Текст книги "Амплуа — первый любовник"

Автор книги: Маргарита Волина

Соавторы: Георгий Менглет
сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 20 страниц) [доступный отрывок для чтения: 8 страниц]

В «Бедности не порок» есть сцена: Любовь Гордеевна в подвенечном платье – отец силком выдает ее замуж за старика купчика – бросается отцу в ноги и умоляет отдать ее за Митю. Ставил спектакль Василий Осипович Топорков. Любовь Гордеевна бросилась в ноги отцу и, обливаясь слезами, умоляла не губить ее молодость…

Пришел Дикий. Посмотрел. «Как напысано, так и сыграно. Прости, Вася, но это плохо. Девушку зовут Любовь Гордеевна! Отец Гордей – и она гордячка! В ноги-то она падает (ремарка), но не молит, не просит, а… приказывает отцу отдать ее за любимого», – сказал Дикий и «показал»! Упал на колени и на словах: «Тятенька, отдай меня за Митю!» стал стучать кулаком по полу. «Тятенька!» – три удара. «Отдай! (Удар.) Меня! (Удар.) За Митю!» Таких парадоксальных решений режиссер Топорков находить не умел… Не умел и Ершов.

Ершов обратился к Бендеру (ища в нем поддержки). Они проговорили всю ночь наедине, конкретно, о чем они беседовали – неизвестно. На другое утро 1фшов подал заявление об уходе «по собственному желанию».

Смешит в этой печальной истории то, что Ершов искал поддержки у Бендера. Как мог поддержать Ершова главреж Бендер? Он был человеком слабовольным, абсолютно нечестолюбивым и… пьющим. От:ггого (пока) страдала одна его жена. От него ничего не зависело.

Шутник, острослов, он сказал Ершову: «Вся рота не в ногу идет – один поручик идет в ногу»…

Почему Ершова за «консервы» и «усы» не арестовали? Стукачей в театре не было? Вряд ли. «Ребят не трогать!» Но «ребятам» уже подвалило к тридцати, и многие сами уже обзавелись ребятами.

За меньшее и в более молодом возрасте – погиб Марк Карпов. Кривляка и паяц – профиль без фаса и тела, – он в перерыве между репетициями или на трамвайной остановке вдруг начинал выкрикивать:

– Та-ра-па-тя! Цирк – балаган! У ковра кинто шевелит усами: «Мы нэкому нэ позволим лезть своим свиным рылом в наш савэтский агарод!» Та-ра-па-тя! «Жить стало лучше, жить стало вэсэлэе!»

– Марк, перестань! Марк, уймись! Марк, услышат!

– Та-ра-па-тя!…

Внук Евтихия Карпова, известного режиссера, сподвижника (долгие годы) Веры Комиссаржевской, сын актера Карпова, пасынок В.О. Топоркова! За что Марк загремел, если не за «Та-ра-па-тя!». И уж Топорков, наверное, пытался вызволить Марка из беды…

Посадили (кажется, Соловки – могу ошибаться) по статье 58, параграфы И, 12. Отсидел – не загнулся, был живуч, хотя тощ. «Вольняшкой» – заведовал клубом. Поехал в отпуск, к маме, наверное, в Москву. Сняли с поезда, доставили обратно. Расстреляли. Почему? Пока он ехал, клуб сгорел! За диверсию, якобы им организованную. Где логика? Не ищите.

Так и с антисоветчиком П.М. Ершовым. Судьба? Бог помиловал? Но он в жизни ни разу репрессиям не подвергался.

Ершов уехал в Москву, Аля конечно же с ним. Она служила хористкой в Оперном театре Таджикистана, но незадолго до раскола-разлома родила дочку и, оставив ее с бабушкой в Москве, примчалась к мужу. Уходу Ершова Аля скорее обрадовалась, чем огорчилась. Теперь дочка будет с ними.

… По книгам П.М. Ершова училось и учится не одно поколение.

И сейчас в Москве есть студия, где занимаются поведением актера на сцене по методу Ершова.

Последователи его немногочисленны, но их найдешь и в Перми, и в Томске, и во Владивостоке, и в Лондоне, и в Соединенных Штатах.

И все они считают П.М. Ершова великим мыслителем и великим педагогом.

Насчет педагога – мне не судить, но мыслителем (по-моему) Ершов был действительно великим!

