Текст книги "Юность Екатерины Великой. «В золотой клетке»"

Автор книги: Маргарита Свидерская

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 14 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]

– Вы видите, Ваше Высочество! Очередной выкидыш, если так будет продолжаться, то очередная беременность от наследника, чье семя оказалось нежизнеспособно, может вас просто убить! Чего вы боитесь?! Пора бы уже мне доверять! Вам нужен другой мужчина, вас благословили! Вам позволили иметь любовника, чего вы медлите и убиваете себя?!

– Уйдите, – прошептала запекшимися губами Екатерина, которая боролась с высокой температурой и не хотела никого слушать, а тем более Чоглокову, не понимающую, насколько великой княгине худо.

А Екатерина изнывала от жары и высокой температуры еще две недели, пока не пошла на поправку. Состояние было настолько тяжелым, что императрица решила проведать больную. Положив руку на лоб Екатерины, откинув пряди мокрых от жара волос, она взяла ее слабые руки и ласково спросила о самочувствии. Затем взмахнула рукой, что означало всем удалиться из комнаты и оставить их одних.

– Вы напугали меня, Екатерина Алексеевна! Нужно беречь свое здоровье.

– Виновата, матушка-государыня, – улыбнулась Екатерина, вспомнив волшебную фразу.

– Да твоей вины в этом нет: на куртагах не плясала, верхом не скакала. Здесь другое. Знаю все, Екатерина Алексеевна. Пыталась помочь. Лекаря приглашала к супругу твоему, Петру Федоровичу, да видно, не судьба законного наследника получить от вас обоих. А наследник нужен. Сейчас как оправишься, заставлю строже смотреть за племянником, лекарь сказал, что ему есть надобно. Прикажу, чтобы только этим и кормили. И ты, дорогая, будешь есть только предписанное медиками моими. Запрещу все выезды великого князя. Постарайся быть с ним ласковой, Екатерина Алексеевна, ты же женщина, должна уметь. При дворе, пока не понесешь, будут только свои люди. Никого чужих. Среди них есть умные, грустить не дадут, есть и красивые, ловкие, что преданны и не болтливы, так ведь, Екатерина Алексеевна? Воспользуйся случаем али оказией, на то тебе мое благословление.

«Что ж они меня обложили, как зверя на охоте?!»

– Что думаешь, Мария? – Елизавета готовилась ко сну, сидела в рубашке у камина и смотрела на огонь, Чоглоковой приходилось стоять и придерживать пышную юбку, чтобы ее не лизнуло пламя огня. Ткань платья была плотной, и сестре государыни было жарко, изредка она утирала капли пота, про себя ругая сестру за невнимательность и безучастие.

– Ее Высочество скоро оправится, сегодня был лекарь, он не сомневается в скором выздоровлении, молодой организм, государыня, – склонила голову Чоглокова и осторожно сделала шажок от камина, совсем крохотный и незаметный: жаль было портить ткань – дорогая, да новая.

– Петр Федорович питается согласно предписанию лекаря?

– Да, но сильно ругается и буянит, Ваше Величество, не по вкусу, говорит.

– Может быть, зря мы мучаем наследника? Да и что может пища дать, пилюли бы, капли какие прописали, точно не знают, что делать, вот и выдумывают, кудесники!.. Я вот что думаю, Мария, а не зря ли мы все это затеяли?

– Что, матушка?

– Все. И Петрушу мучать, после операции он, вон, гоголем скачет вокруг фрейлин; мне доносят: девицы вполне довольны им. Вдруг все проблемы в Катерине нашей? Говоришь два выкидыша за полгода у нее, не достаточно ли?

– Точно, два было. А что достаточно-то, матушка? Никак не пойму тебя.

– Достаточно супружества. Десять лет чай срок не малый. Только развод официально делать никак нельзя – Фридрих обозлится, Европа вся возмутится. Я с Бестужевым еще не говорила, но чую: много подводных камней будет. А надобно без обвинений нашего дома все сделать. Адюльтер. Так сказать, в это поверят – с такой непутевой матерью, что прославилась любвеобильностью на всю Европу, легко. Петруша жену прогонит. Все ему посочувствуют. А там найдем ему, как в старину, нашу, русскую, кровь с молоком, дворянку и женим, а?

– Да как же… – смущенно пролепетала Чоглокова.

– Да вот так, волю мою ты ей передала? Чтобы обратила внимание на кавалеров придворных? Не ломалась, не тянула?

