Текст книги "Она (СИ)"
Автор книги: Маргарита Довженко
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 2 страниц)
Она. Ритуля Довженко
‹Кто время выиграл –
всё выиграл в итоге› (с).
Всё всегда было хорошо, но…
Просто однажды я проснулся и понял: чего-то не хватает. Я умылся, причесался и зашел на кухню. Наливая кофе, я вдруг понял, чего не хватает. Я отставил кофейник, прошёлся по комнатам. Я оказался прав: Её нигде не было, я прошёл ещё раз, словно в надежде, что просто не заметил Её. Конечно, это было глупо, Она же не вещь, о которой можно забыть, но тем не менее…
Второй обход был ещё более не утешительным: пропали все Её вещи, фотографии – всё, даже зубная щётка и расчёска. Я спокойно допил свой кофе, съел бутерброд, вздрагивая от неприятной и непривычной тишины комнаты. В голове никак не укладывалось, что Она ушла.
Я подошёл к шкафу, в него я ещё не успел заглянуть с утра, распахнул дверцы. Там было всего три вещи: рамка с фото, письмо и Её остановившиеся часы, стрелки которых разделяли циферблат на неравные части. Я взял письмо, открыл. Глаза заскользили по неровным, пляшущим строчкам, а в голове сразу мелькнул образ: Она, сидящая за столом, одна нога подогнута под себя, второй Она болтает под стулом, немного погрызенная Ею же ручка, постоянно сваливающаяся на пол, сильно растрёпанные светлые волосы.
Прежде чем вчитаться в строки, я достал сигарету, закурил.
‹Доброе утро, милый. Выкинь сигарету, она тебе ни к чему, – я задумчиво поглядел на начатую сигарету и всё же оставил её, – Я же попросила: выкинь! Хотя… Не надо, не мне теперь с тобой целоваться и не мне беспокоиться за тебя, когда ты погубишь себя и своё здоровье. Кури на здоровье! Только не забывай тушить окурки. – Сигарета улетела в пепельницу, – Я думаю, ты уже позавтракал и вряд ли заметил, что я ушла. Я специально оставила всё это в шкафу, если ты куда-нибудь идёшь (а я знаю, у тебя сегодня встреча, ты же помнишь об этом? В двенадцать часов, костюм в шкафу), ты обязательно идёшь к этому шкафу, чтобы достать из него чистую одежду. Но сейчас не об этом. Я ушла, да. Без скандалов и истерик, просто собрала вещи и ушла. Я не хотела решать этот вопрос открыто, я знаю, твой дар убеждения сделает своё дело. А мне надо уйти, для себя. Впервые мне надо сделать что-то для себя, а не для тебя. Я достаточно терпела. Ты спросишь: что я терпела? Если спросишь, то я действительно сделала правильно, что ушла. Да, родной мой, ты дарил мне дорогие подарки, цветы, конфеты и говорил комплименты и даже стихи писал, я помню это, но… Всё это… Оно было мёртвое. Ни эмоций, ни радости, ни любви, ни ласки, только механические движения, словно это не отношения, а работа. Хотя к работе ты относишься с гораздо большей трепетностью, чем ко мне! А я? А что я? Я пыталась тебя оживить, я отдавала тебе все эмоции, всю любовь, всю душу – и всё это в надежде, что когда-то твоё мёртвое, холодное, каменное сердце смягчится, и отношения станут не обязанностью, а приятными моментами в жизни. Однако я ошиблась, тебе это не надо, а если и надо, то это сделаю не я, а кто-нибудь другой, для меня твоя раковина слишком твёрдая, чтобы её сломать. Да что там сломать, мне её даже приоткрыть невозможно! – В голове мелькнуло, что Она всегда, когда волнуется, переходит на образы, – Так что извини, я сдаюсь. А впрочем, к чему всё это? Ты это письмо в помойку выкинешь сразу после прочтения, как рамку и часы. А к этому добавишь, закуривая новую сигарету, что я всего лишь маленькая, слишком эмоциональная девчонка, ничего не смыслящая в отношениях между мужчиной и женщиной. Знаешь, возможно, ты прав. Да, я маленькая, Да, эмоциональная. Да, я не имею, столь огромного опыта, но знаешь, у меня есть то, чего у тебя нет и никогда не будет, то, что ты во мне всегда презирал и не любил, то, что тебя раздражало. Это эмоции, ощущения. Я не вижу мир. Я не слышу мир. Я его ощущаю. И не кожей, а сердцем. И моя душа, она… Я всегда делала глупые поступки под действием эмоций, я могла радоваться, а потом грустить. Плакать и смеяться одновременно, а ты этого не понимал. Или не хотел понять. Это не важно. Всё, пора заканчивать, я же знаю, ты не любишь длинных писем и сопливых прощаний. Ты сейчас наверняка сидишь, нахмурившись, положив ногу на ногу, и нервно постукиваешь пальцами левой руки по подлокотнику кресла. Ты такой предсказуемый… – Я дёрнул плечом, рывком расцепив ноги и перестав постукивать пальцами, однако перестать хмуриться я не смог себя заставить, – Я тебя выучила наизусть. От корочки до корочки. Пора написать отзыв и уйти.
