Текст книги "Боровой"

Автор книги: Маргарита Голощанова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 4 страниц)

Маргарита Голощанова
Боровой

I. Комарин

Дождь хлобыстал. Дохлая кобылка, двумя днями ранее взятая у хутора Заречный, тонула в грязной жиже. Скотина еле передвигала ноги и с трудом сдюживала вес своего седока. Мощный всадник раздражённо саданул правой ногой о бок животного, подгоняя его. Однако не сильно усердствовал: не хватало ещё, чтобы кобылка издохла прямо под ним сей же час, когда до ближайшей деревни осталось каких-то полверсты. Всадник был не одинок. Он и четыре его спутника, что равно своему предводителю пытались выжать последнее из чахлых лошадей, двигались помалу к селу. Село, носящее имя Комарин, застенчиво показало путникам пару серых домиков из-за линии горизонта.

– Брег, – окликнул мрачного всадника его спутник.

Тот, однако, соратника не услышал. Или же услышать не пожелал.

– Бре̒ган, – окликнул тот вновь, но уже громче.

Вновь молчание.

– Ты мне одно скажи, – не унимался мужчина, – ты хоть в каких-нибудь богов веруешь? Ну хоть в каких-то?

Лидер отряда чуть повернул вбок голову, скрытую капюшоном, после чего вновь схватился взглядом за мутный горизонт.

– Нет, – низким звуком снизошёл он до ответа.

– Оно и видно, – тут же продолжил его спутник. – А то ни по что бы не впутал нас в это дело.

– В какое дело? – лениво пробасил голос из-под капюшона.

– А в такое, – беспокойный спутник поднял голову. Худой и плешивый, он был, однако же, до крайности жилист и цепок. Погодные превратности мало смущали его облысевшую голову, ибо думы её были сплошь сосредоточены вокруг недавно полученного их дружной компанией предложения. На том самом хуторе, конюх которого и загнал всадникам жалких кобылок по запредельной цене, предложение это впервые и прозвучало.

Искатели сокровищ, вольные избавители ценных вещей от недостойных владельцев или же честные наёмники – так непременно описал бы их род занятий Зу̒брав, даром что лысая башка его не страшилась ни дождя, ни грома с молнией, ни откровенной брехни относительно их с товарищами способа заработка. Так как случалось им быть наёмниками не совсем честными, да и наёмниками-то, чего греха таить, бывали они не всегда. Доводилось им разлучать нежданно подвернувшегося купца с его имуществом, и вовсе не имея на это дело никакого нанимателя. Однако времена нынче были тревожные, и одинокие предприниматели становились всё большей редкостью на большаке. Поэтому банда всё чаще бралась в деревнях и сёлах за самую разную работу. Найти ли заплутавшего, вытрясти ли долг, сопроводить ли повозку, отогнать ли дикое зверьё – каких только просьб и жалоб не слышали на своём пути соратники. Но желудки их требовали горячей похлёбки, а кошельки – медяков и серебра.

Бреган Гре̒гович же, человек трезвомыслящий и даже просвещённый, не имел никаких иллюзий насчёт деятельности своего скромного отряда в прошлом. «Добрую тряску жадных купчишек» он называл грабежом, а требование платы за проезд – вымогательством. Себя командир не обманывал и имел упрямое обыкновение называть вещи своими именами. И вещи эти, как их ни назови, к счастливому будущему ни его, ни его людей не приведут – решил он однажды. Те товарищи его, что встретили свою смерть в очередных бесславных бандитских налётах, не смогли бы с ним не согласиться.

Решение приправить способ заработка благородной помощью нуждающимся было встречено соратниками с прохладой. Несколько крепких ребят из отряда, не видящих себя в роли избавителей населения от разного рода напастей, вознамерились открыто оспорить решение своего «размякшего» командира. Главными аргументами в споре выступили две дубины и неплохой полуторный меч. Бреган же, однако, в своём решении вступить на путь честного заработка остался непоколебим и дал понять недовольным товарищам, что от выбранной политики не отступит, свернув шею сначала одному, а затем проткнув тем самым неплохим полуторным мечом ещё двоих. Оставшиеся союзники моментально осознали, что наниматься на честную работу за достойную плату было их первейшим желанием ещё с тех самых пор, как покинули они материнские утробы. Не встретивший в своих рядах новой оппозиции Бреган повёл людей к Бори́сбору, городу северному и, по слухам, процветающему, по пути берясь в деревнях за заказы разной степени прибыльности.