– Передала, матушка-государыня!

– А теперь и Петруше передай, что Катерина обманывает его с Салтыковым, легонько так шепните, без доказательств! Чтоб взревновал, кровь взыграла, да побегал за женой, почаще к ней захаживал и оставался для надобного нам дела. На ключ их запирай всякий раз, как будет у Екатерины, хоть днем, хоть ночью. Кто их мужчин поймет: коли девка одна, так никому не надобна, а как любовник появляется, то стаями за ней бегают, не оттянешь. Чудеса! И жену Салтыкова не забудь одарить, пусть к родителям съездит, под ногами не путается – мало ли, соблазнит мужа невольно, не ко времени. А его из дворца ни ногой, да пригрози, чтоб к фрейлинам не приставал, не заигрывал и не шалил – сошлю в Сибирь. Поняла? А на все нам нужное – воля Божья.

– Да, государыня. Все сделаю!

– Меня сегодня сестрица приглашала для доверительного разговора. – Чоглокова, сияя лоснящимся лицом, удобно устраивалась в кровати, перекладывая подушки, обещая, дать горничной нагоняй – опять положила любимую думочку на гусином пуху вниз, а не сверху. Николай лениво повернул к жене голову и зевнул.

– О чем шептались? – спросил так, для проформы, зная: за каждой встречей супруги с императрицей следует новое, жестче предыдущего, предписание в отношении великокняжеской четы.

«Итак уже воздухом дыхнуть не позволяют, опять что-то придумали. Ну не нравятся ей наследники, так отмени решение да новых найди. Ан нет, им все хуже, уж и пожрать путного не подают, блажью маются, так и мне жизни никакой при дворе нет!»

– Не могу тебе сказать, Николаша, обещалась в тайне все держать, государственной важности разговор был, – притворно вздохнула Мария, стрельнув взглядом на мужа.

– Ну и держи при себе вашу «важность»! – Чоглоков зевнул во весь рот и сделал вид, что собирается отвернуться и спать.

– Ну, Николаша, – ткнула мужа в бок полушутя и заигрывая, сделав губки бантиком, Чоглокова, одновременно взбивая кружево на пышной груди. – Ну не заставляй меня разглашать государственную тайну!

– Утомился я сегодня, скука при дворе смертная, ни тебе куртагов, одни и те же морды и перья в прическах. Поесть и то по-человечески не дают, как арестантам в крепости, овощи какие-то есть заставляют. А ты все об государстве печешься!

– Николаша, скоро все закончится.

– И служба, – не скрыл надежды Чоглоков.

– Да щас! А жить на что будем, детей учить?

– И то правда, люблю озоровать, – Чоглоков шустро нырнул под одеяло и ухватил жену за груди. Та охнула:

– Искуситель! – захихикала, шлепнув слегка ладошкой по лбу, и жадно припала к его губам. Повозившись с женою, Чоглоков сумел-таки выпытать задумки императрицы. Не умела Мария хранить от мужа секреты, особенно в постели. Оставалось подумать, как использовать информацию себе во благо.

Следующим местом жительства оказались Люберцы, что очень обрадовало Екатерину: дом для них был совсем новый, хорошо и удобно устроенный, крыша не текла, сквозняки не дули. Чоглоковых как подменили – танцы, смех, шутки, весь Малый двор толпится в полном сборе каждый вечер, а они принимают участие и не брюзжат. Невиданное дело! Только вот Чоглокова все где-то пропадает, появляется редко, все с детьми в Москве сидит.

Екатерина знала, в чем дело, и нервно передергивала плечиками, когда натыкалась взглядом на кого-нибудь из надсмотрщиков. Сказать, что она покорно приняла уготованную ей участь, нет. Не такой была великая княгиня, чтобы позволить торговать ею как безмолвной рабыней на рынке в Стамбуле. Вся эта «мышиная возня в постельных вопросах», как для себя она назвала великую миссию Чоглоковых и императрицы, ее насмешила. Правда, после вечера слез и обиженного всхлипывания. Но сейчас Екатерина знала: она не позволит манипулировать собою, да и отомстит своим надзирателям – случай представится непременно. Заодно и императрице – за постоянные выволочки и золотую клетку. Время пришло.

