наблюдая, как его кровь уходит в черные щели разбитой брусчатки заброшенной площади. Самый страшный противник человека, оказывается, он сам.

Двойники повели их в замок Хранителя.

И Вика, и Гоша с первой же встречи с Хранителем где-то в глубине души знали, кто он. Невероятные вещи всегда происходили и будут происходить, беда в том, что в них никто никогда не верил и не поверит.

– Хранитель, мы сделали все, что ты велел. Они оба перед тобой. Даруешь ли ты нам жизнь на Земле? – торжественно в один голос произнесли Двойники.

Причудливые витражи готических окон создавали зловещее свечение над его головой. Тень металась по стенке, напоминая дьявольский нимб. Хранитель, скрестив руки на груди, долго и пристально разглядывал Вику.

«Только бы снова не закружилась голова, только бы не упасть», – стучало у нее в висках. Гоша с трудом держался на ногах, опираясь на ее плечо. Кровотечение не прекращалось.

Хранитель поморщился:

– Испортили мою лучшую ковровую дорожку, хотя скоро твоя кровь почернеет и исчезнет. В черном цвете есть преимущества, не так ли?

Двойники усердно закивали, как преданные слуги.

– Ну что ж, теперь долг можно считать исполненным. Вы – свободны. Наслаждайтесь! Я вызову вас, когда в том будет необходимость.

Двойники быстро удалились. Хранитель взглядом снова взял Вику на прицел.

– Добро пожаловать в Безвременье, Мертвый город отражений, вечный город строителей! Городу нужны строители, сильные и молодые, как вы. Город должен уйти в бесконечность, тогда моя власть станет абсолютной. Стража! Подготовьте их к созиданию вечности!

Как выглядит стража, Вика уже знала, – куклы с пустыми глазницами, когда-то преследовавшие ее во сне.

И словно во сне, она отстраненно наблюдала сквозь высокие окна недостроенный город, уходящий за горизонт, где как в огромном, кишащем человеческими телами котловане, миллионы рук кирками рассекали черные камни, миллионы спин сгибались под тяжестью неподъемных каменных глыб. Вечная стройка, без начала и конца.

Стражники тащили их вперед и вниз, предусмотрительно приковав цепью друг к другу, пока узкие коридоры замка и лестничные пролеты с высокими готическими окнами не уткнулись в двери, ведущие в подземелье.

 Темнота, лишь всполохи факелов. Бесконечные повороты, камеры, из которых несся нечеловеческий вой, страшные обезумевшие люди–тени то и дело бросались на решетку. Вика больше ничего не боялась. Отстраненность, как будто ее не было здесь, и все это происходило не с ней, а с кем-то другим. Человеческий организм перестает чувствовать острую боль, как только она достигает своего пика. А страх и боль – два схожих явления.

Наконец мучительное движение вперед прекратилось. Стражник с трудом повернул тяжелый ключ, ржавая решетка со скрежетом и стоном разинула глотку, и они провалились в каменный мешок темноты.

Приглядевшись, Вика поняла, что темнота не была абсолютной, кто-то прятал ладонью тусклое пламя свечи. Свет приближался. В огненном всполохе мелькнуло несколько лиц, похожих друг на друга как две капли воды. Строители Мертвого города – те, кем и им предстояло стать.

– У вас другие лица… Вы пришли сюда сами? – глухо прозвучал голос со свечой.

– Мы сожгли зеркало, – робко ответила Вика.

– Зеркало – это путь между мирами. Вы сожгли мост, оставшись на чужом берегу. Боюсь, у вас немного шансов выбраться отсюда, – Строитель поднес свечу к лежащему без сознания на полу Гоше. Он долго водил свечой вдоль тела, потом разорвал рубашку на груди, рассматривая рану.

– Воды, и найдите мазь.

Сотни рук начали шарить по стене в поисках уступа, потом одни из них бережно передали флакон с мазью Строителю.

– Здесь раны не затягиваются, но никто и не умирает. Он лишь постоянно будет чувствовать боль. Здесь к ней быстро привыкаешь, – бормотал он себе под нос, врачуя Гошины раны.

– Где мы? Куда мы попали? – единственный способ проснуться Вика видела в том, чтобы узнать правду.