Такими, полными надежд и голода до добродетельных поступков, со сталью за спинами и острой щетиной на подбородках, они и прибыли в Заречный. Зареченский конюх, решивший сперва, что сами всадники Конца Света пришли, чтобы лично разнести его несчастное село и разграбить его жалкие пожитки, всё же был убеждён Бреганом в обратном. Успокоившись и обеспечив гостей конями, он упомянул о Комарине и о тамошнем войте, что недавно в округе выспрашивал о храбрецах, способных лешего прогнать.

Бреган Грегович предложением заинтересовался и тут же повернул отряд к Комарину, несмотря на вящее недовольство некоторых соратников. Люди простые и набожные, они, хоть и были крепкими рубаками, в силу нечистую всё же верили всем сердцем и, не понимая её, как и всякого непонятного, опасались. Бреган же, отжив под небом тридцать восемь зим, ни водяных, ни домовых, ни чёрта вживую не видел и как противников подобный бестиарий не воспринимал. Человеком он был крайней конкретики и верил лишь в то, что показывали ему его глаза. Имел он также в виду и обыкновение крестьян поклоняться разным божкам и духам. Вечно голодные и прозябающие в нищете, селяне были готовы и солнечному лучу в колодце кланяться, лишь бы не спятить от тягот и босотости. Тут и духов, и леших, и чуров с русалками повыдумаешь. Бреган это знал и посему, в отличие от пары своих спутников, страха по поводу гнева богов не испытывал. Зато испытывал интерес к денежному вознаграждению за означенного лешего.

Чем ближе подбирались путешественники к деревне, тем беспокойней становился набожный Зубрав.

– А в такое, что не во все дела надо лезть.

– Зуба, а ты что, духов испугался? – донеслось из-за спины.

– А чего мне их бояться? Я их не злил.

– Да вон трясёшься ж весь, хер осиновый, – хохотнули сзади.

– Я никого не боюсь, кого мечом сразить можно. Да меня бошки брали рубить, ещё когда ты в пелёнки гадил, сынок.

– Шо ты брешешь? Ты ж меня всего на четыре года старше, собака.

– А у нас на севере четыре года за восемь идут.

– Эй, Зуба, а ты чего с Подвыпердышей своих уехал-то?

– Подвиртышей! – зарычал Зубрав.

– Кикиморы с домовыми тебя с места прогнали? Или другая какая сказка? – снова хохотнул чернобровый детина с выдающимися передними зубами.

– Смейтесь, смейтесь, – закивал Зубрав. – Мы перед лесными духами здешними чисты пока. Мы зла им не делали, а они нам. А если вмешаемся в их дела с этой деревней, так такого лиха можем накликать, что и не снилось тебе, Бобёр.

– Это какого такого лиха? Колтуны в волосы да кашу скисшую?

– А такого, что ворожат они. Над человечьими страхами и страстями издеваться любят. И, говорят, будущее зрят.

– Ой, забоялся я что-то, не могууу. Всё. Останавливайте, мужики, дальше ни ногой. А то проклятие какое ещё по темечку бахнет, так кобылки наши до самого Борисбора дристать будут.

– Кобылки не знаю, а ты, надеюсь, обдрищешься.

– Приехали, – объявил Бреган.

Всадники минули ворота и, проехав чуть вглубь, остановились у колодца. Из-за ставен зачумлённых избушек глядели любопытные глаза. Местные обитатели, помалу смелея, выходили из жилищ и с тревожным любопытством оглядывали гостей.

Бреган ловко спешился. Несмотря на видимую тяжесть и великий рост, движения его были плавны и быстры, как у кошки. Соратники спешивались следом, один за одним, шлёпая ступнями о чавкающее глинистое месиво.

– Мужичьё, дети, старики и ни одной ладной бабёёёнки … – заозирался Бобёр.

Двое крепких детин с вилами, переглянувшись, направились к прибывшим путникам.

– Вам чего эт тут, господа добрые? – обратился конопатый удалец к Брегану.

