Текст книги "Драконы войны"

Автор книги: Маргарет Уэйс

Под редакцией Маргарет Уэйс, Трейси Хикмэна
Драконы войны

ПРОЛОГ
Маргарет Уэйс

В гостинице «Последний Приют» сегодня собираются сказители. Тика стала устраивать такие встречи для того, чтобы увеличить выручку в холодные зимние вечера, когда из-за льда и снега мало кто решается выбраться из дома.

Эти встречи начали пользоваться огромным успехом, так что время от времени они с Карамоном рассылали приглашения самым прославленным сказителям Ансалона, предлагая бесплатный ночлег и стол, если те приедут.

Сегодня вечером в гостинице собралось множество великолепных бардов.

Карамон встает на бочку эля, чтобы его видели все присутствующие, и объявляет участников.

– Для начала я хотел бы представить тех, кто бывал здесь еще в стародавние времена, как и я, – заговорил он. – Мы дружны с ними со времен Войны Копья. Просто поднимите руку, когда я назову ваше имя. А ты, Тассельхоф, опусти руку. Сегодня у нас собрались: Майкл Уильямс, Джеф Грабб, Ник О'Донохью, Роджер Мур, Дуг Найлз, Маргарет Уэйс, Трейси Хикмэн… Где же Трейси?

Карамон всматривается в толпу. Раздаются смех и крики, когда Хикмэн обнаруживается в одежде мышиной окраски, обвиняя всех в похищении шляпы.

После того как шум стихает, Карамон продолжает речь:

– Сегодня вечером к нам вновь присоединятся несколько наших бардов. Поднимите руки, пожалуйста. Да нет, Тас, к тебе это не относится. Я… Подождите минутку! Что это ты держишь в руках? Это же касса с сегодняшней выручкой! Тас! Отдай-ка это мне!

Наступает всеобщее замешательство. Карамон слезает со своего бочонка.

Раздается пронзительный голос возмущенного Таса:

– Я просто приберег ее на всякий случай, и это вполне разумно! Мало ли кто скрывается в толпе.

– Да нет, это всего-навсего Роджер! – выкрикивает Майкл Уильямс.

Наконец порядок восстановлен, а касса возвращена на законное место, и Карамон представляет бардов, которым уже случалось выступать здесь со своими рассказами: Дженет Пак, Линда Бейкер, Марк Энтони и Дон Перрин.

– И наконец, – произносит запыхавшийся и раскрасневшийся Карамон, – я рад представить вам нескольких бардов, появившихся на Ансалоне недавно. Прошу всех поприветствовать Адама Леша, Криса Пирсона и Дж. Роберта Кинга.

Вновь прибывших тепло встречают и советуют им не выпускать кошельков из рук.

Под бурные аплодисменты Карамон кланяется и возвращается на свое место за стойкой. Тика в последний раз предлагает собравшимся эля.

Приди к нам, друг. На скамье рядом со мной еще есть свободное местечко. Присаживайся. Заказывай кружечку и приготовься смеяться и плакать, содрогаться и трепетать.

Сегодня вечером наши сказители поведут рассказ о драконах войны.

СОН ДАЮЩЕГО ИМЕНА Майкл Уильямс

I

 
Ветер шепчет в высокой траве,
В небе две мерцают луны,
Капли звезд в ночной синеве…
Вот с чего начинаются сны —
Путешествие за предел,
Вдаль и к самой заре времен,
Где еще у вещей и тел
Не возникло своих имен,
И пока что шуршат пески,
Где потом сойдутся полки.
Мы украдкой вошли с тобой
В мир Того, Кто Дает Имена,
Где одна из двух лун темна
И невидима третья луна,
Здесь все сущее – лишь письмена
Из грядущих легенд и саг.
Наш беззвучен пусть будет шаг,
Наша поступь пусть будет легка —
Так скользят в небесах облака.
Ничего не случилось пока
В этом мире, все впереди,
Но колотится сердце в груди,
И виденья навстречу встают,
И о чем-то пески поют.
Этот путь пройди до конца —
И узнаешь мысли Творца,
И прочтешь вокруг письмена
Дающего Имена.
 