P.S: Ах, да, часы, – я позволил улыбке скользнуть по губам, представив, как Она с размаху шлепает себя по лбу и подпрыгивает на стуле, – Совсем забыла, прости. Сейчас всё объясню. Часы настроены особым способом, если сможешь разгадать ребус, сможешь узнать, где я назначаю тебе встречу. А так, как я точно знаю, я тебе не нужна, и что ты забудешь об этом письме сразу после прочтения, то для тебя это означает – НИКОГДА.
Прощай›.
Я вздрогнул от этого ‘прощай’, когда-то давно, наверное, вечность назад, Она мне говорила, что когда пишут ‘пока’ или ‘до свидания’ – это значит, что есть возможность на встречу, а вот когда ‘прощай’ – это значит, что мы больше никогда не встретимся.
Письмо улетело в сторону, я никогда в это не верил…
Я никогда не задумывался о том, что Она может уйти. Это мысль не посещала меня, поэтому я никогда не ревнововал и да, возможно, относился как к своей собственности. Это было нормой, и да, я никогда не спрашивал Её, устраивает Её что-нибудь или нет?
По-видимому, стоило. Она ушла. Я встал, прошелся по комнате. Она ушла! У меня это в голове не укладывается! Как… И почему… Мне всегда казалось, что если давать женщине то, что она хочет, то она никогда не уйдет. Я давал Ей всё… Все, о чем может мечтать любая женщина, а иногда даже и больше. Она могла не работать, ни в чем себе ни отказывать, отсылать деньги родным, баловать себя дорогими подарками! К Её услугам были сотни косметологов, стилистов и модельеров, но нет, Она оказалась недовольна.
Не понимаю! Не понимаю Её! Абсолютно… Другие женщины готовы вешаться на мне, а эта просто собрала вещи и ушла!
Хотя, чего я так волнуюсь? Она же, как ребёнок, долго не протянет, сама же прибежит, извинится и будет долго целовать меня, заглядывая невинными зелёными глазами в самую душу. Завтра точно прибежит!
Я закинул письмо и часы на полку и закрыл шкаф, даже не взглянув на фото, я как-то не любитель сначала позировать, а потом сидеть и разглядывать глупые фотокарточки. Это нелепо!
Выпив ещё кофе, я отправился на встречу. Как Она и написала в письме, костюм нашелся в шкафу, чистый и идеально отглаженный. Странно, я никогда не задумывался, откуда чистые вещи берутся в шкафу. Раньше этим занималась прислуга, а потом в доме появилась Она и запретила ‹это глупое и обидное рабство›, и естественно стала все стирать и гладить сама. И даже готовить. Когда Давид, мой заместитель и заодно друг, узнал об этом, он долго нервно хихикал, попытавшись представить свою жену с утюгом в руках. Хотя я бы тоже не смог, такая модная Сильвия и домашняя утварь совершенно не сочетались.