– Да нам бы работы какой, – проговорил из-под капюшона командир.

Удалец сначала глянул на брата. В том, что силач с рябой мордой, рыжими усами и схожим прищуром являлся его братом, сомнений никаких не было. Затем оглянулся на ждущих у хат мужиков.

– Дык, нам и своих работников хватает, – наконец ответствовал он.

Бреган, повторив собеседника, оглядел присутствующих.

– Стало быть, и с лешим сами справляетесь?

Рыжий молодец снова переглянулся с родичем, после чего мелко и понятливо закивал.

– В Заречном узнали?

– Мне бы войта вашего повидать.

Рыжий снова закивал, указывая на сей раз рукой на длинную бревенчатую хату позади.

– Только оружье оставьте.

Низкие избушки обступили их. Приземистые и тесные, они топились по-чёрному, как и во всех южных сёлах. Поэтому закопчённые были не только изнутри, но и даже снаружи. Колориту окружению не добавляли ни угрюмые лица местных, ни ливень, что превращал проходы между избами в устья маленьких грязных рек.

Бреган протиснулся в дверной проём боком. Под ногами захрустела солома, ноздри обласкал хвойный запах можжевельника. Дом войта оказался длинней и шире остальных. Бревенчатая изба соединена была дощатыми сенями с жилыми покоями. Лики Милорены, грубо резаные по дереву, длинные столы, восковые свечи, лампады с деревянным маслом.

Войт, седеющий человек небольшого роста, краснощёкий и приятный, встревоженно оглядел было вошедших, но через мгновение указал рукой на выскобленные скамьи, приглашая путников присесть. Домочадцы малого возраста забились во все щели близ печи и оккупировали настилы-полати – откуда и таращили любопытные глаза. Трое жильцов возрастом постарше тоже, впрочем, прижались к печи, словно та волшебным образом отгонит гостей, пойди что не так, а своих хозяев защитит.

Преодолев в два шага нужное расстояние, Бреган опустился на скамью. Он шумно и мокро втянул носом и убрал с головы накидку. Войт, усевшийся напротив, оглядел лицо своего гостя.

Воин был бородат и космат сверх всякой меры, взгляд имел тяжёлый и сосредоточенный. Тёмными маленькими глазами изучал он ответно хозяина дома. Хлюпнув длинным носом ещё раз, он нахмурил и без того сдвинутые жёсткие брови, услышав, как завозились и замешкались у входа его спутники. Не успев, однако, вызвать на себя раздражения своего командира, те уселись на лавки и завозились с одеждой.

– Ты войт, значит, будешь? – низко проговорил Бреган.

– Ну я, – спокойно ответствовал хозяин дома.

– На лешего людей ТЫ искал?

Войт обвёл взглядом бойцов. Те шумно дышали, убирали ладонями дождевую влагу с лиц.

– С Заречного? – начал войт.

– С Заречного, – подтвердил Бреган. – Конюх зареченский говорил, вам помощь требуется. – «И хорошо бы ему оказаться правым», – подумал капитан про себя.

Войт опустил голову в пол и сцепил пальцы на руках. Он недовольно задёргал щеками.

– Моё имя Штепа̒н, – поднял он наконец взгляд, ожидая, что и визитёры теперь назовутся в ответ.

– Бреган Грегович. А это – моя дружина, – махнул могучей рукой в сторону своих, командир.

– Ну что ж, милсдарь Бреган, беда у нас – это правда.

– Ну, так говори.

– Боровой у нас в лесу завёлся.

Бреган хмыкнул. Штепан продолжил.

– Да такой боровой, что ни сговориться, ни договориться, – совсем теряя в голосе, войт прокашлялся, – ни дары ему наши, ни… ничего не нужно. Беснуется. Страх один и ужас. Ни в лес не выйти уже, ни… – сокрушенно махнул рукой Штепан.

– Чего делает-то этот ваш боровой?