Если все веселятся, то человек с грустным или задумчивым лицом сразу привлекает к себе внимание. Докучливые вопросы преследовали Николая Чоглокова с начала бала. Едва он присел на стул, к нему тут же подошел великий князь, который очень долго ему о чем-то говорил, судя по мимике и размахиванию рук, пытался убедить или успокоить. Во время разговора, который подслушать никому не удавалось – Петр и Чоглоков сразу умолкали, на лице последнего сменилась целая гамма выражений. От печали до задумчивости и обратно в той же последовательности, еще Чоглоков постоянно хмурился.

Тайну удалось приоткрыть ловкому Салтыкову, как лицу весьма заинтересованному. Граф подсел к Марфе Шафировой – новой пассии Петра Федоровича. Сказав ей кучу комплиментов, прошептал на ушко анекдот, который удачно подобрал к месту, а фаворитка великого князя еще не слышала, несколько раз сорвал поцелуй «нежнейшей ручки» и вызнал у нее подробности длинной беседы.

Шафирова, не забывая строить графу глазки и игриво подхихикивать, озадачила кавалера. Оказывается, великий князь несколько раз был в сильном гневе. Он с чего-то вообразил себе, что Николай Чоглоков влюблен в Екатерину Алексеевну.

– Представляете, граф, он так и сказал: «Сергей Салтыков с моей женой подлейшим образом обманывают моего лучшего друга и наперсника, они смеются над ним и за его спиною творят что хотят!» Будьте осторожны, граф. Петр Федорович сейчас убеждает беднягу Чоглокова в правде, очень уж хочется ему доказать, что он больший друг для него, нежели великая княгиня.

Расцеловав, уже с разрешения, обе пухлые ручки Марфы Шафировой, Салтыков в крайней обеспокоенности примчался к Екатерине с докладом.

Так как это был первый их разговор за вечер, да и вообще за несколько дней, великая княгиня не скрывала радости встречи, начала с расспросов о здоровье, обиделась на его невнимание. Салтыков не мог удержаться и перебил, сообщив, что их связь известна Петру Федоровичу и над ними нависла угроза скандала.

– Немедленно нужно что-то делать! – сказал Салтыков, пересказав беседу с Шафировой.

Екатерина усмехнулась, отправила Салтыкова пообщаться с Чоглоковым и стала наблюдать, как двое мужчин болтаются по зале, выходят из нее, потом входят, при этом один вздыхает, бросает грустные взгляды в ее сторону, а другой пытается ему что-то доказать. Пантомима получилась веселой, и Екатерина, зная суть вопроса, пару раз даже улыбнулась. Расстраивало лишь поведение супруга, который все затеял.

– Ваше Высочество, просветите: что вас заставило вдруг настраивать против меня нашего Чоглокова? Вы не забыли, случаем, чем это может нам грозить? – поймала Екатерина великого князя между танцами, когда он остался один.

– Вы о чем? – прикинулся несведущим Петр, но покраснел.

– Я о вашем долгом разговоре на ухо.

– Мы говорили не о вас, – попробовал увильнуть великий князь.

– Только смотрели все время на меня!

– Не придумывайте! – И Петр, стремясь завершить неприятное объяснение, с легким поклоном отошел к фаворитке.

«Ах так?! Хорошо, Ваше Высочество, вы еще пожалеете, что пошли против меня!»

Причина, по которой Мария Чоглокова вдруг резко потеряла интерес к своим обязанностям, да еще и во время «государственной миссии», оказалась проста и банальна – она влюбилась в князя Петра Репнина. Такой крах благонравной семьи со стороны ее главного «стержня» был тайной для всех, но не для Екатерины. Чувства и страсть, охватившие Чоглокову, били фонтаном и, посчитав, что они не будут полными, а также вполне соответствуют линии, которую она теперь проводит, Мария сама поделилась тайной с Екатериной. Великая княжна смекнула выгоду и тут же сообщила ее любовнику – без бдительного ока Чоглоковой они могли встречаться смело. Сначала Салтыков посещал Екатерину часто, потом все реже и реже. Наконец не пришел на свидание совсем, а великая княгиня прождала его всю ночь, волнуясь и переживая – не схватил ли его караул. На следующий день граф открыто подавлял зевки и скучал, когда Екатерина смогла на краткий миг остаться с ним наедине, не удержалась и поинтересовалась:

– Что случилось? Я прождала всю ночь, но вы не пришли. Я волновалась…

Екатерина ожидала, что любовник начнет виниться, скажет это так, что она поверит в серьезность причины, которая помешала их свиданию. Уже были заготовлены слова поддержки и прощения. Но граф, без тени смущения, зевнул, одарив любовницу скучающим взглядом, безразлично молвил:

– Ничего. Решил поспать.