А Она? Я сидел в машине, мимо окон проносились улицы, полные разных людей, чьих лиц я не мог разглядеть, ярко светило солнце, бликуя от стекол и фонарей. А на небе лениво проплывали пушистые облака. Если бы сейчас со мной ехала Она, то обязательно бы отметила, что они похожи на куски сладкой ваты, а потом, прикрыв глаза и причмокнув от удачности сравнения, начала бы доставать свой блокнот и зарисовывать облака. Я никогда не понимал этого: вот Она идет-идет по улице, а затем неожиданно останавливается, садится на бордюр и начинает рисовать. Что угодно и на чем угодно. Ей все равно, что в руках у нее старый, погрызенный карандаш и листок, неровно вырванный из блокнота, а перед ней помойка какого-то дома с облезлым котом. С огнем в глазах и с поистине детским восторгом Она бы стала утверждать, какую-то ерунду, например, что это самый прекрасный кот из всех ею когда-либо виденных. А если Её в этот момент оборвать, огонь потухал, а Она, обидевшись, устремлялась вперед по улицам и долго не хотела разговаривать.
Да, Она и с утюгом и перемазанная в муке выглядела такой… такой… такой органичной что ли. Даже тогда, когда Она пришла ко мне на работу в летнем платье и босоножках, при этом держа в руках огромную папку с рисунками, Она среди моих коллег в строгих классических костюмах смогла вписаться в ситуацию и очаровать их. Вот только… Мда, я никогда не говорил ей об этом. Когда я пришел домой, а Она, счастливая и вся с ног до головы в муке, выскочила из кухни, вопя про пирог, который решила приготовить мне, я лишь сказал ей, чтобы она умылась и убралась после себя, а потом ушел в кабинет. Но Она же не обиделась, верно? И ничего не сказала. А тогда на работе в приказном тоне потребовал не являться ко мне посреди рабочего дня, а если и приходить, то в подобающей одежде. Но Она и тогда ничего не сказала!
Ладно, всё, хватит распускать сопли и слюни, я мужчина и даже думать об этом не должен. Я закурил и, выйдя из машины, поднялся по лестнице. Внутри меня уже ждали и с той минуты, как я перешагнул порог, меня закружил круговорот дел. Подписать, позвонить, отослать, снова подписать, подтвердить, ответить на звонок, отчитать, прочитать и подписать, перекур, и снова по той же схеме. Но я ни разу не чувствовал к своей работе отвращение, да, я уставал, что было естественно, но у меня никогда не было желания не пойти на работу. А если Она была права? Что если для меня работа стала чем-то большим, чем способом заработать деньги? Да нет, блажь… Её очередные глупости.
День прошел более чем продуктивно, я был очень доволен, пока не сел в машину. Я ехал домой и думал о Ней, думал, что вот приеду, а Она уже вернулась, сидит как обычно на диване, задрав ноги на стену, и читает, хотя знает, что читать лежа вредно. Но в то же время я точно знал, что Её не будет.
Я зашел в квартиру, закрыл замок и замер. Было тихо. Никто не бежал по коридору, радостно улыбаясь, не шумел чайник, который Она в который раз забыла выключить. Не работал магнитофон. Было непривычно тихо. Я разулся, прошел по гладкому паркету по всем комнатам, даже в ванную и туалет заглянул, а потом, убедившись, что Её нет, вернулся на кухню и поставил чайник. Пока он закипал, я сидел в верхней одежде и раздумывал. Нет, признавать, что без Неё было не привычно, я не собирался. Ни одна не девушка не могла меня заинтересовать настолько, чтобы я о ней скучал. Она вернется завтра, я уверен.
Чайник закипел, вздохнув, я заварил себе кофе и посмотрел в окно, было уже поздно, и яркий фонарь освещал небольшой кусочек влажного асфальта и парочку домов. Что ж, пока есть кофе, я не пропаду. Улыбнувшись этой мысли, я отправился в кабинет.
Следующий день с самого утра не задался. Будильник взорвался в моей голове фонтаном недовольства и отозвался тупой болью, за окном лил дождь, в комнате было пусто и холодно, так как я с вечера забыл закрыть окно. Я встал и, конечно, не обнаружил Её дома. Беспокойство внутри меня стало набирать вполне ощутимые обороты. Вспомнилось, что Она упряма, как чёрт, и если что-то вобьет себе в голову, то обязательно исполнит, чего бы Ей это не стоило. Но я тут же себе возразил, что это Её личные проблемы, если Она не захотела мириться с моей работой и со мной в общем. А я за Ней таскаться не собираюсь! Слишком много чести! Если она – глупышка – не понимает, от чего отказывается, то я Ей объяснять это не намерен. Я в няньки не нанимался!