– Да грибников наших заманивал сперва. Они побродют, побродют, а потом их в устье у Заречного вылавливают. Мёртвых. Скотина всё в лес норовит уйти домашняя. Будто ему своей живности мало. А как находим их и назад тянем, так вязнут все, будто под ногами у них топко. Спотыкаются, чахнут. Козы, коровы, собаки. Месяц назад тому женщин наших с ручья увёл в чащу. Молодые все были девки, ладные. К воде стираться пошли, к Перводню готовились. Бе… Белые все наши лебёдушки. И сгинули. Все там были: Марьяна, Нильва, Славка… Восемь девок молодых. Ушли и не вернулись.

У печи раздался низкий вой. Старуха, одетая сплошь в чёрное, закрыла рот платком, заглушая рыдания.

– Ну, мы к барону снова обратились, – продолжил тем временем, Штепан. – Мы-то его и раньше просили. Но вот только когда девки наши пропали, он людей-то и выслал нам в помощь.

– И что они?

– Не нашли никого, конечно. Да бароновы люди иногда вреда принесут больше, чем пользы. Они и не искали особо. Набедокурили вон, колодец нам сломали, мужиков покошмарили, объели всё, что могли, да и готовы были. Один, правда, напился пьяным во время кутежа и в лес отправился за лешим. Кричал, мол, нечисти нет страшнее его жены, а лешего этого он сам на дрова порубит. Ну и нашли его двумя днями мы. Сам на дереве висит, кишки, как гирлянды, по всем веткам развешаны. Вот там уж бароновы протрезвели все и засобирались обратно в крепость.

Старуха в углу стонала всё глуше. Она прикрыла глаза, и не ясно было, бодрствует ли она всё ещё или подвывает уже во сне.

– Последним Микош пропал. Сын мельника, – продолжил войт. – Там уж вообще не знаю толком, чего его в лес понесло, – хватил ладонью по коленке Штепан. – Молодой, рукастый. Он ещё в возраст такой вошёл… Не знаю, может, подвига захотелось. Отец его, старик, чуть разуму не лишился. Но каждый день ждёт, что тот вернётся. Мы все ждём.

Дальняя скамья пришла в движение. Насупленный молодой парень, скрепив руки на груди, заговорил:

– Микошин папочка с нечистой силой знается. Мельник же, тут ясно дело.

– Ты со своей головой не знаешься. И рот прикрой, – рыкнул на него войт. – Сын мой. Шестнадцатый год, а всё бестолочь, – представил гостям родственника Штепан. – Мельник наш – мужик хороший, хоть и чудной немного. Но вам у него расспрашивать смыслу большого нету. Пьёт он не просыхая, как сын ушёл, – тяжело вздохнув, добавил войт.

– Видел его хоть кто-то? Борового вашего?

– Видели-то оно, конечно, видели. Вот только мертвы потом все осталися.

– Так, может, и не леший то всё вовсе, а разбойники? – не сводил немигающего взгляда со старосты Бреган.

– Думаете, люди на такое способны? – хмыкнул войт.

Бреган нахмурился чуть сильнее, раздражившись наивности войта. Сам он путешествовал по миру давно, бывал в местах и цивилизованных, и совсем диких. И даже в местах самого средоточия света и культуры видывал он костры на площадях и пламя, взмывающее вверх, снопы искр и запах жареного человеческого мяса. Люди способны ещё и не на такое, знал он.

– А как решили, что дух это? Чары он на вас наводит, что ли?

– Ох, милсдарь, – вздохнул войт, взглянув вдруг на командира, как будто на совсем ещё юного несмышлёныша. – Воин вы крепкий, я смотрю, но … не большой веры человек, так? Ну, так сейчас в больших городах и не верят уже ни во что совсем, это правда. Да что там большие города, вон в бароновой крепости солдаты сидят, только мужиков стращают, пьют целыми днями да ни во что не веруют, безбожники, – Штепан вновь поднял голову и встретил пристальный взгляд, изучающий его, ждущий. – По хозяйству нам он не пакостит. Ни молоко покислить, ни бельё поворовать – такими проказами он не занимается. Бородавки на нас не насылает, да и пальцев лишних у нас на руках и ногах не повыросло. Но вы поймите одно: мы зависим от леса. А туда ни ногой нельзя. Ни живность подстрелить, ни ягод, ни грибов, ни дров не напасти. Деды вон дровами топили, а ныне внучаты соломкой или помётом топить начинают.

Потолок и стены действительно были покрыты сажею, которая висела бахромами.