Зная, что пребывание в этом мире для нас ограничено, мыслители (разных величин) все время стараются его перестроить (для будущих поколений?!). Пытался перестроить и П.М. Ершов – на своем участке (театр). Захватил он шире. И его учение (мне кажется) могло бы послужить на пользу человечеству – если бы оно им воспользовалось.

Глава 9. «Повесть о женщине» – негласный «Театр Менглета»

«Дайте мне телефонную книжку, и я поставлю по ней спектакль» (афоризм – не Дикого, но часто приписывается ему).

«Повесть о женщине» – пьеса Л. Левина – была «телефонной книжкой», и Менглет поставил по ней спектакль.

Что имеется в телефонной книжке (кроме телефонных номеров)? Имена, фамилии, место проживания и время (год издания телефонной книжки), в которое эти люди проживают.

Все это было в пьесе Левина. Что же еще? Картонные фигуры и – кто чем занимается.

Марина Журавленко – сначала прислуга у владельцев магазина «Восточные сладости» Карантов, потом – начальник железнодорожной станции и депутат горсовета.

Зинка – буфетчица у Карантов, потом портниха.

Сын Карантов Додик – маменькин сынок, потом спекулянт.

Никита Бережной – командир взвода, затем полковник.

Дочка Бережного и Марины – сначала дитя, потом школьница.

Муж Марины Тимофей Рыбальченко – машинист первого класса, потом инспектор Наркомата путей сообщения.

Иван Журба – кавалерист, потом замначальника дороги.

Время – 1920-1936 годы.

Место – южный портовый город.

Перед началом третьего сезона Менглету (в Москве) принесли пьесу. Театр по-прежнему процветал, но с главрежем опять начались неприятности. Не у Менглета – у коллектива и Управления по делам искусств: пьет, не заинтересован в работе и прочее. Менглет опасался – Бендера снимут. Так и произошло. Несколько месяцев обязанности главного режиссера выполнял Менглет. В этот период он и поставил (пришлось!) несколько спектаклей, один из них – «Повесть о женщине».

Чем же его привлекла левинская «телефонная книжка»? В первую очередь протяженностью жизни героев. Смена деятельности, возмужание всегда изменяет личность. Марина, например (будь она даже немой!): кухарка в затрапезе – и начальник железной дороги, да еще в путейской форме! Впечатляет!

У Менглета в руках была пьеса, но Марины, героини «повести», среди своих актрис он не видел. И тут ему порекомендовали выпускницу школы Театра имени ВЦСПС Сарру Косогляд. Темная гривка, жаркие глаза под арками бровей, грудной голос (флейта), темперамент, пластичность и все соответствующее!

Из Сарры Косогляд получилась отличная Марина, и Сарра сразу полюбилась зрителям.

Удачное распределение ролей, известно, – половина успеха.

Но на это надо иметь особое чутье. В какой-то степени им обладал Бендер («Без вины виноватые», «Похищение Елены»). В какой-то степени Ланге («Дети Ванюшина», о них позже).

В «Повести о женщине» чутье Менглета сработало безотказно. Валентин Рублевский. Новенький. Громогласный, шалый верзила. То груб и бестактен, то искренне внимателен, отзывчив на чужую беду. Что в нем учуял Менглет от кавалериста Журбы? Сходство характеров (лишь намеченных автором)? Возможно. Дебют Рублевского в «Повести о женщине» стал его лучшей и непревзойденной (увы!) ролью, истинно творческой победой.

Кокон (Николай) Волчков. Сиротское детство, нужда. Поэтому взрослым – немного скопидом, считает копейки (на новый костюм, на приемник) и -одалживает по первой просьбе, иногда не рассчитывая на отдачу. А Додик, сын Карантов? Избалованный лоботряс! Прожигатель жизни! Антиподы! Но может быть, именно поэтому удалось Волчкову поднять противного ему маменькиного сынка до обобщения, приблизить к свинтусам Ильфа и Петрова.

Машиниста первого класса, будь в театре Дегтярь, – играть бы ему. Но Дегтярь ушел после первого сезона – что-то соблазнило его в Москве (кино, кажется).

Иван Гришин (новенький) – коренастый мужик, бас и ухватистая сила, вот и все! Что же еще увидел в нем Менглет? Добродушие! И свою добрую душу Ваня отдал картонному машинисту – то есть вдохнул в него жизнь. Бас и ухватистость пригодились.