II

 
Мне снилось: я иду пустынным долом
В исполненном знамений грозных мире,
Которому вот-вот грозит война,
И никого окрест – одно лишь солнце
Своим слепящим светом бьет в глаза.
Тогда, возвысив голос, я три раза
Воззвал, чтобы услышать голос Бога,
И он, вняв зову, мне явился вскоре,
Беззвучно и как будто ниоткуда.
Мне снился мир, где слово стало явью
И что прошепчешь – тотчас воплотится.
И вот бегут мурашки по спине,
Когда я здесь, в сей сказочной стране.
Рассудком не измеришь, не постигнешь
Мир грез, видений, чудищ и героев,
Ведь сны причудливы, ветвятся, реют, вьются
Как дым, когда его уносит ветер.
Здесь мертвые встают из-под земли
И хор их голосов подобен грому.
Здесь алый свет вторая льет луна,
Как кровью затопляя лес и долы.
О, дай мне. Боже, свой возвысить голос,
О, Боже, научи меня словам,
Чтоб все на свете – мертвое, живое, —
Услышало, как я слагаю песню
О сне своем, седьмом волшебном сне,
О, дай мне голос, чтобы рассказать
О шорохе драконьего крыла…
 

III

 
Мне снилось – я иду пустынным долом,
Где только кости, камни и пески,
А горизонт – как темная спина
Уснувшего неведомого зверя,
И разными глазами смотрят луны,
Смешав свои лучи над странным миром.
Настало утро, и восходит солнце,
И вижу я – все выжжено дотла
Вокруг его палящими лучами.
Здесь битва пролетела или мор
Прошел своей безжалостной стопою,
Сказать я не могу, но вижу, вижу,
Как воронье и черви здесь пируют,
Деля на солнцепеке мертвечину.
Но что там впереди? Слепящий свет,
Как будто бы какая-то пещера
Сияет так, что кажется – то солнце
Второе на земле зажглось, не в небе.
Вот только странно: черные лучи
Оно из той пещеры испускает,
Да, черные как ночь, и все ж они
Сияют так, что взор туманят слезы.
«Драконы!» – осенило вдруг меня.
Как черный жемчуг, черные алмазы,
Черней угля, черней беззвездной ночи.
Вон там взметнулось черное крыло!
Я не хотел и шел, мне жутко было,
И все-таки я шел; меня влекло
К драконам, как магнит влечет железо.
Скорей, скорей – так сокола ловец
На рукавицу манит на охоте,
И камнем сокол падает по зову
Из поднебесья, и несет добычу.
Помимо воли я пришел к пещере,
Теряя разум, обливаясь потом.
Но что мои метания и страхи,
Когда щекочет ноздри этот запах
Огня и раскаленного железа —
Дыхание взлетающих драконов.
Как туча, заслонила стая солнце,
Летят крылом к крылу.
Чей сон мне снится?
Кто мог драконью стаю близко видеть
И уцелеть, не пасть, огнем спаленный?
Не помню, как случилось, но мгновенье —
И вот уже я на спине драконьей
Как полноправный всадник, я вознесся
Над скалами, песками и пещерой,
И чую я могучее биенье,
Драконье сердце бьется подо мной.
Взлетела стая и закрыла солнце,
Сомкнула крылья, так что мне не видно
Пустынный дол внизу,
Но слышу голос,
Он говорит мне: «Слушай, слушай, слушай»,
Он отдается эхом даже в пальцах
Он льнет, как шелк легчайший льнул бы к коже,
Он – порожденье сумрачных теней,
В пещере спавших многие столетья,
Пронизанных огнем, налитых ядом.
Так вот я для чего увидел сон!
Так вот я для чего пришел к пещере!
Змеиный голос шепчет в ухо мне:
«Узнай всю правду, слушай, слушай, слушай…»
 

