Текст книги "Заживо погребенная в роке - Buried alive in the rock"

     2.Гарри Брукер – вокалист, пианист, композитор хорошо забытой, но неповторимой группы «Procol Harum».

    Написано в припадке жуткой ненависти ко всем тем, кто занимается препарированием стихов, картин, музыки. кто влезает к тебе вовнутрь, с умным видом орудуя кухонным ножом и наматывая твои внутренности на руку, выбрасывает на пол окровавленные кусочки твоей фантазии, внутренностями твоих братьев блокирует дорогу в придуманный тобой желтоватый от тепла Китай. Операция без разрешения больного и его родственников – очки на носу, никотиновые пальцы.

    Когда разгадывается тайна существования человека – само существование теряет всякий смысл. Отсюда – идя расстрела Офицером Рассвета.

    Сведения для наиболее дотошных и кровожадных: «Но...» спровоцировано чтением черновика статьи А. Соколянского (постоянного автора газеты «Советская культура»), где он скурпулезно, до ломоты в суставах, проводит сравнительный анализ текстов песен Б.Г. и стихов А. Башлачева. Вот вам и освежеванные тушки собачек у дверей домов Гонг-Конга.

    1.«Белая обезьяна» – не помню где, но читала, что выражение « у него на плечах сидит белая обезьяна» для калифорнийских хиппи означало «у парня нет наркотиков и он загибается». Это один поворот – в профиль. Может быть и такой, анфас, – у почтенного Д. Голсуорси в бессмертном трактате о Форсайтах также упоминается это животное. Но присутствие совершенного незнакомца (см. диск «Deep Purple» – «Совершенные незнакомцы», «Perfect Strangers») склоняет лично меня в пользу первого варианта толкования.

    2. «Зеленая ящерица» – во время моего второго, не очень длительного пребывания, на Кубе я вкусила прелести тропической лихорадки. Тогда революционеров и иже с ними тряс завезенный с Ямайки вирус «дэнгэ». Явившаяся мне зеленая тварь вроде бы сидела у меня на тумбочке и помахивала хвостом... Пришлось в бреду придавит ее подушкой... Каково же было мое удивление, когда на полировке не осталось даже мокрого пятнышка от непрошенной гостьи.

РАВНОВЕСИЕ ЦВЕТА

Красные в городе -

              равновесие цвета украшено трещиной,

Белые в городе -

         равновесие цвета разломано амфорой из

                  Музея изящных искусств.

Красные в городе – равновесие цвета

              хромоногим калекой

              с разбитой посудой в кармане

              вытекает по стокам канализации

              в канонизацию всех убиенных

              за белых орлов и алых драконов.

Равновесие цвета не получается,

                                                 побеждает

историческая необходимость,

                                    но

Одинаков цвет у могильной травы -

Один сердобольный сторож

Серебрил в понедельник

кресты и ограды,

камни и лилии,

достигая гармонии ритма

живого и мертвого -

Но дождь все вернул к яйцу...

Черные в городе -

      пели псалмы и гремели своей колесницей

      с колесом из гигантской Библии,

Желтые в городе -

                                    мылили тряпки черных

                в дзенбуддистских прачечных

                странной династии Джус,

                                 но

Семь подсолнухов

                            в центре того же города -

деревенские розы на каторге -

Их питает перегнойная куча -

                              останки

бывших в городе красных,

бывших в городе белых,

бывших в городе черных,

бывших в городе желтых...

Попытка реабилитации незаконно разрушенного

                       равновесия цвета

Посмертно.

Голубые не в счет.

Ноябрь 1989 г.

ГОРОДСКАЯ ИМПРОВИЗАЦИЯ

Городской снег – робкий калека,

который боится, что он упадет

                              и его будут месить ногами

и

увечить бензином одичавшие горожане.

Городской свет – тысячи электрических глаз,

вправленных в грубый монокль

                                  с металлическим телом.

Городской пес -

                 мое одиночество с белой манишкой

и трехцветной мордой,

танцующее на задних лапах

                                      перед сытой овчаркой.

Городская жизнь -

                    перемещение из клетки в клетку

         с мечтой о подсолнухе,

         у которого нет ни родны ни знакомых

         (равенство душ обязательно!)

Настоящий цивилизованный душ,

смывающий философские мысли

вместе с шампунем.

Дефицит последнего открывает

супер-возможности

                                для возрождения личности -

Но об этом

                          не знает

                                           правительство -

"Барышня,

               дайте мне Кремль!"

декабрь 1989 г.

г. Москва – Крокус Сити

БЕЗ ВОРОТ И РАССВЕТА

(Неожиданная реакция на альбом

Whitesnake" 1989 г.)

1.