После того как я был убежден, что никакая девушка мне не нужна и что я превосходно обойдусь без кого-либо, я отправился на кухню, где меня ждал ещё один удар: закончился кофе. Во всем доме не обнаружилось ни грамма кофе, ни растворимого, ни заварного. К тому же на кухне меня не ждал завтрак, так как готовить его было некому. Вчера за день я съел всего один бутерброд утром и больше ничего, днем я работал, а вечером как-то не хотелось. И сейчас желудок настоятельно требовал еды, а я в панике заглядывал в холодильник, где после вчерашнего бутерброда не осталось ни колбасы, ни сыра, ни даже хлеба. Вызывать домработницу было ещё слишком рано, а заказывать еду слишком долго, поэтому пришлось вспоминать, как это готовить самому и, главное, что готовить. Я с трудом вспомнил рецепт яичницы, все-таки, когда за тебя делают все, это отражается на навыках. Однако, Бог, который, как Она утверждала, сидит на небе и руководит этим миром, решил довести меня до белого каления прямо с утра: второе яйцо, которое я вылил сразу за первым на сковородку, оказалось тухлым. Из горла вырвался сдавленный вопль. Это же надо! Глянув на часы, я выругался, незапланированная суета с завтраком отняла слишком много времени.
Бросив сковороду с несостоявшейся яичницей в раковину, я кинулся в комнату. Мой костюм висел на спинке кресла, там, куда я вчера его и повесил, правда, на кресле я успел посидеть и костюм помялся. Странно, раньше такого не было… А, ну да, Она обычно убирала костюм в шкаф и на следующее утро я брал его оттуда. Я снова громко и смачно выругался, обращаясь в основном к тому самому Богу, за что был наказан: при следующем шаге я ногой врезался в ножку стола и долго скакал на одной ноге, шипя сквозь зубы проклятия на голову некоего правителя, который сидит там наверху и занимается всякой ерундой.
Костюм гладить было некогда, это бы отняло драгоценное время, а я не хотел опаздывать, ведь сегодня было важное совещание, поэтому пригладив его рукой, я надел его таким, каким был. На всякий случай заглянул в шкаф, в надежде найти там ещё один, но остальные мои комплекты были аккуратно сложены в стопочки. Обычно Она гладила один костюм, и я ходил в нем неделю, затем костюм отправлялся в стирку, а Она подготавливала другой.
Я встал перед зеркалом и оглядел себя, качая головой. Мятый костюм (чего у меня никогда не было), лохматый (ладно, хоть исправимо), злой взгляд, бурчащий желудок, а главное, я был не брит! Это меня добило. Настроение резко переехало из ‹ничего, переживем› до ‹как же хочется кого-нибудь убить›. Вот чёрт!
Обычно, я не занимался завтраком и даже не задумывался о костюме, и вместо этого умывался и естественно брился, а сегодня, провозившись со всем этим, я забыл побриться и почистить зубы. Смачное ругательство, достойное портового грузчика, меня не успокоило, необходимо было что-то делать, так как водитель меня уже ждал. Снять костюм и побриться или пойти небритым?
Несколько секунд я колебался, а затем кинулся в ванную, где наскоро попытался побриться, но и здесь меня ожидала очередная неприятность. Мыльная пена, скатившись по моей щеке, украсила мой пиджак пятном. Я со злостью швырнул станок в раковину и попытался найти платок, но я абсолютно не знал, в каком из шкафов, что лежит. Если мне было что-то нужно, Она приносила мне, стоило только озвучить это.
С улицы раздался продолжительный гудок водителя, я к тому времени уже перевернул пару шкафов и сейчас ожесточенно тёр полотенцем пиджак. Часы мне показывали, что на пять минут я опоздаю точно, а значит… Это значит, что я ничтожество! Как только пропала какая-то девчонка, в доме начало твориться чёрт знает что!