– От того, что дровиц нет, и принуждены топить соломою и бурьяном.

Старуха у печи уснула. Затих и войтов сын. На миг только шум дождя был слышен.

– Мы-то и уйти отсюда никуда не можем, господин. Кругом одни леса. Ходу нет. Так и так на лихо нарвёшься… Нам бы зиму эту пережить, – совсем тихо закончил войт.

– Ну, поглядим давай, что за напасть там такая, – спокойно промолвил Бреган Грегович.

Штепан поднял на него глаза.

– Хорошо. Нам лучше б, конечно, ворожея на такое дело. А то дух больно злой…

– Мы поглядим, – с чуть большим нажимом повторил командир.

Войт кивнул.

– Сколько дадите за голову лиха? – приступил к главному Бреган.

– Двести серебром, – сразу же дал ответ староста.

Готовый было торговаться командир удивился такой приятной цене. И тут же усомнился в её гарантах, вспомнив нищие до убогости хаты.

– А деньги-то найдёте? – обвёл он неопределённым жестом жилище.

– Так то не наши деньги. Бароновы. Он награду даст, как только от лиха избавите.

– Идёт. Договорились.

– Да не оставит вас Милорена, – выдохнул войт, протягивая Брегану руку. – Всем селом будем за вас молиться.

– Молитвы ваши нам без надобности, а вот от припасов кое-каких не откажемся, – скрепил рукопожатие командир.

Дождь затих. На ночлежку оставлены были гости в хате. Одетые кафтанами и дерюгами из хлопяного холста, накрытые соломенными постельниками, встретили свой сон они на лавках и скамьях. В темноте различил командир свисающие с настилов-полатей руки, ноги да головы домочадцев. Ему, к такому зрелищу не привыкшему, ежеминутно казалось, что те свалятся на пол.

Хата, прокуренная можжевельником, была ещё тепла. Ровно вдыхали хвойный запах Бреган и его люди. Тих был хутор. Спал отряд. Лес терпеливо ждал.

II. Мельник

Потянувшись и размяв затёкшую от скамьи спину, Бреган засобирал людей в поход. Накануне, перед самым сном, он обдумал всё сказанное войтом, прикинул необходимое количество дней, которое может занять дело, а также припасов, требовавшихся для вылазки в лес. Мыслей, с чего начать и от чего бы лучше оттолкнуться, у командира было несколько. Глобальных ухищрений планы не содержали, однако щедрая награда за голову лиха вынуждала взяться за дело со всем тщанием и даже некоторой дотошностью. В частности, старого мельника, отца того самого пропавшего намедни Микоша, командиром решено было всё-таки опросить. Требовалось также обзавестись картой, снова поговорить с войтом и в целом сделать все необходимые приготовления.

Приготовления, как выяснилось, не обещали быть ни быстрыми, ни лёгкими. Выйдя на свежий воздух из жилища, Бреган обнаружил, что селяне беспокойно носятся от дома к дому, передавая друг другу пожитки и разный комнатный скарб. Суета сосредоточена была, главным образом, вокруг одной из хат, почерневших сильнее других. Бреган распрямился во весь рост. Он замер, как гигантский тёмный валун, и уставился на дым, что поднимался над дальней избой. Селяне, заметив пробудившегося гостя, беготню и шум прекратили. Они останавливались на полном своём ходу, словно забывали, куда шли, и, сжимая поклажу руками, гневно щурились на командира.

Оказалось, что ночью один из деревенских домов вспыхнул огнём. А к тому моменту, как его обитатели, а также ближайшие соседи сообразили, что к чему и кинулись за водой и песком, избушку окончательно объяло пламя. Деланная соломенным верхом и соломенным же низом, занялась она лучше, чем костёр на лугу в майскую безветренную погоду.

Сейчас же уже затушенная избушка мрачно курилась тёмным дымом, относимым ветром в сторону дороги. К несчастью для крестьян, хаты, особенно топимые по-чёрному, загорались нередко. Однако, несмотря на прискорбную тенденцию деревянных домов вспыхивать от любой зажжённой лучины, комаринские обитатели, обступившие Брегана, глядели на командира так, будто он ту самую лучину в дом и подбросил.