Небо тянет петлю парашютного шелка –

Я хотела стать шарфом для флейтиста,

                     но нет ни ворот,

                     ни рассвета. (1)

Не «Акваланг» (2), но «Аквариум» спел

                     (родство по воде –

                     значит братство по крови!),

Что Б.Г. – змея, а не змей,

                                   и пошел по осколкам

                     разыгранных нот

                     петербургского цвета.

Я хотела стать шарфом для флейтиста…

(ВКЛЮЧАЕТСЯ "Whitesnake" –

«I was born to walk alone...»)

2.

Он смог бы сыграть, как никто не играл.

Но ему расхотелось играть...

Он мог бы так жить,

                              как никто здесь не жил,

Но отправился вверх – умирать.

Флейтист-флай-флейтист, я в ладонях несу

Ту влагу, что может спасти:

Крик неба, разбитого молнией в прах,

а может быть, божью слезу...

Флейтист-fly-флейтист, я так быстро бегу!

(Ты – свет-одиночка, как я,

Но вместе мы славно искрились в снегу

Без умника-поводыря!)

Ты смог бы сыграть, как никто не играл...

Я б слушала флейту всю жизнь...

Я быстро бегу. Только мне не успеть –

        ловушкой гремят этажи:

                                        "сторожи, если жив,

                                         сторожи, если жив,

                                         сторожи...".

(ВКЛЮЧАЕТСЯ "Whitesnake" –

«I know –your name is Trouble»)

3.

И опять я ломаю живые стихи -

                    так изломаны мертвые пальцы,

Пялится сверху слепой потолок,

И вцепились друг в друга два обруча -

                                                               пяльцы,

Проклиная высокий для рока порог,

                                             а

Небо тянет петлю парашютного шелка

                                       петербургского цвета.

В ней я вижу флейтиста -

         бездомного волка, без ворот и рассвета.

Примечания:

     1.Бог знает почему именно «Whitesnake» 1989г. ... Состояние души, черная туча меланхолии схлестнулась с вокалом Ковердейла... Неожиданно возник флай-флейтист без ворот и рассвета. Тот, которого когда-то усыновили ПИНК ФЛОЙД (их альбом назывался «Флейтист у ворот рассвета» или «Трубач у врат зари»), синтезировался со степным волком (SIC! – имеется ввиду группа «Steppenwolf» с песней «Born to Be Wild», дальше копать не надо, завретесь!), слился с душой саксофониста Валерия Овчинникова, умершего в 1978 году и забытого всеми на Донском кладбище, столкнулся со спорной идеей правомерности самоубийства в момент осознания полной никчемности собственной жизни (только не возвращайтесь к позиции православной церкви, уже отработано...). В результате – и петля небесного парашютного шелка, и флейтист у разбитого корыта. Загнанное существо – шерсть-волосы клочьями, о камни стерты-сломаны ногти-когти, из драных джинсов – голая коленка. Ни ворот, из которых хотя бы выйти. Ни рассвета, на который хотя бы надеяться до наступления сумерек.

    2.Группа «Steppenwolf» – лидер группы Джон Кей (восточный немец, эмигрировавший в Канаду). Годы деятельности группы – 1967-1972, 1974, 1976, 1981. Название по роману Г.Гессе «Степной волк», популярному среди хиппи.

     Джон Кей пробовал выставлять свою кандидатуру на пост мэра Лос-Анджелеса.

    3.Кому не нравится «Whitesnake», возвращайтесь к Планту. Замена – «Baby, I'm gonna leave you».

ВОССТАНИЕ РЫБ

Когда уставшие от рыбьих похорон

глубины

извергли на песок восставших рыб,

небесный колокол

                     тотчас же возвестил.

                                    что день грядет

                                               восстанья птиц,

и воздух,

              пробитый пулями крылатых тел,

не сможет напитать людей,

                                   виновных в этой буре.

Но сначала -

                          восстали рыбы

и, тускнея чешуей,

заполонили улицы поселка.

Скользили люди по горбатой мостовой,

своим глазам не веря:

для чего

              у камня плавники?

                       Зачем быть камню рыбой?

Но жара

           лишала их способности понять,

как удалось расстроенным глубинам

на землю отрядить своих послов...

И рыбы снова превращались в камни,

                        исхоженные вдоль и поперек

людьми, уставшими глядеть под ноги.

Эй, ведь они явились мстить!

Но на какой высокой ноте

клич мести был оборван -

                                        не узнать,

хотя беззвучный крик всегда

                                    страшней бывает

                                                 крика в голос.

В живых осталась лишь одна,

                  игравшая с жемчужиной рыбешка.

Она не слышала

                   ни звона колоколен,

                        ни крика рыбаков,

                             ни плача рыбьей смерти.

Жемчужина была фальшивой,

В глубь морей

            ее отправил бывший камикадзе,

                 снабдив клеймом «Made In Japan»;.