Я отшвырнул полотенце и вышел из квартиры, хлопнув дверью. Внизу шел дождь, а я не взял зонтик и наступил в лужу. Мой водитель хотел что-то сказать по этому поводу, но я взглянул на него, и он тут же заткнулся. Естественно, по закону подлости мы попали в пробку, и пять минут превратились в пятнадцать, а потом и вовсе в двадцать пять. Я курил одну сигарету за другой, и если сначала я тихо ругался, проклиная всех и вся, то потом с мученическим видом наблюдал за всем происходящим. Это походило на сцены из дешевого фильма ужасов, которые Она любила смотреть ночью, сжимая в руках подушку.
На проходе охранник впервые за много лет захотел проверить документы, но этого я уже вынести не мог, так как с ужасом осознал, что забыл дома портмоне со всей документацией!
Приоткрыв окно, я рявкнул охраннику ‹Уволю!›, а потом уже водителю ‹Чего встал?!›. В общем, когда я зашел в офис, я непросто был не в духе, я был в бешенстве! Кларисса, моя секретарша, вжалась в кресло и проводила испуганным взглядом, обернувшись, я крикнул ей:
– Давида мне! Срочно!
Я сел в кресло, вцепившись в волосы одной рукой, а другой постукивая по столешнице. Давид, высокий и черноглазый, смерил меня взглядом и удивленно покачал головой.
– Друг мой, – тихо произнес он, – ты впервые на моей памяти опоздал. А я работаю с тобой с того дня, когда ты создал компанию. Что случилось?
Я поднял голову.
– Друг мой… А что с твоим лицом? У тебя одна щека небрита и… Ты сегодня умывался? И вообще, что за вид?
– Друг мой, – копируя манеру обращения Давида, выговорил я, – у меня было самое отвратительное утро в жизни, поэтому не надо читать мне нотаций, просто скажи, у тебя есть бритва, бутерброд и кофе? А также, сколько народу уже прибыло и как долго они могут подождать?
Бритва, как ни странно, у Давида нашлась, кофе тоже, а вот бутерброд нет, что меня даже немного огорчило, но не надолго. Жизнь налаживалась, а это не могло не радовать! К тому же половина из тех, кто должен был приехать, сейчас стояли в той же пробке, что и я десять минут назад. Я так подобрел, что даже не стал увольнять охранника, хотя эта мысль была весьма соблазнительна.
Совещание, которое пришлось перенести практически на час, прошло как нельзя лучше, хотя я ожидал очередной проблемы. Но видимо моя любимая работа меня защищала и спасала от этого. Остаток дня тоже прошел как-то спокойно, по пути домой я вывал домработницу Грету, приказав купить продуктов и кофе. Она с радостью согласилась. Так что когда переступил порог квартиры, внутри был уже приготовлен ужин и сделана уборка.
Я зашел на кухню и сел за стол.
– Ваш ужин, – Грета, широко улыбаясь, поставила передо мной тарелку. Я быстрым взглядом оглядел домработницу, типичная ‹куколка› по Её определению: ультракороткий костюм, декольте и шпильки. И чего она ожидает? Мне после Клариссы ничего не страшно, а уж после моей предыдущей секретарши Элеоноры… Та как-то пришла на работу, пардон, в одних тряпочках, Давида тогда чуть удар не хватил.
– Кофе, – бросил я. Девушка тут же принесла кофе, настоящий, сваренный. Чудно-чудно!
– Массаж?
– Не стоит.
Грета все ластилась ко мне, то руку положит на плечо, то бедром заденет, наконец, я не выдержал:
– Грета, хватит, у меня сегодня был тяжелый день.
– Вы можете думать, что хотите, – обиделась Грета, – но это входит в мои обязанности.