– Вот как? Вы уснули и проспали, нужно отругать вашего лакея за нерасторопность, – пошутила Екатерина, сжав платочек в кулаке.

– Лакей меня устраивает, Ваше Высочество, он выполняет только то, что я ему велю, – Салтыков надменно поджал губы. – Я хотел спать и велел меня не будить.

– Но… – пролепетала Екатерина, краснея от возмущения.

– Я ведь не раб, не слуга, я волен поступать как хочу, – взгляд Салтыкова стал холоден. – Я служу великому князю, вы не вправе мне приказывать или что-то от меня требовать, Ваше Высочество.

В комнату вошла фрейлина, Салтыков оживился и подморгнул девушке, та растерялась и замерла в дверях. Екатерина смогла только сдержать крик, но слова сорвались:

– Пошла вон!

Фрейлина замешкалась и услышала вновь:

– Выйдете, мадемуазель, я вам велю!

– Простите, Ваше Высочество! – сделав реверанс, фрейлина выбежала.

– Вы хотите, чтобы я подобно вашей фрейлине или собачке слушался ваших приказов? – рассмеялся Салтыков, откидываясь на спинку кресла. – Так не будет!

– Вы сводите меня с ума! – прошептала Екатерина.

– Только не нужно заламывать рук, не терплю! Я не вещь, сударыня! Вы постарались сделать все, чтобы я это чувствовал! Но вам не усадить меня в золотую клетку! Чем больше вы пытаетесь мною управлять, тем меньше дружбы и привязанностей у меня к вам остается! Что вы мне можете дать, чего не даст мне любая другая женщина? Ни-че-го! Но ваши претензии меня замучили! Если я хочу, то приду, и не нужно мне указывать когда!

– Вы говорите, как единственный мужчина в России, – побелела от злости и обиды Екатерина. – Но прекрасно знаете, что это не так! Не к лицу вам, еще недавно добивавшемуся моей любви, уговаривавшему меня вам уступить, говорить такие слова.

– Вы сами меня провоцировали и желали тех отношений! Вы меня соблазняли и подвергали опасности! – выпалил Салтыков.

– Что?.. Вы мне омерзительны, граф, – взяла себя в руки Екатерина, встала с дивана и вышла. Внутри у нее бушевала буря негодования и обиды. Она металась по спальне, хватала безделушки на столиках и сундуке, но в бессилии ставила их назад, пожалев и не разбив.

«Как он мог?! Он же клялся мне в любви, восхищался мною… Требовал, желал встреч! Как же он может так поступать со мною? Я ведь сделала все, чтобы не было препятствий нашим встречам! Он так хотел. Он не давал мне пройти! А как он меня ласкал, целовал… Так не может делать человек, если не любит! Наверное, я его обидела… да-да, так и есть! Я требую от него внимания, когда он занят, я вынуждаю его рисковать честью – ведь если его схватят, он не сможет признаться, куда шел. Я так легкомысленно рискую его жизнью. Я сама виновата во всем!»

Совершенно неожиданно для Екатерины, которая ждала с нетерпением случая, чтобы помириться с Салтыковым, к ней пожаловал великий князь. Как и в последний раз, наследник был слегка смущен, но вел себя уверенно: смело прошел к кровати, бодро скинул туфли и натянул ночной колпак, крякнул и, подпрыгнув, взгромоздился на кровать поверх одеяла. Екатерину в это время расчесывали фрейлины, они тут же тихо удалились, едва Петр Федорович взмахнул рукою.

– Это мои женщины, – тихо заметила Екатерина.

– Я – ваш муж, – прекратил пререкания Петр, поправляя подушку. – Я пришел выполнить свой долг.

– Я не готова, – вскинула подбородок Екатерина, скрестив взгляд с супругом.

– Вы не находите ситуацию смешной? – спросил Петр неожиданно и улыбнулся.

– Вы сами себя в нее загнали, Ваше Высочество. Как зайца на охоте.

– Признаю, – склонил Петр голову. – Но вы сами меня спровоцировали!

– Вы шутите? С каких это пор я пыталась отнять у вас внимание и любовь Чоглокова? Заберите его со всеми потрохами! И жену его с семью детьми в придачу, – для меня невелика потеря – дышать свободнее станет.