IV

 
«Услышь мой голос, он к тебе взывает
Из средоточия бури, сердца тьмы.
Мои неисчислимы легионы,
Отважны всадники, остры их копья,
Быстры драконы, мощно реют крылья,
И все-таки мы все обречены.
Не верь, не верь, что это лишь начало.
Мне ведомо, чем кончится сраженье,
Мне ведомо, где вскоре встречу смерть.
Прославленное войско мчится в небе
Навстречу гибели. Сверкают их доспехи,
Крыла шуршат, как листья на ветру,
Внизу мелькают сотни королевств.
А впереди – лишь острие копья,
Того, единственного, что сразит меня.
Великий Хума, ты отважный воин,
И я лечу, спеша тебе навстречу,
Но голос тьмы звучит из самой бездны
И повторяет, как всегда, одно:
Тебе не знать, тебе не знать победы,
Но и беспамятства тебе не знать, не думай
Под небом этим все предрешено,
И в смерти – жизни будущей зерно.
В легенде нет конца, и вновь на битву
Ты выйдешь, встретишь гибель, и опять
История о Хуме повторится.
Вновь вихрем налетят войска врага,
Вновь будут крики душу рвать на части,
И вновь копье в твою вонзится грудь.
Движение по кругу непреложно —
Как смена лета осенью, как то,
Что ночь рассвет сменяет поутру.
А битва… Что же, битва – столкновенье
Меж тьмой и светом, только и всего.
Не может быть одной бескрайней тьмы,
Но свет сплошной без тени невозможен…
Извечна их борьба, а мы летим
На грани света с тьмой. Качнется чаша
На мировых весах и вновь замрет:
Победа ль наша, пораженье ль наше —
По кругу мир идет».
 

V

 
Драконица кружила в поднебесье,
Крыла ее раскрылись, как цветок
Ночной во тьме, и ветер подымали.
Был мрак вокруг, кромешный мрак один,
Он пожирал малейший лучик света,
Клубился, рос и ширился окрест,
Как черный дым клубится над пожаром.
Драконица сама была как тьма,
Но мчалась, неуклонно мчалась к свету —
К сияющему рыцарю вдали.
К копью его, что впереди сверкало.
И яд бурлил под чешуей драконьей,
Когда летели в битву мы над бездной,
Точнее, не над бездной – над ничем,
Над пустотой, и бездну поглотившей.
Уже не тьма, а полное ничто,
В котором тьма и тени стали пеплом.
Нас пустота со всех сторон сжимала.
Пожравшая и свет, и цвет, и звук.
Одно я только слышал – сердца стук
Драконьего, и ярость в нем вскипала
Холодная…
В том сне я постепенно
С драконицей, с ее душою слился,
Уже смотрел на мир ее глазами,
Уже в себе я нес и смерть и яд.
Все страшное и темное, что только
На свете есть, в ней воплотилось – шрамы,
И боль, и крик, и кровь, и мрак, и раны.
Я заглянул ей в душу – ужаснулся:
Драконье сердце холоднее льда,
Темнее ночи и железа тверже.
И все-таки она была прекрасна.
Она купалась в тьме, дышала ею,
Ей говорила тьма: «Во мне ты дома,
Ты – это я, твоя душа и сила».
И мы неслись во тьме навстречу свету,
Чтоб вновь сойтись в смертельном поединке
С великим Хумой, чтоб жила легенда,
Чтоб ночь сменила день, а утро – ночь.
И ждал нас впереди великий Хума,
Копье подняв и вглядываясь в даль.
Я видел сон, и я не мог проснуться.
И чары тьмы меня уже сковали,
Но все-таки я повторял во сне:
«Пусть повторится битва, только, Боже,
Ты Хуму выбери, даруй ему победу,
Чтоб было утро, чтобы встало солнце,
Чтоб кто-то выжил и сложил легенду,
Которая останется в веках».
 

ДРАКОНИЙ НАРОД
Марк Энтони

Как только обитатели долины обнаружили древнюю могилу, они послали за мной.

Всего семь дней назад подули в долине теплые весенние ветры, заставившие зиму выпустить из крепких объятий горные края Южного Эргота. Я, как обычно, был благодарен природе за смену времен года. В пещере, где я обитаю в последние годы, летом вполне прохладно и даже приятно, а в темные месяцы я чувствовал себя как в могиле, и никакой огонь, ни земной, ни магический, не мог отогреть меня, когда я мучился от холода. Но вот, наконец, зима убралась восвояси, я отдернул в сторону кожаный занавес, закрывавший узкий вход в пещеру, и поток света и воздуха развеял промозглую темноту, царившую внутри.