– Вы – вне времени, в городе отражений. Здесь каждый видит только себя, свое отражение, поэтому все мы теряем лицо и становимся похожи друг на друга.

– Зачем мы здесь?

– Вы видели своих Двойников, значит, совершили ошибку в прошлом, просто так сюда никто не попадает. Но вы – другие, у вас пока еще есть лица, вы помните, откуда пришли, и можете все изменить.

– Что нужно изменить? Я хочу вернуться домой! Что нужно сделать, чтобы этот кошмар закончился?

– Ваши грехи – ваше дело, ваши воспоминания. Если сможете вспомнить – сможете выбраться. Невиновных нет. Все, что отличает человека от не человека – совесть и чувство вины…

– Но что именно вспомнить?

– Не знаю. Первую зависть, злость, ненависть, может, причинили кому-то боль, не заметив этого. Страшнее всего равнодушие, как в темноте, теряешь дорогу. Пока горит хоть огарок свечи, надежда есть, Бог никогда не отворачивается от раскаявшихся. Он укажет путь к той точке, где все началось.

– Бог? Мы – умерли?! Мы – в Аду? – Вика сама не верила в то, о чем спросила.

– Шшшш! Тише! – Строитель взял из темноты что-то в руку, и на каменном полу возник нарисованный углем незамкнутый знак «бесконечности».

– Нет, вы не умерли. Не существует жизни после смерти. Наш мир параллелен вашему. Правый круг – Земля, левый – ее отражение. Пока Мертвый город не достроен, сохраняется равновесие. Когда линии сомкнутся, часы и календари потеряют свой смысл, а Хранитель получит вечную власть над мирами: и тем, и этим. В мире есть добро, есть зло. На Земле есть время, которое позволяет отделить добро от зла. Для того, чтобы понять результат поступка, он должен иметь свой конец и свое начало. Здесь времени нет. Поэтому все теряет смысл. Бог – это наша совесть. Пока мы слышим ее глас, Он видит нас и направляет. Как только чувство вины смолкает, мы теряем дорогу и попадаем сюда, в царство Хранителя. Вам нужно все вспомнить.

Гоша застонал и приоткрыл глаза. Строитель по-отечески погладил его по голове.

– Скоро очнется. Когда выведут на стройку – бегите. Пока ваши лица не изменились, вы многое можете. Помните об этом!

– А почему вы – здесь? Почему не бежите? – спросила Вика. Строитель с каждым произнесенным словом становился ей все ближе.

– Я ничего не помню, – вздохнул он, поднося свечу к своему лицу. Вика снова увидела маску с пустыми глазницами.

– Совесть – это память. А я не могу вспомнить тех, кому причинил боль. Бог покинул меня. Теперь мы все останемся здесь. Мы не помним, кто мы и откуда, мы способны только строить Мертвый город, больше у нас ничего нет. С тех пор, как Ведьма создала Двойника, Хранитель обрел новых слуг, и они прекрасно играют наши роли на Земле.

– Но почему Хранитель не использует силы Двойников для строительства города? Почему не оставит нас в покое? Зачем ему нужны люди?

– Двойники – это зло внутри нас. Оно не способно созидать. Районы города, построенные ими, разрушаются быстрее, чем строятся новые. Лишь человек с его вечной тягой к добру способен быть создателем.

****

Каждый четвертый житель Москвы – приезжий, то есть два с половиной миллиона человек, – тот самый верх шкалы честолюбия. Каждый приезжий пожертвовал своим прошлым ради того, чтобы влиться в столичную жизнь. У каждого из нас – своя история: возлюбленные, брошенные ради более успешных столичных претендентов, родители, лишившиеся детей и вынужденные встречать старость в полном одиночестве, собаки, сбежавшие накануне нашего отъезда…

Два с половиной миллиона трагедий! Мы заключаем сделку с совестью и попадаем в Мертвый город. Город Двойников, город строителей успеха и славы, безликий город отражений – звезд и кумиров, друг друга, образов общества мечты, навязанных рекламой. Город, в котором сносятся целые улицы, и исторический центр уступает место финансовым пирамидам. Постепенно мы забываем прошлое, и чувство вины перед близкими притупляется. Мы перестаем узнавать себя в зеркале, мы же стремимся подражать тем, кто стоит на ступеньку повыше. Мы – куклы с пустыми глазницами. Мы воздвигаем несуществующие здания успеха и счастья, забывая о том, что дома, не согретые теплом наших близких, рухнут задолго до того, как будут достроены. Отрекаясь от прошлого, мы выбираем Мертвый город, не зная, что там нас ждут лишь пустые времена. Вечная стройка без начала и конца. Иллюзия Мертвого города.