– А вам взамен оставить графа Салтыкова – для услады и любови? – усмехнулся Петр, внимательно наблюдая за супругой. Екатерина выдержала взгляд мужа, пожала плечами, выигрывая время и подбирая слова.

– Отчего же? Он ваш слуга, а не мой, мне он без нужды.

– Днем-то понятно, что без нужды, а ночью?.. Сказывают, ваша постель теперь не пуста.

– Ваша тоже, – парировала Екатерина.

– Катрин, предлагаю мир! Мы супруги, волею тетушки, давайте прекратим ссору?

– Лучше знать, кто твой враг, чем внезапно ошибиться в друге.

– Но ведь вы точно не знаете, о чем я говорил с Чоглоковым, – улыбнулся Петр. – Никто не слышал нашего разговора, так ведь? Вам, судя по всему, что-то о чем-то рассказал граф Салтыков, он перед этим разговаривал с Марфой Шафировой. Почему вы верите ему больше, чем мне? Не считаете ли странным такой подход? Мы с вами в одной лодке, были времена, когда мы поддерживали друг друга, и даже не сомневались в верности, и вдруг – святая вера в слова графа? А вдруг он – пройдоха и обманщик? Почто ему такая честь, вера? Чем он вас покорил, что вы к нему благоволите?

Екатерина не знала, что ответить. Большая обида на любовника, потом обвинения себя для оправдания его. Чоглоковы – тупые орудия чьей-то интриги – она запуталась, но не хотела признаваться, как и мириться, и просто так прощать наследника. Но суть сказанного Петром она уловила, решив подумать на досуге. А сейчас ей было интересно. О чем же так долго шептался муж с надсмотрщиком.

– Я могу допустить, что ваш разговор с Чоглоковым был не обо мне…

– Не совсем, мы говорили и о вас.

– О чем тогда?

– Вы не могли не обратить внимания, что графиня Чоглокова стала меньше появляться при дворе? Каждый раз у нее то дети, то опять дети. Наш граф заподозрил, но не слишком уж, пока не встретил своего… приятеля по фамилии Камынин, тот и открыл глаза Николаю Наумовичу – графиня, этот образец добродетели, тайно встречается и изменяет мужу с князем Репниным!

Едва прозвучала фамилия любовника, Екатерине пришлось ахнуть, всплеснуть руками и сделать удивленный взгляд, чтобы скрыть – новость для нее не нова.

– Вот как? Не может такого быть!

– Может. Именно об этом мы и говорили. Вот видите, вы тоже иногда ошибаетесь, я не мог не утешить графа Чоглокова, а ваш человек все вывернул наизнанку. – Петр сделал паузу, а потом добавил: – Мир?

– Что? – переспросила Екатерина, она задумалась в этот момент – для чего ее обманул Салтыков, если он действительно ее обманул, и не расслышала последней фразы наследника.

– Я предлагаю мир.

– Зачем вам?

– Как-то неудобно спать с врагом в одной постели.

– У вас есть своя, – Екатерина занялась любимым делом – флиртовать она умела. И сейчас ее синие глаза подернулись туманом, губы тронула улыбка, совершенно не детская, как когда-то, а лукавая, теплая, интригующая.

Перед Петром лежала совсем иная женщина, именно женщина, а не проказница-девица, к которой он так привык. Это было ново – неужто шельмец-Салтыков разбудил ее?! Лежит на кровати, как и он, поверх покрывала, все изгибы тела видны – ночная рубашка обтянула, худовата правда, но грация и гибкость ощущаются. Нет былого смущения – вон в кружевном разрезе обнаженная грудь почти вся видна, так и просится в руку, а Екатерина не смущается, не шевельнется, чтобы наготу прикрыть.

Дразнит?

Соблазняет?

Прельщает?

«Кокетка!»

«Юнец!»

– Хорошо. Мне известны ваши… отношения с Салтыковым, допустим, я хочу предоставить вам возможность его наказать…

– С чего такая щедрость или, может быть, немилость? – Екатерина усмехнулась, губы сложились соблазнительным бантиком.

– Ничуть! Вы – моя жена, пусть у нас сложные отношения, но я действительно преследую свои цели, я хочу выполнить свой долг мужа, и вы не можете мне отказать. Но мы цивилизованные люди, не могу же я вас заставлять быть со мною силой?

– Кто вас знает, – скромно опустила глаза Екатерина и устроилась удобнее на подушках, подперев кулачком голову, отчего обнаженная грудь спряталась от жадного взгляда супруга.