Роль дочери Бережного и Марины Менглет, не раздумывая, отдал Лидии Бергер.

В первом явлении режиссер запихнул ее в детскую кроватку (деталь быта) с оградкой. Как она там помещалась? Но помещалась – и что-то попискивала, высовывая лишь голубоглазое личико с большим (будь он проклят!), но подтянутым крепом носом. Попискивала Лида по-детски, не фальшивя, не сюсюкая, и в публике многие думали, что в кроватке актрису Бергер ребенком подменили.

В последнем действии Лида – школьница была во всем своем обаянии: каштановые локоны (природная завивка), прозрачные глаза. Большой нос (будь он проклят!), подтянутый заново, общего впечатления не портил.

Школьница разрывалась между появившимся нежданно родным отцом (Г. Менглет) и не родным, но любимым (И. Гришин).

Конец, разумеется, был счастливым. Школьница, не переставая любить отчима (чем его утешала), горячо полюбила родного отца.

Лида всегда, со времен «Мастерских», уважительно-нежно относилась к Менглету. «Жоринька! Жорушка. Жорик», – жужжала она ласково.

В «Мастерских» и в студии Лиду (и в глаза) иногда называли Ферькой. Менглет Лиду Ферькой никогда не называл. Она умиляла его искренностью – и на сцене, и в жизни.

Когда Менглет решил ставить «Повесть о женщине» – плохо было и с художником. Абрам Николаевич Клотц уехал. Менглет не удерживал. Все ж таки нестерпимо ему было трудно – без семьи. Жена, дети звали домой, в Воронеж. Он уехал. Уехал на мученическую смерть, как потом оказалось.

В театре художником-исполнителем (маляром) работал Ваня Нестеров. С великим Нестеровым в родстве не состоял, был молчалив и очень скромен. Известность (у актеров) он получил благодаря загадочному стишку (автор не Бибиков):

 
Ваня Нестеров в саду
Сделал Софе какаду!
 

Софа (преподавательница бальных танцев) – маленькая дама с копной рыжих волос и большими вставными зубами загадки не представляла. Что ей сделали «какаду» в саду – тоже понятно: не дома.

Но что означало «какаду»? Возможно, вспомня загадочный стишок, Менглет и отправился к Ване в мастерскую. Поглядел на его картины – в свободные часы Ваня писал с натуры горы, букеты тюльпанов, роз, городские пейзажи. Посмотрел и решил доверить Ване сценографию (скажем по-современному) спектакля.

Объяснил и даже нарисовал как умел (умел плохо!), что он от Вани хочет.

Установка одна: слева терраса дома Карантов, ступеньки, столбики ограды; справа твердые ширмы (гармоника), на них – виды приморского города, желательно, чтобы чувствовалась Одесса.

Перестановки должны были быть мгновенными. И потому – ничего лишнего. Детали быта: в первом действии, у Карантов (1920-е годы), – граммофон с наглым ярким раструбом, в последнем (1936 год), у бывшей кухарки, теперь депутатки, приемник. Ваня, неоднократно меняя эскизы, добился желательного Менглету.

Пейзаж приморского города менялся на ширмах (гармониках) без пауз. Ступени террасы помогали исполнителям смотреть на партнера то снизу вверх, то сверху вниз. Детали быта не загромождали сценической площадки.

Музыку к спектаклю написал скрипач театра Юрий Флейсфедер (тоже дебют). Перед началом -музыкальное вступление, плеск волн, гудки пароходов. Перемена картин – на музыке, и в финале -опять оркестр (не запись – живой!).

Песен в спектакле не было, но весь он был как бы песней. И в постановке Менглета «Повесть о женщине» следовало бы назвать «Песней о женщине». О чем же был спектакль?

Драматург Л. Левин, заполняя свою «телефонную книжку», следовал указанию Ленина: «Каждая кухарка должна уметь управлять государством».

Менглет поставил спектакль о счастье любить!

Муж Марины уступает место отцу ее дочери Никите Бережному, оторванному от нее Гражданской войной, и уходит. Не сломленный, не придавленный горем, а счастливый счастьем любимой женщины. Он понял – Марина не перестанет любить Бережного, значит, надо уйти! Без ссор, без слез, по-хорошему.