                            На всякий случай.

ВОССТАНИЕ ПТИЦ

Никто не знал,

                         чем кончится тот день

И где орел

                       совьет себе гнездо,

На солнце

                 вспыхивали пятна раздраженья.

Оно пыталось скрыть огромную дыру,

К которой мчались

                              словно стрелы

                                       птицы.

Оно хотело, чтобы крылья

                                   оплывали воском,

Хотело образумить журавлей и сов,

летящих к солнцу грозовой

                                    кричащей

                                            тучей.

Вернуть их крыльям запахи земные

И завалить охапками травы.

Но клетки были сломаны,

                                   а строки,

где соловей царил, воздав хвалу любви,

простили людям -

                       так прощают оскорбленья

                                       неумному противнику.

Гербы,

украшенные в прошлом силуэтом

                                    надменных птиц,

                                               исчезли.

Этот бунт

           землянам стоил возмущенья и досады,

                     стихов и символов,

                               привычек и примет...

Леса недоуменно листьями шумели

И кроны обнажали в знак печали.

А птицы?

                   Стая к солнцу поднималась –

и воронье щадило канареек,

и сокол охранял в полете лебедей...

Так где орел совьет себе гнездо? –

– За солнцем, -

                       Обещал всем мудрый дятел, -

когда минуешь черную дыру,

Высоты небывалого звучанья,

высоты небывалой чистоты,

невзорванные громом городов.

Там крылья не слипаются от грязи,

И вдоволь корма на ладонях Доброты...

От страха гибли сотни сизарей,

привыкших к подоконникам и крышам,

к помойкам во дворах,

где в битвах с кошкой

и смерть красна...

Устал орел,

                         и загрустили сойки,

На землю возвратился пеликан –

в свой зоопарк, в час сытного обеда.

Но все-таки до цели добрались

колибри и тукан,

сова и воробей

и много смелой мелочи пернатой.

Птиц не сожгли жестокие лучи -

Им солнце,

                      сжалившись,

                                 открыло дверь в страну,

Где нет силков и бомб,

охотников и дыма,

есть только небо,

небо,

небо,

небо,

похожее на первый птичий сон... –

– Гляди! Сегодня солнце

                     решило песню спеть,

                              и превратиться в птицу! –

перед закатом про себя отметил сторож

(катило солнце к горизонту,

                         напевая

                         мелодию ликующих фламинго

                         и примеряя

                         подаренные крылья журавля).

А пеликан вздохнул,

                стыдливо пряча недоеденную рыбу,

Ту самую, что в День Восстанья

          играла жемчугом с Японских островов.

АМИНЬ!

Над этим стадом не реет флаг Че Гевары.

                            Аминь.

Для стада Гевара – бандит, не пастух,

Боливия -

             ярлык для бананов к обеду и ужину,

             ярлык заменителя колбасы

             для ветеранов трудов и запруд .

А Куба -

             бородатая сводня

             всей Латинской Америки.

             Баста! Аминь!

В торт из красной горячей земли

             пальмы воткнуты свечками -

             то ли за здравие,

             то ли за упокой.

Элефант на взлетно-посадочной полосе

Сам себя водрузил серым символом

Того, что для стада зовут революцией,

А для избранных -

                               сменой мундиров и коек.

«Аминь!» -

                громким залпом карибских корсаров

пробивает брешь в портмоне

                                  и в стене сбережений...

«РРРеволюция!» -

                              слишком красиво для траура

И слишком траурно для красоты.

                       Вновь «Аминь!»...

Господи! Я хотела бы взять молоток

        и швырнуть в непреклонное зеркало,

Смерть отражения – это еще не Аминь.

Я хотела бы грохнуть хрусталь,

что был загнан в престижные формы,

Смерть капиталовложений -

                                   это тоже еще не «Аминь».

Я хотела бы трижды свихнуться

                   от любви к Леонардо да Винчи.

Но и это еще не «Аминь» –

Че Гевара

(Человек с глазами

                             моего двоюродного брата),

Решивший, что РРРеволюция -

                    именно то, что приснилось вождю

                              ночью громкого переворота,

Погибший не от пуль,

                    а от разочарования

                           в красно-черном рефрене

                                         всемирного счастья ...

С лицом а) террориста;

             б) ангела...

Гевара...

Это стадо богатых телом, но нищих духом

Никогда не поцелует наш ветер...

                           АМИНЬ!

1989г. 

ОКТАВА

Мой лучший друг Шалтай-Болтай,

Британистый вполне.

Ему предсказана судьба – 

Свалиться вниз во сне.

Судьбе противиться нельзя

И он не спорит с ней,

Хотя канатом привязал

Свой зад к сырой стене.

СИНКОПА

Она пришла. За ней пришли стихи

И песни.