Пещера была невелика, не больше пяти шагов в ширину, а в глубину шагов пятнадцать. Но даже и такая, меня она совершенно устраивала. Дно пещеры покрывал сухой песок, и было более чем достаточно места для моих немногочисленных пожиток: кровать, сплетенная из ивовых веток, с тростниковым тюфяком, решетка для сушки трав и полка, на которой я держу запечатанные воском глиняные горшки с маслом, соленой рыбой и сморщенными оливками. В середине пещеры в жаровне горит огонек, а клубы дыма поднимаются к своду и исчезают в незаметных трещинах.

Сидя на протертом до дыр коврике возле жаровни, я разглядывал крошечный скелет крота, который прилепил сосновой смолой к куску коры. Я по природе своей человек любознательный, и меня всегда особенно поражало то, как устроены живые твари. Каждый раз я обнаруживал, что всякое животное обладает чертами, идеально приспособленными для выживания в условиях, в которых оно обитает.

То же самое можно было сказать и про крота. Кости его передних конечностей были изогнуты самым невероятным образом, благодаря чему к ним могли прикрепляться сильные мышцы, позволявшие зверьку копать, а его острые клиновидные зубки были просто созданы для прокусывания панцирей жуков, которыми кроты в основном и питаются. Окунув перо в чернильницу, сделанную из плода паслена, я аккуратно зарисовал скелетик на куске натянутого пергамента, попутно отмечая интересные черты.

На порог упала чья-то тень.

Я удивился и поднял глаза. У входа в пещеру виднелся темный силуэт. Фигура замерла в тот момент, когда я внезапно пошевелился, а затем стоявший развернулся и собрался бежать.

– Постой! – крикнул я.

Силуэт замер на месте – мой посетитель решил ближе не подходить. Я отложил перо, встал и направился наружу. Перешагнув каменный порог пещеры и выбравшись из сумрака на свет, я смог как следует разглядеть таинственного гостя: это был босоногий мальчик, не старше двенадцати зим, в просторной одежде из грубой ткани; он опасливо переминался с ноги на ногу.

Обитатели долины посещали меня не так уж редко. Время от времени кто-нибудь из них поднимался по извилистой тропе, которая вела от обветшавших домиков деревушки, через рощицу серебристо-зеленых осин, к моей пещере. Обычно они приходили попросить целебную мазь от загноения, или травку, облегчающую зубную боль, или отвар от бесплодия. Для жителей долины я был просто отшельником, дичившимся окружающего мира, знахарем, который удалился в горы, чтобы в одиночестве заниматься своими изысканиями. Возможно, сумасшедший, но не опасный. Само собой, если бы местные знали, кто я на самом деле, они непременно переменили бы свое отношение, и я был бы сожжен в собственной пещере.

Прошло пять лет с того дня, когда я спасся бегством после разрушения Башни Высшего Волшебства в Далтиготе. Мне до сих пор, бывает, снится зарево пожара.

Никто из нас не ожидал, что толпа явится так скоро. Указом Короля-Жреца все маги были преданы анафеме и объявлены служителями Зла, а магия – ересью. Но между нами и Истаром лежал почти весь континент. Далтигот располагался на западной оконечности Империи. Нам казалось, что время еще есть и мы успеем завершить начатую работу, а потом бережно уложить наши книги и свитки и отправиться в тайные пристанища, где сможем спокойно продолжить занятия магией.

Но мы заблуждались.

Указ Короля-Жреца прокатился по стране, как лесной пожар. Его разжигали страхи, масла в огонь подливала ненависть, и густыми клубами темного дыма над этим пожаром поднималось невежество. Когда сброд хлынул по улицам Далтигота в сторону Башни, размахивая факелами и поблескивая оружием, мы не стали давать отпор. Это бы только еще более опорочило таких, как мы, в глазах толпы. Мы позволили варварам вбежать в открытые ворота, предать огню накопленное за много веков знание и сровнять с землей нашу сияющую Башню.

Я оказался в числе тех немногих, кому повезло. Мне удалось уцелеть, отделавшись легкими ранениями, и я бежал из города на юг, в горы, в эту уединенную долину, где никто понятия не имел, как выглядят чародеи. Бывало, я задумывался о том, скольким братьям и сестрам удалось спастись в день разрушения Башни. Если кто-то остался в живых, то едва ли теперь он смог бы узнать меня. Когда-то я был Торвином, Магом Ложи Белых Мантий, энергичным, уверенным в себе молодым чародеем. А теперь я просто Торвин-Отшельник. Ношу только серые и бурые одежды, отрастил длинные волосы и бороду. Роста я немаленького, но при теперешнем образе жизни исхудал, даже стал костлявым.