На его лице мелькнула мимолетная тень разочарования, которая порадовала и одновременно позабавила Екатерину. В душе она призналась себе, что утомилась впустую препираться с супругом. Любовника она уже имела, кое-чему он ее научил. Что было важно для семейных отношений с таким непросвещенным мужем, каким она его считала. Сначала ее раздражала его медлительность, теперь же она вошла во вкус и решила подразнить – вновь умело шевельнулась, меняя положение, вновь «случайно» обнажила грудь, приковав внимание супруга, только вздох получился томным, выжидающим, и взгляд синих глаз требовал решительных действий, поощрял Петра.

– Отомстите ему со мною? – лукаво улыбнулся Петр, осторожно придвинувшись к жене и распахивая вырез рубашки, обнажив ее грудь.

В феврале месяце Екатерина поняла, что снова ждет ребенка. Едва она известила об этом Чоглокову, как потеряла последние остатки свободы: ей предписали лежать, запретили выходить из дворца и совершать визиты, к ней перестали допускать всех, кроме фрейлин. И Екатерина ощутила себя самой несчастной. Хандра стала ее постоянной спутницей, она часто плакала, чувствовала себя брошенной и забытой. Прекратились всякие свидания и даже переписка с Салтыковым. Она уже и не знала: сам ли он отошел в сторону, ведь примирение у них было бурным, ярким, страстным, или это происки Чоглоковых и императрицы.

Совершенно неожиданно захворал сухой коликой Чоглоков, а Екатерине пришлось присутствовать при его бурном объяснении с женою. Как никогда, Екатерине стало жалко графа – в момент тяжелой болезни жена высказала ему за все его измены и призналась, что в сердце ее теперь царит другой мужчина – князь Репнин. Видимо, и болезнь, и измена жены подкосили здоровье ветреника-Чоглокова, и он скончался. Великий князь лишь пару раз вздохнул – потерял верного спутника, к которому привык и которого научился нейтрализовать.

Малый двор замер в ожидании – особо не гадали, кого назначат на место покойного Николаши, но в момент пересудов произошло еще одно происшествие – императрица уволила Марию Чоглокову. Поговаривали: из-за несоблюдения траура. Но Екатерина не задумывалась над истинными причинами – их все равно не узнать, к тому же тоска по общению и разлука с Салтыковым не позволяли думать ни о чем.

Как гром с ясного неба прозвучало сообщение о назначении на место супругов Чоглоковых семьи Шуваловых. Великокняжеская чета испуганно взмолилась к небесам о помиловании – Александр Шувалов по занимаемой должности был грозою всего двора, и Малого, и императорского, да что там двора, его боялся город, а может быть, и вся Российская империя: он был начальником Государственного инквизиционного суда, который звали тогда Тайной канцелярией. Пропали всякие надежды на свидание с Салтыковым – теперь уж если бы и он хотел встреч, то это было невозможно. От этого у Екатерины развилась такая сильная апатия ко всему, что до смерти напугала Владиславову, которая пока оставалась при ней. Пришлось позволить и организовать на несколько минут разговор с Салтыковым.

– Катрин, я так хотел вас видеть, но обстоятельства меня не допускают! – лепетал Салтыков, осыпая руки Екатерины поцелуями. Почему-то он напомнил ей побитую собаку, которую нужно погладить и пожалеть. Но ей хотелось сейчас, ей нужно было сейчас, чтобы жалели ее… Слезы капали из глаз, она больше расстроилась от этой встречи, чем получила радости.

– Прощай, Сережа. Прощай. Нам не дадут встречаться…

– Я найду способ…

– Нет. Не стоит, не позволят. Прощай.

До самых родов Екатерина грустила, только верная Гагарина на миг поднимала ей настроение.

Наконец, в Летнем дворце, двадцатого сентября, промучившись, Екатерина родила сына – Павла Петровича. Она сделала то, ради чего ее привезли в Россию – она подарила Романовым мальчика, продолжателя династии.

И тут же была забыта всеми. У нее отняли даже единственную подругу – Гагарину выдали замуж. Она осталась совершенно одна, в грусти и слезах. Лишь через несколько месяцев к ней начал захаживать великий князь, изредка для беседы, но больше всего для ухаживаний за фрейлинами. В очередной раз он потряс Екатерину полным безвкусием, выбрав самую некрасивую – Елизавету Романовну Воронцову, племянницу канцлера Михаила Илларионовича Воронцова.