         В золотистом ореоле

произошло венчание стихий

         на блюзовый престол

         в минорном поле.

Она прошла. На голубом плаще

Ни капли.

       Вне времени жмет ливень на пдаль,

                   презрев колес клише,

                   и через слизь тумана

                       продернут чернцм бивнем.

Она ушла...

ПОЧТИ

БЕСКОНЕЧНЫЙ БЛЮЗ

ДЖОНУ ЛЕННОНУ

            Вчерашним вечером в Нью-Йорке,

            Сегодня вечером в Нью-Йорке,

            И завтра вечером в Нью-Йорке

            Меня убили,

                      убивают

                      и убьют...

            Потому что я – тень, тень, тень

            Джона Уинстона Леннона!

Не надо было ехать в эту огромную страну,

Джон,

Страну,

       похожую на идола

           с губами, вывернутыми от пресыщения.

Не надо было везти туда

                              свою жену,

Джон,

Похожую на гения злого

                               из архивного фильма

        режиссера-полуяпонца, полузагадки,

            не разгаданной даже старательным

                                 Интерполом...

(Так оскорбляют от зависти,

Джон!)

Она, умевшая быть теплым ветром

               и знавшая крик легких чаек,

Благополучно скользнула на тонкий лед,

               покрывший лужицы слез,

               выплаканных потихоньку,

пролитых

         истинной леди Двойной Фантазии.

Фантазия делилась, как яблоко,

                      на две половинки,

Красная – Леннон,

Желтая – японская женщина.

Какое там единение (1)

к дьяволу

единение Востока и Запада,

Джон...

Какие там желуди, -

к дьяволу, -

в соборе Ковентри

                          зарытые вами

        в начале баллады о Йоко и Джоне (2),

Если тебя больше нет,

Джон...

Дети думают много о смерти

и верят -

их близких и теплых

не тронет рука,

дающая свободу одним,

Джон,

и запирающая других в клетке памяти.

Никто не думал,

                что тебя можно просто,

как любого солдата

                            на самой обычной войне,

превратить свистом пули в молчание.

Никто не думал, что ты сможешь просто,

как любой музыкант,

            разобравший по косточкам

            твою слишком честную музыку,

            твою ливерпульскую душу,

стать механическим эхом,

стать коллекцией черных дисков,

за которым прячется Джон,

словно за дверью.

            В нее никто не войдет,

            Из нее никто и не выйдет.

Мы любили этого баламута,

Вернее любили в Джоне Уинстоне Ленноне

            самих себя,

            время моржей и радуги,

вытащенной из андеграунда

            девчонкой по имени Люси –

            она смотрела на мир

            чистокровных бульдогов

            и хиппи на уик-энд

            глазами-калейдоскопами.

            Время гирлянд колокольчиков (3).

            Эпоха Великого Братства.

Джон сумел превратиться в зеркало,

Другие пытаются

            повторить этот фокус,

            проделанный доком О'Буги (4).

Вот почему мы блуждаем теперь

            в лабиринте самых кривых

            новомодных зеркал...

Колеса буксуют и вертятся (5),

Джон Уинстон Леннон,

Ставший Джоном Оно,

но оставшийся тем же Ленноном,

буксуют и вертятся,

вертятся,

вертятся,

вертятся, подлые,

до одури вертятся,

но без тебя

                 и твоей обезьянки (6),

Вертятся в какую-то другую сторону.

Не надо было ехать в эту странную страну,

Джон…

1982г.

г. Москва

Комментарии:

     Антониони снял бы сцену убийства Джона Леннона так: Чепмэн (убийца) – в синих тонах, как воплощение сил зла, Джон – золотистый тон, как воплощение добра, третий участник драмы, разыгравшейся у «Дакоты», или, вернее, участница – Йоко Оно ... Великий итальянец задумался бы надолго – ни синий, ни золотистый цвета сами по себе для Йоко не подходят ...

     Тарковский решил бы сцену в коричневых тонах, непременно с летающим пухом одуванчиков. Камера обязательно прошла бы по изгибу руки смертельно раненного Джона и ушла бы в воду – прозрачные потоки, на дне ручья – конверты дисков.

Никита Михалков наверняка снял бы Александра Адабашьяна в роли швейцара, спрашивающего у Чемпмэна: «А знаешь ли ты, что наделал?!»

     1.«Какое там единение...» – 15 июня 1968 года Джон и Йоко посадили два желудя в соборе Ковентри. Джон заявил, что эти желуди символизируют то понимание, которое им удалось достигнуть между Востоком и Западом.

     2.«Баллада...» – имеется в виду «Ballad of John and Yoko», хроника их женитьбы.

«Христос, ты знаешь, как это нелегко,

Ты знаешь, как тяжко может быть все,

                                        что происходит вокруг.