Ложка замерла у моего рта, я недоверчиво посмотрел на девушку, засуетившуюся у плиты. Неужели теперь в обязанности домработницы входит и это?! Мда, я отстал от жизни…
После сытного ужина я отослал Грету домой, договорившись, что она придет утром, а сам сел за ноутбук. Время прошло незаметно, казалось, что я совсем недавно сел, а за окном уже было темно. Я поднял глаза на комнату, где сквозь незакрытые шторы проникал свет фонарей, очерчивая контуры мебели. И вдруг, я замер, оглядывая Её. Она стояла у окна в длинном свободном свитере, скрадывающем выступы фигуры, из-под которого выглядывали шорты, вязаные носки на худых ногах, из-за которых Она всегда ходила бесшумно, и длинные – ниже плеч – встрепанные светлые волосы. Вот Она обернулась, блеснули в полутьме комнаты зелёные глаза и белозубая улыбка. Я поднялся, чтобы подойти, но видение растаяло в воздухе.
Что это твориться-то? Я что схожу с ума из-за неё? Да быть этого не может! Все чушь и бред, я просто переработал… Нужно идти спать…
Выключив ноутбук, я отправился в спальню, но засыпая, мне показалось, что я слышу Её голос: ‹Сладких снов›.
Следующие дни были ещё более не утешительные, чем первые два. Если благодаря Грете домашние дела были приведены в порядок, то мою голову привести в чувство не мог ни я, ни Давид, хотя он и пытался, устраивая мне ежедневные встряски. Мысли несмотря ни на что возвращались к Ней. Сначала я просто пытался вспомнить все воспоминания, что нас связывали, пытался разобраться в себе. Она оказалась мне нужна, что меня сильно удивило, честно, не ожидал от себя такой ‹телячьей нежности›. Оставалось разобраться для чего нужна. Как домработница? Как девушка? Если как девушка, то тогда вопрос: любил ли я Её когда-нибудь? По своим ощущениям могу сказать ‘Да, любил’, но почему тогда так специфично? Хотя почему специфично, я любил так, как считал нужным, моя женщина жила в сытости и довольстве, она была в безопасности и ни в чем не нуждалось! Хотя именно Её это и не устроило, Ей нужно было другое! Ей нужен был я, нужны были мои чувства, которых, как оказалось нет или есть, но другие, не такие яркие, как у Неё. Тогда может и к лучшему, что Она ушла, пусть лучше найдет того, кто не будет так занят, ибо мне ещё рано от дел отходить, моя компания только начала развиваться. А может я просто слишком взрослый для Неё? Я ведь Её старше на десять лет…
Такие вот мысли метались в моей голове, отнюдь не улучшая ни настроение, ни качество работы, в итоге, я ушел оттуда, сообщив Клариссе, что плохо себя чувствую. Дома я продолжил пытку, попытавшись найти хоть один фотоальбом, но, увы, Она всё забрала, а заглядывать на ту полку, где лежало письмо, часы и рамка, я не хотел по какой-то неясной даже мне причине. Неожиданно открыв какой-то ящик, я увидел папку, одну из тех, в которых Она хранила свои рисунки. Достав её, я сел в кресло и закурил, и только после того как сигарета улетела в пепельницу, я открыл папку. В основном на всех рисунках был я: за работой, в кресле, за ноутбуком, курящий, спящий, мечтающий и даже улыбающийся. На каждом рисунке я выглядел таким вдохновленным с загадочным или таинственным выражением лица, особенно мне понравился рисунок, где я стоял у окна с улыбкой смотрел на улицу, заложив руки за спину. Возможно, Она видела во мне то, что не видел я сам, а может просто выдавала желаемое за действительное. Однако на этом рисунке я не выглядел раздраженным или бесстрастным, каким я был обычно, я был другим. Это радовало и поражало одновременно. Папка и рисунки казались смутно знакомыми, и через несколько минут напряжения памяти я вспомнил, что это был Её подарок на мое прошлое день рождение. На обратной стороне папки Её все тем же неровным подчерком было написано поздравление: ‹Милый, я поздравляю тебя с твоим рождением! Я рада, что когда-то в этот день много лет назад ты появился на свет. Я желаю тебе побольше солнечных дней, улыбок, счастья и, конечно же, удачи на работе›. Как обычно без подписи…