В целом я выглядел как раз так, как полагается отшельнику. Это и спасало мне жизнь. Жители долины были верными и преданными подданными Империи. Если бы они обнаружили, что я предаюсь магическим трудам, на меня легло бы клеймо еретика. А кара за ересь одна – костер. Непросто было жить, постоянно скрывая силу, которой я нацелен, держа в тайне, кто я такой и чем занимаюсь. Иногда я мечтал, как смогу раз и навсегда улететь на крыльях магии от страхов, ненависти и невежества окружающих. Но до тех пор стоило затаиться, чтобы сохранить жизнь.

Стоявший передо мной мальчик из долины кусал губы; глаза у него были широко раскрыты от страха. Я улыбнулся, чтобы успокоить его, и ласково сказал:

– Не бойся, отшельники не кусаются. Конечно, если не считать случаев, когда они до смерти проголодались. Но тебе повезло, я ведь только что покушал. А в горшочке у меня есть еще немного супа. Не хочешь попробовать?

Мальчик смотрел на меня так, как будто я предложил ему миску с ядовитыми пауками. Он сглотнул и наконец, заставил себя заговорить. Голос его звучал встревожено.

– Меня послал за тобой отец. Когда они пахали поле, там нашлись кости.

От любопытства я поднял брови.

– Кости?

Мальчик энергично закивал:

– Они нашли там вот это. И еще много таких вещей.

Он протянул мне маленький предмет, стараясь, чтобы я не прикоснулся при этом к его грязной ручонке. Я перевернул вещицу, держа ее кончиками пальцев, и почувствовал, что волнуюсь все сильнее. Это был каменный нож.

Он был высечен из гладкого бурого кремнистого сланца. С одной стороны пластинки породы были умело отколоты, образовывая острый режущий край, а другая сторона была сглажена и скруглена так, чтобы служить рукояткой. Нож удобно лег в мою ладонь, и я тут же почувствовал, что в последний раз рука человека касалась его многие тысячи лет назад.

Уже не в первый раз я рассматривал артефакт, случайно извлеченный из древнего захоронения. Многие считают, что такие вещи были сделаны гоблинами или троллями, но это не так. Не гоблины мастерили такие каменные ножи, наконечники стрел из вулканического стекла и медные топоры. Все это было изготовлено людьми. Теми, кто жил здесь давным-давно, когда еще не возведены были города и не приручены дикие лошади, когда не успел еще человек украсть у гномов секреты обработки золота и железа. Я знал это, потому что с помощью найденных предметов пробовал увидеть то, что видели глаза того древнего народа.

– Нам стало страшно пахать, – продолжал, осмелев, мальчик. – Скалдирк говорит, что это дурное предзнаменование. Отец послал меня за тобой, чтобы ты сказал, что это за кости, и утихомирил духов, которые в них сидят.

Я совершенно не владел искусством усмирения духов, но не стал говорить этого мальчику. Каменный нож я крепко сжимал в руке.

– Отведи меня туда, где это нашли.

Мальчик кивнул, повернулся и торопливо зашагал вниз по узкой тропе. Я поспешил за ним. Моя пещера располагалась у подножия горного хребта, который разделял долину на северную и южную части. Посреди долины текла стремительная речка, вдоль которой и обитали в крытых дерном каменных домиках большинство жителей этих мест. К югу долина сужалась и начинался крутой подъем в ущелье, уходившее далеко в голубые горы. По этому проходу можно было подняться к вершинам, но, насколько мне было известно, туда никто никогда не ходил.

Хотя все горы здесь были ошеломительно высоки, одна вершина возвышалась над остальными. Этот огромный двурогий пик, казалось, цеплялся за небо. Жители долины называли его Драконьей горой из-за рогатой вершины. То есть я всегда предполагал, что из-за этого.