Вика чувствовала себя отверженной на чужбине и не прощаемо виновной дома, и она безропотно ждала, когда молчаливая струна внутри онемеет окончательно, разучившись говорить.

Пока ее имя светилось в титрах кинофильма, ее охотно слушали, или, по крайней мере, делали вид, что слушают, ожидая своей очереди заговорить, имен новых друзей и коллег накопилось на целую записную книжку. Но уже спустя месяц после премьеры все номера телефонов оказались вне доступа, причем Вика знала, что «позвоните позднее» звучит только для нее. Все они исчезли внезапно, не прощаясь, ушли строить свой Мертвый город, имя которому благополучие. Может быть, это и есть синоним слова одиночество? Ей казалось, что все, кто окружал ее в дни успеха, были лишь бестелесными призраками. В толпе легко быть призраком, время растворяет всех в кипятке толчеи бессмысленных дней и ночей, и лиц, потерявших свои очертания. Ей не хватало искренности и живого тепла. В Москве лица менялись, как аватары[3] на форумах, для каждого случая или человека – своя маска с пустыми глазницами. Вика ощущала усталость, словно постоянно спала в одежде и никак не могла расслабиться, почувствовать обнаженной кожей шелк простыни. Они все спали в одежде, готовые сорваться в ночь по первому телефонному звонку их удачи. Безликие маски. Бестелесные призраки. И если бы ее спросили, она сказала бы, что Москва – самый одинокий город на свете.

Но и дома ее никто не понимал.

«Если не запирать своих демонов внутри бумажного листа, можно сойти с ума. Я – сосуд, ежесекундно наполняемый водой, и если ее не вычерпывать, вода хлынет через край», – поначалу Вика пыталась объяснить это всем: друзьям, коллегам, знакомым… Бесполезно. Когда говоришь людям, что ты – сценарист или писатель, да, пока несостоявшийся и непризнанный, но… когда-нибудь… Они отшатываются от тебя с каким-то удивленным омерзением, словно разговаривают с человеком, подхватившим неприличную заразу. Вроде осуждать они тебя не смеют – ты их друг, но и врать, что все в порядке, им не хочется. И Вика научилась молчать. Хотя молчание – не самое плохое, что может быть, – хуже, когда скрыться невозможно. Когда близкие люди вдруг становятся тебе врагами. Именно они постоянно твердят: «Не получится – не переживай! Мы же любим тебя». Но они никогда не поймут, что есть лишь один путь, и ты живешь затем, чтобы получилось. Если хочешь творить – твори в одиночестве, дабы не видеть их снисходительный всепрощающий взгляд. Одного они только не в силах простить – выбора в пользу творчества. Они подсознательно ждут, когда ты придешь и скажешь: «Я – бездарность, я не могу писать», чтобы погладить по голове и сказать, что, мол, нам с тобой исключительной судьбы никто и не обещал, пойдем лучше ужинать и смотреть телевизор. Когда-нибудь они спеленают тебя окончательно, и больше ты не напишешь ни строчки. «Я уезжаю потому, что ты не понимаешь меня!» – кричала Вика на прощание Гоше.

И все же Вика вернулась домой – переждать.

Они шли вдоль поля ведьм – того самого, о котором она писала. Прогуляться теперь можно было лишь до середины, дальше начинался забор с небрежно прибитой табличкой. На ней размашистыми буквами ярко–оранжевой краской – название строительной организации. Вика с ужасом наблюдала, как огромное поле, где они играли детьми, где происходили исторические события – сожжение ведьм, быстро и без сожаления застраивалось элитными домами. Это похоже на вторжение, на войну, на смерть, на то, что уже никогда не изменить, не зачеркнуть и не переписать заново.