Большого дела до погоревшей хаты Брегану не было. Поэтому он решил поскорей заняться подготовкой и запросил у селян припасов в поход. Однако очень скоро выяснилось, что местные сочли ночной пожар в хате следствием гостеприимства, проявленного к наёмникам. Не успело остыть пепелище, как приход бойцов был объявлен дурным знаком, а сам пожар – карой богов. Так, решив, что именно приезжие накликали на село беду, крестьяне отказались посодействовать им с провиантом. Бреган проводил взглядом облака дыма, вздохнул и как мог гуманно объяснил селянам, что в таком случае нехватку дров в деревне он исправит, нарубив на оные все оставшиеся халупы. Командир намекнул собравшимся, что лихо из лесной чащи покажется им доброй феей по сравнению с тем, что их ждёт здесь и сейчас, если они не выполнят обещанное и не помогут со сборами.

Подоспевшему как раз вовремя Штепану потребовалось время, чтобы призвать односельчан к благоразумию и убедить, что приход путников никак не мог быть плохим знаком, ведь и прибыли-то они сюда единственно, чтобы избавить деревню от лесного чудища.

Негодующие крестьяне веселее не стали, но всё же побрели собирать припасы для похода. Ропчущие и недовольные, они стали медленно расходиться по домам, огибая по дуге командира, словно тот очерчен стал невидимым кругом. Ни на минуту не прекращали они ввинчивать в него исподлобные тяжёлые взгляды.

– Добры к путникам твои люди, – первым заговорил Бреган, когда войт отвёл гостя в сторону.

– Путники и сами могли бы к драке не весть и расправой не грозить, – ответил на это Штепан.

– Там, откуда я родом, о словах, данных вечером, на утро всё ж не забывают. А твоих я предостерёг. Один раз.

Войт, поджав губы, тряхнул головой.

– Подозрительные они, – объяснил он, – хата Вацика ещё ночью погорела. Видите же, напасти идут одна за другой. А вы им ещё и сверху грозить. Запугали, так не думайте, что полюбят.

– Да мне полюбленным-то стать плану не было. Мне то нужно, как воробью плавник. А манерам их учить – так не моё это дело. Тут уж ты сам расторопись. Я-то сказал им единожды, предупреждать второй раз не стану. Теперь к делу.

Войт, чуть ссутулив плечи и похмурнев, приготовился слушать.

– С мельником вашим поговорить надо. Проводи.

– С батькой Микошиным то? Ну, добро. Но только трудно вам придётся, так как гудит он уже третий день. Самогонку пьёт. Спит, верно, сейчас.

– А мы разбудим.

– Его иной раз не добудишься.

Они двинулись вглубь деревни, потом к краю, а затем и вовсе сошли на узкую тропку, ведущую в низину. Слух командира уловил звук ручья.

– Пьёт-то он – это уж конечно. Это он в своём праве, – продолжал на ходу Штепан. – Да только то не единственное осложненье. Ху̒став у нас и до запоя с завихрой был.

– Как это?

– Боровой боровым, но тут, конечно, места дикие и до него были. И бывает иной раз так, что вот вроде лес хожен уже и вдоль, и наискось, а всё равно заплутать можно. Ну, Хустав и заплутал. До пятого дня его искали, а всё без толку. Шестым днём мы его уже и в последний путь проводили и на тот свет оплакали. А он возьми и появись из лесу. Худой весь, лицом серый, глаза ошалевшие…

Солнце стояло высоко и перегретый им староста смахнул с лица пот. Отерев ладонь о кафтан, он продолжил.

– Ну, так вот, с тех пор, как из леса выбрался, всё Чернобога славит.

– Чернобога?

– Да. Клянётся, что пока по лесу плутал, за ним леший погнался. А Чернобоже его из лесу того вывел. Ну и с тех пор … знаете, добрым духам и богам молиться он забросил … Не пришли, не откликнулись, мол, когда нужда была … Один лишь Чернобог помог. А то, что духами он злыми правит и конца предвестником является, так это его голову не смущает. Совсем меж ветвей пока плутал, разум повредил себе. Затворничать стал. Бояться чего-то.

– Так значит, Чернобог его от лесного лиха уберёг? – остановился Бреган. – Ну и зачем бы ему это делать? – мрачно усмехнулся он.