Так бывает? В песне – да! А в жизни… Может быть!

Спектакль «Повесть (песня) о женщине» нравился первому секретарю ЦК Таджикистана Протопопу и генералу Шапкину, бойцам и шоферу Мишке, одевальщицам, рабочим сцены (что всегда хороший показатель) и не убывавшей в течение нескольких сезонов публике.

О Сарре Косогляд говорили: «Пусть наша Саррочка – не Бернар, но она настоящая советская женщина» – такая, как в песне, подразумевалось.

Менглету не удалось создать в Сталинабаде – как он того искренне желал – негласный «театр Дикого». Но его – Менглета – «Повесть о женщине» была как бы продолжением одного из течений мощного диковского потока.

Когда– то В. Катаев назвал «Глубокую провинцию» М. Светлова в постановке Дикого лучшей режиссерской работой из всего, что он видел за свою жизнь в театре.

«Глубокую провинцию» написал поэт, колхозной глубинки не знающий. Знал бы – пришлось писать (честному человеку) о беспаспортных колхозниках, о нищете.

Конечно, Светлов об этом слышал, но написал он о любви, о дружбе в некоем… земном раю. Трудности и «враги», конечно, есть, но они преходящи, радость жизни – вечна! Не будем винить Светлова – он был поэтом. Не веря в рай социализма, «под мухой» Светлов грезил: а все же, может быть, через сто лет сны о рае на земле – вдруг да сбудутся. (Так же грезил и Пырьев – фильмы «Свинарка и пастух», «Кубанские казаки» из той же категории снов, сказок, песен.)

Дикий «Провинцию» лишил всякого признака быта. Онучами, свинарником, потом со сцены не пахло. Блестящий пол (на пандусе был настелен настоящий паркет), легкие березки (на тюле, кажется) и колхозницы в шелковых светлых платьях. Мечта. Сон. Песня.

Театр Менглета – а создал он в Сталинабаде негласный «театр Менглета» – отличался всеми присущими его характеру чертами: оптимизмом, умением находить хорошее в плохом (по Станиславскому), забавное в страшном, свет во мраке.

Под негласным руководством (овал-дипломат) Менглета Сталинабадский драматический театр стал одним из лучших (из десяти примерно) театров СССР. Я не преувеличиваю.

Ленинградский театр комедии Н. Акимова в ту пору считался одним из самых замечательных театров Союза.

В эвакуации акимовцы попали в Сталинабад. И театр Менглета сравнение с театром Акимова выдержал. Коренные зрители от своего театра не отхлынули. Множество эвакуированных – прихлынуло.

У кассы Сталинабадского театра можно было услышать: «Ленинградцы что-то изображают! А у наших все по правде!»

Глава 10. Интимный театр Менглета

– Можно о ваших женщинах написать, Георгий Павлович?

Менглет молчит. Но молчание – не всегда знак согласия.

– Но как же мне, упоминая, скажем, о Паратове, не сказать о «бесприданнице». А это – ваш выбор!

– Нет! На роль «бесприданницы» эту актрису – не будем называть имени – выбрал режиссер спектакля, Шурик.

– Бендер? – Да!

– Но вы не протестовали?

– Я в распределение ролей не вмешивался.

– Допустим… Но как же вы не подумали, что с такой Ларисой провал спектакля обеспечен?

– Почему?!

– Тяжелая челюсть, голова неловко посажена на шею…

– Замечательная фигурка, ножки!… Прекрасно танцевала и пела.

– Королева – пела лучше!

– Я своей жене главных ролей не выхлопатывал.

– С первого явления в глазах мука, слезы. Обида. Злость. Это что ж, режиссерское задание?

– Конечно нет!

– Но иначе быть не могло! Вы же ее только что бросили. Не Паратов – Ларису, а Жорик – свою очередную…

– Я никого никогда не «бросал»!

– Ну, скажем, «отлюбили».

– О чем книга? – Менглет недоволен.

– О вас!

– Обо мне в театре?

– И о вас в жизни.

– Мы свалимся в грязь!

– «Состав земли не знает грязи – // Все искупает аромат».

– Пастернак!!!

– Не все же цитировать Бибикова и других малоизвестных поэтов. «Бесприданница» объясняется с Карандышевым, а Паратов – только что отыграв с пей сцену – в белой поддевке, в лаковых сапогах… целуется! Под луной! С другой… очередной!