– Уже больше года строят. Говорят, всё поле отдали под застройку, и скоро мы его потеряем, – печально отозвался Гоша на ее мысли.

Глядя на умирающее поле, Вика впервые вдруг четко осознала, что слова преданность и предательство однокоренные. Она была преданна прошлому больше этих людей, которые уничтожали поле. Она помнила все, и вина ее становилась безысходной, неизлечимой. Невозможно предать того, кого не любил по-настоящему. Это абсурд. Получается, что предают нас как раз те, кто нам искренне верен сердцем. И мы снова остаемся наедине с собой. Все дороги ведут к себе. Все ответы ищи в душе своей. Человек способен полюбить по-настоящему лишь тех, кто похож на него. Вечная тоска человечества по второй половинке есть ни что иное, как поиск идеала, которым, по сути, являешься ты сам. Посмотри в зеркало. Возлюби ближнего своего, как самого себя.

Вот только ближние не совпадают с нами, и читая их мысли, ни на йоту не сократить расстояние, разделяющее два разных сердца. Не существует на свете двух людей с одинаковым набором хромосом, даже у близнецов они отличаются. Мы смотрим на одно и то же, а видим каждый по-своему, каким-то нашим внутренним зрением, и с рвением религиозных фанатиков пытаемся обратить других в нашу веру. Но то, во что верим мы, не совпадает с тем, во что верят они. Мы сдаемся и оставляем их наедине с собой.

«Человеку все можно простить, кроме его отсутствия»[4], – вспомнилась Вике прочитанная когда-то фраза. Отсутствие – и есть высшая форма предательства.

Она уехала от несовпадений. Гоша часто болел зимой и ненавидел снег за свое одинокое затворничество, Вика часами могла гулять одна по городу под падающими хлопьями снега, поражаясь красоте каждой снежинки. Вика любила рассказывать сказки в шумной компании, популярность была ей необходима, как летний дождь хлебопашцу, Гоша предпочитал угловые столики на двоих в дальнем зале кафе. Вика смотрела старое черно–белое кино, Гоша – японские фильмы ужасов, и они частенько расходились по разным комнатам по вечерам. Вика никогда не снимала джинсы, а Гоша упорно рисовал ее компьютерную копию в вечернем платье от Шанель. И этому списку не было бы конца, как и полю, по которому они, проваливаясь в снег, устало брели. Невозможно найти копию своей души, посмотреть в глаза другого человека, как в зеркало, и увидеть в нем свое отражение. Никто и ничто на Земле не может иметь копий и повторений.

Им всегда было слишком холодно вместе, но стоило расстаться, как с расстоянием чувства теплели. Так всегда бывает, когда встречаются два абсолютно разных человека, которые совпадают лишь в том, в чем они совпадать не должны, – в иллюзиях. Это все равно, что смотреть сквозь замерзшее стекло с улицы внутрь комнаты в надежде увидеть огонь. Огня не увидишь, только неясные тени, отбрасываемые пламенем. Они не греют, греет лишь воспоминание об огне, ожидание того, что он все же горит в камине, и ты веришь, что возвращаешься в тепло родного очага, но на самом деле остаешься мерзнуть под окнами, не смея войти. «Только над городом темным луна знает, как нам одиноко вдвоем», – была такая строчка в ее стихах когда-то…

Ад – это несовпадения, непохожесть, ад – это наше обреченное одиночество.

Вика посмотрела на свою собаку, весело трусящую рядом и вопросительно заглядывавшую им в лица снизу–вверх: «Вот, кто меня никогда не простит. Наверно, выбирает, с кем ему теперь быть».

Незадолго до окончания школы она подобрала брошенного во дворе пушистого щенка. Щенок вырос и стал сопровождать ее везде: сначала до института, потом, когда Вика устроилась на работу гидом, брала его с собой на обзорные экскурсии по Пскову. Он спал на коврике возле ее кровати, не отпуская от себя даже ночью. Но лохматый Буба (так она его назвала) был кобелем и, как все кобели, настоящим бабником. Накануне ее отъезда он сбежал, увлекшись очередной самочкой. Вика с ног сбилась, прочесывая все дворы в округе, но тщетно. Его нигде не было. А до поезда оставалось сорок минут. И она уехала в Москву без него.