– А не знаю, – развернулся к нему запыхавшийся войт, устремив в ответ проницательный взгляд. – Может, так сильно молил. Дед мой говаривал, что Чернобог так просто никому не явится. Но на отчаянье он отзывчив. Чует его из-под самой земли. Ибо в отчаянии человек на неслыханное способен.

Бреган снова хмыкнул. Ни в Белого, ни в Чёрного богов он не верил, хотя баек и про того, и про другого наслушался за свою жизнь с избытком. Остаток пути он провёл в молчании.

Вода шумела всё громче, и из-за низких ветвей вскоре показалась мельница. Деланная деревом, высотою она была, как две избы, стоящие одна на другой. Ветра сюда не забредали, и стены мельницы со стороны реки буйно поросли влаголюбивым мхом. Не слышно было, однако, ни скрипов механизма, ни грохота воды о желоба и лопатки: неустанно вращаемое водяное колесо ныне стояло недвижимо.

– Надеюсь, не заперся он там … ХУСТАВ! – крикнул войт, хватив кулаком о дверцу.

Та, скрипнув, распахнулась. Штепан глянул на командира, ступил внутрь и тут же ударился в чих. Бреган, согнувшись, нырнул под притолоку вслед за своим спутником.

Внутри было сухо и темно. В прохладном воздухе пахло молотой пшеницей. Староста пытался вызвать Хустава, в перерывах между чиханием кликая его по имени. Бреган обогнул деревянную трубу, подающую муку из отверстия нижнего жернова. Мешок, что стоял прямо под трубой, уставши, накренился, просыпая муку на и без того нечищеный пол.

– Ах ты ж зараза … Хустав! – засобирал с земли сор и рассыпанное зерно Штепан.

Под навесом лежали мешки с мукой и отрубями. Бреган поднял взгляд на возвышающиеся до потолка большие деревянные короба, в которых сушилось зерно. Ноздрей командира коснулся запах резкий и неприятный. Слышался он из-за тех самых коробов. Бреган последовал за перегаром и вскоре обнаружил его источник. Мельник, устроившийся на подстилке меж двух коробов, спал, подобрав ноги и руки. Широко открыв рот, разил он запахом свекольной бурячихи.

Подоспевший Штепан опустился на пол подле Хустава и принялся его пробуждать, тряся за левое плечо. Хустав не пробудился. Он чуть замотался из стороны в сторону, толкаемый войтом, всхрапнул, со свистом втянул в себя воздух, но даже близко не выглядел готовым прийти в чувства. И пока Штепан голосом доброго батюшки пытался вывести мельника из состояния пьяного самогонного забытия, Бреган вышел из дома к ручью. Лишнего времени на реабилитацию бедного Хустава он совсем не имел, а поэтому принялся за дело решительно. Освободив от пустых мешков и разной мелочи стоящую у входа деревянную кадку, Бреган набрал в неё воды у речки и вернулся на мельницу. Роняя холодные капли из ведра на пол, командир подобрался к Хуставу. Тот приведён в чувства всё ещё не был и никак в этом направлении не спрогрессировал. Мельник, обняв одной рукой деревянный короб, недовольно мычал после каждого произносимого Штепаном слова.

Прервав похвальные, но абсолютно бесполезные попытки войта растормошить Хустава, Бреган махнул тому головой, веля отсесть. Ледяные струи обрушились на голову мельника. Тот вмиг раскрыл глаза и захватал ртом, словно утопающий. Резко дёрнулся он, обрушивая удары руками на все поверхности вокруг себя и захрипев низко и бешено. Бреган отбросил ведро в сторону. То громыхнуло оземь.

Хустав на поток воды, коим был разбужен, ответил потоком ядрёной невнятной брани. Бреганом он был тут же вздёрнут за грудки ввысь, увлечён к столбу и прижат к нему спиной на уровне достаточном, чтобы встретиться взглядом со своим посетителем. Настойчивый гость спокойно выждал мгновение, тряхнув ещё раз промокшего мельника, помогая тому окончательно проснуться.

Штепан, перепуганный таким энергичным началом диалога, подскочил за этими двумя следом, готовый препятствовать дальнейшей экзекуции. Командир же никаких намерений калечить Хустава не имел и, добившись от того внимания, поставил обратно на пол, предложив Штепану объяснить их столь ранний визит.