Менглет молчит.

– Играли в летнем театре. Кулисами был сад, -говорю я. От вашего лица пахло гримом… и вы целовались аккуратно, чтобы не смазать общий тон!

– Какая у вас память.

– Не жалуюсь.

Менглет улыбается.

– А муж «бесприданницы», назовем ее «Н»…

– Замечательный чудак! – подхватывает Менглет. – Еврей-ницшеанец. «Падающего – толкни». «Когда идешь к женщине – бери с собой кнут!»

– Да, он часто это повторял. Но падающего всегда поддерживал, а приходя к женщине, о кнуте забывал. Он был рабом «Н». Все ей простил. Но знать, что вы целуетесь с другой, ему – чудаку – было тошно!

– «Н» и ее муж перед войной уехали из Сталинабада… А «Бесприданница» после нескольких спектаклей сошла с репертуара. И… незачем о ней говорить…

– Тогда поговорим о цирке!

Не заметив подвоха, Менглет усаживается поудобнее.

– С удовольствием!

– Вы часто бывали в шапито?

– Футбола – настоящего – в Сталинабаде не было. Телевидения в Союзе вообще не было. Все свободные вечера я – в цирке!

– С Валей?

– Если не занята на репетиции или в спектакле – конечно.

– А что или… кто вас привлекал в шапито?

– Коверный Мусин! – Менглет воодушевляется. – Лучший клоун Союза, мим, не менее удивительный, чем Марсель Марсо! Он до сих пор недооценен. Костя Мусин! У нас в публике таджиков – раз-два и обчелся. Медики, писатели… Партийное начальство… А когда на манеже «Чарли Чаплин» – в цирке и халаты, и тюбетейки, и чалмы – базар весь!

Мальчишки вопят: «Чарли Чаплин»!… Маска, распространенная тогда и в цирке, и на эстраде. Усики, котелок, походка утиная, громадные штиблеты, тросточка… Первый выход! Смех, овация.

«Чаплин» жонглирует тросточкой, зацепившись носком за ковер – падает.

Почему смешно? Кто объяснит? Искусствоведы. Далее. Смокинг, пиджак – что на нем было, не помню – сбрасывается, он в рваной сорочке. Нищий бродяга, потому рвань. Но какая? Белоснежная сорочка разорвана вертикальными полосами, и сквозь них виден литой торс, мускулатура – анатомию изучай. Мусин пародирует только что исполненный номер! Ну, скажем, канатоходец. Громоздится на туго натянутую проволоку, балансирует, вот-вот сорвется! Но он не срывается и жестами, мимикой (он же мим) – все без слов – подзывает униформиста, требует, чтобы проволоку слегка отпустили: на туго натянутой ему, видите ли, неловко. Проволока спущена. Мусин садится, качается на ней, как на качелях, сбрасывает башмак, подтягивает штаны – и балансирует на слабо натянутой проволоке, что, как всем известно, в сто раз труднее! Он жонглировал – лучше жонглеров, вольтижировал – лучше вольтижировщиков! В воздушном полете перелетал с трапеции на трапецию, как… дьяволенок притяжения земли не чувствовал. Он умел все! И все делал лучше всех! Но грустным, как Чарли Чаплин, он не был. Брови печально подняты, а в глазах задор, по-цирковому «кураж»! Он удачлив, он смел! Его маленького татарина любят высокие красивые блондинки!

– Они его и погубили?

– Нет…

– Водка?

– Для циркового артиста алкоголь – дисквалификация. Он рано… ушел! Я помню его только молодым.

А какие цирковые номера вам еще особенно нравились?

– Многие, – уклоняется от ответа Менглет.

– «Девушка на шаре»?

– Да, да! Возможно.

– Георгий Павлович! Что?

Не притворяйтесь! Вы не могли забыть этого номера! На шаре танцевала Тамара Рогаткина. Очень эффектная брюнетка!

– Клава, – поправляет Менглет и трясет головой. – Но у меня с ней – ничего! Ничего.

У музыкальных эксцентриков – тоже отличный номер – была вступительная песенка с рефреном: «Ну? А как же!» Ольга Якунина на тот же мотив, с тем же рефреном сочинила песенку о вас! Припоминаете?

– Нет! – Менглет не притворяется.