После этих слов на сердце как-то потеплело. И вот ещё что странно: я не понимал почему эта папка лежала здесь, и я о ней смог вспомнить с таким трудом. Ах, да… В тот день рождения, я был занят, как обычно. Устраивался банкет в мою честь, на котором я должен был присутствовать, его готовили за неделю и эта суета вымотала меня, поэтому когда Она со счастливым лицом вручила мне папку, я лишь улыбнулся и поблагодарил Её. Пришлось папку просмотреть, конечно же, чтобы не обиделась, однако, мои мысли были далеко, да и к словам я тогда не был так восприимчив. Это сейчас, после Её исчезновения со мной творится что-то неладное: то вздыхаю, как девчонка, то ударяюсь в воспоминания, осталось только всплакнуть в уголке и тогда все…
Папку я отложил, снова закурил, дым клубами плыл по комнате, а потом, смешавшись с воздухом, вылетал на улицу в большие окна, сделанные по Её настоянию. Она говорила, что когда в доме много света, тогда есть свет и в душе. Оказывается, как много в этой квартире вещей, связанных с Ней. Диван, на котором Она любила поваляться и почитать; шкаф, в котором любила что-нибудь спрятать, а потом через некоторое время найти; стол, за которым сидела и рисовала, поджав одну ногу под себя; полка, на которой Она любила постоянно переставлять книги; нижний ящик стола, где Она прятала неудавшиеся рисунки; окно, которое Она иногда разрисовывала специальными красками по стеклу; ковер, который однажды притащила с какого-то рынка; шкатулка, в которой Она хранила разные ненужные по сути мелочи; цветок в горшке, который Ей кто-то подарил и который постоянно пытался завять; мягкие игрушки, которые Она просто обожала и готова был скупать тоннами; и конечно, мольберт, который раньше стоял в углу.
И оказывается, как много я помню, значит, я что-то все же замечал. О чем-то это говорит же? Она была не безразлична мне, если я помню такие мелочи. Тогда почему все так получилось? Почему я заранее не понял, что Она уйдет? Почему не почувствовал? Наверное, потому что не хотел. Мы ведь действительно были разные, и многое я не понимал в Её поведении, но это меня в Ней и привлекло когда-то. Заставило бросить чинных, пресных и до ужаса правильных девиц, которых ежесекундно подсовывала моя мама, твердя, что только английское воспитание достойно внимания. А то, что эти дамы занудны в некоторых вопросах побольше меня, её никак не интересовало.
Решил сесть поработать, но мысли постоянно возвращались к Ней и к Её уходу. Что же делать? Неужели я все-таки так в Ней привязался?! Да этого просто не может быть! Или может?.. Глупости какие…
Однако глупости не глупости, а мысли покоя не давали… Где Она? Все ли хорошо? Она же такая маленькая и наивная. Я встал и прошелся по комнате, хотел снова закурить, но даже сигаретный дым и тот застревал в горле от волнения. В последний раз я так волновался только перед презентацией моей компании. Едва не взвыв от мысли, что с Ней могло что-то случиться, я кинулся на кухню. После кофе мне всегда лучше думалось.
Но в этот раз кофе меня подвело, да, я успокоился, но никакого решения так и не принял. Это было печально… Выпив ещё пару чашек, я отправился к шкафу, где лежали оставленные Ею вещи. Забрав их, я вернулся на кухню и разложил все на столе. Перечитал письмо. Ребус, значит. В часах. Повертел часы, на них вроде ничего написано не было. Обыкновенные остановившиеся часы. Отложил бесполезную вещь, взял фоторамку. Это было фото с нашего с ней отпуска в одной стране. Мы стоим на фоне огромного фонтана изрыгающего мощные струи воды в яркое небо, холодная водяная пыль покрывала все вокруг, палило солнце, и было нестерпимо жарко. Она в шляпе с радостной белозубой улыбкой сидит на бортике фонтана в белом платье, а я рядом, хмурый и раздраженный, так как темные очки не спасали от солнца, в гостинице мне что-то не понравилось и в компании что-то происходило, а я не мог при этом присутствовать. В общем, как обычно, Она стоически терпела моё хроническое плохое настроение и наслаждалась отдыхом. Зачем Она оставила именно эту фотографию, ведь были же другие?