Я шел за мальчиком по тропинке, вившейся среди вересковой пустоши и проходившей иногда мимо груд каменных обломков. Наконец мы перешли небольшой перевал, и я увидел кучку местных жителей. В своих грязных серых и бурых одеяниях они стояли посреди вспаханного поля, глядя вниз, на землю. Подобрав полы одежды, я подошел к ним. Из темной свежевспаханной земли выступали очертания чего-то белого. Я встал на колени на вспаханную землю. Пока я рассматривал то, что обнажил плуг, меня все больше охватывало волнение. Я осторожно разгреб землю, с все большим изумлением рассматривая то, что пролежало там с древних времен.

Это оказалась могила.

Скелет был почти не поврежден, только кости ног зацепило плугом. По форме тазовых костей я понял, что это женщина.

У нее едва прорезались зубы мудрости, значит, женщину похоронили молодой, умерла она лет двадцати от роду, не более. Ее тело уложили, подтянув колени к подбородку, как у ребенка в материнском чреве, как бы возвращая усопшую в объятия мира. Почва была окрашена ржаво-красным: это были остатки охры, которую нанесли ей на кожу.

По вещам, положенным в могилу, я понял, что покойная была кем-то вроде принцессы. Нефритовые и костяные бусины, лежавшие в земле вокруг ее шеи, когда-то были ожерельем; нить, на которую они были нанизаны, сгнила много веков назад. Медные кольца были надеты на кости пальцев, а рядом лежали, чаша из бивня и гребень, вырезанный из оленьего рога. С такой роскошью в загробную жизнь отправляли только знатных женщин. Я предположил, что она была дочерью вождя. Для того чтобы о чем-либо говорить наверняка, потребовалось бы более тщательно изучить найденные предметы, но, как мне представлялось, женщина была погребена более двух тысяч лет назад забытым народом, обитавшим в долине задолго до нынешних жителей.

Мне пришлось отвлечься, когда заговорил один из мужчин. Я подумал, что это отец мальчика, которого посылали за мной, – их грязные лица были похожи.

– Что ты думаешь, Торвин? – спросил мужчина. В его темных глазках светился страх. – Я никогда не видел ничего подобного. Это эльф?

Другой мужчина, коренастый кривоногий тип, бесцеремонно захохотал:

– Скажешь тоже! Никаких эльфов не существует, Меррит. – Но смех его быстро затих в холодном воздухе, а остальные стали нервно оглядываться, стараясь оградить себя от сил зла с помощью особым образом сложенных пальцев.

Я не стал говорить им, что эльфы действительно существуют. Мне ни разу не посчастливилось самому увидеть эльфа или побывать в их скрытых от глаз лесных поселениях, но благодаря научным изысканиям я получил некоторые сведения об этих существах, так что я был уверен, что они никогда бы не произвели таких грубых изделий. Эльфы обрабатывают золото и хрусталь, но никак не кость и сланец.

Я сказал собравшимся на поле, что бояться нечего, что это просто могила, а лежащие в ней кости принадлежат человеку, ничем не отличавшемуся от нас. Если вещи покойной и могли показаться странными, то лишь потому, что жила она очень давно. Мне показалось, что мои слова их в какой-то степени успокоили. Я объяснил нескольким мужчинам, каким образом следует извлечь кости и предметы, и пообещал похоронить все это в тайном месте, так, чтобы дух умершей никого не тревожил.

Я не сказал им, что намерен сначала изучить эти кости. Они не поняли бы научных целей и испугались бы, прояви я такой интерес к скелету.

Пока мужчины трудились, я отошел в сторону. Сидя на старом пне, я следил, чтобы они были осторожны. Вот тогда-то я и увидел… Из свежевспаханной земли возле моих ног торчала каменная дуга, слишком гладкая поверхность и правильная форма которой говорили о том, что создана она не природой. Я погрузил пальцы в землю, потянул и вытащил этот предмет. Отряхнув камень, я стал рассматривать его.

Камню придали форму полумесяца, тщательно обтесав. Один его конец был широким, и на нем были выдолблены бороздки, так что с помощью жилы или стебля вьющегося растения к камню можно было легко прикрепить древко. Другой конец был заострен, как у маленькой мотыги; Мне уже случалось видеть такие предметы. Это было тесло. Именно этим инструментом, без сомнения, и была вырыта могила.