– Забыли? – Я напеваю:

 
И увидеть ее чтоб -
Ну? А как же!
Жорик мчится на Варзоб…
 

– Куда? – Менглет притворяется, что не помнит.

– К Рогаткиной, она там отдыхала.

 
И в палатке с ней вдвоем -
Ну? А как же!
Ну, а дальше не споем -
Ну, а как же!
 

 
Дальше песенке конец -
Ну, а как же!
Ведь наш Жорушка – отец!
Ну? А как же!
 

Менглет беззвучно смеется.

– С Мишей в грузовике трясся – помню. Могли бы в пропасть загреметь.

– Но не загремели?

– Нет! Но у меня с Клавой – ничего!

– Можно мне о ней написать? Менглет безнадежно машет рукой:

– Пишите!

…Женщины Менглета – это тоже его театр. Как бы филиал главного театра. Интимный театр для двоих. Но там он исполнял роли только первых любовников: Ромео, Фердинанда… Партнерши порой догадывались, что он только талантливо играет в любовь, и подыгрывали ему, а порой думали: это не игра, а жизнь («Н»). В таких случаях по окончании спектакля Менглет бывал обескуражен: «Я же ей в вечной любви не клялся!» Верно, даже когда он изображал Ромео, словесный арсенал его был невелик. Смотрел, вздыхал, улыбался, хмурился, печалился, радовался ответным взглядам… Конечного результата Менглет и не всегда пытался добиться. Жорика волнует прелюдия к спектаклю. Луна, звезды, соловьи… Сладкий запах белой акации, горный воздух, бушующий поток… И рядом – она!

На час? На месяц? На два? Бог знает. Менглет не знал – и никого не уверял, что будет любить… полгода!

С девочкой Инночкой все обстояло сложнее. Сейчас я Менглета о ней не спрашивала. Но когда-то он мне кое-что о ней рассказал.

Кое-что я знала и сама.

Это опять цирк. На манеже – девочка, в руках -концертино. Круглые коленочки, круглое личико, над прямыми бровями – челка, в больших глазах -затаенная грусть. Ей шестнадцать лет. Она влюблена в премьера Русского драматического. Она видела его в ролях Незнамова, Жермона. Видела «Повесть о женщине». Там он играет отца такой же девочки, как она сама.

Сознаться, что она влюблена в Менглета, нельзя (даже тете – она с ним знакома).

Менглет женат. И вместе с ним в первом ряду – его жена. И вместе с ним ей аплодирует. В антракте Менглет с женой приходит к ней. И Валентина Георгиевна – так зовут жену – ей что-то говорит, хвалит, наверное. Девочка не слушает, она видит, как на нее смотрит Менглет. Слушает, как он молчит? Она краснеет. А он… да, да!! Он тоже краснеет и утирает платком лицо.

– Сегодня в цирке жарко, – говорит он.

– Аншлаг! – отвечает девочка.

Девочка Инночка влюбилась! Но и Менглет, что называется, «влип»! (Впрочем, может быть, сейчас это не так называется.) Он – «влип»?

А что дальше?

Шестнадцать лет, а он порядочный человек. Порядок – чистота в доме, порядок – чистота в сознании. Порушить все это? Разгромить дом, в котором он с Королевой живет почти десять лет?

Но до чего же она мила! До чего же очаровательна! И видно… видно ему, почти тридцатилетнему прохвосту, – на все согласна! Мороз по коже!

Рассудок победил. Овал не стал углом. Никуда не вклинился. Ничего не порушил. Девочка Инночка уехала с тетей в другой город – конвейерная система.

…Мы сидим с Георгием Павловичем в его гримуборной в Театре сатиры на Триумфальной площади. Еще недавно – площади Маяковского (сейчас ей вернули прежнее название).

Голову Менглета плотно облегает серебристый шлем, спереди седина отступила, залысины увеличивают лоб. Кожа лица – темная, будто сталинабадский загар – не отмываем, но это – не загар. После Таджикистана солнце Дальнего Востока, Урала, Сибири, Франции, Италии, Бельгии, Голландии, Люксембурга, Китая и многих других широт светило на него. Но кожа потемнела не от солнца, а от пережитого-прожитого. Голубизна радужки выцвела, но видят глаза и вблизь и вдаль.

…После девочки Инночки интимный театр Менглета прекратил свое существование.

На год? Два? Менглет знает (я не знаю).