– Я забрал его себе, – мрачно пояснил Гоша. – После твоего отъезда я вспомнил, что забыл у тебя свой свитер и зашел. К тому времени он уже несколько дней проторчал на улице. Обрадовался мне, как родному, понял, наверно, что мы в одной лодке, оба – брошенные.

– А бабушка? Бабушка не могла его впустить? – спросила Вика и вспомнила, что, потеряв собаку, ни разу не поинтересовалась, нашелся ли он, когда звонила домой.

– Бабушка заболела, слегла на неделю и не выходила на улицу, – после минутного молчания ответил Гоша и вдруг резко спросил:

– А ты, вообще, зачем приехала?

– У меня пустые времена, – примирительно вздохнула Вика. – Там ничего не пишется. Сплошная стройка кругом, дома сносят в старом центре Москвы, на их месте банки строят и бизнес–центры. Гул стоит такой, что работать невозможно. Мертвый город какой-то. В любом случае меня бы к весне выселили, потому что дом под снос. А так у вас перезимую, напишу еще один сценарий.

– А, понятно, снова муки творчества, – в голосе Гоши послышалась горькая ирония.

Его фраза вывела Вику из себя.

– Для меня это очень серьезно! Это то, во что я верю! В любой жизни должен быть смысл! – резко отчитала она его.

– Смысл не в этом… – задумчиво отозвался Гоша.

– А в чем? По моему сценарию, между прочим, фильм вышел, вся страна смотрела! – продолжила Вика в том же тоне. Никто не защищается так яростно, как тот, кто действительно виноват.

– Может быть, у вас в Москве и вышел, но у нас в кинотеатре его не показывали. Я смотрел в Интернете: отзывы были не самые лучшие, кассу вы не собрали, на кинофестивали не ездили. Спроси любого сейчас, кто вообще вспомнит твой фильм, а всего год прошел. В этом мире все – призрачно, все слишком быстро меняется и все проходит. Не может стать смыслом жизни то, что позабыто так скоро. Нужно искать что-то другое, понимаешь?

Вика молчала. Гоша был прав. Она смотрела на него и думала о том, как сильно он любил ее когда-то. О том, что пишет историю, которую никто никогда не прочтет, и любит человека, который не простит ей отсутствия.

– Знаешь, – продолжил Гоша. – В детстве я узнал такую сказку: давным–давно, в одном королевстве люди были очень несчастны. И добрый король призвал всех придворных магов и волшебников помочь им стать счастливее. Семь дней и ночей думали маги. И наконец самый мудрый из них вывел формулу лекарства от бед и несчастий: волшебный эликсир погружал людей в сон, во время которого они могли стать тем, кем хотели, могли иметь то, что хотели, во сне сбывались заветные мечты и желания, которые наяву никогда бы не осуществились. Сначала в волшебный сон погружались только несчастные люди и на короткое время, остальные же должны были продолжать жить, как будто ничего не произошло. Но вскоре люди, узнав про эликсир счастья, захватили дворец доброго короля и овладели волшебным напитком. С тех пор королевство погрузилось в вечный сон, и уже ничто было не в силах разбудить его жителей.

Они оба жили в мире иллюзий. Гоша сутками напролет сидел у монитора, пытаясь пройти одну и ту же миссию компьютерной игры. В играх все мечты достижимы. В жизни мечты никогда не сбываются, всегда найдется кто-то или что-то, что помешает тебе стать счастливее. В игре же всегда можно вернуться назад, все переиграть, начать заново, обратив ситуацию в свою пользу, рано или поздно ты все равно побеждаешь. В жизни же у тебя всего одна попытка, и ты не можешь нажать escape. Все это напоминало мир, придуманный Викой, в котором тоже можно было все зачеркнуть, переписать, одно слово заменить другим. Эликсир счастья – слепая луна, в которую они оба верили, с той лишь разницей, что Вика считала эликсир своим предназначением, а Гоша знал его истинный смысл – возможность не смотреть на снег, не говорить друг с другом, не ждать, не жить. Безвременье Мертвого города.