Внезапно меня охватило желание немедленно действовать. Но делать то, что мне захотелось, было опасно. Я знал, что следует подождать до тех пор, пока я не окажусь в своей пещере, где буду в безопасности, поскольку меня никто не сможет увидеть, но этого мне пришлось бы дожидаться несколько часов. Кроме того, жители долины были так заняты работой, что не обращали на меня никакого внимания. Они не заметят. А мне хотелось знать, кем была похороненная здесь женщина. Нет лучшего способа узнать это, чем посмотреть на нее глазами тех, кто много-много лет назад вырыл эту могилу.

Бережно держа каменное тесло, я повернулся к местным спиной. Так и не успев как следует поразмыслить о том, что задумал сделать, я позволил магическим заклинаниям тихо слететь с моих губ. С последним словом по всему телу прокатилась дрожь. Стало покалывать пальцы, сжимавшие камень, а вокруг все побелело. Я зажмурился, и то, что предстало мне затем, было увидено уже не моими глазами.

Он стоял на берегу высокогорного озера. Ледяной ветер трепал темные волосы, пытался сорвать с плеч шкуру тура, в которую кутался этот человек. Это был высокий, хорошо сложенный мужчина. Высоко в горах, где обитало его племя, жизнь была суровой, но на его красивом лице не было ни одной морщины. Правда, возраст выдавало выражение его светлых глаз. Он был далеко не юн. Мужчина дрожал: лохматая шкура рыжего тура была накинута прямо на голое тело. Когда-то все они пришли к Драконьему озеру с пустыми руками. И уйти ему тоже придется без всего. Таков Закон о Разрыве.

Перед ним собралось все племя – дюжины две мужчин и женщин, все в облегающих одеждах из оленьих шкур. Драконий народ был высок ростом, и казалось, что время странным образом не коснулось их лиц. Так же как и лица мужчины в шкуре. Сейчас эти красивые гордые люди были суровы и мрачны, а в их светлых глазах застыла печаль. За их спинами в ярко-голубое небо поднимался огромный горный пик. Его рогатая верхушка отражалась в серебряных водах Драконьего озера. Сама гора, там, наверху, почти ничего не напоминала, а вот ее отражение, слегка искаженное рябью, было действительно похоже на дракона, тянущего рогатую голову в небо и расправляющего серебристо-белые крылья.

Один из соплеменников, сильный мускулистый мужчина, шагнул вперед. Лицо его, как и у остальных, не выдавало возраста, но в медной бороде и длинных волосах виднелись седые пряди, и глаза у него были не серые, а цвета старого меда. Он заговорил и его звучный голос был похож на штормовой ветер.

– Ты действительно решил это сделать, Скайлит?

Спустя долгое мгновение Скайлит кивнул, плотнее укутавшись в турью шкуру:

– Я люблю ее, Теваррек.

– Твоя любовь гибельна, и она навек разделит твою тропу и путь нашего народа.

– Знаю.

Теваррек покачал головой. На лице его читались непонимание и гнев.

– Кажется, многие соплеменники тебя понимают, Скайлит. Думаю, что некоторые даже завидуют твоей любви. О себе я такого сказать не могу. Я считаю, что ты глуп. Но ведь я и сам не такой, как все, верно? – Тут он заговорил насмешливо: – Так что, она и правда так красива, это существо из племени долины?

На губах Скайлита мелькнула улыбка:

– Она прекрасна, да. Но я бы не ушел только из-за этого. Я не хуже вас знаю, как недолговечна красота человека.

Двое впились друг в друга взглядами. Наконец Теваррек глубоко вздохнул:

– Однажды оказавшись по ту сторону Препоны, ты никогда не сможешь вернуться. Принимаешь ли ты такую судьбу, Скайлит?

Скайлит колебался лишь мгновение.

– Принимаю, – произнес он.

Теваррек сорвал шкуру тура с плеч Скайлита и швырнул ее на землю.

– Тогда уходи! Уходи и никогда не возвращайся в наши края!

Скайлит избрал эту судьбу сам, но все же резкие слова ранили его. Взглянув напоследок на лица соплеменников – они уже не были его народом, – он обернулся и побежал вдоль берега озера. Голое тело покалывало от холода, острые камни царапали босые ступни.