Хустав, почувствовав под ногами землю и отдышавшись, переводил теперь взгляд с одного на другого. Он чуть согнулся и опёрся руками о колени.

– Пшотка! – захрипел он куда-то в сторону. – Пшоткааа! – снова позвал он.

– Пшотка твоя в лес ушла давно. Забыл уже, что ли? – зашагал вокруг него Штепан. – Что, погубил псину и забыл?

– Не губииил …

– Не привязал её, она и ушла в лес.

Хустав прохрипел что-то неопределённое в ответ.

– Уходите … – уже членораздельнее простонал он.

– Хустав, – наклонился к нему ближе войт. – Ты нам только на вопросы ответить, и мы пойдём, долго пытать тебя не будем, – успокаивающе приговаривал Штепан.

– Проваливайте, паскуды! А то собаку на вас спущу! – заорал на всем своём пределе Хустав, подсипливая и пропуская гласные. – Вон! – из трёх букв в этом слове ему поддалась только первая, и Хустав для верности махнул рукой в сторону выхода, сопровождая свой приказ жестом.

– Что ж ты за дубина такая, башка твоя бестолковая! Смотри! Видишь человека? Воевода он. С дружиною пойдёт в лес от борового проклятого нас избавлять! Или забыл ты уже, как от лиха убегал по бурелому, пачкая портки? – кричал теперь уже Штепан. – А в лесу они, может, и найдут кого, – снизил голос войт. – Может, и домой доставят.

Поняв, что речь зашла о Микоше, Хустав вновь склонил голову и поморщился. Плакать ему этим похмельным утром было нечем, и он просто завыл. Протяжно и долго. Ссутулившись, он теперь опёрся о Штепана, который уже смягчился и обнимал мельника за плечи, расчувствовавшись его горестями.

– Микошку моего вернитеее! Сынку моего… Микошеньку, – содрогаясь плечами, снова захрипел он.

– Убиваться по нему рано ещё, – произнёс ни разу не шелохнувшийся за это время воин. – Я по юности и дольше по лесу плутал и ничего, нашёлся. Куда пошёл, он сказал? Чего в чаще понадобилось?

Хустав рыдать перестал и попытался сфокусировать взгляд на лице гостя.

– Не знаю. Не сказал. – Вода разгладила по всей черепушке рыжие с седым космы, и Хустав теперь пытался убрать их с лица, попутно отжимая от влаги усы и бороду. – Исчез, как будто не было его…

– Исчез на мельнице, появился где-то в другом месте. Думай, дядя. Думай, – с нажимом ответил на это Бреган.

– Ну … Может на Кирты̒ш пошёл за рыбой … Раньше мы это дело с ним любили … – вновь поморщился и затрясся он.

Штепан на секунду задумался.

– Киртыш – это озеро. Наши там раньше ершей и судачков ловили, пока спокойно было, – объяснил он. – А сейчас ходу туда нет.

– Куда ещё мог пойти?

– Мнмн … Никуда … – невнятно пробормотал Хустав и, помогая себе, отрицательно замотал головой.

– Может, невеста у него была какая в другом селе, так он к ней и сорвался?

– Нееет, – ответил за мельника Штепан. – Его милая здесь жила. Лесенька наша. Да только пропала она чуть раньше со всеми остальными нашими девками.

– Ну, так может за ней он и отправился? Девку искать да лиху мстить. Говорил он о таком перед уходом, а? Вспоминай, – обратился командир снова к Хуставу.

Мельник, однако, не ответил. Он был безутешен, начал всхлипывать и икать.

– А ну в руки себя возьми, – встряхнул его Штепан. – Смотри, сам же шесть дней по лесу гулял и вышел. А сына-то чего хоронишь раньше времени?

– Я не вышел! – поднял голову Хустав. – Меня вывел ОН. Он вывел… Он вывел…

Штепан многозначительно взглянул на командира. Хлопнув мельника пару раз по спине и пробормотав тому слова поддержки, войт двинулся к двери. Поравнявшись с Бреганом, он попытался увлечь того к выходу, но командир не сдвинулся с места.

– Чернобог? – спросил он.