Постояв у забора, укравшего половину поля, они молча повернули назад. Лохматый Буба вопросительно взглянул на Гошу, тот решительно, по-хозяйски взял его на поводок.

– Не нужно его травмировать, пусть останется у меня, – только и сказал он на прощание.

Каждый из них пошел домой своей дорогой. Вика никогда прежде не чувствовала себя такой опустошенной. Мертвый город настиг ее и здесь, в родном гнезде, и если мы – это наши сны, то похоже, она носила его с собой повсюду.

****

Гошины раны не затягивались. Постоянная боль, с которой просыпаешься и засыпаешь, она больше не мешает поднимать на плечи тяжелые каменные глыбы.

– Он готов, – сказал однажды Строитель, и они бежали под их прикрытием.

И снова их окружили улицы Мертвого города. Рана. Как больно! Гоша приложил руку к месту, где всегда ощущал жжение, ладонь окрасилась черным цветом. Это больше не кровь.

– Сильно болит? – спросила Вика и взяла его руку в свою. – Кровь почернела. Мы меняемся.

Гоша посмотрел ей в глаза: у нее больше не было зрачков, он словно смотрел в бездну.

– Пустые, твои глаза пустые!

– Где мы? Что это за место?

– Ты хоть что-нибудь помнишь? Как мы сюда попали? – Гоша остервенело тряс Вику за плечи. Но ничего не помогало, она лишь качала головой, словно видела это место впервые.

– Смотри!

Стена над ними начала кровоточить воском, тяжелыми каплями он с шипением стекал на мостовую. Из-заповорота внезапно появилась процессия с горящими факелами. Убийцы, сжигающие ведьм. Процессия черных ряс медленно раскачивалась из стороны в сторону, с трудом удерживая равновесие. Они могли бы быть людьми, но под капюшонами вместо лиц зияла пустота.

Ее толкали вперед и вперед, она падала и плакала, и Вика плакала вместе с ней. Как же она похожа на нее, эта ведьма! Одна женщина отшатнулась от процессии и что-то протянула ей.

Зеркало, Вика держала в руках бабушкино фамильное зеркало. Заглянуть в него не было сил. Но, осмелившись, Вика узнала отражение псковской улочки, знакомой ей с детства.

– Мы сожгли зеркало! И попали к Хранителю. Нам нужно вернуться в свое прошлое, вспомнить, кому мы причинили зло. Если сможем исправить ошибку, найдем выход отсюда. Посмотри, это моя улица, где я родилась. Чуть дальше будет мой дом. Пойдем!

Темная неуютная комната. Мерный скрип половиц. Бабушка, не вставая с кресла–качалки, подняла на них заплаканные старческие глаза.

– Я знала, что ты вернешься. Я все время ждала тебя.

– Я же обещала вернуться, – Вика присела с ней рядом.

– Нет, тогда ты лгала мне, – в ее голосе не было упрека, и Вике стало еще больнее.

– Ты тоже не говорила мне всей правды о зеркале!

– Я всю жизнь берегла тебя от этой истории. Но ты совершила что-то плохое, Двойник получил выход из зеркала, и Хранитель заметил тебя. А потом ты пошла за ним.

Я пыталась тебя отговорить, но ты не послушала. Я же просила тебя, возвращайся, когда зеркало станет прозрачным, ты не вернулась.

– Я не могла. Я потеряла счет времени. Почему ты не рассказала мне все с самого начала?

– Ты бы мне все равно не поверила. Легенду о Ведьме ты знаешь. Но ведьмой она не была. Она полюбила. Но ее избранник уже имел семью. Красавица, как и ты, она часами могла смотреться в зеркало. Захоти она того, любой отдал бы жизнь за нее. Но только не тот, кого она любила, он был счастлив со своей женой. И тогда пришел Хранитель. Он пообещал ей вечную власть над возлюбленным. И было так. Но взамен она, насладившись счастьем, должна была последовать за Хранителем в Мертвый город. Поэтому она и создала Двойника, хотела, чтобы он вместо нее канул в безвременье. Ее Двойник стал отражением зла, он-то и наслал на город мор и разрушения. Горожане сожгли ее за преступления ее же Двойника, а Двойник исчез в зеркале.