От дальнего конца озера брал начало ручей, стремительно падавший со скал в ущелье, а затем спускавшийся в подернутую дымкой зеленую долину, которая раскинулась далеко внизу. Скайлит стал пробираться вниз по ущелью. Через несколько мгновений исчезло из виду озеро и все те, кто стоял на берегу. Скайлит смахнул слезы, щипавшие глаза, и заставил себя думать только об опасной тропе, по которой нужно было спуститься.

Прошло, наверное, около часа, когда он начал скользить вниз, – каменистая осыпь выскальзывала из-под ног, – но потом Скайлит остановился. Струйки тумана плыли над камнями, лежавшими перед ним, и вились вокруг его ног. К склону горы льнуло сплошное покрывало плотного серого тумана, в котором не было видно ни единого просвета. Скайлит стоял у туманной кромки, на переднем краю Препоны.

Он не представлял, какие когда-то потребовались чары, чтобы создать Препону. Наколдовали ее много веков назад, чтобы спрятать народ от мира после Темного Времени, когда почти все им подобные были перебиты или изгнаны из этих земель. Немногие оставшиеся поднялись к Драконьему озеру и сотворили Препону, чтобы никто из долины не мог обнаружить их. Немногочисленные остатки Драконьего народа могли жить спокойно, пока никто не знает, что они поселились среди этих величественных вершин.

Скайлит не позволил себе оглянуться. Собравшись с духом, он шагнул внутрь Препоны. Его тут же окружил холодный туман, и мир вокруг превратился в серебряный водоворот. Дрожа и спотыкаясь, он шел вперед; пробираться можно было только на ощупь. То и дело Скайлит оскальзывался на скалистом склоне и падал. Один раз при падении он рассек ладони об острые камни. Наконец среди тумана забрезжил свет. Вокруг стали вырисовываться нечеткие силуэты: засохшее дерево, изрезанный трещинами кусок гранита. Да. Это было то самое место, где он впервые увидел ее, гибкой тенью мелькнувшую в тумане. Уланию.

«Почему, – думал он, – судьба заставила нас осмелиться и войти в зачарованный туман одним и тем же весенним утром, зачем она поднялась, а я спустился?» Этого он не знал. Ему было известно лишь одно: как только он заметил в тумане ее худенькую фигурку, он понял, что любит ее. В тот день они расстались на границе тумана и света, которую он не осмелился переступить. После этого они еще три раза встречались в дымке. Расставаясь в третий раз, они решили, что больше не станут встречаться в тумане.

С бешено бьющимся сердцем Скайлит бросился вниз по склону, не замечая, как выкатываются из-под босых ног камни. Туман стал прозрачнее, а потом разом разлетелся в клочья. Замерев на месте, Скайлит прищурился от ярких солнечных лучей. Он преодолел Препону.

Раздался голоса звонкий, как бегущая по камням вода:

– Скайлит! Ты все-таки пришел!

Наконец картина у него перед глазами прояснилась. Перед ним стояла стройная молодая женщина; глаза у нее были карие, того же цвета, что и ее одежда из оленьих шкур, а волосы такие же черные, как нож из вулканического стекла, висевший у нее на бедре. Она протягивала ему серебристую волчью шкуру. Он неуверенно шагнул вперед, и женщина тут же накинула на него шкуру и обняла его.

Скайлит задрожал, прикоснувшись к ней. Хриплым голосом он произнес слова, которые будто оцарапали ему горло:

– Я никогда не смогу вернуться, Улания.

Она прижала его к себе еще крепче:

– Тогда пойдем со мной, в долину. Наша хижина ждет нас.

Он перестал дрожать и кивнул. Только тогда Скайлит вспомнил, что принес ей подарок. Нарушив все же Закон о Разрыве, он спрятал эту вещицу на затылке под длинными волосами. Он расплел пряди, на которых держался его подарок, предмет оказался у него в руке, и он протянул его Улании. Это был большой браслет из бивня, украшенный резьбой; он был очень древним и считался одним из величайших сокровищ народа.

Улания вскрикнула от радости и надела украшение на руку, как велел Скайлит. Светлая кость, казалось, светится на ее смуглой коже. Мужчина улыбнулся. Потом он откроет ей тайну этого браслета. Пока ему достаточно видеть, что украшение ей идет. Скайлит поцеловал Уланию, и они направились вниз по склону горы.