Мне никогда Её не понять…
‹Она ушла…› – в который раз эхом пронеслось в голове. Ушла… И если я Её не пойму, если не смогу догадаться, то потеряю Её навсегда. Она иногда бывает слишком упряма, Она не вернется сама. Что же делать? Пока для меня это просто набор вещей: письмо, которое я уже прочитал, а значит, ни для чего ещё оно использоваться не может, остановившиеся часы и фото. Часы должны сообщить, когда Она мне собирается назначить встречу, но тут возникает загвоздка, допустим время я на них посмотрю, а день? Как узнать какой день и где? И при чем здесь фото?
Начала болеть голова… Сначала совсем немного у висков, а потом перешла в тупую гудящую боль во лбу. Пришлось оставить это дело и пойти отвлечься. Я решил, что надо почитать, что-нибудь легкое и не напрягающее, двинулся в комнату, где стояла Её полка с книгами, однако, Она почти все забрала. На полке с краю стояла только одна книга. Я взял потрепанную книжицу карманного формата. Детектив. Что ж, вряд ли Она оставила её просто так…
Детектив, как и все книги такого жанра, рассказывал про парочку мирных следователей, которым поручили расследовать загадочное убийство девушки. Её зарезали прямо дома. В течение книги милая девушка-следователь выясняет, что это был её муж и идет к нему на квартиру разбираться, чтобы догадка подтвердилась. Но тот неожиданно оказывает сопротивление и берет следователя в заложники. Горе-убийца в порыве вдохновения рассказывает девушке, что свою жену он убил, так как она узнала, что он собирается взорвать местный торговый центр. Что бомба уже заложена, и стоит ему нажать на кнопку, все взлетит к чертям. Также он просит написать следователя записку, в которой она просит не искать её, так как она уехала по делам. Её друг и напарник сразу понимает, что в записке шифр, девушка сообщила о грозящем бедствии и о том, что дата ‘на столе, ты поймешь’.
На этом моменте я оторвался от книги и огляделся, было далеко за полночь. Вот теперь я Её понимаю, когда читаешь, совсем не замечаешь, как бежит время, а мне завтра на работу. Потянувшись, я прямо в одежде лёг спать.
На следующий день я просто сходил с ума. Всю ночь мне снилась Она, смеющаяся, плачущая, грустная, веселая, босая на пляже, в летнем платье и в зимней куртке. Я не выспался, но и спать не хотел, стоило закрыть глаза: снова Она. Личная головная боль. На работу впервые в жизни ехать не хотелось, но пришлось. Там я с грустным видом просидел практически половину рабочего дня, а потом пришел Давид. Сначала он пытался говорить о работе, затем шутить, но это не производило никакого эффекта.
– Друг мой, – по обыкновению начал он, – и что с тобой происходит? В последние дни ты сам не свой.
– От тебя девушка когда-нибудь уходила? – глухо уточнил я, бессмысленно пялясь в потолок. Несколько секунд прошло в молчании, а затем раздался тихий смех и легкие хлопки. Я недоуменно повернулся к Давиду.
– Она это сделала. Браво!
– Да, – хмуро подтвердил я, – ушла и оставила фото, письмо и остановившиеся часы.
– Прости, друг, – пожал плечами мой заместитель, – но я всегда говорил, что Она для тебя прекрасная пара, но ты для Неё – нет.
Я вздохнул, снова устремив свой взгляд вверх, а Давид тем временем продолжил:
– Для тебя важна работа, для Неё – мысли и чувства, то, что Она испытывает, так что возможно будет лучше, если Она найдет кого-то, кому это будет также важно. А ты будешь также любить свою работу.
Давид прошелся по кабинету и снова сел в кресло напротив моего стола.
– Нет! – рыкнул я, рывком выпрямляясь, – Как только Она исчезла, вся моя жизнь пошла наперекосяк!
– Разве Грета ещё не навела порядок и не приготовила твой любимый луковый суп?
– Дело не в домашнем хозяйстве… – я отвернулся к окну, там передо мной расстилался город со множеством маленьких душных офисов, просто домов, магазинов, шумящих машин и автобусов. Между ними неустанно сновали люди. – Я постоянно о Ней думаю. Все время. Она даже… – я замер, не решаясь произнести, но потом все же, обернувшись к Давиду, шепотом закончил, – …мне снилась.
